Разлуки и радости Роуз

Глава 22

Я села в машину и помчалась домой. Гнала на полной скорости и на ходу набирала номер Беверли: попросить, чтобы она меня прикрыла.

— Хорошо, но только не задерживайся. Что мне ответить, если кто-нибудь спросит, почему тебя нет?

— Скажи, что я на конференции.

— На какой конференции?

— Дай подумать… так… по позитивному подходу к воспитанию детей.

— А где ты на самом деле?

— В Сити, только что виделась с Эдом. Но произошло кое-что важное, и мне срочно надо домой.

Тео сказал, что не вскрывал конверт. Я размышляла, что может оказаться внутри.

Дорогой абонент 2152, я прочитала объявление в «Чэтхем ньюс» и хочу признаться, что это я оставила вас на автомобильной стоянке супермаркета сорок лет назад. Мне ужасно жаль, и я знаю, что вы, наверное, плохо обо мне думаете, но… — Но что? Какое у нее оправдание? — Но мне было 13 лет, и я не знала, что беременна/я была замужем, и у меня был роман/мне было 40, и у меня уже было шестеро детей, поэтому еще одного было не прокормить.

Я столько раз представляла себе, какая она, моя мать, и вот сейчас я узнаю. Все тело горело как в лихорадке: кружилась голова, перехватывало дыхание, в горле стояла тошнота. Каждый раз, останавливаясь на светофоре, я ударяла о руль ладонью. Если впереди идущая машина задерживалась хотя бы на долю секунды, я орала. Я билась в агонии предвкушения — и сильного, глубокого страха. Ведь всю свою взрослую жизнь я пряталась от прошлого, и вот теперь мое прошлое позвало меня.

Я часто воображала себе параллельную жизнь — ту, которую я бы вела с моей мамой, если бы она меня не бросила. Я представляла, как бы я жила тогда. Возможностей было бесконечное количество, и моя мать могла бы быть кем угодно. Она могла бы оказаться бедной или богатой, англичанкой или иностранкой, толстой или худенькой, умной или глупой. И вот на смену многолетним фантазиям приходит истина. Но возможно, истина окажется мне не по зубам. Более того, правда может быть жестокой. Что, если она была проституткой, например? А может, я родилась в результате изнасилования. Моя мать запросто могла оказаться алкоголичкой или наркоманкой. С другой стороны, возможно, она прелесть. А он? Мой отец? Мне предстоит узнать, кто он. Я представляла его привлекательным негодяем лет на десять ее старше, хотя, может, они были ровесники. Может, они влюбились еще подростками, как Ромео и Джульетта, а их родители враждовали. Его родители думали, что она недостаточно хороша для него — мерзавцы! — и вынудили его ее бросить. Поэтому она лишилась рассудка, и в один солнечный день она оставила меня в тележке из супермаркета.

Возможно, мне предстоит узнать настоящую дату своего рождения. Может, я родилась вовсе не первого июня, а восьмого или двенадцатого, а может, даже в мае. У меня не было истории, не было индивидуальности, кроме той, которую мне дали насильно, и вот теперь я наконец узнаю, кто я такая.

Вдруг окажется, что у меня есть брат или сестра? С одной стороны, я надеялась, что есть, но с другой — надеялась, что нет. Если я узнаю, что у нее были еще дети и их она оставила с собой, а меня бросила, это меня убьет. Где жила моя мать, после того как бросила меня, что она делала после этого? Может, она осталась жить в том же районе, и мы иногда даже проходили друг мимо друга на улице, а может, переехала в другой город. Возможно, движимая чувством вины, она стала трудоголиком и превратилась в успешную бизнес-леди, ученого или судью. Когда я свернула на Хоуп-стрит, в моей голове теснились голоса, высказывающие предположения одно противоречивее другого, они спорили и дрались между собой, пытаясь перекричать друг друга.

«Твоя мать поступила в художественную школу и стала художницей».

