Пылающая сталь

Глава 1 Приказ: Держаться, сколько хватит сил

Степь похожа на море. В ней тоже нет границ и жалости.

По разбитой дороге, запятнанной подпалинами и рытвинами от взрывов, мимо черных и искореженных остовов брошенной и сожженной немецкой техники, шли русские.

Они шли на запад. Шли так, как идут очень уставшие люди. Скупясь на каждое лишнее движение, тяжело понурив головы, шаркая ногами.

Приказ, который получил комдив 25-й гвардейской дивизии был непохож на лающие и сухие строки распоряжений, принятые в немецких штабах. Приказ Воронежского фронта был почти ласков. Дивизии приказывали «Со всей возможной скоростью» занять рубеж обороны по реке Мжа, и «удерживать противника до исчерпания всех возможностей к обороне».

78-му полку не повезло больше других. Их рубеж обороны, село и железнодорожный переезд, находился дальше всех. Меньше чем за сутки людям пришлось пройти восемьдесят километров.

Тридцать километров — норма для закаленных в вечных войнах легионеров Древнего Рима. Но даже для них, шестьдесят километров — расстояние максимально возможное для суточного марша, после которого легион становился в отдых на несколько дней.

Опаленные долгими неделями напряженных наступательных боев, бойцы 78-го гвардейского полка смогли пройти 80 километров. Они потратили на это почти сутки.

После изматывающего ночного марша по стылой степи, под холодным пронизывающим ветром, вынося на себе шанцевый инструмент, пулеметы, противотанковые ружья, груженые гранатами и патронами, изголодавшиеся, продрогшие, падающие от бессилия лицом вперед прямо на дорогу и тут же засыпающие, бойцы 78-го гвардейского полка, вышли к железнодорожному переезду с населенным пунктом, назначенными им в оборону.

Они выполнили первую часть приказа. Но самое трудное было еще впереди.

После короткого отдыха, в 8:00 часов утра, части 78-го полка 25-й гвардейской дивизии приступили к строительству оборонительных сооружений.

К ним присоединились те из жителей села, кто все еще был жив.

В центре поселка, рядом с новенькой кирпичной школой, стояла старая каменная церковь. Комполка Билютин решил, что именно церковь станет сердцем обороны. Поднявшись на колокольню, с лицом почерневшим от усталости, щуря слезящиеся от холодного степного ветра глаза, он вглядывался в окружающую местность.

За многие километры от него, над картами склонились люди с такими же уставшими лицами. Один из них — командующий Воронежским фронтом Голиков, недавно ставший генерал-полковником. Второй — Ватутин, пока генерал-лейтенант. Именно последний был вдохновителем и создателем недавних головокружительных успехов Воронежского фронта.

Ватутин был не из тех людей, с которыми можно сыграть в карты. Дело в том, что он не был игроком. Он не верил в удачу и всегда действовал наверняка. Но тогда, в феврале 1943-го, он допустил несколько ошибок. И это были ошибки игрока. Из тех, которые получаются, когда ты идешь на риск, делаешь ставку в надежде на большой выигрыш. Те разочарования, что так легко получить, если веришь в свою удачу.

А поверить в удачу было легко — войска Воронежского Фронта, под чутким присмотром Ватутина, кромсали, крушили группу армий «Б». Окружая и отсекая дивизии, они гнали уцелевших немцев по холодной степи, истребляя и захватывая их в плен. Десятки тысяч в окружении, десятки тысяч убитых и раненых — вермахт истекал кровью и рассыпался. Уцелевшие бежали, и бежали в беспорядке и панике.

Спасения им не было — все резервы забирал себе Манштейн. Ему были нужны силы для подвига.

Паулюс, словно принцесса в башне, томился в подвале Сталинградского универмага и ждал своего спасителя. И Манштейн стал тем рыцарем, что должен был спасти его. Для этого Манштейна снабдили волшебным оружием. Меч что разрубает любую защиту, копье что поражает всегда насмерть, щит что отражает любой удар — именно таким оружием в 1943-м были танковые дивизии СС и вермахта.

Конечно, их яркая слава слегка потускнела под Москвой, Ленинградом, в тысяче других мест — но это только потому, что их хваленым командирам прусской закалки, слегка не везло. То мороз, то распутица.

