Разлуки и радости Роуз

Глава 1

В кротких карих глазах Эда застыли страх и недоумение. Мы стояли в саду, лицом к лицу. Я сверлила его взглядом, дрожа от негодования, потом медленно отвела назад правую руку.

— Вот, получи! — крикнула я. Десертная тарелочка из дорогущего фарфора «Веджвуд» со свистом пролетела возле его левого уха и разбилась о стену. — И еще! — завизжала я. Эд поднял руки, чтобы защититься сначала от блюдца, потом от чашки из того же сервиза. — И это тоже тебе! — выпалила я, мастерски метнув в него три обеденные тарелки, одну за другой. — И это! — прорычала я и швырнула супницу.

— Роуз! — закричал Эд, уворачиваясь от фарфора, летевшего со скоростью реактивного снаряда. — Роуз, прекрати!

— Нет!

— Чего ты хочешь этим добиться?

— Эмоционального удовлетворения! — огрызнулась я.

Эд ловко уклонился от соусника и пары десертных пиалок. Я прицелилась в него молочником из кофейного сервиза, который разорвался шрапнелью, ударив в цель.

— Проклятье, Роуз, это же бешеных денег стоит!

— Да! — беззаботно проговорила я. — Я знаю!

Схватив нашу свадебную фотографию в серебряной рамке, я изо всех сил швырнула ее в Эда. Он пригнулся, и фотография ударилась о дерево за его спиной, стекло разлетелось на тысячи сверкающих осколков. Я замерла, задыхаясь от напряжения и ощущая бешеный приток адреналина. Эд поднял покореженную рамку. На этой фотографии вид у нас был безмятежно счастливый. Она была сделана всего семь месяцев назад.

— Никто не виноват, — произнес он. — В жизни всякое бывает.

— Не пудри мне мозги! — прокричала я.

— Но я был так несчастен, Роуз. Я был в отчаянии. Не мог вынести, что твоя карьера для тебя важнее всего на свете.

— Но моя карьера и правда очень важна, — заявила я, полосуя супружеское одеяло самым большим кухонным ножом. — К тому же это не карьера, это мое призвание. Я им нужна. Всем этим несчастным без меня не прожить.

— Но ты нужна и мне, — затянул Эд. В воздух взметнулось облако гусиного пуха. — И не понимаю, с какой стати я должен бороться за твое внимание с какими-то неудачниками!

— Эд! — возмутилась я. — Это низко!

— Отчаявшийся из Дагенхэма!

— Хватит!

— Обманутый из Барнсли.

— Какой же ты злой!

— Страдалец из Эбериствита.

— Это подло.

— Но для меня у тебя не было времени!

Взглянув на Эда, я уронила нож и затаила дыхание. Он был умопомрачительно красив, красив до изнеможения. Самый привлекательный мужчина, какого я только видела в жизни. Иногда он немного смахивал на Грегори Пека. Кого же он мне сейчас напоминает? Конечно. Джимми Стюарта в фильме «Эта прекрасная жизнь»[1] в тот момент, когда на него падают снежинки, счастливого и безмятежного. Только вот на плечи Эда падал не снег, а белые перья, и жизнь была вовсе не прекрасна.

— Извини, Роуз, — прошептал он, выплевывая два крошечных перышка. — Все кончено. Нужно жить дальше.

— Ты что, больше меня не любишь? — испуганно спросила я. Сердце мое билось, как африканский тамтам.

— Я любил тебя, Роуз, — с сожалением произнес он. — Любил по-настоящему. Но… думаю, это уже в прошлом.

— Ты не любишь меня? — в ужасе отозвалась я. — Ага. Понятно. Что ж, Эд, теперь ты на самом деле меня обидел. Ранил в самое уязвимое место. И я серьезно разозлилась. — Я осмотрела свой арсенал в поисках тефлоновой сковородки. — Сдерживать гнев опасно для здоровья, поэтому ты должен принять наказание, как мужчина.

Я взяла сковородку обеими руками, и на красивом лице Эда застыл ужас.

— Прошу тебя, Роуз. Прекрати эти глупые шутки.

— Я не шучу, — ответила я.

— Хватит в игры играть.

— Игра еще не окончена.

— Ты же не будешь бить меня сковородкой? — умоляюще проговорил он, увидев, что я приближаюсь к нему по усеянной пером лужайке. — Роуз, пожалуйста, — прохрипел он. — Не надо!

Я шагала к нему, похрустывая осколками фарфора под ногами. И вдруг его голос из обычного мягкого тенора перешел в контральто и звучал все выше, пока не стал напоминать странный хныкающий писк. — Прошу тебя, Роуз, — захныкал он. — Только не сковородкой. Ты можешь нанести мне травму!

— Этого я и добиваюсь!

— Роуз, не надо. Прекрати! — завыл он, защищаясь вытянутыми руками. — Роуз. РОУЗ! — закричал он. Я высоко подняла сковородку и уже приготовилась со всего размаху треснуть его по макушке. — Роуз! — Откуда-то издалека донеслись вопли и резкий звон. — РОУЗ! — завизжал Эд. — РОУЗ! РОУЗ!

И вдруг я очутилась в кровати. Резко села, вытаращив глаза. Мое сердце бешено колотилось, во рту было сухо, как в пустыне. Я была уже не в саду Эда в Патни, а в своем новом доме в Кэмбервелле.

— РОУЗ!!! — раздался крик. — ДВЕРЬ ОТКРОЙ!!!

Я заковыляла вниз по лестнице, все еще не придя в себя ото сна, который сгущался у меня в голове черной грозовой тучей.

— Роуз! — воскликнула Белла, когда я распахнула входную дверь. — Роуз, слава…

— … богу! — вздохнула Беа.

— Мы долбим в дверь уже три часа, — тревожно и часто дыша, проговорила Белла. — Мы уже подумали, не натворила ли ты…

— … глупостей, — выпалила Беа. — Но ты бы не стала, правда? — с беспокойством добавила она.

Я посмотрела на них. Стала бы я делать глупости? Нет.

— Я заснула, — крякнула я в ответ. — Отключилась начисто. С этим переездом никаких сил нет.

— Еще бы, — хором произнесли они. — Вот мы и пришли помочь.

Белла и Беа вошли в дом и обняли меня по очереди.

— Ты в порядке, Роуз? — заботливо спросили они.

— В норме, — ответила я. Мне хотелось рыдать.

— Ой! — ахнула Белла, очутившись в гостиной и глянув по сторонам.

— Бог ты мой! — воскликнула Беа. — Какой беспорядок.

Комната была завалена картонными коробками, перетянутыми черной блестящей клейкой лентой. Они громоздились одна на другой, образуя что-то вроде миниатюрных небоскребов и занимая почти весь пол. Я заплатила кругленькую сумму компании по перевозке, но теперь жалела об этом: вместо того чтобы расставить коробки по комнатам, грузчики свалили их в одну кучу и сделали ноги. «КУХН» — было написано на коробке у окна. «ВАН» валялась под лестницей. Две коробки «СПАЛ 1» приютились у камина. Вход в комнату перегораживала «КАБ».

