Рафферти

Глава седьмая

Уже семь раз подряд избиратели-республиканцы одного из штатов на Восточном побережье страны посылали в сенат Хэмилтона Тилдена. Высокий, плотный, со снежно-белыми волосами и здоровым цветом лица, шестидесятипятилетний сенатор являл собой традиционный тип консерватора-политикана, каким в действительности и был. Тилдену нравилось, когда в прессе его называли одним из последних представителей «старой гвардии», и гордился, если кто-нибудь добавлял к его имени: «республиканец типа Гувера». В комиссию его направили как одного из старейших по стажу членов сената, но он и сам хотел попасть в нее — еще до того, как понял, какие возможности для саморекламы тут заложены.

Сенатор враждебно относился к профдвижению и не скрывал этого. И не только потому, что, по его мнению (конечно, ошибочному), точно так же относились к профдвижению избиратели, которых он представлял, но и в силу своих убеждений. Сенатор соглашался, что рабочие нужны, что без них не обойдешься, однако с пеной у рта возражал против существования «всяких там профсоюзов», считая их такими же, хотя и видоизмененными, монополиями, как все те промышленные гиганты, которые в начале текущего столетия были поставлены под наблюдение правительства в соответствии с законом Уолша.

Несмотря на чванливость и склонность к пустопорожней болтовне, сенатора нельзя было назвать дураком. Наоборот, он обладал и умом и определенными взглядами, хотя вот уже лет двадцать не обновлял и не пополнял свой умственный багаж. Это не мешало ему, однако, оставаться политиком-реалистом, умеющим, когда нужно, пойти на компромисс.

В отличие от некоторых других членов комиссии Тилден тщательно ознакомился с материалами расследования, внимательно изучил результаты работы следователей, не раз подробно побеседовал с главным юрисконсультом. Он хорошо понимал, что трибуну комиссии можно с успехом использовать для резкой критики профсоюзов, всячески раздувая вопиющие злоупотребления профсоюзной верхушки. Впрочем, он понимал и другое: что, вообще-то говоря, это палка о двух концах, поскольку хозяева часто были виноваты в беспорядках не меньше, чем профсоюзное руководство.

Тилден не сомневался, что кое-кто из членов комиссии — особенно сенатор Эрли, сам некогда профсоюзный работник, — приложат все усилия, чтобы не позволить скомпрометировать профсоюзы в целом, и потому готовился любой ценой отстаивать интересы предпринимателей и директоров. Он считался с Эрли, даже, пожалуй, уважал его, несмотря на различие политических взглядов, но собирался всячески мешать ему и тем самым дать возможность Эймсу до конца использовать все без исключения добытые следователями материалы о злоупотреблениях и взяточничестве.

Бывая в Вашингтоне на сессиях в Капитолии, сенатор, когда позволяло время, завтракал в ресторане «Харви» — здесь для него всегда оставляли столик. Обычно он выпивал стаканчик крепкого виски, чуть разбавленного водой, и плотно закусывал, хотя потом частенько страдал желудком.

Однако в тот день сенатор ел совсем мало и вовсе не пил виски: он хотел избежать обычных последствий плотного завтрака и после перерыва обязательно присутствовать на заседании комиссии. Кроме того, он решил вернуться в зал заседаний пораньше и заблаговременно переговорить с председателем комиссии и Эймсом. Сенатор так и сделал, однако ему пришлось просидеть в одиночестве чуть не полчаса, пока в специально отведенной для них комнате не стали собираться члены комиссии.

К счастью, первыми пришли именно Эймс и Феллоуз, и ему удалось побеседовать с ними до возвращения других. Торопливо поздоровавшись, Тилден сразу же заговорил о том, что его интересовало больше всего.

— Какой неожиданный поворот событий! — заметил он. — Совершенно неожиданный.

— Да, да, — довольно равнодушно согласился Феллоуз.

— Меня Рафферти уже давно перестал удивлять, — с некоторым самодовольством заявил Эймс. По обыкновению Тилдену показалось, что главный юрисконсульт держится слишком уж надменно, но на этот раз он подавил чувство раздражения.