Но это было в прошлом. Великое будущее для пополненных отборными фанатиками, отдохнувших в теплой Франции, укомплектованных новой могучей и современной техникой, танковых корпусов вермахта и СС, было неизбежно. Особенно тут, на открытых для всех ветров, заснеженных степях под Сталинградом. Местность, словно созданная для танковой войны. Для сокрушения врагов стальной лавиной германской техники, под стягами со свастикой и музыку Вагнера.

Сухие хроники, цифры сводок и число жертв — не могут в полной мере отобразить ту непреодолимую силу, которой владел Манштейн. Чтобы обратить в прах Польшу, которую двадцать лет накачивали оружием против СССР — достаточно шести танковых дивизий. Нужно растоптать объединенные силы Европы во Франции, а ваши танки мелкие и больше похожи на броневики с противопульным бронированием и с пулеметами вместо орудий? Не переживайте, просто возьмите немного побольше дивизий. Хватит и десяти.

Примерно столько же, сколько сейчас было у Манштейна, только на одном участке титанической битвы на востоке.

Философский камень войны, непреодолимая сила, настоящие неуязвимые драконы из сказки, вот что такое танковые дивизии. Десятитысячиголовые, не знающие поражений, сумрачные драконы тысячелетнего рейха. Чье дымящееся, покрытое толстой стальной броней змеиное тело, сминающее города и страны — сотни танков и бронемашин. Чьи многокилометровые черные крылья — эскадрильи люфтваффе, оставляющие лишь руины там, куда падет их тень. Чей рык соткан из тысяч орудийных залпов, на километры вокруг топящих землю в огне и смерти.

Скользя по путям, предначертанных на секретных картах, огненные стальные змеи ударили со всей своей мощью в русских унтерменшей под Сталинградом.

И откатились обратно, истекая огнем, дымом и кровью.

Манштейну все же повезло.

Бросив Паулюса умирать, не пытаясь латать дыры обрушившегося фронта, провалив логистические операции по переброске войск, доведя свежие танковые дивизии из Франции только до города Сталино, он вдруг понял, что его бездействие, его провал, оказался хитрым ходом. Правда, понял он это не сразу.

Когда наступление Ватутина еще только развивалось, и масштаб катастрофы был неясен, Манштейн успел выбросить в Харьков танковый корпус СС. Оставшись перед лицом серьезной опасности, командир корпуса СС Пауль Хауссер повел себя совсем не так несгибаемо в борьбе против недочеловеков, как мы могли бы ожидать, читая его мемуары.

Увы, но отборные дивизии «Рейх» и «Лейбштандарт Адольф Гитлер», пройдя во Франции переподготовку и пересев на «тройки» с длинными стволами, а несколькими ротами и на знаменитые «тигры», все же не хотели воевать с русскими на их условиях. Это когда силы русских, пусть и наступающих, хоть примерно равны.

(Харьков 1943)

Конечно, в донесениях Хауссер выражается иначе:

«В городе толпа нападает на солдат… Сил для полной зачистки недостаточно… Город, включая железнодорожную станцию, магазины и полевые склады, в соответствии с приказом успешно взорван. Город горит. Организованный выход с каждым днем становится все проблематичнее. Утверждения о стратегическом значении Харькова утратили основания. Выслан запрос по поводу решения фюрера об обороне Харькова до последнего солдата».

На фотографии новенький «Тигр» на улицах Харькова, в феврале 1943-го.

Харьков важный узел дорог, в нем слишком много запасов, его потеря разрывает брешь в логистических цепочках. Захват Харькова русскими дает в руки Красной Армии возможность стремительного накачивания передовой войсками и снарядами. Заметное присутствие русских войск в Харькове означает занесенный для удара меч над всеми войсками на юге, начиная от Крыма. Поэтому прямым приказом Хауссеру подтверждают данные ранее указания. В типичных для немцев выражениях — «удерживать до последнего солдата». Тогда Хауссер применил секретный прием, принятый среди потомственных прусских военных. Он саботировал приказ. И бежал из Харькова.

Позже, лично прибывший в штаб Манштейна Гитлер, репетировал сцену в бункере-1945, упершись кулаками в карту. Скрипел зубами, закатывал глаза и бессильно смирялся с тем, что его генералы ставят его, тупого, перед свершившимся фактом.