«Нет, она училась в Королевской академии драматического искусства и стала звездой».

«Нет, она стала учительницей начальной школы».

«Она была пианисткой!»

«Очнись, Роуз, твоя мать — шлюха и алкоголичка!»

«Нет, нет, нет, она стала акушером-гинекологом».

«Чушь собачья! Она работала на Би-би-си!»

Я припарковалась и вбежала в дом. В прихожей стояли коробки Тео, наглухо заклеенные липкой лентой, готовые к завтрашнему переезду. Мое сердце сжалось.

— Тео! — задыхаясь, крикнула я. Перешагнула через большой чемодан и побежала на кухню. Я взглянула на него — он улыбался.

— Привет, Роуз, — мягко произнес он. — Готова?

Я кивнула. Он протянул мне письмо. Задержав дыхание, будто я собиралась нырнуть в реку, я разорвала большой коричневый конверт со штампом «Конфиденциально» и вынула маленький конвертик кремового цвета. Номер абонентского ящика был выведен аккуратными буквами шариковой ручкой, но, взяв конверт в руки, я почувствовала, что сердце упало. Я думала, конверт будет толстым, ведь внутри, по моим предположениям, должны были быть целые страницы объяснений, извинений и подробное семейное древо. Но, к моему разочарованию, письмо было тоненьким. Как письмо, где вам сообщают, что вы не приняты на работу. Я вернула конверт Тео.

— Открой ты, — прошептала я.

— Нет, оно твое. Ты сама должна открыть.

— Я хочу, чтобы ты это сделал. Пожалуйста, Тео. В конце концов, ты заварил эту кашу.

Он поджал губы.

— Ну… хорошо.

Он поддел ярлычок пальцем и вынул одинокий листок белой пергаментной бумаги, исписанный лишь с одной стороны. Пробежал глазами, медленно кивнул, поднял бровь и протянул письмо мне. Я взглянула на обратный адрес: Кросс-стрит, 12, Чэтхем, Кент.

Письмо было подписано Марджори Уилсон (миссис). Телефона не было, только адрес.

— Думаешь, это моя мать? — спросила я Тео.

Он еще раз взглянул на письмо.

— Нет. Если бы это была она, ей ни к чему было бы спрашивать твое имя. Твоя мать знает, как тебя зовут, где она тебя оставила, в какой день, в каком году. Почерк неровный, думаю, это довольно пожилая женщина. Скорее всего, она просто знает твою мать или знала ее в прошлом. — Мое сердце подпрыгнуло, как во время прыжка на тарзанке. Она знала мою мать. Мне пришло письмо от женщины, которая знала мою мать! — Думаю, нужно ответить немедленно.

— Может, предложить встретиться?

— Еще рано. Просто напиши, что тебя зовут Роуз. Посмотрим, что еще она сможет сообщить.

Я кивнула и подошла к столу.

Я подписалась как «Роуз Райт», чтобы сохранить инкогнито: вдруг миссис Уилсон читает «Пост». К тому же я пока еще Роуз Райт, подумала я, наклеивая марку. Но, к счастью, ненадолго. Как мне только пришло в голову вернуться к Эду? Нас разделяли тысячи световых лет.

Я побежала к почтовому ящику на углу и опустила письмо, потом взглянула на часы. Половина третьего. Я знала, что нужно возвращаться на работу, но мне это было не по силам. Последние несколько часов меня совершенно вымотали.

— Ну и утро, — пробормотала я, толкнув дверь. И тут все стрессы сегодняшнего дня навалились на меня разом. Письмо Джона, мысль о том, что он лежит в больнице и умирает; воспоминание о ссоре и окончательном разрыве с Эдом; осознание того, что миссис Уилсон может привести меня к моей матери — моей матери, моей МАТЕРИ! — и переезд Тео. Волна эмоций нахлынула как цунами. Я упала на кухонный стул.

— Роуз! — воскликнул Тео. Он доставал с полки кулинарные книги. — Роуз, что стряслось?

