Расёмон – ворота смерти

Глава 1 Старая глициния

Акитада распрямился и устало потянулся всем своим долговязым сухопарым телом. Лучшую часть этого чудесного весеннего дня он провел, копаясь в пыльных папках в своем кабинете в министерстве юстиции. Печально вздохнув, он омыл кисточку и взял печать.

В другом конце комнаты его личный секретарь Сэймэй поднялся на ноги.

— Я принесу дело Исэ и князя Томо? — с готовностью предложил он.

Сэймэй, которому уже перевалило за шестьдесят, имел обманчиво хрупкий вид из-за почти старческой седины, тоненьких усиков и козлиной бородки. Акитада, уже не в первый раз, подивился тому, с каким удовольствием и рвением его старый друг выполняет эту скучную работу. Сэймэй был теперь единственным оставшимся в живых потомственным вассалом семьи Сугавара. Он воспитывался в доме отца Акитады, чтобы позже, благодаря стараниям и усердию, стать в нем управляющим и секретарем. Когда господин его умер, оставив после себя плачевно крошечное состояние, вдову, двух дочерей и маленького сына, Сэймэй преданно ходил за ними всеми до тех пор, пока Акитада не закончил образование и не получил свое первое назначение на государственный пост. Недавно, после того как Акитаду повысили в должности до старшего судейского чиновника, молодой господин выбрал Сэймэя своим личным секретарем.

— А надо ли? — Акитада вздохнул. — Я так давно сижу здесь взаперти с этими документами, что не знаю, продержусь ли хоть еще минуту.

— Путь долга всегда пролегает поблизости, но человек почему-то ищет его в отдалении, — степенно заметил Сэймэй, склонный к нравоучительным изречениям. — Даже океан когда-то был всего лишь каплей. Как говорит учитель Кун, служение его величеству должно быть вашим первейшим долгом. — Однако, заметив, что Акитада устал, он смягчился. — Вам нужен короткий перерыв. Приготовлю-ка я чай.

К чаю они пристрастились совсем недавно, и хотя эта сушеная трава оказалась непостижимо дорогим удовольствием, Акитада находил новый напиток более освежающим, чем вино, да к тому же Сэймэй не переставая расхваливал его целебные свойства.

Акитада вышагивал взад-вперед по комнате, когда старик вернулся с двумя чашками и дымящимся чайником. За окном щебетала пташка. Задумчиво вслушиваясь в ее трели, Акитада сказал:

— Интересно, удастся ли нам выкроить время на поездку в горы? — Взяв поднесенную Сэймэем чашку, он жадно выпил чай. — Я подумал: ведь мы могли бы наведаться в монастырь Ниння.

— Э-хе-хе!.. Все-таки удивительная это была история, — кивнул Сэймэй. — Уже несколько недель прошло, а людские пересуды до сих пор так и не утихают. Говорят, сам император посетил это место и даже оставил там табличку с выражением высочайших чувств. Говорят, его горячими молитвами принц Ёакира перенесся к самому Будде. Теперь народ отовсюду стекается к монастырю, прославляя чудо.

— Ну а храму, конечно же, выгода от многочисленных пожертвований, — сухо заметил Акитада.

— Конечно. — Сэймэй смерил своего господина проницательным взглядом. — Только еще люди поговаривают, будто демоны пожрали его тело. По слухам, в последнее время он получал много предостережений от предсказателей.

— Чудеса! Демоны! Смешно все это. Тут нужно тщательное расследование.

— Расследование было. Принц прибыл туда с друзьями и вассалами и вошел в святилище через единственный вход; он провел там в молитвах час, пока его спутники ждали снаружи, не сводя глаз с двери. Но когда принц так и не появился, его ближайшие друзья из свиты вошли внутрь. Там они не обнаружили ничего, кроме его кимоно. Позвали монахов, а позже полицию и имперскую стражу. Несколько дней обыскивали монастырь и его окрестности, да только следов принца так и не нашли. Тогда монахи обратились с нижайшей просьбой к императору, чтобы тот провозгласил о свершившемся чуде, и он сделал это.