Потеря Харькова, важного узла дорог, делала положение фронта для немцев не просто уязвимым, а катастрофическим. Это буквально открывало дорогу для русских на рассечение германских войск. Даже Гитлеру было очевидно — теперь, как минимум, можно было отрезать войска в Крыму, а при некоторой удаче и все южное направление.

Видели это и в Москве.

Войска Воронежского, Юго-Западного и Южного фронтов получили распоряжения, «не принимая во внимание снабжение или тыловые прикрытия противника, пробиться через порядки его отступающих войск, выйти на Днепр до наступления весенней распутицы и, таким образом, не позволить Манштейну отойти к реке».

И советские танки пошли вперед, по дорогам с разбомбленной и брошенной немецкой техникой.

После того как танковый корпус СС оставил Харьков, Ватутин поверил, что резервов у немцев нет. И тогда сам ударил своими последними резервами. Вогнав 3 танковую армию, как богатырское копье, в самое сердце коммуникаций противника. Как надеялся Ватутин, это был смертельный удар.

Но вместо пустоты, изможденная долгим наступлением, 3 танковая армия встретила свежие танковые корпуса вермахта.

Это была ловушка, которую Манштейн создал фактически случайно. Обладая куда большими талантами в области политики, он смог приписать случай и чужую предусмотрительность себе. Как и многие иные заслуги других людей. Конечно, позже, когда он столкнулся с тем, что силы под его командованием, пусть и в обороне, но хоть примерно соответствуют силам Красной Армии, просто удачи уже будет не достаточно. Когда Манштейн бесславно убил очередной «запасной план» Гитлера в лице 1-й танковой армии, он 30 марта 1944 года был награждён Мечами (№ 59) к Рыцарскому Кресту с Дубовыми Листьями, а уже 1 апреля 1944 года отстранён от должности.

Но «хитрый план Манштейна» это простое объяснение просчета Ватутина, который даже в откровенно враждебной литературе, позиционируется именно как выдающийся стратег.

И это правда. Наши враги оценивали верховное военное командование СССР очень высоко. Танки Гудериана встретили под Москвой Панфиловскую дивизию, приказ на формирование которой был отдан через две недели после начала войны. К этому времени генералы Красной Армии проанализировали ситуацию складывающуюся на фронте, объективно оценив то, что враг сумел добиться внезапности и сорвал советские довоенные планы развертывания и мобилизации, и полностью пересмотрели стратегию войны.

Как бы Манштейн не охал об «утерянных победах», попеременно тыкая то в «умные» морозы, которые сковывали французские и чешские двигатели, но не трогали американскую и английскую лендлизовскую технику, то в волшебную распутицу, чудесным образом затрудняющую движение только немецких сапог, то (ну конечно) в тупого Гитлера, который все испортил — все это лишь оправдания и отчаянное неприятие правды.

В 1941-м году Советское командование очевидно превзошло Штаб Верховного Командования Германии (Oberkommando der Wehrmacht, ОКВ) в стратегическом планировании. В 1943, после Сталинграда, окончательно стало ясно, что Ставка может потягаться с Oberkommando der Wehrmacht и в оперативном искусстве.

И все же, пока немцы чаще побеждали. Побеждали даже в безнадежных, с оперативной точки зрения, ситуациях. У вермахта все еще оставалось подавляющее преимущество на тактическом уровне. Именно у вермахта были лучшие солдаты, лучшие унтер-офицеры, лучшие командиры рот, батальонов, полков… Ватутин, как никто, видел слабость советских войск на уровне младшего и среднего командного состава. И поэтому старался нивелировать эту слабость Рабоче-Крестьянской Красной Армии стратегическим и оперативным преимуществом.

Но вопреки всему этому и изменяя всем своим принципам, в феврале 1943 Ватутин, не давая отдыха, безобразно растягивая коммуникации, погнал свои войска вперед.

Он торопился.

Как мне кажется, он торопился не потому, что боялся упустить Манштейна.

Ранняя весна 1943 пришла еще в феврале с оттепелью, и отступивший снег обнажил лежащие вдоль дорог трупы. Трупы тех, кого немцы выгоняли из их домов на мороз. Чтобы не мешали переночевать. Женщин, убитых за дерзкий взгляд.

Убитых просто так.