— Разумеется, — продолжал Тилден, — нам теперь придется пересмотреть нашу стратегию.

— Вовсе нет, сенатор, — возразил Эймс.

— Видите ли, мой мальчик… — Тилден с трудом заставил себя сохранять дружественный тон. — Видите ли, вы должны понять, что положение полностью меняется. Используя согласие Рафферти выступить с показаниями, мы можем получить ответы на многие из вопросов, на которые отказались отвечать предыдущие свидетели. В конце концов он первый профсоюзный деятель, изъявивший такое желание. Полагаю, мы должны пойти ему навстречу и сосредоточить наше внимание на конкретных фактах практической деятельности профсоюзов. Не все материалы, собранные вами с такой компетентностью, имеют в создавшейся ситуации существенное значение. Если я не ошибаюсь, их предполагали использовать лишь потому, что никто не ожидал согласия Рафферти отвечать на вопросы. По-моему, было бы напрасной тратой времени интересоваться, по крайней мере сейчас, его связями с различными бизнесменами и промышленниками. Поскольку Рафферти согласился давать показания, в нашу задачу входит выяснить все, к чему он имел самое непосредственное, самое прямое отношение.

— Мы так и намерены поступить, — подтвердил Эймс, — и, если не ошибаюсь, именно ради этого и создана наша комиссия. Я только не вижу причин, почему мы должны спускать на тормозах…

— Сенатор Тилден, я убежден, вовсе не предлагает смазать какую-то фазу следствия, — перебил его Феллоуз. — Лично же я, — он повернулся к своему коллеге и слегка улыбнулся, — лично я склонен согласиться с Эймсом и считаю, что нам следует придерживаться уже выработанной стратегии. Согласие Рафферти отвечать на вопросы не дает нам оснований отказываться от нашего первоначального плана.

Сенатор Тилден покраснел и кашлянул.

— Я вовсе не предлагаю спускать что-то на тормозах, — раздраженно заявил он. — Но нельзя же отрицать, что Рафферти всего навсего дешевый агитатор и мелкий жулик. Все, что он расскажет о своих отношениях с промышленниками и бизнесменами, будет продиктовано чувством предубеждения. Он профсоюзный деятель, и я предлагаю сосредоточить внимание на вопросах, касающихся только профсоюзных дел.

— Мы подробно займемся ими, — согласился Эймс. — Вместе с тем придется выяснить все, что касается отношений Рафферти с промышленниками и бизнесменами, и мы будем заниматься этим, как намечали ранее.

Сенатор Феллоуз, чувствуя назревающую ссору, жестом призвал Эймса к молчанию, повернулся к Тилдену и взял его за руку.

— Дорогой Хэмилтон, — сказал он. — Я знаю, вы полностью доверяете мне и как председателю комиссии, и как вашему старинному другу и коллеге и считаете меня объективным человеком. Так вот, как человек объективный я полагаю, что нам и дальше надо вести следствие в духе наших первоначальных наметок. Разумеется, мы займемся всеми сторонами деятельности Рафферти на посту профсоюзного лидера. Однако его согласие отвечать на наши вопросы не дает нам права игнорировать его деловые связи. Мы располагаем достаточно полными данными о тесных контактах Рафферти с некоторыми недобросовестными бизнесменами в целях…

— Да, да, — прервал его Тилден. — Не сомневаюсь, Орманд, что вы правильно и вполне объективно руководите работой комиссии. Я лишь предложил, учитывая внезапное решение Рафферти…

Сенатор раскашлялся и покраснел еще больше. Он понимал, что ровным счетом ничего не добился, но не хотел признаться в этом из-за Эймса — он считал его мальчишкой, выскочкой, правда, очень неглупым и обладающим всеми данными для блестящей карьеры. На какой-то миг Тилден даже обрадовался тому, что главный юрисконсульт комиссии выходец из Массачусетса и не имеет никакого отношения к его собственному избирательному округу. Сенатор знал, что сразу же после окончания расследования Эймс сделает следующий шаг и выдвинет свою кандидатуру на губернаторских либо на сенатских выборах. Несомненно, это будет грозный противник, и сенатор Тилден радовался, что ему не придется с ним столкнуться.