— А я вот не верю в эту чепуху! — Хмурясь, Акитада подергал себя за мочку уха. — Тут должно быть какое-то объяснение. Вот интересно…

Внезапно с улицы донеслись шум и крики.

— По-моему, это Тора! — Акитада выскочил на веранду, Сэймэй поспешил за ним.

Во дворе двое мужчин, приняв угрожающие позы, с вызовом смотрели друг на друга. На одном, низеньком, щуплом, лет двадцати, с худым личиком и едва пробивающимися усами, были кимоно из дорогого переливчатого шелка и высокая лакированная шапка сановника. На другом, едва ли старше его годами, высоком мускулистом красавце, простолюдинская хлопковая блуза и штаны-хакама.

Когда первый, уверенно приблизившись, занес для удара бамбуковую палку, он, угрожающе понизив голос, проговорил:

— Только коснись меня своей зубочисткой, щенок, и я заткну ее тебе в глотку, чтобы ты больше никогда не открывал свою вонючую пасть!

Молодой сановник остановился в растерянности и, побагровев от злости, прошипел:

— Да… как ты смеешь!..

Высокий красавец, сверкнув белозубой улыбкой, шагнул ему навстречу. Придворный, отступив на несколько шагов, озирался по сторонам в поисках помощи. Вдруг он заметил Акитаду и Сэймэя, выбежавших на веранду.

— Что здесь происходит? — спросил Акитада у бывшего разбойника, который теперь служил у него работником в доме.

Высокий красавец повернулся к нему.

— А-а, это вы, хозяин? — Улыбаясь, он помахал им рукой. — Да вот, столкнулись мы тут на повороте — я сильно торопился, а он, как выяснилось, не смотрит, куда идет. Я-то извинился, только этот сопляк с чего-то вдруг вздумал кипятиться, обозвал меня гнусными словами, а теперь еще решил помахать своей игрушечной палочкой.

— Кто этот неотесанный дикарь? Ваш слуга? — Незнакомец обратился к Акитаде дрожащим от ярости голосом.

— Да. А вы что же, поранились при столкновении?

— Только чудом не поранился. Я требую, чтобы вы наказали этого человека немедленно и запретили ему впредь приближаться к особам из императорского окружения. Он явно не способен отличить придворного от такого быдла, как он сам.

— Разве он не извинился? — спросил Акитада.

— Что означают ваши слова? Если вы не последуете моему указу, мне придется позвать имперскую стражу.

— Может быть, обсудим этот вопрос несколько позже? Кстати, меня зовут Акитада Сугавара. Позвольте и мне узнать ваше имя.

Щуплый коротышка вытянулся и, важно задрав голову, отчеканил:

— Окура Ёсифуро. Секретарь отдела чинов и званий, министерство церемониала. Младшая седьмая степень, низший разряд. Я пришел сюда на беседу с министром и не могу тратить время на мелких чиновников.

Густые брови Акитады удивленно приподнялись. На его худом, аристократическом, обычно доброжелательном лице появилось высокомерное выражение.

— В таком случае вы, возможно, пожелаете обсудить этот вопрос с государственным советником Фудзиварой Мотосукэ. Он наш с Торой личный друг и, несомненно, поручится за нас.

Лицо кичливого сановника заметно побледнело.

— Разумеется, я и не мечтал побеспокоить особу такого ранга, как государственный советник, — торопливо проговорил он. — Возможно, я действительно слишком спешил. И потом, этот молодой человек, как вы совершенно справедливо напомнили мне, извинился. Людям высокого положения надлежит с пониманием относиться к чувствам простолюдинов. Как, вы сказали, ваше имя? Сугавара? Рад познакомиться и надеюсь, мы еще встретимся. — Отвесив вежливый поклон, он повернулся и зашагал прочь так быстро, что лакированная шапка съехала ему на одно ухо.

Тора, открыв рот, чуть не расхохотался ему вслед, но Акитада, предупредительно кашлянув, жестом пригласил его войти.