— Ты до конца жизни этот хлам не разберешь, — пораженно проговорила Беа.

— До конца месяца — точно, — добавила Белла.

Я вздохнула. Иногда способность Беллы и Беа резать правду-матку в лицо сводит меня с ума. Помню, мне было двенадцать и я сломала руку на катке. И что вы думаете они сказали? «Роуз, нечего было носиться как бешеная». Когда не сдала выпускные экзамены, они заявили в утешение: «Меньше надо было дурака валять». И когда мы с Эдом обручились, вердикт был таков: «Роуз, еще слишком рано». Тогда мне это не казалось столь очевидным, но теперь я понимаю, что они были правы, черт возьми. Да, Белла и Беа всегда говорят то, что у них на языке, но все равно они добрые.

— Не переживай, — отмахнулась Белла. — Мы тебе…

— … поможем, — заключила Беа.

Иногда они напоминают мне парочку давно женатых старичков. Они говорят хором и беззлобно поддразнивают друг друга. Как многие давно женатые пары, они даже внешне похожи. Но это и неудивительно — Белла и Беа близняшки.

— Покажи нам дом, — заявила Белла. — Огромный какой, — добавила она.

И это действительно так. Вообще-то, я искала большую квартиру с садиком, но в результате остановилась на доме с тремя спальнями. Близнецы поразились размерам кухни, но ванная показалась им слишком маленькой.

— Но для одного человека сойдет, — примирительно сказала Беа.

Я поморщилась. Одна. Одиночка. Черт. Это я.

— Но садик что надо! — воскликнула Белла, меняя тему.

— И такая милая тихая улочка, — добавила Беа. — Грязноватая, конечно, — ляпнула она, когда мы высунулись в окно на лестничной площадке. — Но милая.

— Хоуп-стрит[2], — с горькой усмешкой проговорила я.

— Что ж, — весело произнесла Белла, — нам кажется, домик…

— … чудесный!

— Дом как дом, — пожала я плечами. — Сойдет.

Вздрогнув от боли, я вспомнила изящный дом Эда в Патни. Каменная изгородь, гостиная в лимонных тонах. Переезд к Эду тоже был нелегким, но все же приятным, ведь всего за две недели до того мы обручились. Я распаковывала вещи, и будущее представлялось свободным широким шоссе, уходящим вдаль. Но едва мы отправились в путь, как попали в аварию, и нас с позором отволокли на буксире. И вот я сижу здесь, мой брак — это уже история, а я пытаюсь заново наладить свою жизнь.

Некоторые женщины, попав в подобную ситуацию, испытывают искушение переехать подальше — в Тасманию или, скажем, на Марс. Хоть мне и хотелось держаться подальше от Эда, я подумала, что Кэмбервелл достаточно далеко. К тому же удобно ездить на работу, и район все еще относительно дешевый. Так что месяц назад я заглянула в местное агентство недвижимости и не успела глазом моргнуть, как дом номер 1 по Хоуп-стрит достался мне.

— Дом имеет общую стену с соседним, — елейным голоском произнесла женщина, агент по недвижимости. — Тихая, одинокая улочка. — Тихая и одинокая — прямо как я сейчас. — Дом пустовал несколько месяцев, — добавила она. — Но находится в прекрасном состоянии. Нужно только убраться как следует.

Когда через десять минут я увидела дом, то сразу же в него влюбилась. Внутри царила атмосфера заброшенности и обиды, стены источали разочарование и печаль. Дом стоял первым в короткой веренице особнячков с плоскими фасадами. На заднем дворе был разбит садик, наполовину выложенный камнем.

— Покупаю, — рассеянно бросила я, будто собиралась потратить двадцать монет, а не четыреста тысяч фунтов. Перевела деньги на счет строительной компании и через десять дней переехала. Видите ли, я очень нетерпелива. Замуж выскочила, будто меня гнали. И разошлась с Эдом так же быстро. И с покупкой и переездом потратила на все про все две с половиной недели.

— Разве дом тебе по карману? — спросила Белла, убирая короткие светлые волосы за ухо.

— Нет, — честно ответила я. — Не по карману.

— Зачем же ты его купила? — вмешалась Беа.

Иногда она меня утомляет.

— В голову ударило.

— Мы поможем тебе оформить интерьер, — заявила Белла, разрезая скотч ножницами.

— Можешь стать нашей первой клиенткой, — сказала Беа.

— Вы уже придумали название для своей компании? — спросила я.

— Дизайн-бюро «Двойняшка»! — хором проговорили они.

— Хмм. Оригинально, — ответила я. Близнецы только что бросили работу, чтобы открыть собственное бюро по дизайну интерьеров. Несмотря на то что у них явно не было опыта, они не сомневались, что дело выгорит.

— Нужно только иметь хорошие связи, остальное так же просто, как в снежки играть, — небрежно бросила Белла, когда они впервые поведали мне о своих планах. — Маленькая рекламка в одном из глянцевых журналов — и от клиентов отбоя не будет.

— Тебя послушать, так это легче легкого, — сказала я.

— Но рынок огромен. Ох уж эти богачи, — радостно проговорила Белла, — у них необъятные дома и отвратительный вкус.

— Тебе мы все устроим по себестоимости, — предложила Белла, распаковывая обеденный сервиз. — В ванную обязательно нужна новая сантехника…

— Стеклянная раковина, — добавила Беа.

— И джакузи, — встряла Белла.

— И разумеется, кухня ручной сборки.

— Да, от «Поггенпол», — оживленно предложила Белла.

— Нет, лучше от «Смоллбоун и Девайсез», — возразила Беа.

— «Поггенпол».

— Нет, «Смоллбоун».

— Ты всегда мне перечишь.

— Нет!

— Послушайте, я не буду заказывать все эти дорогущие штуковины, — устало вмешалась я. — У меня денег не хватит.

Близнецы продолжили спорить о достоинствах дорогих кухонь, а я открывала коробки в гостиной. Осторожно, с замершим сердцем, достала свадебную фотографию, которой швырнула в Эда во сне. Мы стояли на ступеньках городской ратуши в Челси в разноцветной дымке конфетти. Не подумайте, что я самодовольна, но вместе мы смотрелись потрясающе. Эд, шести футов трех дюймов — чуть выше меня, — с темными густыми волосами, слегка вьющимися на шее, и теплыми, нежными карими глазами. И я, зеленоглазая и огненно-рыжая.