Красноармейцы, в марширующих мимо колоннах, смотрели на детские трупики в объятьях мертвых матерей и ускоряли шаг.

Они шли на запад мимо качающихся на злом промозглом ветру повешенных мужчин, мимо растерзанных, изрезанных женщин и девочек. И мимо живых, с черными от горя лицами. И все ускоряли шаг.

Красная Армия, от Ватутина до самого простого стрелка, боялась опоздать.

Как уже опоздали они в Белгород, в котором в живых осталось 150 измученных, прячущихся в земляных норах людей. Как не успели они в село Ефремовка, где наступающие войска нашли сожженную церковь, до половины заполненную обгорелыми трупами её жителей. И не нашли никого живого. Как опоздали они к сотням и тысячам советских людей, в которых немцы стреляли, обливали водой на морозе, прибивали штыками к земле и насиловали, травили собаками. А потом фотографировали и смеялись.

Русские очень боялись не успеть. И поэтому рвались вперед, готовые заплатить любую цену, но только не опоздать.

И сейчас Ватутин видел последствия своей эмоциональной слабости, своей неосторожности. Изможденные, истощенные войска, откатывались перед появившимися из тьмы стальными левиафанами танковых дивизий вермахта. Враг был умен, хитер, опытен. Он нанес ловкие «подрубающие» контрудары в транспортные узлы и вдоль железных дорог. Выверенные, неожиданные и страшные по последствиям удары, как удар ножом профессионального уголовника. На штабной карте, синие стрелы вскрываемых разведкой новых немецких соединений грозили окружением и смертью вырвавшимся вперед частям Воронежского фронта. Теперь опасность, что еще недавно угрожала немцам, зеркально отразилась для Красной Армии. Измученные и обессиленные, без сильных резервов, войска советских фронтов оказались на краю пропасти. Если удар немцев будет успешен, они возьмут Харьков и пойдут дальше.

Резервного фронта, как под Москвой и Курском, за Харьковом не было.

Немцы тогда вполне могли переломить ход войны. По меньшей мере, обесценить победу под Сталинградом. Но Ватутин был не таким человеком, что не имеет планов для непредвиденных ситуаций. Однако, для реализации его планов, ему было нужно время.

Один из основных немецких контрударов наносился южнее города Валки. В этом городе прямо сейчас, 1 марта 1943 и находилась 25-я гвардейская дивизия, которая взяла его после тяжелейшего штурма, пять дней назад. А до этого гвардейцы были на самом острие наносимого удара, начиная с прорыва мощных оборонительных сооружений в самом начале наступление Воронежского фронта.

В 25-й гвардейской дивизии осталось около восьми сотен «активных штыков», и сейчас она официально числилась в резерве, ожидая вывода в глубокий тыл на пополнение.

Кроме 25-й гвардейской дивизии, и нескольких, столь же истрепанных в боях частей усиления, у Ватутина не было других войск в этом районе. И поэтому он с безжалостностью полководца растянул 25-ю гвардейскую вдоль реки Мжа, перекрывая железные дороги, выстраивая тонкий заслон против контрудара немцев. Меняя жизни на время.

Ватутину нужно было четверо суток. Но из столкновений с противником, уже было ясно — против 25-й гвардейской и приданных к ней частей будет действовать полнокровные танковые дивизии.

Враг бросил в бой два танковых корпуса.

Шесть или восемь танковых дивизий. Больше, чем понадобилось для захвата половины Европы. На фронте, меньшем чем Бельгия. В каждой — десятки тысяч опытных головорезов, прошедших три компании. Тысячи мощных орудий, сотни самолетов и тяжелые новейшие танки которых еще не видели поля сражений. Эта стальная, всесокрушающая лавина, уже 1 марта 1943 должна была достигнуть рубежа обороны 25-й гвардейской дивизии, гоня перед собой остатки ударных кавалерийских и механизированных корпусов Красной Армии. А 25-я г. д. не успевала создать линию обороны.

И тогда Ватутин бросил вперед кавалерию.

Раньше, в огненном шторме наступлений механизированных частей, в титанических битвах, где обстановка менялась ежечасно, а многотысячные дивизии обращались в прах за считанные дни — русские всегда теряли командование.

Ненадежные радиостанции, которые постоянно выходили из строя, постоянно нарушаемая диверсантами и обстрелами кабельная связь, хаос, путаница.

