Пылающая сталь

Глава 23 Коротко о мемуарах

Когда я собирал материал для книги, то немецкое контрнаступление под Харьковым в 1943-м году я хотел проиллюстрировать этим отрывком из воспоминаний офицера-артиллериста Пётра Михина:

'Где-то отстал наш 2-й дивизион. Командир артполка приказал мне разведать, что случилось с отставшими… Безобидная прогулка в свой тыл на поиски отставшего дивизиона показалась мне весьма привлекательной. Разведчиков в дивизионе почти не осталось, и я пригласил с собою в дорогу своего дружка, тоже бывшего студента, лейтенанта Гришу Куртию. Двинулись с ним по дороге на деревню Сакко и Ванцетти, которая находилась немного западнее Ворошиловки.

До деревни оставалось менее километра, когда мы увидели выходившие из нее танки. Шли они развернутым строем, как в наступление. Пока мы рассматривали, чьи же это танки: наши, немецкие? — ближайший танк выпустил по нам длинную пулеметную очередь. Мы залегли и быстро, прячась в снегу, поползли назад за бугор. Потом поднялись в полный рост и побежали рысью.

Танки шли по глубокому снегу медленно и очень осторожно, минут десять их не было видно на бугре. Хотя мы отбежали километра на полтора, угроза плена еще не миновала: танки вполне могли нас догнать, и мы продолжали волноваться.

Смерти мы уже не боялись, страшил плен.

Бежим мимо копны из кукурузных стеблей. Около нее двое танкистов греют на костерке чай в котелке. Оказалось, это не копна, а замаскированный танк. Когда бежали к деревне, мы его не заметили, оказалось, немецкие самолеты еще утром его подбили, и два члена экипажа ушли в тылы за запасными частями.

— Ребята, с тыла немецкие танки идут, — на бегу предупредили мы танкистов, но они только рассмеялись.

Обо всем увиденном я доложил командиру полка Чубакову. Он тут же выставил у въезда в поселок навстречу немецким танкам пушечную батарею. Прошло более часа. Меня вызвал командир дивизиона Гордиенко.

— Ну, и где твои танки?— зло посмеялся он над нами.

— Бери пяток ребят и снова иди в Сакко и Ванцетти, ищи второй дивизион и немецкие танки! — снова приказал комполка.

Луна освещала заснеженную дорогу, под ногами громко хрустел снег. Когда прошли километра три и перевалили через бугор, заметили на дороге костры. Подошли поближе и увидели беспорядочное нагромождение большого количества горящих танков с белыми крестами на башнях. Горело десять машин! Еще два танка темнели в стороне молчащими черными глыбами. Положив двух солдат с автоматами у дороги для охраны, с остальными я стороной пополз к негорящим танкам. Подползли, прислушались. В темных танках тишина, только на горящих машинах потрескивает огонь. Постучал автоматом в подбитый танк. Ни звука. Взбираюсь к открытому люку, направляю внутрь автомат и даю очередь. Снова тишина. Перевесился в темноту люка и наткнулся вытянутыми руками на мертвое тело танкиста. Забираю у убитого немца пистолет, документы и блокнот. Потом мы прочли в блокноте панические записи о больших потерях и как громят немецкие горе-танкисты русские тылы, расстреливают повозки, а далее мечта: «Но мне хочется лично подбить русский танк!»

Кто же подбил все эти танки? Пройдя несколько сотен метров дальше по дороге, мы увидели развороченные снопы кукурузных стеблей, множество стреляных гильз и глубокие следы от танковых гусениц. И тут я вспомнил двух танкистов 178-й бригады, которые кипятили чай, когда мы с Куртией бежали от немецких танков. Значит, они все же вняли нашему предупреждению и успели забраться в замаскированный танк до появления из-за бугра стрелявших в нас танков. Немцы не обратили внимания на «копну», проехали мимо. А герои-танкисты пропустили немецкие танки мимо себя и уже потом ударили по колонне: подожгли передний и замыкающий танки, а когда остальные стали расползаться в стороны, уничтожили и их…

…Деревню Сакко и Ванцетти мы увидели всю в огне. При въезде на дороге валялись разбитые повозки, мертвые волы и трупы красноармейцев. Далее стояли подбитые орудия, видимо, 2-го дивизиона нашего полка, и два подбитых немецких танка. Расправились с ним как раз те немецкие танки, которые обстреляли нас с Куртией и затем нашли свой конец после встречи с героями-танкистами.