«Ты — моя красная-распрекрасная роза», — подшучивал надо мной Эд, когда мы только познакомились. Хотя вскоре сам же и пострадал от моих шипов. Но вначале все было так чудесно, с горечью подумала я, убирая фотографию в ящик изображением вниз. У нас был не то что головокружительный роман, а настоящий торнадо, но слишком уж быстро все выдохлось. Передо мной лежали осколки нашего брака, словно выброшенные бурей на берег. Десятки свадебных подарков, на многие из которых — в отличие от нашей скоротечной совместной жизни — еще даже не кончилась гарантия. Мы решили поделить подарки, и каждый взял то, что подарили его друзья. Поэтому гавайский гриль достался Эду, а Рудольф — мне. Но Эд был не против: Руди ему никогда не нравился. Это был подарок близнецов. Мы назвали его Рудольфом Валентино[3] за молчаливость: он так и не произнес ни слова. Вообще-то, скворцов считают болтливыми, но наш нем как могила.

— Поговори с нами, Руди, — раздался голос Беллы.

— Да, скажи что-нибудь, — попросила Беа. Они пытались подзадорить его свистом и щелчками, но он демонстративно сжал клюв.

— Знаешь что, Руди, мы за тебя немало денег выложили, — разозлилась Белла. — Двести монет, если поточнее.

— Триста, — поправила ее Беа.

— Ничего подобного. Две сотни.

— Нет, три, Белла, я точно помню.

— Значит, неправильно помнишь — я говорю, что две!

Я с измученным видом распаковала коробку с надписью «КАБ». Скоро опять возвращаться на работу. На самом верху лежала моя новая книга — стыд и позор — «Секреты успешного брака». Я уже говорила, что все делаю быстро, так вот, книгу я написала меньше чем за три месяца. По несчастному совпадению, ее выпустили как раз в день нашего с Эдом разрыва. Учитывая, что наше расставание, к моему ужасу, ни для кого не стало секретом, рецензии на книгу были не самые приятные. «Читать книгу Роуз Костелло — все равно что обращаться к банкроту за финансовым советом, — один из многих язвительных выпадов в мой адрес. «Что будет дальше? — насмехались в другой рецензии. — Энн Уиддекомб напишет «Секреты идеального стиля»?»[4]

Я хотела было попросить издателей изъять книгу из продажи, но к тому времени все зашло уже слишком далеко. Я положила книгу в ящик вместе со свадебной фотографией и отнесла наверх компьютер и кое-какие бумаги. Кабинет располагался рядом с моей спальней. Я открыла большую коробку, помеченную как «Письма с ответами», и взяла первое попавшееся письмо.

К обратной стороне конверта был прикреплен мой ответ.

Семейный психолог не помог. Хуже того — я должна была понять все сразу. Эд предложил, чтобы мы обратились в консультационный центр «Гармония», который я потом прозвала «Дисгармонией», потому что возненавидела нашего психолога Мари-Клер Грей с той самой секунды, как я ее увидела, она стала раздражать меня до чертиков. Ее детское личико, искусное мелирование, вздернутый нос и крошечные ножки. Я попала в яму, которую сама и вырыла, подумалось мне, когда мы смущенно уселись в приемной. Но к тому времени мы с Эдом уже так сильно ругались, что мне казалось, психолог сможет помочь. Было бы неплохо, если бы мисс Грей внушала хоть каплю доверия, но эта идиотка была на такое не способна. Ей было тридцать пять (с гаком), она была в разводе и раньше работала в социальной сфере, как она сообщила нам своим умирающим хриплым голосом.

— Для начала, — проговорила она с наивной улыбочкой, — я просто выслушаю вас обоих. И затем интерпретирую — или, если пользоваться медицинским термином, синхронизирую ваши слова. Понятно?

Я впала в кататонию от стыда и уже возненавидела ее всем сердцем, но все равно кивнула, как послушный ребенок.

— О'кей, Эд, — сказала она. — Вы будете говорить первым. — И она на полном серьезе хлопнула своими толстыми ладошками, будто мы были малышами в детском саду.

— Роуз, — тихо начал Эд, взглянув на меня. — У меня такое ощущение, что я тебе больше не нужен.

— Эд хочет сказать, — вмешалась Мари-Клер, — что ему кажется, будто он вам больше не нужен.

— Мне кажется, — Эд с трудом выговаривал слова, — что те неудачники, которые тебе пишут, заботят тебя куда больше, чем я.

— Эд думает, что те неудачники, которые пишут вам, Роуз, заботят вас куда больше, чем он.

— Я чувствую себя брошенным и разочарованным, — печально продолжал Эд.

— Эд чувствует себя брошенным и…

— Разочарованным? — не выдержала я. — Послушайте, может, мой брак сейчас и переживает проблемы, но со слухом у меня проблем нет!

И после этого, не знаю почему, все вдруг пошло кувырком. Потому что, когда настала моя очередь выговориться, Мари-Клер, похоже, оглохла и не воспринимала ни одного моего слова.

— Эд, мне очень жаль, что у нас проблемы, — начала я, проглотив комок в горле.

— Роуз признает, что у вас серьезные проблемы, — переврала Мари-Клер с преувеличенно озабоченным видом.

— Но мне нравится моя новая работа, — продолжала я. — Мне она очень… нравится, и я не могу отказаться от нее, лишь бы ты был счастлив.

— Роуз хочет сказать, Эд, — мило прощебетала Мари-Клер, — что она не хочет, чтобы вы были счастливы. — Видите?

— Понимаешь, до того как я стала вести колонку, я не чувствовала, что в полной мере реализую свои профессиональные возможности.

— Роуз имеет в виду, — встряла Мари-Клер, — что способна реализовать себя лишь в профессиональной сфере, но не в семье.

Каково, а?

— И наверное, я действительно слишком многого от тебя требую, — с сомнением продолжала я, — и понимаю, что это тоже проблема.

— Эд, — утешительным тоном произнесла Мари-Клер, — Роуз сама признала, что стала… — драматическая пауза, символизирующая печаль и сожаление, — … маньяком, стремящимся к тотальному контролю, — прошептала она.

Какого черта она несет?

— Но я люблю тебя, Эд, — я героически продолжала, игнорируя мисс Грей, — и верю, что все закончится хорошо.

— Роуз пытается сказать, Эд, — «интерпретировала» Мари-Клер со снисходительным видом, — что, собственно говоря, у вас все кончено.

— Я этого не говорила! — закричала я, вскочив на ноги. — Я имела в виду, что мы должны попробовать еще раз!

Мари-Клер окинула меня взглядом, сочетающим в себе смирение и жалость. Через три недели мы с Эдом разъехались.

Вспоминая то время, я думаю, что меня загипнотизировал писклявый, тянучий голосок Мари-Клер — будто Мелани Гриффит, нанюхавшаяся гелия. Иначе я не удержалась бы и врезала ей как следует. Но по какой-то причине я не нашла в себе сил противостоять ее идиотским интерпретациям. До меня дошло только потом…

Я опять спускаюсь вниз и слышу, как на кухне Белла и Беа спорят по поводу отделки полов:

— Твердая древесина — то, что надо.

— Нет, натуральный камень в сто раз лучше.