— Ну что ж, по-моему, вы показали ему, кто здесь главнее! — усмехнулся Тора, задвигая за собой дверь.

— Лучше скажи, что на тебя нашло? С чего это ты вздумал затевать свару с сановником? — вскричал Сэймэй. — Когда-нибудь ты навлечешь неприятности на голову своего господина!

— Так, по-вашему, лучше бы он ударил меня? — вскипел Тора.

— Ну и ударил бы, ничего страшного. — Сэймэй укоризненно покачал пальцем. — Тебе следовало уступить. И нечего было напускать на себя спесь и важничать. Запомни: самая крупная капля росы всегда скатывается с листа первой.

— Так что там за срочность? — осведомился Акитада.

— Ах да! — Тора достал из-за пазухи сложенный лист бумаги и протянул его хозяину. — Это письмо от профессора Хираты. Его принес мальчишка, как раз когда в ваш дом явились плотники, чтобы приступить к переделке южной веранды. Вид у этих оборванцев очень подозрительный, так что я, пожалуй, поскорее пойду.

Акитада развернул письмо и, прочитав его, сказал:

— Хорошо, теперь можешь идти. Конечно, небеса не допустят, чтобы эти твои оборванцы причинили вред любимой веранде моей матери, но тебе лучше все-таки вернуться.

Когда Тора ушел, Акитада сказал Сэймэю:

— Я приглашен на ужин. Конечно, мне уже давно следовало навестить их, только… — Договорить фразу ему, как всегда, помешали угрызения совести.

— Очень добрый человек этот профессор, — кивнул Сэймэй. — Помню времена, когда вы жили у него. А как молодая госпожа? Должно быть, уже совсем повзрослела?

— Да, — задумчиво проговорил Акитада. — Тамако теперь, должно быть, года двадцать два. Я не виделся с ней с тех пор, как после смерти отца снова переехал в наш дом. — Мать Акитады категорически не одобряла его связей с семьей Хирата, однако его нежелание видеться с Тамако было вызвано не снобизмом госпожи Сугавара, а совсем другой причиной. Прошло слишком много времени, и он боялся, что теперь им уже нечего сказать друг другу. — Профессор пишет, что ему нужен мой совет, — сообщил он Сэймэю. — По-моему, он чем-то обеспокоен, но надеюсь, ничего страшного не случилось. — И, вздохнув, он прибавил: — Ну ладно, дружище Сэймэй, давай-ка вернемся к работе!

Двумя часами позже Акитада тщательно просушил тушь на последнем листке комментария к юридическим лабиринтам судебного дела и объявил:

— Если не считать высокого положения противостоящих сторон, то дело в общем-то простое. Могу я считать, что мы разделались со всеми назначенными к пересмотру делами?

— Да. Осталось еще двадцать папок, но это все несложные вопросы.

— В таком случае, Сэймэй, вечер у нас сегодня начнется пораньше. Пойдем-ка домой!

Солнце уже клонилось к закату, потихоньку заваливаясь за глянцевые зеленые крыши казенных зданий, когда Акитада, направляющийся к дому Хираты, шел по улице Нидзе мимо ворот с красными колоннами, за которыми начинался императорский внутренний город. Щурясь от яркого света, он то и дело уворачивался от потока мелких чиновников и писцов, закончивших рабочий день и теперь спешивших по домам.

От этих самых ворот, носивших название Сузакумон, начиналась улица Сузаку, тянувшаяся до громадных двухэтажных ворот Расёмон — южного въезда в столицу. На всем своем протяжении широченная улица Сузаку, разделенная посередине водным каналом, была обсажена ивовыми деревьями. По этой главной артерии города весь день в обоих направлениях двигалось огромное количество людей, местных жителей и приезжих, знати и простолюдинов, пеших, конных и в повозках, запряженных быками. Акитада считал эту улицу самой красивой на всем белом свете.