В Соль мы вернулись поздно ночью, не преминув по дороге заглянуть под один из подбитых танков за трофеями…

Проснулся я оттого, что кто-то с силой сдернул меня за ноги на пол.

— Что за глупые шутки! — падая на пол, не успев продрать глаза, возмутился я.

Мой возглас заглушила пулеметная очередь по окну. Я осторожно заглянул в него. В двухстах метрах, прямо перед нашей хатой, на шоссейной дороге Яма — Артемовск стояла сплошная стена немецких танков, пушки их были направлены в нашу сторону, из всех пушек и пулеметов они палили по поселку.

Удержать Соль нам не удалось. Немцы подбросили к станции до сорока танков… Через три дня изнурительных боев с превосходящими силами мы получили приказ оставить Соль и Свердловку. В ночь на 6 февраля нам пришлось отойти. Нас было так мало, что и выводить-то было почти некого, сотни полторы пехоты да десяток орудий нашего артполка…'

Но не проиллюстрировал. В процессе, читая материалы по теме, выяснилось, что профессиональные историки не торопятся с выводами, основанных только на мемуарах.

Вообще (безотносительно к Петру Михину) к мемуарам надо относиться с большой долей настороженности. Дело даже не в советской цензуре, дело в складе ума. Человеческого вообще, и офицерского в частности.

У следователей в милиции была такая поговорка «пиз…ит как очевидец». Если сказать менее кратко и точно, а длинно и по умному, то наша память работает сильно иначе, чем мы думаем. На самом деле, каждый раз когда мы вспоминаем, мы заново реконструируем свое прошлое, поэтому с течением времени наши воспоминания сильно деформируются. Мы не будем сейчас говорить об этом подробно, но если вам кажется, что уж вы то способны вспомнить если не все, то важный случай из жизни в подробностях — зайдите на ютуб и посмотрите там видео по запросу «тест на внимательность».

В стрессовых ситуациях мозг вообще имеет привычку сбоить. Этим плотно занялись уже сильно позже Второй Мировой, но я не думаю, что в то время люди так уж сильно от нас отличались. Есть довольно громоздкая статья про «дружественный огонь» в Афганистане. Все участники — люди с боевым опытом. Две группы НАТОвских военных стреляли друг в друга около получаса, при этом отдавали команды на английском, были одеты в форму натовского образца, и т.д. Офицер, приказавший открыть огонь, абсолютно уверенно идентифицировал другую группу солдат как боевиков, только потому, что на одном из бойцов была надета «арафатка». И этот офицер буквально не видел ничего, кроме этого платка. Тоннельное зрение, выборочное внимание, все такое.

Поэтому я стараюсь сдерживаться и не вставлять мемуары огромными кусками — их все нужно тщательно разбирать и сравнивать с документами. Но честно говоря, не очень хочется. Да и не чувствую за собой морального права их сокращать, вычленяя «главное».

С воспоминаниями высокопоставленных офицеров есть другая сложность. Вы наверняка знаете поговорку «Плох тот солдат, что не мечтает стать генералом». Как это часто бывает, эта поговорка больше говорит о том, кто её использует, чем о субъекте поговорки. Война это интеллектуальная форма деятельности, в которой много от искусства.

И в науке, и в искусстве, амбициозность один из важных элементов для успешной карьеры.

Знающие люди смеются, когда встречаются с очередным утверждением про ученых, которые «скрывают».

Человек посвятивший себя науке, может десятилетиями изучать особенности размножения беспозвоночных, тщательно документируя и описывая свои исследования. И строит на этом свою карьеру. И если ему вдруг попадется в руки хоть немного похожая на реальность зацепка о протоцивилизации, или инопланетянах, или еще о какой «антинаучной» хтони — этот человек немедленно напишет диссертацию и костьми ляжет чтобы о ней узнали. Только так ученые и становятся известными — открывая неизвестное.

Военные тоже отнюдь не обделены честолюбием. Въедливый Исаев находил явное подыгрывание себе даже у таких скалообразных фигур без страха и упрека, как герой Сталинграда Чуйков, и маршал Победы Рокоссовский.

Поэтому я постарался критически отнестись к мемуарам комдива 25-й гвардейской дивизии Шафаренко Павла Менделевича.