— Все, — ответила я. При взгляде на полупустую полку из глаз брызнули слезы. — Слишком много… потрясений за один день. — В горле набух комок, слова давались мне с трудом.

— Ты слишком переволновалась, — нежно произнес Тео. Он подошел, сел рядом со мной и накрыл мою левую руку своей ладонью. — Ты понимаешь, что твоя мать уже близко, — пробормотал он. Я кивнула. — И, думаю, тебя это путает. — Я опять кивнула. Он был прав. Ведь долгие годы мысль о моей матери оставалась всего лишь предположением, а теперь она вот-вот станет реальностью. — Ты правильно делаешь, что ищешь ее, — ласково произнес Тео. — Ты правильно делаешь, Роуз, — не плачь.

— Я плачу не из-за нее, — сорвалась я. — А из-за всего остального.

— Из-за чего?

Я покачала головой.

— Ух, ух, ух — не могу сказать. Сегодня у меня был самый… — я подняла глаза к потолку, — … самый невероятный день. — Мне было слишком стыдно за Эда, и я не могла рассказать Тео о письме Джона. — Плюс ко всему ты уезжаешь, — прорыдала я. Посмотрела на коробки, скопившиеся в коридоре, и рот передернуло от горя. — Ты бросаешь меня, Тео. Меня все бросают. Прощай, любовь моя, — и она тоже так поступила. — Он обнял меня за плечи, а по правой щеке у меня бежала слеза. — О боже, ну и утро выдалось, — простонала я. Я так рыдала, что чувствовала, как в ямке внизу горла скапливаются слезы. — Извини, — промямлила я. Тео протянул мне рулон бумажных полотенец. — Ты, наверное, думаешь, что я истеричка.

— Нет.

Полотенце пропиталось смесью туши и слез.

— Я, наверное, на чучело похожа.

— Да. — Он протянул руку и вытер слезы у меня под правым глазом, потом под левым. — Но ты симпатичное чучело, Роуз.

Я попыталась улыбнуться. Я внимательно посмотрела на его лицо и поняла, как мне будет его не хватать. Заглянула в его голубые глаза, скрытые за очками в стальной оправе. Лоб перерезала едва заметная морщинка. У него была резко очерченная линия скул, подбородок покрыт легкой щетиной, красивый изгиб рта. У Эда были тонкие губы, а у Тео полные и чувственные. Инстинктивно я наклонилась чуть ближе, всего на миллиметр, и наши взгляды встретились. И тут я еще ближе придвинула голову. Это получилось само собой. Как будто меня тянуло к нему силой гравитации. Внезапно я ощутила на губах мягкое прикосновение его рта.

— Извини, — произнесла я, отстранившись. Я сама не верила тому, что натворила. — Я тебя поцеловала.

— Да, — ответил он. — Я тоже это заметил.

— Я сегодня не в себе, — промямлила я.

— Значит, ты вовсе не хотела меня поцеловать? — Я опять посмотрела ему в глаза и заметила в их голубизне зеленые искорки. — Не хотела? — тихо повторил он. — Не хотела, Роуз?

— Нет, — прошептала я. — Хотела.

— Значит, волноваться не о чем, — пробормотал он. — Потому что я тоже хочу тебя поцеловать.

Когда Тео взял мое лицо в ладони, меня пронзил электрический заряд. Он прижался к моим губам своими, легкая щетина слегка царапала кожу. Он снова поцеловал меня, сначала нежно, потом сильнее, раздвигая губы языком. Мы сидели так несколько минут и просто целовались.

— О Роуз, — пробормотал он. Заставил меня подняться на ноги, и мы опять начали целоваться. — О Роуз.