— Но представь, как здорово будет смотреться кленовый ламинат!

— Чушь собачья! Она выберет сланец!

Нужно им назвать свою фирму «Двое — это слишком», подумала я, заходя в гостиную. Я развернула пару хрустальных подсвечников — свадебный подарок от моей тети. Рабочие из компании по перевозке завернули их в газету «Дейли ньюс», и, когда я разворачивала желтеющую бумагу, меня вдруг охватило странное ощущение дежавю. «Роуз Костелло разводится!» — гласил заголовок на пятой странице в моей руке.

— Сука! — крикнула я, вытаращившись на соперницу.

— Еще какая! — поддержали меня близнецы. — О боже, — проговорила Белла, увидев, что я сжимаю в руке статью. — Хочешь платок? — Я кивнула. — Вот, держи.

Я промокнула глаза бумажной салфеткой.

— Она должна была занять нейтральную позицию, — прохныкала я.

— Ты должна была вышвырнуть ее, — отрезала Белла.

— Нет, нужно было ее прикончить.

— Зачем ты вообще предложила ему пойти к психологу? — спросила Беа.

— Я-то искренне думала, что это поможет! Эд все время нудил из-за моей работы, о том, как он ненавидит то, что я делаю, что, когда он на мне женился, я была другой и как ему «невыносимо тяжело». И мне в тот день как раз прислали книжку по семейной психологии, так что это вертелось у меня в голове. Поэтому, желая пойти на компромисс, я и ляпнула: «Пойдем к психологу». Так мы и сделали — и вот что вышло.

Близняшки избавились от несчастной газеты. Я нервно стала давить пузырьки на оберточной пленке.

— Умри, мисс Грей, — огрызнулась я, с ненавистью взрывая пузырьки, которые лопались со звуком автоматной очереди.

— Мисс Гадина, — подхватила Беа.

— Мисс Вонючка, — присоединилась Белла.

— Мисс Воровка, — поправила их я. — Сами посудите, — злобно прошипела я. — Сидит и строит Эду глазки. Вся такая миленькая. Хлопает ресничками, как Бемби. Во всем ему поддакивает и ставит с ног на голову все, что я говорю. К концу сеанса можно было подумать, что я — дьявол во плоти! Она знала, чего добивается, и шла напролом, и вот теперь благодаря ей я развожусь!

Я подумала о тех позорно прервавшихся браках, о которых иногда читаешь в «Хэлло!». Кейт Уинслет и Джим Триплтон — три года; Марко-Пьер Уайт и Лиза Бутчер — десять недель. Дрю Бэрримор так быстро рассталась с первым мужем, что им даже на медовый месяц времени не хватило.

— Ты вышла замуж слишком…

— Рано? — с горькой иронией спросила я.

— Хмм, нет. Поспешно, — ответила Беа. — Но мы же тебя предупреждали, — добавила она, покачивая головой, как такса.

— Да, — горько проговорила я. — Предупреждали.

— Хотя, — заметила Беа, — раньше сядешь…

— … раньше выйдешь. Я развожусь всего через шесть с небольшим месяцев!

Но близняшки правы. Все на самом деле произошло слишком стремительно. Но чем старше становишься, тем острее интуиция. Ведь мне уже тридцать шесть… с небольшим. О'кей, на самом деле мне тридцать восемь. Ладно, ладно, тридцать девять. И я никогда не верила в любовь с первого взгляда, но Эд доказал, что я ошибалась. Мы познакомились на рождественском коктейле, который устраивали мои соседи на Метеор-стрит. Я мило болтала у шведского стола с одним симпатичным специалистом по озеленению и вдруг увидела Эда. Он светил в толпе, как маяк, и явно обратил на меня внимание, потому что тут же подошел, представился, и пошло-поехало. Я чуть не задохнулась от страсти. Меня накрыло с головой. Я была ранена в самое сердце. У меня скулы свело от желания, может, даже слюнки потекли. Эд невероятно привлекателен.

Он элегантен, молодо выглядит для сорока одного года, у него резко очерченные скулы и орлиный нос. В его профиль можно влюбиться, подумалось мне тогда. Так я и сделала. Что касается сексуального притяжения — между нами скопилось столько эротического статического электричества, что хватило бы, чтобы зажечь лампочки на башне Блэкпул. Он сказал, что возглавляет отдел персонала в страховой компании «Парамьючиал» и только что приобрел дом недалеко от моста Патни. И я уже ждала, когда же появится какая-нибудь гламурная кошечка с глазами-буравчиками и со злобным видом собственницы повиснет у него на руке, когда он как бы невзначай добавил: «Я живу один». Если бы я верила в Бога — а я в него не верю, — клянусь, я бы прямо там упала на колени и поблагодарила Всевышнего. Но вместо этого я лишь завопила про себя: «Уррррааа!». Еще час или около того мы с Эдом болтали и флиртовали. Потом он предложил проводить меня домой.

— Но я живу в соседнем доме, — со смехом запротестовала я.

— Ты уже говорила, — улыбнулся он. — Но я не позволю такой красотке в одиночку бродить по подворотням Клэпхэма. Я прослежу, чтобы ты была в безопасности.

Когда в тебе шесть футов один дюйм роста, нечасто получаешь такие предложения. Мужчинам почему-то кажется, что я могу сама о себе позаботиться, — вообще-то, так оно и есть. Но в то же время я всю жизнь завидовала изящным маленьким девочкам, которые никогда не уходят с вечеринки без провожающего. Поэтому, когда Эд галантно предложил проводить меня до двери, я поняла, что это судьба. Годы ложных метаний, и Он явился. Иногда в те холостые времена я даже испытывала искушение вызвать его по громкоговорящей связи: Мужчина моей мечты, пройдите, пожалуйста, к стойке регистрации, где я, мисс Костелло, жду вас уже пятнадцать лет. И внезапно, как по волшебству он появился! Все Рождество мы не вылезали из постели, на Новый год он сделал мне предложение, и на День святого Валентина мы поженились…

— У меня были сомнения, — задумчиво произнесла Белла. — Но не хотелось портить тебе праздник. Эд прелесть, никто не сомневается, — продолжала она. — Красивый, да, умный, да… — Меня чуть не стошнило. — Он много зарабатывал…

— И жил неподалеку, — многозначительно добавила Беа.

— Не зануда…

— О'кей, — сдалась я.

— К тому же он магнетическая личность, — не унималась Белла. — И он сексуален, как бог. Но в то же время было в нем что-то такое, что меня… отталкивало. Что-то… никак не могу сообразить, что именно, — размышляла Белла.

— Он-то был нормальный, — отважилась Беа. — Но ты иногда бываешь резковата, Роуз.

— Лицемерная чушь! — огрызнулась я.

— Но у вас же, кажется, не было ничего общего, — невозмутимо продолжала Беа. — Вы чем вообще вместе занимались?

