Однажды в среду мне подарили птичку на Деньрождень, малюсенького цыплёнка, жёлтенького, дрожащего, как шарик мимозы. Разве можно такую прелесть не полюбить?!.
Я картинки ему рисовала, сказки рассказывала, играла с ним в прятки, летала с ним на воздушном шаре, на карусели мы с ним катались, на речном трамвайчике, на пони, на верблюде, на слоне и на лыжах. Я водила его на балет, в цирк, на каток, на ёлку. Ночью, когда он плакал, если что-нибудь страшное снилось, я ему песенки пела с нежными обнимайцами, целовайцами и мечтанцами. А из этого птенчика вырос петух Бандит, жуткий хулиган и разбойник!..
Не он ли табуретки, сковородки, кастрюли, чайники, лампы, кувшины переворачивает? Ещё как переворачивает! Только и слышно: тумбер-бумбер, бумбер-тумбер!
А кто лапами топчет в шкафу чистое крахмальное бельё и человеческую одежду? Ещё как топчет, на весь дом кукарекая! А кто разбил мой будильник, чашку мою любимую, тарелку с китайцем под мельницей, банку с цветами, которая пела, когда в неё наливали воду?
А кто клюнул в нос почтальона Льва Никанорыча Дрынгова? Ещё как клюнул!
А кто разрушил модельную причёску медсестре Светлане Петровне Хвост? Ещё как разрушил!
Ну и что с ним делать, с Бандитом?!. Сварить? Подарить? Бросить его в электричке и убежать? Так ведь съедят его — жалко!
— Не хулигань! — говорю. — Немедленно прекрати безобразие!
Он чешет лапой в затылке, глазки таращит и кукарекает. Ведь он языка человеческого не понимает! Вот сижу я и думаю: как мне быть с этим Бандитом?
А тут как тут, ногами в сапожищах дрыгая, по верёвке с крыши кто-то лохматый, волосатый спускается с ножом в зубах и прыгает нагло в окно:
— Ложись! — говорит. — И лежи тихо! Я буду вашу квартиру в данный момент грабить!
Злодей бросается прямо к шкафу, размахивая своим пыльным мешком, чтобы вещи складывать, как картошку.
Лапами в чёрных перчатках он дверцы шкафа распахивает, а оттуда страшный крик раздаётся и вылетает вешалка с платьем — бац грабителя по башке, пощёчин ему натрескала, в ноздри ему вцепилась, как та прищепка, и тащит его таким образом к выходу!
А злодей руками-ногами сам себя дубасит от страха, лбом-бом-бом двери бодает и верещит. Нечем ему дышать, нос прищемило, и от этого острый нож из зубов его выскочил, об стенку брякнулся и колотит его рукояткой по дурацкой башке!..
Ну, тут, знаете ли, такая храбрость во мне заплясала, такая отвага во мне запела, что я вся разбежалась и как дала ему, как дала веником по вареникам!
Он от этого дверь лбом вышиб и с дверью в обнимку грохнулся на площадку. А там у лифта как раз милиционер стоял, Афанасий Матвеевич, Пирожков, ехать вниз собирался.
Обнаружив грабителя с головой в крепдешиновом платье и с отдельной дверью в обнимку, милиционер Пирожков, красавец и умница, произвел задержание и арест.
А платье с вешалкой отцепилось от арестованного и полетело по воздуху в коридор, завернуло налево в комнату и направо — в шкаф, где само повесилось на перекладину и кукарекнуло!..
— Чудеса! Чу-де-са! — сказал милиционер Пирожков. — Вот какие необычайные интересности на работе нашей бывают в такое судьбоносное время! Обязательно все эти действия занесу подробнейше в протокол.
Тут раздался грохот и свист, закружились над Пирожковым пух и перья, — и на площадку вылетел мой петух Бандит. В клюве держал он чёрную-чёрную перчатку злодея, которую тот потерял в неравном бою с петухом. Эту перчатку петух надел грабителю на нос, похожий на красную редьку и одновремено на вешалку, очень удобную для перчаток, зонтиков и шляп!
Милиционер Пирожков, с петушиными перьями на фуражке, погрузился в лифт, крепко держа арестованного, личность которого, как записано в паспорте, зовут Авангард Гордеевич Редькин.
Только тогда я и заметила, что моя квартира больше не закрывается, потому как дверь отдельно лежит у лифта. Мы с петухом подняли эту дверь, которая очень старалась не очень на нас наваливаться и даже сама потихоньку тип-топала, изо всех сил помогая. Мы повесили дверь на место, петли смазали постным маслом, чтоб не скрипели, и пошли с Бандитом на кухню обедать гречневой кашей с жареным луком — это он обожает!
Потом я зажгла свет в настольной лампе, чтобы для вас написать вот этот рассказ. А Бандит вцепился лапами в спинку кресла и спит, во сне кукарекая каждый час, чтобы я вскакивала на разминку, а не сидела, как тесто в бадейке.
В данный момент мой рассказ написан, и я исправляю ошибки. Вот, например, в начале я написала о моём замечательном петухе, что он языка человеческого не понимает. Эту глупость надо немедленно вычеркнуть!
Ведь если бы мой Бандит не понимал языка человеческого — вы только представьте себе, чем бы сегодня всё это происшествие кончилось, а?.. Вот именно! Я бы сейчас не в кресле сидела, попивая чаёк травяной из листа земляничного, мяты и зверобоя, а сидела бы я на полу под столом, верёвками связанная, со шляпкой во рту, и мычала бы, колотясь причёской о батарею, чтобы соседи мои услышали этот сигнал бедствия. А вор Авангард Гордеевич Редькин за это бы время зарезал бы, ощипал, сварил бы, зажарил, сожрал бы моего гениального петуха, макая в горчицу храбрые крылья, лапы и грудь моего драгоценного друга. Вот он ужас-то, настоящий кошмар! Как подумаю — хочется кукарекнуть! А я подумала об этом уже восемнадцать раз, больше нет сил терпеть — так мне хочется кукарекнуть! Что я и делаю с большим удовольствием и с большим приветом:
— КУ-КА-РЕ-КУ!.. КУ-КА-РЕ!.. КУ-КУ!..
А с балкона, что напротив, меня приветствуют весёлые граждане, отвечая:
— КУ-КА-РЕ-КУ!.. КУ-КА-РЕ-КУ!..
Вот какой кукарекнутый день!