Расёмон – ворота смерти

Глава 15 Дом, наводненный призраками

На следующее утро Акитада встал рано, полный бодрости и сил, оделся и был готов к новым делам. Тора же, напротив, явился бледный, держась за голову.

— Силы небесные! — воскликнул Акитада, увидев его. — Уже третий день подряд ты приходишь сюда, прокутив всю ночь напролет! Даже с твоей комплекцией ты так недолго протянешь.

— Воистину верно говорят, — презрительно усмехнулся Сэймэй, ставя поднос с завтраком для Акитады, — что с первой чаркой человек поглощает вино, со второй — вино поглощает вино, а с третьей — вино поглощает человека. — И, смерив Тору пристальным взглядом, добавил: — Ты и впрямь скверно выглядишь.

— Это не из-за вина. — Тора плюхнулся на подушку. — Моя черепушка не поладила с металлическим прутом, который одному малому служит вместо руки. — Он жадно втянул ноздрями воздух, голодными глазами глядя на плошку с дымящейся жидкой рисовой кашей. — И ко всему прочему я пропустил и ужин, и завтрак.

Сэймэй обследовал громадную шишку под волосами у Торы и, что-то бормоча, отправился готовить травяную примочку. Акитада придвинул свою плошку Торе:

— Сначала поешь, потом расскажешь, что произошло.

Тора поднес плошку ко рту и, откинув голову, выпил кашу несколькими большими глотками. Поставив плошку, он облизнул губы.

— Спасибо. Так гораздо лучше. А теперь к делу. В общем, я нашел старика нищего. Только кто-то опередил меня. Бедолагу задушили и бросили в канал. Его объявили утопленником, жертвой несчастного случая и похоронили на кладбище за буддийским храмом, что к западу от ворот Расёмон. И представьте, все это проделано за один день!

Акитада нахмурился:

— Объясни подробнее.

Тора поведал ему все до мелочей, пока Сэймэй, вернувшийся с еще одной порцией каши и мешочком каких-то пряных трав, прикладывал его к голове Торы, то и дело причитая. При этом совершенно невозможно было понять, к чему относятся его причитания — к плачевному состоянию Торы или к его истории.

Глубоко потрясенный сообщением о смерти старика, Акитада, выслушав рассказ Торы до конца, заметил:

— Вот оно что! Стало быть, снова наш душитель! — Поднявшись, он порылся у себя в бумагах. — Покажи-ка мне на этой карте, где было найдено тело!

Тора указал место:

— Судя по всему, примерно где-то здесь.

— Хм!.. Между рекой и восточной частью рынка.

— Деловой квартал. Дома торговцев подступают к самому каналу.

— Весьма и весьма странно. Не такое это место, где можно оставить тело. Торговцы и приказчики снуют туда-сюда, да и власти присматривают за порядком. К тому же я не представляю, что Юмакаи делал там. В таких кварталах не терпят нищих.

— Так-то оно так. — Тора поскреб затылок и убрал с головы примочку, вызвав тем самым новый приступ причитаний у Сэймэя. Не обращая на старика внимания, Тора продолжил: — Торговцы закрываются рано и ложатся спать, так что ночью там не встретишь ни души. Да и завсегдатаи веселого квартала вряд ли ходят этим путем.

— Да, тело могли сбросить в канал ночью, но даже и в этом случае убийце должно было повезти, — заметил Акитада и, немного подумав, добавил: — Если, конечно, он не скрывался в одном из домов или в каком-нибудь дворе. — Смутная догадка беспокоила Акитаду. А что, если все это время они рассматривали дело с неверной точки зрения?

— Может быть, убийца шел за Юмакаи, а у канала настиг, задушил, бросил в воду и отправился своей дорогой как ни в чем не бывало? — предположил Тора. — Прикончить такого дряхлого старика для него минутное дело.

— Да. Но в светлое время ему это точно не удалось бы осуществить. Где же провел Юмакаи весь день? Никто не видел его с тех пор, как он заходил подкормиться в восточное отделение полиции.

Ответа на этот вопрос Тора не знал.

— Стало быть, торговцы… — задумчиво проговорил Акитада. — Вот что, Тора… когда немного оправишься, сходи-ка в этот квартал и выясни, кто живет в прилегающих к каналу домах. А Сэймэй пусть отнесет капитану Кобэ записку и скажет ему, где искать тело Юмакаи. Надеюсь, теперь-то у него хватит здравого смысла выпустить на волю бедного студента?