Его руки скользнули мне под рубашку, он опустил бретельки лифчика. Я опустила ладони на ремень его брюк и принялась расстегивать джинсы. Он снял с меня рубашку, не прекращая целовать меня, и мы поднялись наверх. Мы вместе поднимались по лестнице, и я слышала, как скрипят ступеньки под нашими ногами. Распахнув дверь, я втолкнула его в спальню, мы упали на кровать, и наши ноги и руки переплелись. Он стянул мою юбку и стащил джинсы, потом быстро снял рубашку. Я увидела его широкие плечи, грудь, плоский, мускулистый живот.

— О Роуз, — вздохнул он, целуя мою грудь, сначала одну, потом другую. Потом он приподнялся. И когда наконец он вошел в меня, обуреваемый желанием, меня вдруг осенило. Я поняла. Наконец-то. До меня наконец дошло, что означает анаграмма его имени.

Тео Шин — моя судьба[59].

— Ты моя судьба, — прошептала я, двигаясь в такт его телу. — Ты моя судьба, — повторила я, когда он вздрогнул в конце от наслаждения. — Тео Шин — ты моя судьба. — Он упал на подушку, крепко прижавшись щекой к моей щеке; его спина взмокла от пота. Так мы лежали несколько минут. Потом он отвернулся, и я обвила его грудь руками, сцепив их замком. Наши колени согнулись, тела плотно соприкасались, как ложка к ложке. Его спину покрывала россыпь веснушек, словно скопления звезд. Я провела по ним кончиком пальца и представила созвездия, на которые они похожи. Веснушки на правом плече напоминали созвездие Ориона, а бледная россыпь на левом плече — Большую Медведицу. Пятнышки на шее в форме буквы W походили на Кассиопею, а четыре веснушки чуть ниже — на Южный Крест.

— Я так давно об этом мечтал, — тихо проговорил он.

— Ты серьезно?

— Да. Но ты не замечала, правда?

— Нет. Я думала, ты просто… добр ко мне, — пробормотала я. — Что ты мне сочувствуешь.

— Но ты не смогла прочитать между строк.

— Ты прав, — ответила я. — Не смогла. И когда ты… в первый раз?.. — отважилась спросить я.

— О, не знаю, несколько месяцев назад.

— Серьезно?

— Угу. — Я была поражена. — Когда я в первый раз пришел посмотреть дом, я смутно почувствовал, что меня влечет к тебе, — признался он. — Ты казалась немного взбалмошной, но меня это не остановило. — Он повернулся и пристально посмотрел на меня. — Но все решилось в новогодний вечер, когда мы пошли смотреть на звезды. Тогда меня словно ударило. Твоя реакция была такой страстной. Я почувствовал, что твоя душа прекрасна…

— Спасибо.

— … и что мне удалось тронуть тебя.

— Это правда.

— Но ты казалась мне немного сумасшедшей. — Я засмеялась. — Ты была такой колючей, Роуз.

— Роза с шипами.

— Угу.

— Все так говорят.

— Ты была как комок нервов.

— Наверное.

— Было видно, что ты очень переживаешь из-за своей матери и из-за неудачного брака, поэтому, естественно, я тебя остерегался. В то время мне хватало своих переживаний из-за Фионы, и я не хотел рисковать. К тому же я снимал у тебя комнату: ситуация была неловкая. Потом на горизонте опять появился Эд, и я не знал, что ты к нему испытываешь и что собираешься делать. Мне нужен был знак, что я нравлюсь тебе, Роуз. Какой-нибудь сигнал. Но ты не подавала сигналов. До сегодняшнего дня. — Минуту или две мы просто смотрели друг другу в глаза. — Ты для меня загадка, Роуз, — тихо добавил он. — Ты как… головоломка.

— Я всю жизнь головоломки разгадываю.

— Я знаю. Поэтому ты и любишь составлять анаграммы. Ты сама как анаграмма.

И я поняла, что он прав. Я сама для себя головоломка, у меня в голове путаница, я запуталась, заблудилась, потерялась, и все в моей жизни перевернулось вверх дном. Буквы моей судьбы перепутались, но Тео помог мне поставить их в нужном порядке.