На западной стороне за матово-зеленым занавесом молоденькой весенней листвы прятались жилые кварталы. Отсюда весь район выглядел как огромный роскошный парк, но Акитада хорошо знал, что там на самом деле. Северо-западная и восточная части города были застроены дворцами, особняками и богатыми усадьбами, в которых обитала знать — высокопоставленные чиновники, придворные, члены императорского клана, между тем как в двух северных третях города жили беднота и люди среднего достатка. Здесь же располагались рынки и кварталы увеселительных заведений. В последнее время по какой-то непонятной причине люди начали покидать западную часть города и переезжать в восточную половину или в предместья.

Дворцы и усадьбы гибли от огня или рушились, а в домах победнее селился всякий сброд. Лишь буйная зелень по-прежнему заполоняла эти пустынные дебри, где несколько оставшихся еще здесь родовитых семей вроде Хирата вели тихую, уединенную жизнь.

Шагая по здешним улицам, иногда разделенным посередине водными каналами, чьи берега соединялись деревянными мостиками, Акитада заметил, что еще несколько домов опустели с тех пор, как он проходил здесь последний раз. Акитада задумался, безопасно ли оставаться Тамако одной, когда ее отец уходит на занятия в университет.

К своему облегчению, он обнаружил, что усадьба Хираты совсем не изменилась — все те же крепкие стены, все те же гигантские ивы у деревянных ворот. Из-за стен веяло ароматом цветущей глицинии. С чувством, будто он возвращается домой, Акитада глянул на тщательно начищенную табличку на воротах: «Одинокое пристанище в ивах».

Согбенный, седовласый слуга открыл ворота, приветствуя широкой беззубой улыбкой.

— Молодой хозяин Акитада! Добро пожаловать! Входите! Входите!

— Сабуро! Рад видеть тебя. Как поживаешь? Как здоровье?

— Какое там здоровье! Вот спина все время ноет, и ноги почти совсем не гнутся. Да к тому же глуховат я стал. — Потрогав поочередно все свои болезненные места, старик снова расплылся в улыбке. — Только умирать я пока не собираюсь. Да и не так уж плохи мои дела — никто не мог бы пожелать себе лучшей жизни, чем моя. А тут еще такая радость — вы к нам пожаловали. Вы теперь такой известный человек!

— Брось, Сабуро, какой там известный! Но за добрые слова спасибо. Как профессор?

— У него все хорошо, молодой хозяин Акитада. Он ждет вас в своем кабинете. Только молодая госпожа просила, чтобы вы сначала поговорили с ней. Она сейчас в саду.

Ступая по замшелым каменным плитам, Акитада все еще радовался сердечному приветствию, коим встретил его слуга. Старик назвал его «молодым хозяином», как если бы Акитада был сыном профессора, и ему вспомнился тот счастливый год, который он провел здесь на правах младшего члена семьи.

Обогнув угол дома, Акитада увидел среди цветущих кустов хрупкую стройную фигурку девушки и радостно окликнул ее:

— Добрый вечер, сестричка!

Тамако повернулась, их глаза встретились. На мгновение ее милое личико омрачилось грустью, но она тут же улыбнулась и бросилась к нему навстречу.

— Милый друг! Добро пожаловать домой! Мы так рады твоему приходу! А какой ты стал известный и такой красивый в этом дорогом кимоно! — Подбежав, она взяла его за руки и заулыбалась.

Акитада был так удивлен, что даже растерялся. Тамако стала такой очаровательной — утонченное личико, нежная шея, изящная фигура.

— Почему же ты до сих пор не замужем? — внезапно спросил он.

Она отпустила его руки и отвернулась, потом тихо проговорила:

— Видимо, еще не встретила своего счастья. Но и ты, я слышала, тоже пока не женился. — И, снова улыбнувшись, Тамако прибавила: — Пойдем к нашему дереву? Я хочу кое о чем попросить тебя, пока ты не встретился с отцом. А потом мне нужно будет распорядиться насчет ужина и переодеться.

Пока они шли, Акитада заметил, что на ней строгое синее хлопчатое кимоно, подвязанное широким поясом-оби с белым узорчатым рисунком. Этот наряд очень украшал Тамако, и Акитада не преминул сообщить ей об этом.