— Я уже оправился. — Тора встал и снял с головы примочку. — И записку могу отнести сам. Заодно выясню, не случилось ли какой неприятности с дружками старого Юмакаи. — И он положил мешочек с травами в ладонь Сэймэю.

Старик начал возражать, но Акитада перебил его:

— Оставь его, Сэймэй, пусть идет. А ты, Тора, что-то совсем в последнее время не похож на себя — уж больно легко стал спускать обиды. Кстати, то, что творится в воротах Расёмон, меня пугает. Чем скорее власти узнают о тамошних безобразиях, тем лучше. Может, тогда хоть очистят ворота и их окрестности от всякого отребья.

Тора перепугался:

— Не поступайте так! Эти ребята отпустили меня подобру-поздорову! Ну ладно, допустим, Штырь и Гвоздь малость крутоваты, но монах и Хитомаро вели себя вполне благородно. Они, как и вы, люди образованные, книжки читают, ну и все такое. Нельзя же сажать людей в тюрьму только за то, что им не повезло в жизни. Кто тогда будет убирать улицы и вспахивать поля?

Акитада поморщился:

— Ты прав. Ну, оставим это на твое усмотрение. — Он встал и надел шляпу. — Сэймэй, сделай, пожалуйста, копии документов, которые обещал принести тебе твой партнер по шахматам. — Он направился к двери и уже с порога прибавил: — Да, и попробуй выяснить, кто из торговцев доставлял на праздник напитки, фонари, подушки и прочий товар. Поспрашивай в казначействе и в хозяйственном управлении имперскими парками.

Тора и Сэймэй удивленно переглянулись.

Дворец, некогда принадлежавший принцу Ёакире, располагался неподалеку от дома семьи Сугавара. Высокие беленые стены занимали пространство площадью в квартал. За этими стенами высились верхушки старых деревьев и черепичные крыши многочисленных зданий и павильонов. И над всем этим огромным владением стояла давящая незыблемая тишина.

Тяжелые кованые ворота были наглухо заперты, зато другие ворота, поменьше, открыты. Войдя в них, Акитада очутился во внутреннем дворе внушительных размеров. Здесь он не встретил ни души. Справа и слева высились здания с просторными верандами и широкими свисающими карнизами. Они соединялись крытыми галереями, ведущими в другие дворы, откуда виднелись заросли кустарника, деревья и другие строения, павильоны и галереи. Когда-то этот дворец был наводнен гостями и хлопочущей прислугой, теперь здесь царило гнетущее безмолвие.

Акитада прошел мимо главного дворцового здания, состоящего из множества церемониальных залов, предназначенных для общественных приемов и больших семейных торжеств. Наверное, здесь проводил ритуальные службы сам Сэссин, но теперь дом был пуст и заперт. Даже залитый утренним солнцем, он производил унылое, тягостное впечатление.

За ним располагалось другое подворье — вековые сосны, словно мрачные суровые стражи, охраняли частные резиденции членов монаршей семьи. Которая из них принадлежала принцу? И где жили его внучка и внук? На какой веранде стоял мальчик, когда видел дедушку, бегущего в покои его сестры?

Внезапно Акитада почувствовал себя дерзким самозванцем, вторгшимся в чужие владения. Он быстро огляделся, но так и не увидел ни души. И все же ему казалось, что он нарушил покой каких-то неведомых сил. Мурашки пробежали у него по спине.

Но вскоре ушей Акитады коснулся человеческий звук, вселявший бодрость в этом призрачном месте. Кто-то разравнивал гравий.

Акитада отправился на поиски одинокого садовника. Пару раз свернув не туда, он прошел по галерее в маленький внутренний дворик, где старик в просторной робе заметал под раскидистым деревом осыпавшиеся цветы и сухую желтую листву.

— Доброе утро, дядюшка! — приветствовал его Акитада.

Старик замер, в замешательстве посмотрел на него, низко поклонился и скрипучим голосом проговорил:

— Доброе утро, благородный господин. Боюсь, вы не вовремя. Хозяев нет дома, они нынче живут за городом.

Лицо этого еще крепкого, несмотря на возраст, старика было иссушено солнцем и изборождено морщинами, словно потрескавшаяся кора дерева, волосы и борода были седыми.