— Эрос, — нежно произнес Тео. — Вот твоя настоящая анаграмма. И ты на самом деле похожа на Венеру Боттичелли. — Он провел пальцами по моим выступающим ключицам. — У тебя прекрасная шея.

— Ты мне льстишь.

— И великолепные ноги.

— Правда?

— О да.

— И не забудь про волосы «мелким бесом».

— Да, волосы у тебя совершенно обезумевшие, — произнес он, накручивая прядь на палец. Ты прелесть, Роуз. Я всегда так думал. Ты немного ненормальная, но ты прелесть.

Я посмотрела на него. Ну и денек.

— Ну и денек, — выдохнула я. — Никогда, никогда в жизни этот день не забуду. Сегодня со мной приключились четыре важных и совершенно неожиданных события, а ведь еще даже не стемнело! — Я покачала головой.

— Какие же важные события?

— Например… вот это, — нежно ответила я. — И пришел ответ на объявление. — Мое сердце перевернулось, и воображаемые очертания лица моей матери встали у меня перед глазами.

— Что еще произошло сегодня?

Я вздохнула и рассказала ему о письме Джона. Тео был потрясен и поверить не мог.

— Господи, какой кошмар. И что ты сделала?

— Поехала к Эду в офис и сказала, что он должен помочь брату. А потом ушла от него. Навсегда. И это еще одно важное событие, которое произошло сегодня. С Эдом покончено.

— Ты порвала с ним?

— Да.

Он притянул меня к себе еще ближе.

— Хорошо. И не вернешься?

— Нет, — горячо ответила я. — Не вернусь. Все кончено.

— Из-за того, что ты узнала о его брате?

Я кивнула:

— Меня чуть не вырвало. Как я могу остаться с ним, Тео, зная об этом? К тому же он повел себя со мной как ублюдок.

— Что он сделал?

— Оскорбил меня. Он сделал это лишь потому, что я загнала его в угол, но это было низко.

— Что он сказал?

Я поежилась при одной мысли о его словах.

— Кое-что ужасное.

— Что?

— Он обвинил меня в том, что я занимаюсь своей работой по эгоистическим причинам. Потому что это нужно лично мне. Чтобы саму себя утешить.

— Он так и сказал?

— Да, — взбешенно ответила я. — Так и сказал. Возмутительно. — Я опять завелась.

— А разве это не так? — тихо спросил Тео.

Я уставилась в потолок.

— Нет, — твердо отрезала я. — Совсем не так.

— А почему же ты это делаешь?

— Потому что у меня хорошо получается.

— Понятно.

— Но это не единственная причина, Тео.

— Тебе, должно быть, нравится твоя работа.

— Безусловно. Я этого и не отрицаю — ведь отвечая читателям, я будто разжигаю костер для замерзающего, и немного тепла перепадает и мне. Это очень приятное чувство. Но Эд сказал, что я делаю это, чтобы люди чувствовали себя благодарными и нуждались во мне, любили и восхищались мной, потому что у меня… комплекс неполноценности.

— Что, прямо так и сказал?

Я выпятила губы.

— Да.

— Ну, это было не очень красиво с его стороны.

— Да уж.

— Но, возможно, в его словах есть доля правды.

— Что?

— Может, в его словах есть доля правды, — повторил Тео.

— О. Ну, спасибо большое. Как обычно, ты проявил истинную тактичность, Тео. Значит, ты считаешь, что моя карьера — всего лишь способ потешить мой эгоизм?

— Нет. Не совсем, — ответил он. — Но дело в том, что ты двадцать лет тащила на себе огромную психологическую ношу, которая полегчала лишь недавно…

— Ты прав. У меня была… проблема, — смирилась я и представила себя одним из тех муравьев, которые тащат груз в четыре раза больше собственного веса.

— Интересно, захотела бы ты помогать другим людям, если бы твоя жизнь была абсолютно безмятежной?