Но в ту минуту Тилден испытывал раздражение. Как только, решил сенатор, расследование свернет с намеченного пути (то есть как только обнаружится стремление замолчать факты обмана хозяев профсоюзами), он сейчас же вмешается.

К тому времени собрались остальные члены комиссии. Направляясь в зал заседаний, где, толкаясь, рассаживались публика и журналисты, Феллоуз подумал, что его коллега сенатор Тилден может внезапно скончаться: судя по слухам, он, несмотря на повышенное давление, по-прежнему остается великим чревоугодником.

Достаточно было только взглянуть на Джона Кэрола Рафферти, чтобы понять: ленч он провел превосходно. Удобно и свободно рассевшись на стуле, он не сводил с членов комиссии внимательного взгляда. Казалось, ничто на свете не могло повлиять на его безмятежное настроение. В действительности же Рафферти вообще пришлось отказаться от ленча — весь перерыв он разговаривал то с Нью-Йорком, то с Кливлендом, то с Чикаго, успел накоротке побеседовать с Сэмом Фарроу. Поджидая связи с Денвером, Рафферти обдумывал, не позвонить ли домой. История с «М—Д компани» несколько обеспокоила его, он знал, что рано или поздно Марта о ней узнает. Все же он не стал звонить, решив, что сейчас разговаривать с женой бесполезно, лучше он объяснит ей все, когда вернется домой, в Лос-Анджелес. Сообщения в печати, даже если кто-нибудь специально обратит на них ее внимание, не выведут Марту из равновесия, она давно уже перестала интересоваться тем, что пишут о нем газеты. Рафферти и в голову не пришло, что Марта могла смотреть телепередачу и слушать его показания.

Сенатор Феллоуз постучал молотком; в зале наступила тишина. Из ложи прессы доносился шелест бумаг. Выждав несколько минут, сенатор протянул руку и взял папку, поданную Эймсом. Другой рукой он достал из нагрудного кармана очки в роговой оправе, небрежно надел их так, что они почти свешивались с его аристократического носа, медленно раскрыл папку и стал просматривать бумаги.

— Здесь у меня, — начал он, — собрано около двадцати чеков на суммы от пяти тысяч до двадцати тысяч пятисот долларов. Они выданы на банки Нью-Йорка, Сан-Франциско, Майами, Лос-Анджелеса и Денвера на имя Джона Кэрола Рафферти и подписаны Хэдном Босуортом. Они выдавались на протяжении трех минувших лет, причем последний из них выписан около девяти месяцев назад. Все чеки оприходованы. Теперь я вручаю их свидетелю для ознакомления.

Феллоуз передал папку клерку, клерк — Рафферти, и тот принялся тщательно рассматривать каждый чек в отдельности. Морт Коффман внимательно следил за ним. По всему было видно, что такой поворот дела явился для Рафферти неожиданностью, хотя сами чеки он знал хорошо. И все же он так долго рассматривал каждый клочок бумаги, что поднаторевшим в подобных делах журналистам стало ясно: Рафферти умышленно тянет время. Но вот он прикрыл микрофон рукой, повернулся к Коффману и о чем-то пошептался с ним. Коффман энергично закивал головой.

— Чеки мне известны, — заговорил Рафферти.

— Скажите комиссии, что это за чеки.

— Они были выписаны Хэдном Босуортом на мое имя, — спокойно пояснил Рафферти.

Феллоуз кивнул.

— Чеки приобщаются к материалам в качестве вещественного доказательства. — Он нагнулся к Эймсу, о чем-то вполголоса спросил его. — В качестве вещественного доказательства номер шестьдесят девять.

Клерк взял у Рафферти папку с чеками и возвратил Эймсу. Эймс встал.