— Меня зовут Сугавара, — представился Акитада. — Я пришел сюда от юного князя, моего ученика. Он беспокоится о своих слугах, вот я и решил зайти спросить, нет ли каких новостей.

Лицо старика осветилось улыбкой.

— Так вы от молодого князя?! — обрадовался он. — И как там наш молодой князь, господин? — На его глаза навернулись слезы. — Ох-ох-ох!.. Какие грустные перемены!.. — Он горестно покачал головой.

— Дела у него неплохи, и он хороший ученик. Давайте-ка присядем и поговорим. Кстати, как ваше имя?

— Меня зовут Кинсуэ, благородный господин. — Седобородый старец прислонил бамбуковые грабли к толстому стволу дерева и последовал за Акитадой на веранду. — Мы с моей старухой присматриваем тут за хозяйством. — Он остановился в нерешительности. — Но разве вы не войдете в дом?

— Нет. — Акитада уселся на ступеньках. — День сегодня на редкость погожий, и мне приятно побыть немного на свежем воздухе. Юный князь Минамото тревожится за сестру и слуг. Не расскажете ли мне о них?

Кинсуэ стоял в почтительной позе.

— Мне и самому мало известно, благородный господин. Когда я вернулся с гор, все повозки были уже снаряжены, и молодая госпожа со слугами вскоре отправились в путь. Траура у нас не объявляли, ведь хозяин погрузился в нирвану. Князь Сакануоэ сказал, что всем нам следует радоваться. — Кинсуэ оглядел свою робу из грубого конопляного полотна, какие обычно носили слуги, носившие траур по господину, и смущенно разгладил ткань. — Уж такое непочтение! — Он посмотрел вдаль и смахнул слезу. — Вы уж простите меня, господин, я человек старый. Иной раз ничего не могу с собой поделать — все плачу и плачу. Черным для меня стал тот день, когда мы потеряли нашего хозяина. Князь Сакануоэ увез юного господина, а потом и сам уехал с последней повозкой. А нас со старухой не взял — не нужны мы ему.

— Но он вернулся в столицу. Разве он не живет здесь?

— Нет. Съездил посмотреть, как все устроились, и вернулся обратно один. Но здесь он не живет. Знаете, люди поговаривают о призраках. Только мы со старухой живем здесь да присматриваем за хозяйским домом. — Он вздохнул. — Да и в чем винить князя Сакануоэ?! Гадатель все предсказал нам. Предостерегал, что беда придет в этот дом. Но хозяин велел гнать его от ворот. А теперь вот хозяин наш мертв, и жизнь в доме прекратилась. Даже это дерево умирает. Мы с женой каждый день молимся за душу нашего хозяина. На той неделе будет сорок девять дней, как она отлетела. Может, после этого он обретет покой. Да воздаст ему Будда за дела его светлые! — Кинсуэ опустил голову, и безудержные старческие слезы закапали на гравий.

Акитада не знал, как утешить этого человека, охваченного таким горем и столь подверженного суевериям. Взгляд его упал на кучку желтых листьев под деревом. На дворе начало лета, а дерево роняет листву. Почему? Акитада задрал голову. Пышная крона поразила его обилием пожухших листьев. Должно быть, это из-за жары. Скоро придет сезон дождей, и старое дерево, несомненно, оживет.

Словно угадав его мысли, старик снова заговорил:

— Мы стараемся поддерживать здесь такой порядок, как и при нем. Каждый день я приношу в его комнату цветы, подносы с фруктами и рисом. И разговариваю с ним. Так, ни о чем особенном. О погоде, о том, какую часть дома сейчас будем убирать. А теперь вот передам ему ваши слова, скажу, какой блестящий ученик его внук. Он порадуется — ведь он любил маленького князя. Он был хорошим хозяином. — И старый Кинсуэ снова смахнул узловатой рукой слезу со щеки. — Не хочет ли господин посмотреть комнату хозяина?

Акитада принял приглашение, обнаружив, что сидел на ступеньках покоев принца. Кинсуэ открыл изящную резную дверь и провел его в просторное светлое помещение, разделенное разукрашенными ширмами на три более мелких. В одном, как объяснил старик, принц спал. Сейчас здесь не было ни постелей, ни циновок. За перегородкой находился кабинет — низенький письменный столик и полки со свитками. Здесь же в стенной нише, под свитком с каллиграфическими росписями, Кинсуэ размещал свои подношения — букетик лиловых ирисов в фарфоровой вазе и подносы с апельсинами и рисом. Рядом с этими традиционными пожертвованиями Будде и духам усопших лежала пара новеньких соломенных сандалий и горстка медных монет.