— Хмм… У нас было не так уж много времени, потому что мы были очень заняты… — Я ломала голову. — Ходили в бассейн, — вспомнила я. — И играли в слова. И кроссворды решали. Он ни черта не смыслил в анаграммах, — с каплей презрения добавила я, — поэтому анаграммы разгадывала только я. Но, если честно, потом мы уже, кроме кроссвордов, вообще ничем не занимались.

Проблемы появились почти сразу — прямо после медового месяца. Мы с Эдом поехали на Менорку — кстати, это не был предел моих мечтаний, но, с другой стороны, место казалось идеальным, потому что анаграмма Менорки — «романтика»[5]. Хотя, если честно, я-то думала, что он увезет меня в Венецию или в роскошный отель «Сэнди лейн» на Барбадосе. Но у его матери на Менорке маленькая квартирка, поэтому мы отправились туда. И чудесно отдыхали неделю — купаться было холодно, но мы гуляли по пляжу, играли в теннис и читали.

Потом мы вернулись на работу. Я тогда писала статьи для «Пост». И вот тут со мной произошла поразительная вещь. Как-то в обеденный перерыв я сидела у себя за столом и вносила последние штрихи в довольно зловещий портрет Рекса Делафоя, короля пиара, когда вдруг начался переполох. Захлопали двери, забегали люди, и воздух наэлектризовался от напряжения и паники. Оказалось, что Эдит Смагг, которая с древних времен вела колонку психологической помощи в «Пост», за ланчем упала в суп лицом и отдала концы. Из-за бесчисленных подтяжек никто толком и не знал, сколько ей лет, а выяснилось, что 83! Так вот, еще до того как застывшее тело Эдит покинуло здание на носилках, меня попросили завершить ее колонку. Помню, как я стояла, замерев от шока, перед ее заваленным бумагами столом и ломала голову, какого черта мне теперь делать. Тогда я засунула руку в почтовую сумку и вытащила три письма, будто крутила лотерею на деревенской ярмарке. К моему изумлению, содержание писем оказалось захватывающим. Первое было от одного парня с преждевременной эякуляцией, второе от женщины, которая пять лет назад зверски убила своего бойфренда, и третье — от семидесятитрехлетнего девственника, который подозревал в себе гомосексуальные наклонности. Я ответила на письма, стараясь изо всех сил, и на следующий день меня попросили продолжить. Я была совсем не против, потому что мне это нравилось. По правде говоря, я подсела. Мне было все равно, сколько писем пришло сегодня, — если бы меня попросили, я бы занималась этим бесплатно. Когда я отвечала на письма, у меня возникало такое ощущение — описать невозможно, — будто внутри разливается чудесное, сияющее тепло. Мысль о том, что я действительно помогаю незнакомым людям, наполняла меня радостью. Внезапно я почувствовала, что рождена для того, чтобы вести колонку экстренной психологической помощи. Наконец-то я нашла свое место в мире. Это было словно откровение, божественное прозрение, будто я услышала голос. «Роуз! Роуз! — гремел он у меня в голове. — Это я, твой Бог. Ты должна нести людям ПОМОЩЬ И СОВЕТ!»

Я все ждала, когда же редактор возьмет на мое место какую-нибудь второсортную знаменитость или пережившую публичное унижение жену политика. Думала, что вот-вот мне вручат сверхурочные и скажут: «Спасибо, что помогла. Роуз, ты молодчина». Поговаривали, что колонкой займется Триш с дневного телевидения и даже Кэрол Вордеман[6]. Но прошел месяц, потом еще один, и все без изменений. К тому времени колонку уже переименовали в «Спросите Роуз» и вверху страницы поместили мою фотографию. Не успела я оглянуться, как мне предложили контракт на год. Так я и стала доброй тетушкой Роуз, спасительницей несчастных.

Раньше я никогда не пропускала колонку вопросов и ответов: это как гороскоп, невозможно удержаться. И теперь, к своему изумлению, я сама писала ответы. Обожаю эту роль, и при виде почтовой сумки, разбухшей от писем, сердце у меня поет. Скольким людям нужна моя помощь! Сколько проблем необходимо разрешить! Клубок человеческого смятения и неприятностей. Зато куча преимуществ. Я получаю приличные деньги. Меня приглашают на радио и телевидение, я провожу семинары и тренинги. И дважды в неделю веду программу «Спросите Роуз» по звонкам слушателей в вечернем эфире «Лондон FМ». И все это лишь потому, что в тот день, когда Эдит Смагг сыграла в ящик, я случайно очутилась в офисе! Я думала, что Эд за меня порадуется, но ошибалась. Он был совсем не рад. С того дня все и покатилось к чертям.

— Эд, в чем проблема? — спросила я как-то в воскресенье, в конце июня. У него целый день было странное настроение.

— Проблема, Роуз, — медленно начал он, — или, по крайней мере, главная проблема, поскольку она не одна, — это проблемы других людей. Вот в чем проблема.

— О, — неуверенно произнесла я. — Понятно.

— Зря ты вообще стала вести эту колонку, — устало пожаловался он.

— Что ж, Эд, извини, но так получилось.

— И мне не нравится, когда ты приносишь работу домой.

— У меня нет выбора, работы по горло. К тому же я-то думала, ты поймешь, ведь ты сам работаешь с людьми в отделе кадров.

— Теперь это называется «менеджер по персоналу», — чопорно поправил меня он.

— Какая разница. Но ты тоже решаешь чужие проблемы.

— Вообще-то, я нахожу выход из «ситуаций», а не решаю «проблемы». И именно потому, что мне приходится выслушивать нытье по поводу продолжительности декретного отпуска или размера парковочного места, я не хочу слышать жалобы на жизнь еще и дома. Кроме того, я всегда думал, что ведущие колонок сами придумывают эти письма.

— Распространенное заблуждение, — ответила я.

— И сколько писем вы печатаете?

— Я отвечаю по восемь на странице, дважды в неделю.

— А сколько писем ты получаешь?

— Примерно сто пятьдесят.

— Так зачем ты мучаешься и отвечаешь на все? Почему бы тебе всего лишь не добавить строчку внизу страницы: «К сожалению, Роуз не в состоянии отвечать на все письма лично».

— Да потому, Эд, — проговорила я, к тому времени уже закипая от раздражения, — что эти люди зависят от меня. Они доверили мне свою душу. Возложили на меня ответственность. Отвечать всем — мой священный долг. Возьмем, к примеру, вот эту женщину. — Я помахала у него перед носом конвертом со штампом Базилдона. — Ее муж только что сбежал с женщиной-стоматологом, которая на тридцать лет его моложе. Неужели ты думаешь, что это письмо не заслуживает ответа?

— Неужели все ведущие этих твоих колонок отвечают на каждое письмо?

— Иногда, — сказала я, — но иногда нет. Но если бы я так не делала, то почувствовала бы себя… предательницей. Я бы так жить не смогла.