Не потому, что я его подозревал в чем либо, просто теперь, чуть лучше понимая саму логику его личности, ну и конечно делая поправку на время. Время было такое себе, почти как сейчас, но только хуже. Скажешь честно, а это вдруг «не совпадает с линией партии» и тебя затравят.

В воспоминаниях комдива 25-й гвардейской (Шафаренко П. М. На разных фронтах. — М.: Воениздат, 1978), например о прибытии войск союзников (чехословацкого батальона) написано довольно много. У него очень сумбурно изложены бои в районе Тарановки с 1 по 9 марта, подробно есть только о эпизоде боя широнинцев. Это, впрочем, как раз легко объяснимо — Широнин и его взвод стали символом упорного и героического сопротивления врагу и их подвиг стал широко известен. Скорее всего у комдива 25-й, Шафаренко Павла Менделеевича, часто брали интервью и просто спрашивали об этом эпизоде. То же самое и с чехословацким батальоном. Вот Павел Менделеевич эти эпизоды и лучше запомнил, много раз пересказывая связанные с ними детали.

Когда у меня умер отец, у меня выпало из памяти месяца три. Просто дыра в памяти. Хотя я ведь работал, общался с людьми, дела делал. Ничего не помню. Поскольку бои под Тарановкой были невероятно тяжелыми, и Павел Менделеевич, очевидно, испытывал огромное давление на свою нервную систему, вполне вероятно у него стерлись из памяти многие детали. И дело тут совсем не в цензуре.

Отчасти, именно поэтому многие ветераны увлеченно и подробно могли рассказывать о том случае, когда их рота стояла на отдыхе, и они наловили раков, и сварили в мятом ведре. А тяжелейшие, изнуряющие бои сливаются в сознании, перепутываются, скомкиваются, тонут в темноте самых дальних углов памяти.

С другой стороны, сухие строки документов, хоть и несут в себе куда больше фактического, но не дают ни малейшего представления о том, что происходило на самом деле. Вся первая часть моей книги была в боевых докладах описана двумя словами «упорное сопротивление».

Фактически, в мемуарах комдива 25-й всего пара абзацев об одном из самых ярких боевых эпизодов дивизии. Да и они довольно обзорные. Увы, подробных мемуаров солдат 78-го полка я не нашел.

Возвращаясь к воспоминаниям Петра Михина, отрывок из которых я привел в начале главы — как я уже не раз повторял, прямо сейчас, вокруг нас, происходит новый ренессанс. Есть сотни, если не тысячи, людей, которые могут позволить себе изучать интересные им предметы. И, конечно, изучение Великой Отечественной Войны это то дело, важность которого трудно переоценить. Энтузиасты прошли по следам Петра Михина, подняв архивы и с нашей и с немецкой стороны, и нашли документы подтверждающие его воспоминание. Больше того, с большой долей вероятности даже установлены имена тех героических танкистов 178-й бригады. Документы бригады пропали при выходе из окружения, и в наградных листах нет упоминаний о расстреле немецкой колонны — вполне возможно танкистам не поверили про их подвиг. Но зато косвенно подтвержден этот эпизод со стороны немцев. В немецком донесении упоминается «бой за село», которое они вроде бы взяли без столкновения с нашими танками. Но у немцев вместо одинокого неподвижного танка немецкие танкисты якобы столкнулись с крупными силами русских. Немцы докладывают о своих 4-х уничтоженных танках, и 12 сгоревших русских «тридцатьчетверок». Вообще наши танки там были, не только 178-я бригада. Но во всех частях «тридцатьчетверок» на ходу было не больше десятка, к тому же сама 178-я бригада которая была в том районе самая полнокровная, использовала шесть танков на следующий день во время прорыва через шоссе, так что ну никак столько потерять не могла. Очень похоже на то, что немцы просто-напросто врут.

На сколько я понимаю, на один «сгоревший» и «уничтоженный» танк обычно приходится 2–3 «поврежденных» или «подбитых». То есть подлежащих восстановлению. Если добавить еще и это, то один танк и два советских танкиста смогли нанести немецкой танковой дивизии урон, сравнимый с целым днем тяжелых наступательных боев во Франции.

Как видите, чтобы мне спокойно и уверенно включить этот эпизод из мемуаров в развлекательную книгу, потребовалась тяжелая многолетняя работа. К счастью для меня, работа других людей. Огромное счастье для всех нас, что эта работа ведется.