— Предъявленные вам только что чеки выписаны на общую сумму в сто тридцать две тысячи долларов, — медленно заговорил он, особо подчеркнув сумму. — А теперь, мистер Рафферти, сообщите комиссии, кто такой мистер Хэдн Босуорт.

— Хэдн Босуорт, несомненно, хорошо известен комиссии, — чуть улыбнулся Рафферти. — Не далее как на прошлой неделе вы допрашивали его в течение двух дней.

— Отвечайте на вопрос, мистер Рафферти.

Рафферти пожал плечами.

— Пожалуйста. Хэдн Босуорт — страховой маклер и бизнесмен. По договору с профсоюзом транспортных рабочих в ведении его фирмы находятся профсоюзные средства, ассигнованные на культурно-бытовое обслуживание и пенсионное обеспечение членов союза. Контора его фирмы размещается в Нью-Йорке…

— А что представляют собой чеки, выданные вам мистером Хэдном Босуортом? — перебил его Эймс.

— Большое жюри суда в Лос-Анджелесе уже занималось этим вопросом, — устало ответил Рафферти. — К нему неоднократно возвращались газеты, и я не понимаю, какой смысл…

— Отвечайте на вопрос, мистер Рафферти.

Морт Коффман поднял было руку, но Рафферти что-то быстро сказал ему и снова обратился к комиссии:

— Это займы, предоставленные мне мистером Босуортом в разное время.

— Для какой цели?

— Для какой цели?

— Вот именно. Зачем мистер Босуорт дал вам взаймы свыше ста тысяч долларов?

— Он давал мне взаймы разные суммы и в разное время, когда я нуждался в деньгах для тех или иных надобностей.

— Для каких именно, мистер Рафферти?

— Ну, вероятно, деньги были мне нужны для моих начинаний делового характера.

— Может быть, вы назовете хотя бы некоторые из них?

— Признаться, я уже не помню сейчас, что именно и в какое время… — с раздражением в голосе начал Рафферти, но Эймс ее дал ему договорить.

— Скажите, фирма «Трайстейт эксплорейшн компани» не была одним из таких ваших деловых начинаний?

— Возможно, была.

— И чем же она занималась?

— Разведкой нефти… Кстати, — Рафферти криво улыбнулся, — нефть мы так и не нашли.

В зале послышались смешки; Эймс тоже улыбнулся.

— А кто были другие совладельцы фирмы?

— Мистеры Хэдн Босуорт и Сидней Филдс.

— Скажите, не тот ли это мистер Филдс, что был вашим партнером по фирме «Мур сити троттинг ассошиэйшн», занимавшейся эксплуатацией ипподрома?

— Тот.

— Мистер Босуорт тоже интересовался бегами?

— Не знаю. Я лишь владел акциями этой фирмы.

— Вы получали дивиденд по ним?

— Нет. Нефти мы не нашли, а ипподром оказался убыточным, так как нам не разрешили открыть на нем тотализатор.

— В какие другие предприятия вы вкладывали деньги, полученные от мистера Босуорта… взаймы?

— Ну, например… — ответил Рафферти, задумчиво глядя в потолок и почесывая подбородок, — например… в фирму, владеющую прачечными.

— В частности, в фирму «До-Райт» в Калифорнии?

— Да.

— Она имеет какой-нибудь договор с профсоюзом транспортных рабочих?

— По-моему, да.

— Доход она приносила?

— Полагаю, приносила и продолжает приносить. Точно на этот вопрос может ответить мой бухгалтер, и я не сомневаюсь, что вашим следователям ответ уже известен.

— Мистер Босуорт делал какие-нибудь капиталовложения в фирму, владеющую прачечными?

— Не думаю.

Эймс откашлялся и положил на стол бумаги, которые держал в руках.

— Ну, а теперь, мистер Рафферти, скажите, вы вернули мистеру Босуорту деньги, полученные от него взаймы по этим чекам?

— Да, вернул.

— Каким образом?

— Каким образом?

— Да. Чеком, векселем или…

— Наличными.

