Пылающая сталь

Глава 17 Не удержали…

Ночью и ранним утром 7 марта, вокруг Тарановки было тихо. Но звуки боя доносились со стороны соседнего большого села, Рябухино. В 6 утра, звуки стали затихать и отдаляться.

Ведшая разведку в том направлении группа разведчиков вернулась около семи утра, и немедленно отправилась в церковь. По дороге они подобрали сильно обгоревшего бойца 11-кавалерийской дивизии, которая удерживала Рябухино. И уже в церкви разведчики были встречены Билютиным. Я не знаю, когда комполка спал и спал ли он вообще, но он постоянно, всегда, присутствует близ своих войск. Если не лично, то незримо — ударами полковой и дивизионной артиллерии, налетами катюш, а с 6 марта и ударами авиации. Вот и в это холодное утро Билютин оказался, как всегда, в самом нужном в данное время для командира 78-го полка месте — медпункте расположенном в церкви. Вокруг разведчиков толпились бойцы 78-го полка. Люди спрашивали — что с соседями, и не отрезаны ли они уже от своих?

— Разойдитесь, а ну, что столпились⁈ — прикрикнула на бойцов начальник санитарной службы 78‑го гвардейского стрелкового полка Лидия Васильевна Сухина. Бойцы и правда ей мешали — разведчики принесли страшно израненного человека. Он был почти весь неумело обмотан обгорелыми бинтами, и было видно, что он долго полз по снегу. Лидия Васильевна осторожно срезала бинты и одежду, тихим голосом уговаривая стонущего раненого потерпеть.

В этот момент и вошел Билютин.

— Разрешите доложить, — вскинулся один из разведчиков — К Рябухино подойти не удалось… — и немного помявшись, смущенно добавил — Очень уж много вокруг немцев… Визуально, Рябухино горит, по дороге подобрали раненого, говорит из села…

В этот момент раненый и сам замечает комполка. Он делает попытку встать и вытянуться по стойке смирно, но его легко удерживают ласковые руки медсестры. Билютин подходит ближе и сам присаживается рядом, осторожно похлопывая раненого по, вроде бы, не раненой ноге.

— Тихо, братка, тихо… Теперь тебе отдохнуть надобно… Ты тока скажи, как там дела-то у вас, в Рябухино?

Раненый поднимает взгляд на Билютина и набирает воздух в обожженные легкие. Он бы мог многое рассказать про дела свои в Рябухино. Как немцы грызли их день и ночь, засыпая снарядами и давя танками. И как раз за разом отбрасывали немцев кавалеристы прочь. Как медленно сжимался полк до роты. Как немцы прорвались, подавили пушки, подтянули огнеметные танки и залили все огнем. Но не прошли, застряли у самой околицы, на последних шести хатах. Он бы мог рассказать как люди выбегали из горящих зданий, катались в снегу под пулями, туша тлеющую от жара одежду. И возвращались обратно, прямо в огонь. Чтобы стрелять. Стрелять в прущих и прущих, прущих и прущих, прущих и прущих на них панцергренадеров из «Дас Райх». Он бы мог рассказать, как советские солдаты под огнем собирали патроны у убитых. Он бы мог рассказать, что когда и эти патроны вышли, их политрук повел в контратаку горстку бойцов. Прямо на танки, на пулеметы, через огонь и взрывы. И как они в жуткой, страшной, кровавой рубке, сражаясь шашками и штыками, отбили два пулемета и четыре драгоценных ленты к ним. И отступили забрав с собой сотни, таких нужных, патронов. И двенадцать совсем не нужных, лишних, пуль в теле их политрука… Как набивали патронами магазины трофейных немецких карабинов обожженными пальцами, оставляя на холодном металле куски кожи. Как бросались с тяжелыми связками противотанковых гранат в обнимку, прямо навстречу танкам, пользуясь дымом как прикрытием…

Но вместо всего этого он сказал только одно:

— Не удержали… — и обведя взглядом столпившихся вокруг бойцов 78-го гвардейского повторил. — Не удержали… Простите, братцы! — и заплакал от стыда.