Внимательно посмотрев на старика, Акитада поинтересовался:

— Разве вы не верите в историю с чудом? Если вашего хозяина взял к себе Будда, эти вещи ему не нужны.

Старик съежился.

— Уж и не знаю, что сказать… Не смыслю я в этом ничего. Знаю только, что здесь он говорит со мной и что… нелегко ему.

Акитада невольно вздрогнул. Атмосфера, царившая в комнате, определенно была более гнетущей, чем снаружи.

— Так вы говорите, что сопровождали его в тот день в горный монастырь?

— Да, господин, сопровождал. Я был его возницей и видел все, что произошло.

Акитада пытливо посмотрел на старика:

— Все видели? Видели, как ваш хозяин садился в повозку, а потом вышел из нее в монастыре Ниння?

Старик кивнул:

— Да, видел. Он был такой величественный в своем пурпурном одеянии. И шлейф волочился за ним по ступенькам храма.

Эти слова запечатлелись в памяти Акитады.

— А не было ли у него трудностей, когда он садился в повозку или выходил из нее?

Кинсуэ нахмурился:

— Не думаю, хотя он и спрыгнул на ходу, когда я отвернулся. Мой хозяин, несмотря на возраст, был человеком подвижным, почти как молодой. Я еще, помнится, поймал себя на этой мысли, когда он взбежал по ступенькам святилища. С таким рвением спешил поклониться Будде!

— Значит, он был в хорошем настроении? Наверное, улыбался, разговаривал с друзьями?

— Нет. Они все оставались при лошадях. Только я сопровождал его — держал упряжку, когда он садился в повозку, и потом, когда он выходил из нее.

Акитада со вздохом отметил, что старик, судя по всему, очень гордился возложенными на него почетными обязанностями, но темнота помешала ему разглядеть все, что происходило там на самом деле.

— А князь Сакануоэ? Он ехал с принцем в одной повозке?

— Не-ет… Князь Сакануоэ скакал на лошади.

— Впереди повозки?

Кинсуэ покачал головой:

— Упряжка движется медленно. Благородные господа то обгоняли нас, то ехали сзади. Но одно я помню точно: мой хозяин ступил на землю у храма первым. — Кинсуэ почесал затылок и нахмурился.

— Понятно. — Акитада посмотрел через открытую дверь на улицу, пытаясь представить себе вечерний отъезд, суетящихся слуг, повозку у крыльца, ждущих всадников. Он не мог отделаться от ощущения чьего-то загадочного незримого присутствия. — А сколько человек сопровождало принца в тот вечер?

Старик задумался:

— Во-первых, я и Норо — мальчик, погонявший быка. Были также князь Абэ и военачальник Сога, а еще князь Янагида. Они с князем Синодой ехали впереди. Вот, пожалуй, и все. Остальные должны были собирать вещи для переезда за город.

Вот это да! Четыре свидетеля, не считая возничего и погонщика. Акитада покачал головой.

— Весьма странно, что ваш хозяин назначил переезд всей семьи за город на день ежегодного посещения храма в монастыре Ниння.

Кинсуэ печально покачал головой:

— Мое ли это?! Гадатель так и вовсе проклял нас, когда хозяин велел гнать его от ворот. Я так и сказал своей старухе, когда у молодой госпожи начались неприятности, о которых нам и знать-то не положено.

Так слова мальчика подтвердились, но Акитада решил вернуться к событиям в монастыре.

— По вашим словам, вы видели все, что там произошло? А может, вы состояли при упряжке?

— Нет. Упряжкой занимался мальчик, а я сидел под стеной, смотрел на господ, которые ждали на веранде, и слушал, как молится хозяин.

— Вы уверены, что все слышали и видели? — недоверчиво спросил Акитада. — Ведь было уже темно, да и сидели вы далеко, под стеной, а это через весь двор.

— Да дворик-то совсем маленький, и сумерки только начинались.

— Хорошо. Продолжайте. Расскажите мне обо всем, что видели и слышали с того момента, как приехали.