Но это был уже 1943-й. Пакет с приказом, запечатанный и подписанный, преодолел на штабном Виллисе несколько километров до аэродрома. Там его спрятал под летную куртку пилот, который сел в крохотный, фанерный У-2. Он летел над дорогами и речками — единственными ориентирами. Самолетик крался в ночи, жмясь к земле, ныряя в туманы и рискуя задеть линии электропередач — потому что, если его обнаружит истребитель люфтваффе, это означает смерть. И, что хуже, не выполненное задание.

Вот он, разбитый У-2. «Летающая швейная машинка», как презрительно называли его немцы.

Но пилот долетел. Сел на поле, наскоро превращенное в полевой аэродром — легкость в управлении и возможность садится и взлетать с плохо приспособленных площадок была единственной силой этого самолетика. Из рук пилота пакет перекочевал в седельную сумку кавалериста. Обмотанный вокруг двух гранат — чтобы взорвать, если будет опасность того, что пакет попадет к врагу. Отчаянный кавалерист в папахе скачет по степи, таясь от случайных немецких самолетов и подозрительного шума моторов. Бредет, через утренний туман, держа сумку с пакетом на груди. В одной руке он держит повод за который ведет коня, в другой руке наган, а в зубах шнур, привязанный к чеке гранаты.

Если вдруг немцы, и первая же пуля будет его, то он все же сможет дернуть головой, вырвать чеку. Надо просто немного разогнуть держащие кольцо чеки усики. Он подсмотрел такую хитрость у «сестричек» — девушек-санитаров. Так они берегутся от попадания в немецкий плен. В наступлении советские войска находили тела тех санитарок и снайперш, кому не повезло достаться немцам живыми. Лучше уж смерть. Даже такая — лучше.

Кавалерист слышит русскую речь, осторожно идет на неё. Потом долго рыщет среди отступающих, раздает сигареты и интересуется из какой части встреченные им люди. Находит раненого капитана из 6-го гвардейского кавалерийского корпуса. И только тогда говорит, что он прислан из штаба с приказом.

Капитан ведет его к командиру корпуса. Тоже раненому.

И вот, не проходит и двух часов, как пакет с приказом открывают.

Под Харьковом 6‑му гвардейскому кавалерийскому корпусу, достались тяжелые испытания. В феврале он прорвался за линию фронта и, сумев обогнать отступающих немцев, ворвался в город Мерефа, почти закупорив немцев. После чего, на 6-й гвардейский кавалерийский корпус со всех сторон обрушилась вся, еще оставшаяся, мощь немецких фронтовых резервов. Кавалеристы отчаянно держались несколько дней, но под непрерывными ударами танков и артиллерии, были вынуждены отойти, понеся тяжелейшие потери.

В корпусе была потеряна почти вся артиллерия, половина лошадей, и почти 20% личного состава. Каждый пятый был либо убит, либо ранен, либо болен, либо пропал без вести.

Им требовались подкрепления, отдых, перевооружение.

Вместо этого, согласно полученному приказу, 6-й гвардейский корпус атаковал наступающие танковые дивизии вермахта.

На фото бойцы 8-й гвардейской кавалерийской дивизии из 6-го корпуса у деревенского дома на Воронежском фронте.

Безлошадные бойцы из 11-й гвардейской кавалерийской дивизии 6-го корпуса были оставлены оборонять село Охочее, став «соседями» 78-го полка из 25-й гвардейской дивизии. Остальные, при поддержке 201‑й отдельной танковой бригады и средств усиления, попытались прорваться к тылам наступающих немецких танковых корпусов.

Немцы уже знали как может быть опасен рейд красной кавалерии по их тылам. Кавалерийские корпуса становились гвардейскими в дыму горящих колонн бензовозов, взорванных складов, разрушенных узлов снабжения.

Поэтому командование 48-м танковым корпусом вермахта не стало недооценивать угрозу, и приложило все усилия, чтобы не дать 6-му кавкорпусу вырваться на оперативный простор. Они утюжили красных кавалеристов авиацией, гнались за ними танками, пытаясь загнать в огневые мешки своей артиллерии. 6-й гвардейский кавалерийский корпус рассыпался под страшными ударами на маленькие окровавленные осколки. Словно ртутные брызги от удара молота, 6-й кавкорпус расплескивался по покрытой пятнами от взрывов степи, на горстки людей и машин, разбегаясь в разные стороны, скрываясь в складках местности, в ручьях и рощицах. Шестой гвардейский исчезал, убегал, истаивал.