Я уставилась на него. Захотела бы я?

— Да. Да, конечно.

— Ты уверена, Роуз? — тихо спросил он. Хитрец!

— Послушай, надеюсь, ты не на стороне Эда, — возмущенно воскликнула я и села на кровати. — Потому что то, что он сказал, было злобно и подло.

— Не говори ерунду, Роуз. Дело не в этом. Я только говорю, что, насколько я тебя знаю — а я считаю тебя замечательным человеком, — мне кажется, ты делаешь это как из эгоистических, так и из альтруистических побуждений. Так что не исключено, что в словах Эда есть доля здравого смысла.

— Ну спасибо! — воскликнула я, потянувшись за рубашкой. — Очень рада, что ты разделяешь его мнение обо мне.

— Я о тебе высокого мнения.

— Да что ты говоришь!

— Да. Но, Роуз, почему ты не хочешь быть честной с самой собой и признать, что твои мотивы, как бы это лучше сказать, двойственные?

— Потому что я не собираюсь признавать себя каким-то эмоциональным уродом, которому для радости жизни нужно поглумиться над проблемами чужих людей. — Как я могу с этим согласиться? Ведь тогда — боже мой! — ведь тогда получится, что я не лучше Ситронеллы Прэтт! — Я выбрала эту профессию, — сказала я, поднимаясь с кровати, — потому что хочу помогать людям, и это единственная причина.

— Роуз, я в этом не сомневаюсь, но остается вопрос: почему?

— Почему? — Я вытаращилась на него.

— Да. Почему ты хочешь помогать людям?

— Потому что… у меня это хорошо получается. И потому что я знаю, что реально могу изменить их жизни. Я спасла сотни браков, — произнесла я. Мне вспомнился случай с поджигательницей. — И возможно, жизней. Я сумела спасти моих читателей от неприятностей. Они зависят от меня.

— Извини, Роуз, но я думаю, это неправда. Мне кажется, это ты зависишь от них — причем не на шутку.

— Ну спасибо, Тео, — как мило с твоей стороны!

— Послушай, в этом нет ничего плохого. У всех у нас есть скрытые, глубинные мотивы, побуждающие к действиям. Я только говорю, что не надо стыдиться. Признай это.

— Понятно. Значит, ты предлагаешь рассказать всему свету о том, что истинная причина, по которой я веду колонку скорой помощи, в том, что я жалкий урод с комплексом неполноценности?

— Нет, я этого не говорил.

— Я делаю это из альтруизма.

— Неужели?

— Естественно! Да какому идиоту придет в голову целый день разгребать отвратительные, занудные, постыдные и жалкие проблемы других людей по своей собственной воле?

— Именно об этом я и говорю. Какой идиот согласится на это? Разве только этот человек не получает удовольствия от сознания собственной нужности. И я думаю, у тебя как раз такой случай.

— Ничего подобного!

— Да, Роуз. Приятно чувствовать, что в тебе нуждаются. В этом нет ничего плохого. В конце концов, ты страдала оттого, что не нужна своей матери…

— Ты прав, — с горечью произнесла я. — Я была ейне нужна. Совсем не нужна. Я была ей не нужна, и она меня выбросила!

— Так, может, при мысли о том, что ты нужна своим читателям, тебе становится легче? Это же естественно.

— Ну, спасибо большое. Слушай, прекрати меня изводить! — огрызнулась я, рванув молнию на юбке. — Мне и так сегодня хватило.

— Я тебя не извожу, Роуз, — произнес он и поднялся на ноги. — Я думаю, что ты — потрясающая женщина. Я просто хочу сказать, что ты должна разобраться в себе. Сама посуди, тебе почти сорок. А ты до сих пор ничего о себе не знаешь.

— Я очень хорошо себя знаю! Я всегда анализирую свои поступки.

— Я в этом не уверен. Ты многое упускаешь из виду. Роуз. Ты не замечаешь очевидных вещей. Очень важных вещей.