Впрочем, потом выяснилось, что Эд со мной жить тоже не может.

— Ты сегодня спать собираешься? — с сарказмом спрашивал он, — и если да, как я тебя узнаю? Представлю все письма как улики во время нашего бракоразводного процесса, — огрызался он с горькой усмешкой.

Потом он стал наезжать на меня по поводу прочих моих недостатков — «полного неумения готовить» (за всю жизнь я этому так и не научилась) и моей так называемой «любви командовать». Он также возражал против моей «одержимости чистотой», нагло заявляя, что живет «будто в операционной».

К июлю ругань заменила нам секс, и мы стали спать в разных комнатах. Именно тогда, желая пойти на компромисс, я предложила консультации по вопросам брака — что получилось, сами знаете…

— Обычно проблемы у супругов начинаются на седьмом году совместной жизни, но не на седьмом же месяце, как у Эда, — сказала я близнецам, нащупывая салфетку. — Понятия не имею, что мне делать. Это так унизительно.

— А что бы ты посоветовала в такой ситуации читателю? — спросила Белла.

— Выкинуть это из головы, и побыстрее.

— Значит, так ты и должна сделать. Есть уравнение для тех, кто переживает разрыв, — со знанием дела добавила она. — Чтобы оправиться от разрыва, нужно в два раза меньше времени, чем длились отношения. В твоем случае — месяцев пять со времени знакомства.

— Нет, — поправила ее Беа. — Нужно в два раза больше времени — значит, ей потребуется где-то полтора года.

— Я точно знаю, что вдвое меньше, — уперлась Белла.

— Нет, двойной срок, — не отступала Беа. — Смотри, я сейчас тебе все нарисую, если хочешь. Вот, за х принимаем время, которое прошло со дня знакомства до первого свидания, за у — количество раз, когда он говорил «я тебя люблю», z — его зарплата, умноженная на число любовников, которые были у вас обоих до знакомства…

— Вы двое, хватит пререкаться, — вмешалась я. — К вашему сведению, вы обе ошибаетесь. Потому что мне понадобится не пять месяцев и не восемнадцать. Я до конца жизни этого не забуду! У нас с Эдом были проблемы, но я его любила, — зарыдала я. — Я дала ему клятву. Он был моей Второй Половинкой.

— Ничего подобного, — мягко возразила Белла. — Если бы он на самом деле был твоей Второй Половинкой, он бы не стал 1) противиться твоей карьере — тем более он знал, что она доставляла тебе радость, и 2) путаться с Мари-Клер Грей. — При одном упоминании ее имени я соскочила с тормозов и отчаянно зарыдала. — Можно я слегка напомню тебе о реальности? — тихо произнесла Белла. По моей верхней губе потекли сопли. — Тебя бросили, твой недолговечный брак разрушен, тебе почти сорок… — О, ДЕРЬМО!!!!!!! — … так что надо двигаться дальше. И мне кажется, что ты преуспеешь в этом, лишь вычеркнув Эда из своей жизни.

— Ты должна забыть о нем, — Беа делала мне внушение.

— Выселить на другую планету, — согласилась двойняшка.

— Выкинуть из головы, — настаивала Беа.

— Стереть из памяти, — продолжала Белла.

— Вытравить из сердца.

— Вышвырнуть вон.

— Ты должна изгнать его дух, — хором завершили они.

— Изгнать его дух? — прошептала я. — Точно. Так я и сделаю. Эд попросту перестанет для меня существовать.

Когда я решилась на этот акт экзорцизма, на душе посветлело. Мы с Эдом живем в восьми милях друг от друга, общих друзей у нас нет, почту мне пересылают, и детей мы не завели. Нам даже не придется общаться через адвокатов, так как развод нельзя начать, если вы женаты меньше года. Так что все получается мило и тихо. Я люблю, чтобы у меня в жизни все было расставлено по местам. Чтобы все было по порядку. У нас нет взаимных финансовых обязательств, дом принадлежит Эду целиком и полностью. Когда мы обручились, я продала квартиру и переехала к нему. Эд хотел, чтобы я вложила свою долю и мы открыли общий счет, но Белла посоветовала подождать.

— Роуз, — сказала она, — ты знаешь Эда не так давно. Забудь о совместных деньгах, пока не будешь уверена, что у вас все получится.

Эд, похоже, был разочарован, что я не захотела поделиться, но потом оказалось, что Белла была права. И мне не надо даже рассказывать друзьям, что мы расстались, — об этом позаботилась желтая пресса.

Я буду продолжать жить, будто мы никогда и не встречались, решила я, распаковывая на следующий день оставшиеся коробки. Я буду вести себя очень цивилизованно. Никаких истерик, я буду невозмутима, как слон. К тому же при одной мысли о его отвратительных телячьих нежностях с Мари-Клер от сантиментов не оставалось и следа.

Тот день, когда я их застукала, я то и дело проигрывала в мозгу с мазохистским кайфом. Я должна была выступать на семинаре по гармонии отношений и предупредила Эда, что вернусь поздно. Но не позаботилась уточнить, что семинар проходил в конференц-зале отеля «Савой». И когда в девять я пошла к выходу через бар, к своему изумлению, увидела там Эда. Он сидел за угловым столиком, за огромной комнатной пальмой, и держался за ручки с Мари-Клер Грей.

Своим читателям в такой неприятной ситуации я всегда советую: Притворитесь, Что Ничего Не Видели и Немедленно Уходите! Но за ту долю секунды, когда мой мозг зафиксировал их присутствие, я уже подлетела к столику. Мари-Клер увидела меня первой. Никогда не забуду выражение ужаса на ее маленькой свинячьей физии. Она отбросила руку Эда, точно та была радиоактивная, и пискляво кашлянула. Эд крутанулся на кресле, увидел меня, дважды моргнул, покраснел до ушей и сказал: «Ой!»

Я почувствовала облегчение, когда он не попытался отмазаться, ляпнув что-то вроде: «Ну надо же, Роуз, а ты как здесь очутилась?» Или: «Дорогая, помнишь нашего семейного психолога, Мари-Клер Грей?» Или даже: «Выпить хочешь?»

— Ой… Роуз, — промямлил Эд, поднимаясь на ноги. — Что ж, какая неожиданность! Хмм, ты, наверное, думаешь, что это мы здесь…

— Да, — прервала его я, — хотелось бы знать. — Я говорила таким ледяным голосом, что по коже поползли мурашки, но внутри у меня все пылало огнем.

— Что ж… вообще-то, мы просто разговаривали.

— Разговаривали? — повторила я. — Как мило. Что ж, разговаривайте дальше, — добавила я с леденящей душу ухмылкой. Повернулась на каблуках и вышла.