И возрождался вновь. И пытался просочится мимо грозящих смертью немецких орудийных стволов, к таким беззащитным вереницам грузовиков. Вместе с утренними степными туманами, с дымом горящих деревень, шли разрозненные легкие танки, мелькали тени коней, крались среди полей силуэты солдат. И, кажущаяся пустой степь, вдруг вгрызалась в немецкие колонны клыками пулеметного огня, отмечая километры взорванными машинами, сгоревшими броневиками и свежими могилами с немецкими касками на крестах.

И немцы снова останавливали свой бег к Харькову. Разворачивали батальоны. Прочесывали степь самолетами и броневиками. Находили и бомбили, стреляли, гнали 6-й корпус, дробя осколки в кровавые брызги.

И теряли время.

Немецкие танки появились у рубежей обороны 25-й гвардейской дивизии на три дня позже, чем планировал Манштейн.

И на день позже, чем опасался Ватутин.

Бойцы 78 гвардейского стрелкового полка 25-й гвардейской дивизии приняли этот, оплаченный кровью, подарок 6-го кавалерийского с великой благодарностью.

И использовали каждую его минуту.

С самим 78-м г. п. пришла 7-я батарея 53-го гвардейского артполка. В ней оставалось два 76,2 (или просто 76) миллиметровых орудия. Тяжелые, почти семи килограммовые снаряды к ним, бойцы несли на себе.

Но старые, 76-ти миллиметровые орудия были плохим аргументом в споре с немецкими танками. Слишком тяжелые, чтобы сменить позицию, слишком большие для эффективной маскировки, слишком долго перезаряжающиеся для прямой наводки. Выставлять их против танков, означало отдать их на растерзание врагу без пользы. Поэтому батарею 76-х решили упрятать «в глубину порядков». Попросту спрятать среди домов.

Выяснилось, что уже второй день рубеж вдоль реки Мжа удерживает 179-я танковая бригада. В ней было 9 танков, причем 8 из них— «тридцатьчетверки»! Это, при должном умении, уже большая сила.

Весь день из окружения выходили группами бойцы частей 3-й танковой. Почти все были ранены и обморожены — в госпитале, устроенном в церкви, их кормили, грели, перевязывали и отправляли в тыл. Но некоторые тут же вливались в ряды защитников.

В 78-м полку, на утро 1 марта 1943, было чуть меньше 200 человек.

Каждый, кто мог сражаться, и становился в строй — делал полк сильнее.

А потом посыпались подарки — пришли части усиления. Из своего резерва дивизия прислала пулеметный взвод. А потом подошла саперная рота 28‑го отдельного саперного батальона. С взрывчаткой и минами.

За 1 марта, саперы 78-го полка, и 28-го отдельного саперного, успели заминировать три возможных танкопасных направления.

Офицеры 78-го полка и 179-й танковой бригады уже продумали рисунок боя.

И вырисовывался он так.

Сначала надо будет выставить боевое охранение, которое шугнет разведку немцев. Скорее всего, разведкой будут мотоциклисты, но может оказаться и бронетранспортер, так что понадобятся противотанковые ружья.

После огневого контакта немцы попытаются сбить охранение. И испытают русских на прочность — из опыта 1941-го они знают, что необстрелянные части часто бегут. Конечно, встретить такие тут было бы большой удачей для немцев. Но немецкие танкисты любят испытывать судьбу и обязательно разок полезут «на дурака». Прощупают оборону, выяснят силы. И тут важно, по крестьянской присказке, «всю дупу мужу не показывать».

Надо было скрывать наличие в селе танков как можно дольше. Возможно, натолкнувшись на мины, немцы отойдут. А если нет? Значит, надо будет бить их семьдесятшестыми. Но после первого же выстрела пушки демаскируют себя, и второго выстрела им сделать не дадут. А противотанковые ружья не пробивают танки в лоб.

Надо развернуть танки противника бортом к селу. Не просто выставить боевое охранение, а вынести его далеко вперед. Вон и место подходящее — небольшая возвышенность у самого переезда, железнодорожная насыпь, с несколькими каменными постройками, укрытая с одной стороны замерзшим прудом.