У нас есть примеры и обратного — когда мемуары и воспоминания не соответствуют действительности. И даже не потому, что люди в них хотят выставить себя героями, или оправдать свои действия — это все же больше относится к немецким генералам. Солдаты были почестнее, с обеих сторон, если вынести за скобки эсэсовцев. Нет, у нас есть много раз повторяемые разными людьми, часто с разных мест фронта вещи, которые не подтверждаются документами.

Пожалуй самый известный спорный вопрос, это немецкие автоматчики.

Впервые они появляются еще в «Волоколамском шоссе» Александра Бека, где цитируются реальные донесения. Немецкие автоматчики постоянно упоминаются в донесениях с фронта, часто с требованиями обеспечить войска аналогичным автоматически оружием. В советских фильмах немецкие пехотинцы вооружены МП-40 практически поголовно.

Этого просто не могло быть, если немецкие документы хоть немного отражают реальность.

Немецкая пехота строилась вокруг пулемета. Отделение, по сути, являлось обслугой пулеметчика и второго номера, лишь в крайней необходимости ведя огонь из своих карабинов. Пистолеты-пулеметы были изредка у унтер офицеров, но обычно это оружие танкистов и тыловиков.

С одной стороны, сомнительно, что советские фронтовики, способные отличить на слух выстрелы из самого разного оружия, все массово ошибались, путая довольно характерный огонь из пулемета с винтовочными патронами, и из пистолета-пулемета с пистолетными патронами. Даже темп очереди сильно по другому звучит. И тем не менее мы не находим подтверждения массовости использования МП-40 в пехоте. Не находим не только в ведомостях вооружения, но и на довольно многочисленных военных фотографиях.

Сейчас вскрылся настоящий клондайк для историков. Появились возможности анонимно продать в интернете дедушкины фотографии где он в форме «электрика» жжет из огнемета украинскую деревню. А по правилам того же ебей надо выложить внятную картинку. У нас сейчас буквально массово оцифровываются фотоматериалы времен Второй Мировой, и в научный оборот вводится огромная масса фотографий.

Сам по себе МП-40 очень ситуационная машинка, довольно низко оцениваемая и немцами и советскими бойцами. Стремительно перегревается — вести огонь можно только одиночными выстрелами (если суметь приноровиться, регулятора огня нет), или короткими очередями в 2–3 пули. Пожалуй единственный способ применения — это ближний бой и бой в городской застройке. И тут мы видим по документам, что организация штурмовых групп с поголовным вооружением бойцов автоматическим оружием, практикуется у немцев. Например под Сталинградом немцы централизованно собирают МП-40 (я напомню, он штатно стоит на вооружении тыловиков, например водителей и танкистов) и вооружают этими пистолетами-пулеметами свои штурмовые группы. Это подтверждается и множеством фотографий, где штурмовые группы немцев в Сталинграде почти поголовно вооружены МП-40.

Но в то же самое время с советской стороны поток жалоб на преимущество немцев в автоматическом оружии, к этому времени, практически исчезает.

Там есть еще множество тонких моментов, вроде того, что конструкция МП-40 несёт серьезный изъян — если на улице чуть ниже нуля, он замерзает. Дело отчасти в смазке, отчасти в конструкции. Если пострелять из МП-40 даже на слабом морозе, то его теперь надо разобрать, отодрать смазку, и нанести новую, иначе он просто не будет стрелять. Сомнительно, что немцам удавалось использовать его под Москвой прямо массово.

Но оставим эти сложные вопросы «заклепочникам», как называют любителей техники по Второй Мировой. Пусть спорят и приводят доказательства те кто в теме, а мы мудро распорядимся плодами их трудов.

Это просто один из самых распространенных «мифов», но вы уже видите, что впереди еще много работы, и на многие вопросы однозначного ответа до сих пор нет.

Так же в мемуарах, особенно окруженцев, постоянно встречается высказывания, что вышло «всего полторы сотни», а то и «15 человек из всего батальона». Эти свидетельства на самом деле редко оправдывается. Это может быть верно для Малой Земли, где высадившейся десант и в самом деле попал в жестокую беду, цифры (по немецким данным) такие:

Взято в плен 594 человека.

Обнаружено трупов около 600.

И примерно сотне советских солдат удалось уйти (надеюсь хоть кто-то вышел к своим).