Покраснев от смущения и улыбаясь, она поблагодарила его.

— Ну вот мы и пришли. — Тамако указала на деревянный настил под горизонтальной шпалерой, увитой плетями цветущей глицинии. Многочисленные грозди пурпурных цветков свисали над их головой из-под густой лиственной крыши.

Акитада огляделся. Все растения вокруг, казалось, вступили в пору цветения. Воздух был напоен их смешанными ароматами и жужжанием пчел. Когда они уселись на циновки, Акитада почувствовал, как его окутал сладкий аромат глицинии, ему показалось, будто он попал в какой-то иной, более совершенный мир, где яркие краски, запахи, пение птиц и жужжание пчел не шли ни в какое сравнение с их жалким и бледным подобием на земле.

— С отцом творится что-то неладное, — сказала Тамако, вернув Акитаду к земной жизни из мира грез.

— Что?

— Не знаю. Он мне ни за что не скажет. Как-то недели две назад он очень поздно вернулся из университета. Отправился прямиком в свой кабинет и провел там всю ночь, расхаживая из угла в угол. На следующее утро вышел бледный и осунувшийся и почти не притронулся к еде. Так ничего и не объяснив, он ушел на работу, и с тех пор это повторяется каждый день. Всякий раз, когда я подхожу к нему с расспросами, он либо утверждает, что у него все в порядке, либо вовсе не хочет разговаривать и просит меня не соваться в его дела. Но ты-то знаешь, как это на него не похоже! — Она устремила на Акитаду молящий взгляд.

— Чем же я могу тебе помочь? Что я должен сделать?

— Надеюсь, он пригласил тебя на ужин, чтобы поговорить по душам и поверить тебе какую-то тайну. Если это так, то ты мог бы потом рассказать мне, в чем дело, потому что неопределенность терзает меня.

Тамако вглядывалась в его лицо, бледная и напряженная, но Акитада с сомнением покачал головой:

— Если он отказался чем-то поделиться с тобой, то вряд ли откроется мне, а если и откроется, то скорее всего попросит меня сохранить этот разговор в тайне.

— Ну до чего же невыносимы мужчины! — возмутилась Тамако, вскочив на ноги. — Пойми, даже если отец ничего не скажет, ты все равно заметишь что-нибудь или выудишь из него. А если он возьмет с тебя слово хранить тайну, ты что-нибудь придумаешь, выкрутишься! Если, конечно, ты мне друг!

Не на шутку встревоженный, Акитада тоже поднялся. Взяв Тамако за руки, он посмотрел в ее милое напряженное личико.

— Имей терпение, сестричка. Конечно, я сделаю все, чтобы помочь твоему отцу.

Их взгляды встретились, и ему показалось, будто он тонет в ее глазах. Внезапно зардевшись, Тамако отдернула руки и отвернулась.

— Да, разумеется. Прости меня. Я знаю, что тебе можно верить. Сейчас я должна распорядиться насчет ужина, а тебя ждет отец. — Она учтиво поклонилась и торопливо пошла прочь.

Акитада смотрел вслед девушке, пока ее изящная фигурка не скрылась за поворотом тропинки. Эта встреча привела его в состояние растерянности и тревоги. Он медленно побрел к дому.

Профессор принял его тепло и радушно в своем кабинете, находившемся в отдельном домике, сплошь заваленном свитками. С узенькой веранды открывался вид на бамбуковую рощицу и живописный сад камней с извилистыми гравийными дорожками. Эта комната, где Акитада когда-то провел столько часов в усердных занятиях с профессором, была ему роднее и ближе собственного дома, и все здесь по-прежнему осталось на своих местах. Зато ее добрый хозяин, ставший Акитаде вторым отцом, разительно изменился: постарел и сильно сдал.

— Мой милый мальчик, — начал Хирата, когда они обменялись приветствиями и сели, — прости, что вызвал тебя так неожиданно и оторвал от важных дел.

— Я очень рад вашему приглашению. Я всегда любил этот дом и соскучился по Тамако. Она теперь такая взрослая и настоящая красавица.