Задумка всем хороша, да вот беда — умереть, её исполняя, будет легче чем её выполнить. Дело было трудное и опасное, и поэтому спросили, нет ли добровольцев.

Вызвался лейтенант и его взвод из 8-й роты. Хотя, чего уж там — это и была вся восьмая рота. Чуть меньше 30 человек.

— Солидная сила! — ухмылялись двадцатилетние «старики», воевавшие в дивизии еще когда она зарабатывала «гвардию» под Москвой — У нас, в 1942-м, иногда полки в такое число были! И ничего, не токмо отбивались, но и сами немцев гнали!

Командир пытливо заглянул в глаза лейтенанту, против ожидания, не молодому уже мужчине, за тридцать.

— Ну вы уж не подведите меня, Петр Николаевич, — сказал командир полка, пожимая руку лейтенанту.

— Обещать не могу, но что смогу, то сделаю! — ответил лейтенант.

За подаренные кавалеристами день бойцы 78-го г. п. успели отрыть по несколько сменных позиций для пушек, связать хаты ходами сообщения, оборудовать в них огневые точки.

Вынесенный вперед усиленный взвод, с помощью местных жителей, закопался в землю основательно, сделав себе укрытия в подвалах разрушенных хат. С двойным накатом из их же бревен. Да еще и выложив поверху кирпичом и шпалами, и замаскировав все снегом. А вот с окопами и ходами сообщения дело пошло похуже. Работа была трудная, земля после недавней оттепели снова начала подмерзать. Глубже чем на полметра, без лома было не заглубиться. Рубили топорами, пытались жечь костры. Делали что могли, но лейтенант был недоволен. И комполка пришедший осмотреть позиции, тоже был не доволен. А это большая трагедия. Командира 78-го полка Билютина, бойцы называли не иначе как «Батя». И очень уважали его слово.

Ходы сообщений мелкие, по таким только ползком. Брустверы не укреплены — разметает близким попаданием, ходы засыпет. Огневые точки совсем никуда не годятся.

Не принял работу Батя.

Надо исправляться. Выпросили у саперов немного взрывчатки и подорвали в нескольких местах мерзлую землю. Вот и получились огневые точки. Дело пошло веселее.

А потом случился маленький праздник. К позициям полка подошел 29-й гвардейский истребительно-противотанковый дивизион, с двумя «сорокопятками». Артиллеристов в дивизионе было маловато — осталось только по двое человек на пушку — но не может же все быть хорошо? Вот они, «сорокопятки», основа противотанковой обороны Красной Армии:

Одну сорокопятку командир полка отдал лейтенанту на переезд. Не от большой щедрости. Просто все знали — воевать гранатами и противотанковыми ружьями с танками, конечно можно. Но получается очень плохо. С танками надо воевать артиллерией. Если нет артиллерии — подавят гусеницами «усиленный взвод 8 роты», и весь сказ. И надо сказать, что усиленный взвод отнесся к подарку бережно — до глубокой ночи копали они укрытия для орудия. И основное, и запасное.

Выставив часовых, как только стемнело, и работы над укреплениями пришлось остановить, гвардейцы 78-го полка провалились в сон. Некоторых приходилось буквально относить в хаты, так устали люди, что засыпали прямо на месте, и не просыпались от окриков. В ночь с 1 на 2 марта, впервые за два дня, они смогли поспать больше пяти часов, и отдохнуть.

А вот Ватутин наверняка не спал. Обдумывал свои приказы, строил планы, взвешивал свои решения. К этому времени он уже был уверен в направлении главного удара немцев, и то, какими именно силами они ударят.

Видел он и силы которыми располагал. Но их еще надо было собрать, сосредоточить в нужном месте. Насытить снарядами артиллерийские батареи, запастись бензином для танков. При максимальном напряжении сил и полной загрузке дорог и вокзалов, выходило у Ватутина, что контрудар он не сможет нанести раньше, чем через четыре дня.

Он не мог приказать гвардейцам 25-й дивизии держаться против танковых дивизий четыре дня. Знать и понимать возможности подчиненных войск— то, чему учатся командиры в первую очередь.

Поэтому генерал попросил у 25-й гвардейской только то время, которая она сможет дать.