Оглядываясь назад, я понимаю, что единственное утешение — в том, что мне удалось сохранить достоинство. Лишь во сне я бросаюсь в него сковородками, грязно ругаюсь, плююсь от злости и врезаю ему по первое число. В реальной жизни я холоднее замороженного пингвина, и, возможно, мои близкие друзья этому даже удивляются. Вообще-то, меня считают сложным человеком — немного взрывным. Роза с шипами — ха-ха-ХА! И конечно, огненно-рыжая шевелюра — верный признак буйного темперамента и злого языка. Тот факт, что в момент кризиса я не взорвалась, как вулкан Этна, привел бы моих друзей в недоумение. Но у меня возникло странное ощущение, будто я наблюдаю за происходящим со стороны. Я словно онемела. Думаю, я была в шоке. Сами посудите: мой красавчик-муж, с которым мы и шести месяцев не прожили в мире и согласии, любезничает с троллем! Осознав это, я была потрясена, поэтому и сохранила невозмутимость.

— Роуз… — отважился Эд полтора часа спустя. Я разбирала ящик на кухне. — Роуз… — повторил он, но мне было трудно расслышать его слова за оглушительным биением моего сердца. — Роуз… — выдавил он. Ты, наверное, обо мне что-то не то подумала.

— Да, — тихо ответила я. — Так и есть.

— Я только хочу сказать, что мне искренне жаль. Понимаю, со стороны это выглядит не очень-то… — Это изящное маленькое извинение уже стало серьезно действовать мне на нервы, так как мне нравилось ощущать моральное превосходство. На высоте десять тысяч футов ветер бьет в лицо, зато какой вид! — Но я хотел бы… объясниться, — слабо проговорил он.

— Нет. Избавь меня, Эд. Не надо.

— Я хочу, — не унимался он. — Есть кое-что, что я должен сказать.

Я вдруг заметила, что один из шкафчиков загрязнился и стала тереть его мокрой тряпкой.

— Меня ни капли не волнует, с какой стати ты держался за руки с этой пигмейкой, — жестко произнесла я, орудуя тряпкой.

— Послушай, Роуз. Нам надо поговорить.

— Прямо как в мексиканском сериале.

— Мы с Мари-Клер всего лишь… разговаривали, — беспомощно промямлил он.

— Эд, — спокойно проговорила я. — Ты лжешь. Во-первых, вы не «всего лишь разговаривали», вы держались за руки, и, во-вторых, ваши ноги под столом вели такие разговоры, что уши вянут. Что ты в ней нашел? — как бы невзначай добавила я, потянувшись за «Мистером Мускулом». — По мне, так она на свинью в балетной пачке похожа.

— Ну… она… она… Мари-Клер слушает меня, Роуз, — вдруг произнес он очень эмоционально. — И слышит то, что я говорю. А ты нет. Ты воспринимаешь проблемы чужих людей абсолютно серьезно, но мои… слушай, оставь ты эту тряпку!

— Тут пятно, — сказала я. — Никак не оттирается. Придется попробовать «Чудо-порошок», если «Мистер Мускул» не поможет.

— Дьявол, Роуз, прекрати ты чистить! — Он выхватил тряпку из моей руки и с резким хлюпом бросил ее в раковину. Ты постоянно что-то чистишь, — сказал он. — И это тоже меня раздражает — я совершенно не могу расслабиться.

— Мне нравится, когда все отдраено до блеска, — вежливо возразила я. — И незачем огрызаться.

— Но ты все время занимаешься уборкой! Это же ненормально! Ты то работаешь на радиостанции, то чистишь и драишь, то полируешь мебель, то разбираешь ящики. Или раскладываешь мои рубашки по цветовому спектру, или пылесосишь, или приказываешь мне пылесосить.

— Но у нас очень большой дом.

Эд покачал головой.

— Ты не умеешь расслабляться, Роуз. Ты вообще не в состоянии сидеть спокойно и просто жить. Послушай, — добавил он с измученным видом, — у нас серьезные проблемы. Нужно что-то делать.

При этих словах уши у меня навострились, как у лисы. Эд заговорил на моем профессиональном жаргоне. Как в ежемесячной рубрике «Дилемма», когда советы давала не я, а сами читатели.

И только я собралась открыть рот, как Эд сказал:

— Может, нам стоит пожить отдельно.

— Отдельно. Ой. О, т, д, е, л, ь…

Я выдернула нож из сердца, переваривая его слова.

— Ну и уродец… — тихонько проговорила я.

— Что?

— Ну и уродец…

— Роуз, не надо так.

— Нет, я просто ищу анаграмму для «Роуз и Эду — конец», — объяснила я.

— А, — вздохнул он. — Понятно. Но по-моему, нам нужно передохнуть друг от друга… что-то вроде месячного отпуска.

— Чтобы ты опять смог трахнуть эту гномиху?

— Я ее не трахал — и она не гномиха!

— Нет, трахал — и это так!

— Я… не… спал с Мари-Клер Грей, — настаивал он.

— У меня диплом по языку жестов! Я тебя насквозь вижу!

— Ну, я…

— Даже и не пытайся отрицать, Эд.

Он сжал челюсть — он всегда так делает, когда загнан в угол, — и у его левого глаза забилась маленькая голубая жилка.

— Дело в том… — вздохнул он, — … что я чувствовал себя отвергнутым, и она…

— Уделила тебе внимание, как я полагаю?

— Да! — обиженно произнес он. — Уделила. Она поговорила со мной, Роуз. Она общалась со мной. А ты общаешься лишь с незнакомцами. Поэтому я и написал тебе это письмо! — добавил он. — Это был единственный способ получить от тебя ответ! Ты… невротичка, Роуз, — огрызнулся он, уже не сдерживаясь и выходя из себя. — Иногда мне кажется, что тебе самой нужна помощь.

При этих словах я опустила свою тряпку и смерила его презрительным взглядом.

— Бред какой-то, — тихо произнесла я. — Я сама помогаю людям.

— Послушай, Роуз, — раздраженно проговорил он, пробегая левой рукой по волосам, — семейная жизнь у нас не ладится. Мы бросились в омут головой, потому что думали, что достаточно взрослые и знаем, что делаем, но были неправы. Ты казалась мне такой живой, такой притягательной, Роуз, — и я до сих пор так думаю. Но мне все труднее с тобой уживаться, поэтому давай дадим друг другу немного свободного пространства.

— Тебе не хватает свободного пространства?

— Да, — ответил он. — Не хватает.

— Что ж, теперь у тебя его будет выше крыши, — холодно произнесла я, — потому что я собираюсь подать на развод.

— Ой, — вылетело у него.

Я привела его в шок. И сама себя тоже. Но я точно знала, что на самом деле означает песенка о том, что «надо дать друг другу немного свободного пространства», и намерена была уйти первой.

— Поговорим об этом завтра, — устало произнес он.

— Нет, — ответила я. — В этом нет необходимости. — Я так впилась зубами в нижнюю губу, что ощутила во рту металлический привкус крови.