Устремив взгляд вдаль, Кинсуэ поведал следующее:

— Когда его высочество вышел из повозки, я распряг быка и велел Норо отвести его на соседний двор и накормить. Сам же сел ждать. Его высочество к тому времени был уже в храме и возносил молитвы. Благородные господа ждали за дверью. Потом солнце начало закатываться за гору, и монахи забили в колокол. Тогда-то хозяин и перестал молиться. Князь Сакануоэ, ожидавший на веранде, встал, подошел к перилам и велел мне привести быка. Я повиновался. Помню, что мы с Норо сказали, что, дескать, вернемся в город к завтраку. Запрягли мы быка в повозку, а потом все ждали. Благородные господа на веранде. Они о чем-то говорили, только я не слышал о чем. Кто-то из них даже спустился по ступенькам к своим лошадям. Потом князь Сакануоэ подошел к двери, постучал и крикнул: «Ваше высочество! Все готово!» Но хозяин не выходил. Тогда князь Сакануоэ посовещался с кем-то из господ, и они вошли в святилище. Мы с Норо смотрели во все глаза, гадая, что случилось. Другие господа тоже пошли посмотреть, но из святилища выбежал князь Сакануоэ, в руках у него было пурпурное одеяние моего хозяина, а сам он рыдал. Он сказал, что хозяин исчез. — Старик снова опустил голову и смахнул набежавшие слезы. — Больше я не видел своего хозяина. Прибежали монахи и настоятель, и все искали и искали. Потом привели заклинателя и гадалку. Гадалка вошла в святилище, а выйдя, сказала, что господин обрел новое рождение на небесах, потому что усердно молился и хотел воссоединиться со своим сыном. Может, так оно и есть. — Кинсуэ замолчал, утомленный горестным рассказом.

Таинственное исчезновение принца

Акитада осторожно заметил:

— Вас, должно быть, удивило случившееся. Вам не приходило в голову, что ваш хозяин мог просто уйти оттуда? Или что кто-то похитил его или убил и спрятал тело?

Кинсуэ покачал головой:

— Нет, это невозможно. Я же смотрел. И господа смотрели. Князь Сакануоэ велел всем нам войти в святилище и убедиться, что там нет ни души. Да и выйти-то ему было неоткуда. Так что, видимо, гадалка права.

— Кинсуэ! — позвал снаружи слабый дребезжащий голос. Собеседники вздрогнули от неожиданности.

— Это моя жена, — объяснил Кинсуэ.

— Нельзя ли мне поговорить с ней? — спросил Акитада.

Они вышли во двор. Под старым деревом стояла низенькая толстая старушка и с недоумением смотрела на прислоненные к стволу одинокие грабли. Когда Кинсуэ окликнул ее, она просияла, но, увидев Акитаду, смутилась. Муж представил их друг другу. Старушка бухнулась на колени и начала торопливо кланяться.

Акитада остановил ее:

— Пожалуйста, встаньте. Я только хотел узнать, нет ли каких новостей для Садаму от его сестры. Он беспокоится.

Старушка заплакала.

— Ох-ох, моя бедная маленькая госпожа! — запричитала она, всхлипывая. — Совсем одна-одинешенька теперь осталась! Да защитит ее Будда Амида, владыка Западного рая! — Закрыв глаза и беззвучно шевеля губами, она начала молиться.

— Да умолкни ты, старая! — смутившись, прикрикнул на нее муж. — Что, хочешь напугать молодого князя? — И объяснил Акитаде: — Моя жена носила юной госпоже завтрак в день отъезда. Все ее служанки занимались сборами, вот моей жене и разрешили пройти в покои юной госпожи. Плакала она тогда, бедняжка, сильно. Да и что тут удивительного, коль пришла такая новость? Теперь-то, наверное, уж оправилась. Она нынче замужем за князем Сакануоэ, а стало быть, и старшая женщина в доме. Поди плохо в пятнадцать-то лет!

Пятнадцать лет! Да она совсем дитя! Акитада был поражен.

— Так что же, и свадьба была настоящая? — поинтересовался он, не сводя пытливого взгляда с жены Кинсуэ. Та кивнула, потупившись. — А мне вот известно, что принц Ёакира отказался дать свое согласие, — заметил Акитада.

Старики изумленно переглянулись.

— Нет, они точно поженились, — сказала старуха. — Его светлость провел с ней три ночи подряд, и на третий день я приготовила свадебные лепешки. — Лицо ее сморщилось; она едва снова не расплакалась. — Это было за день до того, как хозяин отправился на небеса.