— Как вы учитывали эти платежи?

— Мысленно, в голове.

— Мистер Рафферти, — голос Эймса зазвучал дружески, почти доверительно. — Мистер Рафферти, объясните, пожалуйста, членам комиссии, как вам удавалось вести учет этих платежей… мысленно?

Лицо Рафферти приняло сердитое выражение, но он быстро овладел собой.

— Занимая деньги, причем довольно часто, как вы, несомненно, уже установили, я не забываю о своих долгах, тем более, что беру взаймы обычно только у близких друзей. Помня о долгах, я помню и о необходимости возвращать их.

— И вы всегда в деловых операциях расплачиваетесь наличными?

— Не понимаю.

— Вы сказали, что уплатили свои долги наличными. Вот я и пытаюсь выяснить, всегда ли вы расплачиваетесь наличными в своих деловых сделках?

— Обычно да. У меня даже нет личного текущего счета.

— Вот как? Значит, вы, мистер Рафферти, не доверяете банкам?

Рафферти покраснел, но снова, хотя и с усилием, сдержался.

— Разумеется, я доверяю банкам. Как вы, очевидно, знаете, я один из директоров банка «Ферст нэшнл ситизенс бэнк оф…».

— Знаем, знаем, мистер Рафферти! А теперь разрешите спросить вот о чем. Прибегаете ли вы к услугам банков, когда речь идет о средствах вашего профсоюза?

— Безусловно.

— Но в своих частных делах вы поступаете иначе. Почему, мистер Рафферти? Разве вы считаете, что банки менее надежны, когда возникает вопрос…

— Я вас не понимаю, — перебил Рафферти, теперь уже не сдерживая раздражения. — Да, я прибегаю к услугам банков в профсоюзных делах. Да, я полностью доверяю банкам, иначе не стал бы обращаться к ним. Что же касается моих частных дел, должен сказать, что нахожу более удобным расплачиваться наличными.

— Было бы удивительно, мистер Рафферти, если бы вы поступали иначе, — с нескрываемой насмешкой заметил Эймс. — Очевидно, средства профсоюза вам куда дороже, чем собственные, не так ли?

Коффман потянул Рафферти за рукав, и тот, прежде чем ответить, нагнулся к нему.

— Джек, он же пытается вывести тебя из терпения! — прошептал Коффман. Хочет, чтоб ты потерял самообладание… Господи, да если у тебя есть какие-нибудь доказательства, что ты вернул занятые деньги, сейчас самое время их предъявить. Если доказательств нет, ты только компрометируешь себя такими показаниями.

— Послушай, — ответил Рафферти, не забыв прикрыть рукой микрофон. — Я не нуждаюсь в доказательствах. Вполне достаточно моего слова и слова Босуорта. Я же сказал, что вернул деньги, а Босуорт еще раньше подтвердил это. Какие еще нужны доказательства? Не беспокойся, ему не удастся вывести меня из терпения. Я понимаю, что происходит.

— Но, Джек, отсутствие доказательств может привести к…

— Перестань! — оборвал его Рафферти. — Не корчи из себя прокурора.

Он повернулся к Эймсу и заговорил. Голос его вновь стал вкрадчивым и спокойным, хотя и без той совершенной дикции, которой обладал главный юрисконсульт, краска смущения исчезла с его лица.

— Я несу полную ответственность за средства профсоюза, — сказал он, — ни сколько не меньшую, чем за свои собственные. Но я не привык пользоваться текущим счетом, просто не выработал в себе такую привычку. У меня никогда не было сколько-нибудь значительных свободных средств, так что я не испытывал особой необходимости открывать текущий счет. Мне нравится расплачиваться наличными — так я всегда и делал. По-моему, тут нет ничего ненормального или незаконного.

— Разумеется, — согласился Эймс. — Однако давайте продолжим. Вы платили мистеру Босуорту проценты по займам, которые вы, по вашим словам, вернули ему?