— Ты так резко хочешь со всем покончить? — тихо спросил он. Я кивнула. — Ты уверена? — Я опять кивнула. — Уверена на все сто процентов? — не унимался он. — Точно, Роуз? Потому что последствия будут самые серьезные.

— Да, — солгала я. — На сто процентов.

— Понятно, — слабым голосом проговорил он. И пожал плечами. — Понятно. О'кей… если ты этого хочешь. Что ж, тогда, — вяло закончил он, — наверное, это конец.

Выдохнув через нос, он с мрачной улыбкой пошел к выходу. Но когда он протягивал руку к дверной ручке, я сказала:

— Эд, можно спросить тебя кое о чем?

— Конечно.

— Я только хотела знать, зачем ты предложил мне выйти за тебя замуж?

— Я не предлагал, Роуз. Это была твоя идея.

Черт, я и забыла. Надо же, как стыдно. Я могла бы поклясться, что все было по-другому. Уж точно не припоминаю, чтобы я вставала на одно колено. Только помню, как кружилась по бару «Лондонский глаз», напившись до поросячьего визга, и к тому моменту, как мы отправились в постель, мы уже были обручены. Но если, как совсем не по-джентльменски заявляет Эд, именно я предложила пожениться, значит, я должна предложить и развестись.

Размышляя обо всем этом теперь, я опустошала последние несколько коробок и убиралась в доме после ухода близнецов. Тут не так уж плохо — всего лишь пыльно, и только. Белые стены, деревянная кухня, шелковые занавески кремового цвета (включены в стоимость) и очень мягкие, светлые берберские ковры с огромным ворсом повсюду. В доме все нейтрального цвета. Он какой-то чахловатый, блеклый, как я. Но мне нравится, думала я, отскребая и вычищая грязь. Слишком яркие цвета меня бы утомили. Я решила заняться отделкой интерьера позже. Пока и так сгодится.

И вот теперь, запомнив то, что говорили близнецы, я приготовилась изгнать Эда из своего сердца. Я очень тщательно все продумала. Пошла в супермаркет «Спар» за углом и купила упаковку воздушных шариков. Вернувшись, разложила их и на каждом черным маркером нацарапала «ЭД РАЙТ». Потом надула, глядя, как его имя ширится и растет на резиновой шкурке. От напряжения у меня даже уши заболели. Шарики подпрыгивали вверх-вниз на полу гостиной, отскакивая друг от друга на сквозняке, с неуместным, почти оскорбительно праздничным видом. Я отыскала шкатулку для рукоделия и, вытащив самую большую иголку, стала протыкать их один за другим. БАХ! Имя Эда разорвалось на резиновые ошметки. ТРАХ! Взорвался еще один шарик. БУМ! Хлопнул третий, когда я проткнула его с довольной улыбкой. Я получала от этого процесса огромное и, признаю, детское удовольствие, ощущая тихую дрожь злорадства. Эд был полон горячего воздуха. Его клятвы ничего не значили, и именно этого он и заслуживал. Я взорвала девятый шарик — по одному на каждый месяц нашего знакомства, потом вынесла последний, желтый, на улицу. Ветер разгулялся, и минутку я постояла на лужайке, а потом выпустила шарик. Внезапный порыв ветра подхватил его и поднял над забором садика, прежде чем шарик не взмыл в небо и улетел в никуда. Он поднимался все выше и выше, подпрыгивая и качаясь на резком ветру, но я все еще могла разобрать имя Эда. Потом он превратился в желтую кляксу на небе, потом в капельку, точку и наконец пропал из виду.

Со вздохом облегчения я приступила ко второй стадии ритуала. Для этого я приготовила моток веревки и стала завязывать узелки — по одному на каждое счастливое воспоминание из нашей с Эдом жизни. Первый узелок символизировал наше знакомство, второй — новогоднюю ночь. Завязывая третий, я думала о вечеринке в честь нашей помолвки, четвертый — о дне свадьбы. На пятом узелке вспомнила, как была счастлива, переехав в его дом. Потом я подожгла конец веревки и стала наблюдать, как желтое пламя аккуратно ползет вверх. Огонь поднимался медленно, но неумолимо, оставляя за собой хвост искрящихся угольков и тонкий завиток дыма. Через тридцать секунд мои воспоминания превратились в горсточку пепла, которую я смыла в раковине. Напоследок я порылась в бумажнике и достала фотографию Эда. Он всегда был очень фотогеничен, но на этом снимке вышел отвратительно. Наверное, фотоаппарат случайно сработал, потому что глаза у него были в кучку. Он хмурился, всматриваясь во что-то, и это подчеркивало его двойной подбородок. Он был небрит и казался измученным. Я прикрепила фотографию к доске для заметок на кухне и подумала, что надо бы ее увеличить. Потом пошла в ванную, чтобы провести завершающую часть обряда изгнания. Но тут зазвонил мобильный.

— Это мы, — сообщили близнецы, говоря по параллельному телефону. — Ты где?

— В ванной.

— Ты что, принимаешь смертельную дозу таблеток? — завопили они.

— Нет, пока еще нет. Попозже.

— И не режешь вены?

— Спятили что ли, только подумайте, сколько будет грязи!

— И что же ты тогда делаешь в ванной? — подозрительно спросила Беа.

— Изгоняю злых духов, — ответила я.

Выключив телефон, я достала из кармана обручальное кольцо и посмотрела на него в последний раз. На внутренней стороне Эд приказал выгравировать «Навеки». Это вызвало у меня безжизненную усмешку. Потом, осторожно взяв кольцо большим и указательным пальцами, словно кусочек деликатеса, я уронила его в унитаз. Оно лежало там, тускло поблескивая в безжалостном свете потолочного светильника. Я взяла нашу свадебную фотографию, разорвала ее на шесть частей, бросила в унитаз и нажала на спуск. Водоворот закружился и закипел, потом унитаз с рокотом прочистился и потекла вода. Кольцо и фотография утонули, но остался один кусочек. К моему раздражению, это был кусок с лицом Эда, и он упрямо отказывался сливаться. Меня страшно выводило из себя, что он вот так болтается в моем унитазе и весело улыбается, будто ничего не случилось. Так что я опять нажала на спуск, и обрывок фотографии бешено завертелся, но, к моему усилившемуся раздражению, упорно всплывал наверх. После десятой попытки я признала поражение, выудила все еще улыбающегося Эда щеткой для унитаза и запихнула в мусорное ведро.

— Теперь Вымой Руки, — устало проговорила я и спустилась вниз.

Мои сливные эксперименты меня слегка утомили, и я решила выпить чаю. Только чайник закипел, как до меня донесся громкий слук: принесли почту. На коврике у двери лежал конверт кремового цвета с пометкой «Нашим новым соседям», сделанной большими круглыми буквами. В конверте оказалась открытка с цветочками и надписью: Добро пожаловать на Хоуп-стрит… Э-ге-гей! Никак у меня знаменитые соседи!.. Беверли и Тревор Макдональд.