Кинсуэ озадаченно покачал головой:

— Подумать только, как много событий за один день!

— Да, — согласился Акитада. — Ну что ж, спасибо вам обоим. Я передам князю Минамото ваши слова.

Старушка встала на цыпочки и, прошептав что-то мужу на ухо, быстро засеменила прочь.

— Побежала собрать кое-что для юного князя, — объяснил Кинсуэ.

Согласившись подождать, Акитада обвел взглядом покои принца. Именно здесь произошла ссора, когда принц, к своему ужасу, выяснил, что его внучка, по своему желанию или поневоле, стала женой князя Сакануоэ. Неудивительно, что он пришел в такую ярость! Что же произошло между старым принцем и его новоявленным зятем? Знал ли он об этом браке или, напротив, отказался дать свое согласие? Акитаде казалось, что он знает ответ на этот вопрос. Это был убедительный мотив для убийства принца. А несчастные дети оказались в руках бесчестного человека. Он попытался представить себе, что испытывала бедная девочка, что испытывает она сейчас.

В задумчивости Акитада рассеянно снова поднялся по ступенькам и, остановившись на пороге, заглянул внутрь. Да, этот брак, вероятно, так же печален, как эта необитаемая комната. Акитада вспомнил своих родителей, их холодное, подчеркнуто официальное отношение друг к другу, не допускавшее ни знаков внимания, ни проявлений привязанности или физической близости. И все же его мать всегда была сильной женщиной, вполне способной справиться с деспотичным мужем. Уж не это ли напугало Тамако? Может быть, она опасалась, что Акитада будет избегать доверительных отношений, предоставив ее в полное распоряжение властной и требовательной свекрови? Акитада горько вздохнул. Этой тайны ему не раскрыть никогда, зато он сделает все возможное, чтобы выявить тайну загадочного исчезновения обитателя здешних покоев.

Погруженный в эти мысли, Акитада вдруг почувствовал, как волосы зашевелились у него на голове. Ему показалось, будто что-то настойчиво взывает к нему.

Он огляделся. От платяного сундука, некогда стоявшего наискосок от двери, остались лишь очертания, покрытые пылью. Куда его дели — увезли за город? Но зачем им понадобилось забирать вещи принца? Ведь к тому времени он уже перешел в другой мир и не нуждался в своей одежде.

Кто-то неумело затер деревянный пол после того, как сундук унесли. Но пыльный след до сих пор виднелся на глянцевых досках пола. Должно быть, это Кинсуэ в порыве почтительного рвения пытался навести порядок в комнате хозяина.

Внимание Акитады привлек каллиграфический свиток на стене. Он начал расшифровывать китайские иероглифы, и у него возникло странное чувство, будто эти слова звучат у него в голове. «Обретет истину тот, кто устремится к ней! Презревший истину утратит ее навсегда! Искать истину можешь по воле своей, но обрести — лишь по воле небес. Истину ищи внутри, ибо снаружи не отыщешь ее». Изречения эти принадлежали Мен Цзе.

Вздохнув, Акитада вышел во двор. Там его уже ждали Кинсуэ с женой.

— Не скажете ли, что стало с одеждой принца и с другими его вещами? — спросил Акитада.

— Их увезли за город, — сказал старик. — Князь Сакануоэ увез в самой последней повозке.

— Понятно. Ну что ж, вижу, ваша супруга уже вернулась, да и мне, пожалуй, пора. Спасибо вам за рассказ. Князь Минамото порадуется, узнав, что вы с женой так усердно заботитесь о его доме и не забываете о нем самом.

Старушка, шаркая, подошла к Акитаде и с беззубой улыбкой, расплывшейся по круглому морщинистому лицу, напоминавшему сушеный клубень батата, протянула ему коробочку, перевязанную простой пеньковой веревкой.

— Колобки, — объяснил Кинсуэ. — Молодой господин очень любит их.

— Спасибо. — Акитада взял сверток. — И еще раз благодарю за рассказ. Если вспомните что-нибудь еще, даже несущественное, пошлите за мной. Это поможет молодому князю разобраться в случившемся.

Кинсуэ кивнул.

— А больше и вспоминать нечего, господин. Вот разве что лошадь… Но неужели это важно?

— Лошадь?

— Лошадь князя Сакануоэ, которую он взял для поездки в горы. Не его это была лошадь, да и не наша. Наших я всех знаю, господин.