— Да. Я вижу, вы уже поговорили. — Хирата вздохнул, и Акитада снова обратил внимание на его усталый вид.

Профессор всегда был жилистым и сухопарым; длинный нос и тоненькая бородка клинышком лишь подчеркивали сильно выступающие скулы, но сегодня он казался почти совсем седым, и две глубокие складки залегли по обе стороны рта.

— Боюсь, я был слишком резок с бедняжкой, — сказал Хирата. — Но не мог же я позволить себе навалить на ее плечи такую тяжесть. Видишь ли, я и сам, похоже, не способен тут разобраться, поэтому, помня о нашей дружбе, пригласил тебя, чтобы спросить твоего совета.

— Вы оказываете мне большую честь своим доверием.

— Тогда слушай. Я расскажу, что произошло. Ты, наверное, помнишь, что раз в месяц по вечерам мы собираемся для молитв в храме Конфуция? Все преподаватели университета одеваются по этому случаю торжественно. Днем, во время занятий и лекций, наши парадные костюмы висят на крючках в передней, и мы облачаемся в них только перед началом церемонии. Помнишь комнату, о которой я говорю? — Акитада кивнул. — В тот вечер меня задержал один студент, и я очень спешил, поэтому, почти не глядя, накинул на себя парадное кимоно и присоединился к церемонии. В середине службы я почувствовал у себя в рукаве что-то шуршащее, пощупал и нашел за отворотом бумажку. В темноте я не мог прочесть ее, поэтому принес с собой домой.

Хирата встал и подошел к одной из полок. Из лакированной шкатулки он извлек узенький листок бумаги и дрожащей рукой передал его Акитаде.

Тот разгладил скомканную бумажку. На ней красивым, но ничем не примечательным почерком было написано следующее: «Пока люди вроде тебя берут от жизни все, другие не знают, чем наполнить пустой живот. Если хочешь сохранить свою вину в тайне, плати долги! Предлагаю начать с тысячи».

Акитада взглянул на профессора:

— Насколько я понимаю, кто-то из ваших коллег стал жертвой шантажа.

— Спасибо, мальчик мой. — Хирата неловко улыбнулся, явно нервничая. — Да. Только к этому заключению мне и удалось прийти. Боюсь, один из преподавателей совершил серьезный… проступок, а кто-то другой вымогает у него деньги в обмен на молчание. Мало того, что двое моих коллег, как оказалось, не соответствуют высоким моральным принципам, кои нам всем надлежит внушать нашим студентам. Ужас еще и в том, что это дело может получить огласку. Наш университет теперь в опасности.

— Вы удивляете меня.

Хирата нервно поерзал.

— Да. Мы уже и так теряем студентов, многие переводятся в частные заведения, и нам сильно урезали фонды. Любой скандал чреват закрытием университета. — Он посмотрел на свои крепко стиснутые руки и тяжело вздохнул. — С того самого момента я постоянно думаю о том, как выйти из этого положения. Теперь я возлагаю все надежды на тебя. Ты всегда легко справлялся со сложными задачами. Если бы тебе удалось выявить шантажиста и его жертву, я разобрался бы в этом деле, и репутация университета не пострадала бы.

— Полагаю, вы преувеличиваете мои скромные способности. — Акитада разложил листок перед собой. — Вам не знаком этот почерк? — Хирата покачал головой. — Я так и понял. Почерк и впрямь не примечательный. И все же эту записку не назовешь каракулями безграмотного. Сразу видно, что автор образован. Мог ли студент написать такое?

— Трудно сказать. Студенты никогда не заходят в это помещение. А насчет почерка ты прав, он действительно ничем не примечателен. Только ведь его могли и подделать.

— Да. Хм-м… Для человека среднего достатка тысяча — большая сумма, а ведь предполагается, что это только первая выплата. Какое бы должностное преступление ни совершил этот человек, оно должно быть довольно серьезным, если стоит ему таких денег. Кто из ваших коллег способен заплатить столько?

Профессор задумался.