Я подчеркиваю, это пример именно сокрушительного разгрома, в условиях когда советские бойцы оказались в сложной местности, перед лицом сплошного фронта, еще и прижаты к морю. Логично думать, что именно такие потери являются верхней планкой.

Обычно все же было не настолько страшно. Хоть в конкретной группе, в которой был Петр Михин, из окружения вышло по советским данным 264 человека, из которых 84 были ранены — всего таких групп было много. Немцам удалось отрезать около 30 000 советских солдат, и к 12-марту в тылу на переформировании числилось около 16 000 вышедших из окружения человек. Вышла примерно половина. Из оставшейся половины далеко не все были убиты — многие взяты в плен, и боюсь все же убиты. Но наверняка многие смогли переждать, и выйти к своим позже, либо присоединиться к партизанам. Вполне вероятно, многие остались в частях удерживающих фронт, и не попали в статистику.

Глупо винить человека попавшего в такую страшную переделку, что он преувеличивает. Это когнитивные особенности. Человеку реально может показаться, что после близкого взрыва он остался в живых один. И не думаю, что он сильно такому ощущению рад.

Люди постоянно преувеличивают потери, как свои, так и врага. Это норма, обычно люди не могут объективно оценить ситуацию, находясь в ней. Я такой, скорее всего и вы такие. Как говорят в народе, «со стороны виднее».

Исаев при разборе действий Ленинградского фронта наткнулся на дивизию ополчения, составленную из рабочих. В донесениях самой дивизии ополчения чувствуется безнадега и отчаяние. «Нас все время обстреливают и бомбят», пишут ополченцы. Нет техники, не хватает пулеметов, постоянные приказы на атаки, тяжелые потери. Тяжелые строки «от батальона осталось меньше половины». Создается абсолютное ощущение безысходности, беспомощности, тщетности всех жертв.

Исаев поднимает документы противостоящей нашему ополчению немецкой кадровой дивизии, которая ветеран «кампании во Франции», и там совершенно другая картина.

Немцы с надрывом, с героизмом и страшным напряжением сил сражаются с хтоническим чудовищем ползущим на них из лесов. Лязгающий гусеницами монстр (у рабочих было несколько тракторов обшитых стальными листами) давил и кромсал образцовую дивизию вермахта, выкашивал батальон за батальоном бывалых ветеранов. Немецкие генералы свою героическую дивизию подперли артиллерий, выделили эскадрилью пикировщиков. Бросили на помощь армейский резерв, который оказался непривычен к северным лесам и за два дня был буквально истреблен. Дело дошло до того, что были отданы приказы на усиление этого направления частями из фронтового (!) резерва, поскольку немецкий штаб решил, что они прошляпили наступление русских. И тут наша дивизия ополчения отошла, потому как отошли соседи и оголили её фланг. А после её заменили, и отправили в тыл на переформирование в нормальную стрелковую дивизию. Это фактически спасло немецкую кадровую дивизию от разгрома.

Но те кто воевал под Ленинградом, да и под Сталинградом, и в 1941-м — не видели результатов своих усилий. Нашим бойцам немцы казались эффективной и страшной машиной, которую никак не удается остановить.

На самом деле немецкая машина войны уже давно буксовала и сыпалась.

Только сейчас мы видим, что героические усилия наших предков приносили результат. И советский штамп про противника который «не считаясь с потерями» но все же захватил очередной город, оказывается совсем не так уж и далек от истины.

Продолжать можно довольно долго. Я же просто хочу сказать, что читая мемуары, оставляйте за человеком их написавшем, право на ошибку.

Вообще восприятие в стрессовых ситуациях сильно деформируется, и может выдавать странные шутки. Один из таких, видимо все же мифов, стал названием книги. Этот миф сейчас не так известен, но если почитать интервью послевоенных лет, он часто встречается. Люди утверждали, что иногда, особенно когда бои были напряженными, подбитая техника сгорала полностью. То есть горел даже металл.

Это вроде бы не возможно, либо возможно но только в исключительных случаях — открытый огонь не может дать такой температуры, чтобы загорелась сталь. Мне кажется, что это больше субъективное ощущение, чем объективный факт.

Но если подумать, то в этом личном впечатлении людей испытавших на себе всю тяжесть отчаянных битв тех лет, правды о войне больше, чем в физически верной действительности.