— Не только по моим словам. Я действительно вернул мистеру Босуорту взятые взаймы деньги, и мистер Босуорт сам это подтвердил на прошлой неделе, когда давал показания вашей комиссии. Он показал также, что я не платил ему процентов.

— Вы внесли ему что-нибудь в залог?

— Мое слово, мистер Эймс, вполне надежный залог!

Эймс кивнул.

— Конечно, конечно. И больше ничего? Ничего более осязаемого? Ничего такого, что любой банк принял бы в качестве залога?

— Я уже говорил, мистер Эймс, что в своих личных делах вообще не прибегаю к услугам банков. И я сам, и мои кредиторы убеждены, что мое слово — самый надежный залог.

Эймс покачал головой и вздохнул.

— Скажите, в течение последних пяти лет занимал ли мистер Босуорт деньги у семьсот второго лос-анджелесского комитета профсоюза транспортных рабочих?

— По-моему, занимал.

— Примерно около двухсот пятидесяти тысяч долларов, не так ли, мистер Рафферти?

— По-моему, да, — чуть помолчав, ответил Рафферти.

— Деньги были выданы из средств, ассигнованных на культурно-бытовое обслуживание членов профсоюза транспортных рабочих, объединяемых лос-анджелесским комитетом, так?

— Да, так. При условии выплаты шести с половиной процентов годовых.

— Чем мистер Босуорт гарантировал выплату займа? Что он внес в залог?

— Если не ошибаюсь, кое-какие акции и облигации.

— Акции «Трайстейт эксплорейшн компани» и «Мур сити троттинг ассошиэйшн»?

— Весьма вероятно.

— Но разве эти фирмы не обанкротились? Разве их акции не превратились в простые бумажки?

— Когда мистер Босуорт вносил свой залог, фирмы еще не обанкротились, и акции не были простыми бумажками. О положении этих фирм в настоящее время я ничего не знаю.

— Вот именно, мистер Рафферти. Позвольте теперь спросить: не вы ли тот функционер семьсот второго комитета, кто устроил мистеру Босуорту заем и утвердил его представление?

В знак отрицания Рафферти энергично затряс головой.

— Нет. Ни один функционер профсоюзной организации не имеет права самостоятельно решать вопрос о предоставлении займа, а тем более выдавать его. Заем был предоставлен по решению финансовой комиссии.

— Но как председатель лос-анджелесского комитета профсоюза транспортных рабочих членов этой комиссии назначили вы?

— Да.

— Иными словами, мистер Рафферти, члены комиссии являются вашими креатурами?

— Я возражаю против употребления слова «креатура» и против того, что под этим подразумевается, — заявил Рафферти, обращаясь непосредственно к сенатору Феллоузу. — Назначенные мною члены финансовой комиссии в такой же степени мои «креатуры», как мистер Эймс «креатура» человека, назначившего его на должность главного юрисконсульта этой следственной комиссии.

В зале послышался шум, и Феллоуз дважды стукнул молотком.

— Мистер Эймс, я уверен, не хотел сказать ничего оскорбительного, — любезно заметил он. — Но все же, может быть, главный юрисконсульт перефразирует свой вопрос?

Эймс слегка улыбнулся и кивнул.

— Не находились ли члены финансовой комиссии лос-анджелесского комитета профсоюза транспортных рабочих под вашим влиянием?

— Не находились и не находятся. Да и вообще ни один из членов лос-анджелесского комитета, как и любой другой профсоюзной организации, входящей в юго-западный региональный комитет, ни один из членов исполнительною комитета нашего профсоюза не находится под моим влиянием.

Эймс снова улыбнулся, а в зале опять послышался шум. Кто-то в задних рядах засмеялся, и Феллоузу пришлось снова постучать по столу.

— Мистер Босуорт все еще не погасил этот заем? — продолжал Эймс.

— По-моему, нет.

— А бумаги, которые он внес в обеспечение выплаты займа, никакой ценности теперь не представляют. Правильно, мистер Рафферти?