— Понятия не имею. Знаю только, что сам с трудом достал бы такую сумму.

— А что вы уже предприняли?

— Да почти ничего. Не мог же я спрашивать всех подряд, не подвергались ли они шантажу. — Хирата провел рукой по изборожденному морщинами лицу. — Как это все ужасно! Я ловлю себя на том, что смотрю теперь на своих коллег с подозрением и каждый день жду чего-то страшного. Когда же растерянность моя дошла до предела, я вспомнил о тебе. Видишь ли, я знаю этих людей слишком давно, и мне трудно судить о них непредвзято. А ты, как человек посторонний, возможно, составишь о них свежее мнение.

— Но не могу же я ни с того ни с сего начать слоняться по университету, приставая к людям с бесцельными вопросами.

— Нет-нет! Мы могли бы поступить иначе. Разумеется, ты не можешь просто так тратить на это время. У нас есть свободная ставка помощника профессора права. Она появилась три месяца назад и пока пустует. Все сложится очень удачно — ты станешь моим помощником, и мы сможем регулярно общаться, ни у кого не вызывая подозрений. Скажи, мог бы ты взять у себя на работе короткий отпуск и поступить к нам приходящим лектором? Конечно, не бесплатно.

Акитаде вспомнилось его министерское рабочее место с горами пыльных свитков и кислым лицом его непосредственного начальника министра Соги. А тут представляется возможность удрать от ненавистных архивов, и не просто удрать, а попытаться разгадать какую-то таинственную историю, получив к тому же за это вознаграждение.

— Да, — сказал он. — Смог бы. Только с условием, что министр даст разрешение.

Усталое лицо Хираты просияло.

— Это я почти готов гарантировать. Ох, мой милый мальчик, ты не представляешь, какое я испытал облегчение! Ведь я окончательно зашел в тупик и совсем не знал, что делать. Если мы пресечем этот шантаж, университет худо-бедно еще выпустит несколько поколений.

Акитада внимательно посмотрел на своего старого друга и учителя.

— Но только вы ведь знаете, — нерешительно сказал он, — что я не смогу, если понадобится, скрыть улики.

Хирата пришел в замешательство.

— О да, конечно… Я понимаю, о чем ты. Разумеется, ты совершенно прав. Какое неловкое положение! И все же нам следует что-то предпринять. Ты должен поступить так, как считаешь нужным. Я-то ведь вообще не понимаю, что происходит.

Наступило короткое молчание. Акитада задался вопросом, не слишком ли быстро профессор согласился. И не произнес ли он с каким-то особым ударением слова «не понимаю»? Наконец Акитада с едва заметной усмешкой сказал:

— Ну что ж, постараюсь, только боюсь, преподаватель из меня никакой. Советую вам определить ко мне самых нерадивых студентов, иначе весь наш план быстро рухнет.

Хирата оживился.

— Ошибаешься, мой милый мальчик! — радостно воскликнул он. — Ты был моим лучшим учеником и с тех пор приобрел еще столько практических знаний, сколько мне и не снилось.

В этот момент кто-то тихо поскребся в дверь.

— Отец! — послышался нежный голосок Тамако, которая, сама того не ведая, заставила их завершить нелегкий разговор. — Ваш ужин готов. Идемте!

— О да, конечно. Сейчас идем. Мы только что закончили предаваться воспоминаниям, — отозвался Хирата. Они услышали удаляющиеся шаги за дверью.

— Разрешите мне посвятить в это дело вашу дочь? — спросил Акитада. — Или, быть может, вы сами это сделаете?

Хирата, уже поднявшийся на ноги и расправлявший на себе кимоно, замер.

— Зачем? Я бы предпочел не вмешивать ее, — неуверенно отозвался он.

— Она так беспокоится за вас, что правда принесла бы ей огромное облегчение, — настаивал Акитада.

Когда они вышли, Хирата неожиданно спросил:

— А тебе всегда нравилась моя девочка, не так ли?

— Да. Конечно.

— Вот и хорошо. Мы вместе расскажем ей обо всем за ужином.