— Я не говорил, что они не представляют никакой ценности, — быстро ответил Рафферти. — Я сказал…

— Позвольте, позвольте, мистер Рафферти! Разве не верно, что заем был краткосрочным и что срок его погашения давно прошел?

— Не знаю. Этот вопрос целиком относится к компетенции финансовой комиссии.

— Но вам известно, что обычно предпринимается для возвращения отданных взаймы средств? Возбуждено ли судебное дело или приняты какие-нибудь другие меры?

— Не знаю.

— Да? Хорошо, давайте продолжим. Если не ошибаюсь, вы говорили, что мистер Босуорт маклер, через которого проходит пенсионное обеспечение членов лос-анджелесского комитета. Так?

— Так.

— И как маклер он получает значительный гонорар?

На лице Рафферти мелькнуло раздражение.

— Мне не известны гонорары мистера Босуорта, ему платят те страховые фирмы, которые он представляет. Я полагаю… Нет, я уверен, что он получает точно такой же гонорар, как и любой другой маклер.

— Вы не ошибаетесь. Кстати, для вашего сведения: гонорар этот довольно значителен. Однако давайте вернемся к вопросу о чеках, приобщенных к материалам в качестве вещественного доказательства. Как вы утверждаете, это деньги, полученные вами взаймы от мистера Босуорта и, по вашим словам, возвращенные ему. Однако у вас нет документов, которые подтверждали бы, что вы их действительно возвратили. Во всяком случае, при проверке бухгалтерских книг мистера Босуорта наши ревизоры не смогли обнаружить никаких…

Морт Коффман быстро поднялся с места.

— Я возражаю! — крикнул он. — Я возражаю, господин председатель, против подобной тактики…

— Слово имеет адвокат свидетеля, — объявил сенатор Феллоуз, поворачиваясь к Коффману.

— Я возражаю против намеков главного юрисконсульта комиссии, — заявил Коффман. — Мы не в суде, разбирающем уголовное или гражданское дело. Ни один судья не допустил бы таких намеков и подобной тактики вообще. Если главный юрисконсульт намерен представить какие-то доказательства, он не может не знать о существовании определенной процедуры, предусматривающей…

— Я могу аннулировать последний вопрос, — любезно предложил Эймс.

— Вся ваша линия допроса… — пытался было продолжать Коффман, но его прервал Феллоуз.

— Вопрос снят, — объявил он. — Продолжайте, мистер Эймс.

Расстроенный Коффман медленно опустился на стул.

— Независимо от того, возвращен заем или нет, — заговорил Эймс, — не кажется ли вам, мистер Рафферти, весьма необычным, что бизнесмен дает взаймы огромную сумму — больше ста тысяч долларов — и не требует ни обеспечения, ни процентов?

— Комиссии известно, что в прошлом я неоднократно занимал у своих друзей крупные денежные суммы. И я никогда не испытывал никаких…

— Это нам совершенно понятно, — не дал ему договорить Эймс. — Мы знаем, вы действительно занимали деньги у близких друзей, многие из которых так или иначе связаны с профсоюзом транспортных рабочих. Однако в данном случае положение несколько иное. Выступая на прошлой неделе перед нашей комиссией, мистер Босуорт под присягой показал, что ваше знакомство носит случайный и чисто деловой характер. Он якобы знает вас лет пять или шесть, причем познакомились вы при посещении частной школы, где учатся ваши дети. Это не так?

— Я не интересовался тем, что сказал или что не сказал мистер Босуорт в своих показаниях. Я лишь заявил, что часто занимал деньги у своих близких друзей.

— И вы считаете мистера Босуорта своим близким другом?

— Да, считаю.

— Только на основании того, что вы познакомились с ним всего несколько лет назад при…

— Если главный юрисконсульт разрешит мне… — заговорил Рафферти, но умолк — сенатор Феллоуз поднялся и дважды с силой стукнул молотком.

— Прошу прощения, я должен прервать заседание, — объявил он. — Мне стало известно, что в сенате сейчас происходит голосование. Объявляю перерыв, чтобы сенаторы, члены комиссии, могли принять в нем участие.