— Так-так, — сказала я. Пульс бешено колотился. — Значит, я не только решаю чужие проблемы из эгоистических соображений, а еще и делаю это из рук вон плохо? Судя по твоим словам, я не умею анализировать поступки!

— Почему же. Я этого не говорил. Но ты не прирожденный психолог, как Бев, например.

— Бев? — Мне будто врезали пощечину.

— Да. Она очень проницательна. Видит людей насквозь. Может, ее недуг сделал ее таким внимательным наблюдателем. Она — психолог от Бога.

— Ну спасибо, — фыркнула я, надевая рубашку. — Мне очень приятно. Значит, я не просто дерьмовый психолог, который занимается своей работой из самодовольства и наживается на чужих проблемах, чтобы не чувствовать себя такой ущербной из-за того, что моя мать бросила меня сорок лет назад, так я еще и не иду ни в какое сравнение с Бев, не так ли?

— Я не это имел в виду.

— Раз Бев такая замечательная, почему бы тебе не переспать с ней? — процедила я сквозь зубы, застегивая рубашку. — Мне всегда казалось, что ты к ней неравнодушен. Я многие месяцы была убеждена, что она тебе нравится. Ты называл ее «дружочек»! — выпалила я.

— Да, мне нравилась Беверли. И до сих пор нравится. Но не в том смысле.

— И ты ей явно нравишься — раз она зовет тебя «мой сладкий»! Знаешь что — после того, что ты мне сегодня наговорил, флаг ей в руки!

— Роуз, уверяю тебя, у Беверли нет ко мне никакого романтического интереса, и никогда не было.

— Послушай, — сказала я, надевая туфли. — Давай забудем об этом. Ты занимаешься со мной любовью, а потом набрасываешься на меня, поливаешь меня грязью и лезешь из кожи вон, чтобы мне стало совсем хреново. Я знаю, что йоркширцы любят резать правду в глаза, но всему же есть предел.

— Я не поливал тебя грязью, Роуз. Я думаю, что ты чудесный человек.

— Тогда почему ты так отвратительно себя ведешь?

— Вовсе не отвратительно.

— Нет, отвратительно! Ты грубиян и подлец, ты обидел меня, и я не собираюсь больше терпеть! С меня хватит за один день! Мало того, что Эд обошелся со мной как ублюдок, я еще должна выслушивать оскорбления от тебя! Пошел ты… В ЗАДНИЦУ! — Он вздрогнул. Похоже, я его шокировала. — Пошел в задницу! — еще раз выкрикнула я.

— Не нервничай, — ледяным тоном произнес он. — Так я и сделаю. Ты права, Роуз. Это была ошибка.

Мы сверлили друг друга глазами, и сердце мое билось так громко, что я боялась, что он услышит. В напряженной тишине заиграла тихая мелодия: «Хочешь покачаться на звезде, принести лунный лучик домой в рукаве?» Тео нащупал мобильник в кармане рубашки.

— Алло? Да, это я. О, привет. Серьезно? О. Замечательно. Я думал, завтра. Отлично, меня это устраивает как нельзя лучше. Да, я уже в пути.

— Куда ты идешь? — требовательно спросила я.

— В агентство недвижимости. Звонил мой адвокат, только что решились все вопросы с квартирой — на день раньше, чем я ожидал. Я еду забрать ключи.

— Ты потом вернешься?

Он надел джинсы и натянул рубашку.

— Нет. Сразу поеду в квартиру. Я собирался уехать завтра, но все мои вещи упакованы, так что можно покончить с этим сегодня. Тем более что теперь я понял, что ты невыносима. Давай забудем, что случилось, Роуз, — сказал он, положив телефон в карман. — Надо держаться от тебя подальше. Ты чудовище.

— Да! — закричала я, когда он вышел из комнаты. — Давай! Давай сделаем вид, будто ничего не было, а ты можешь… проваливать! Притворяешься, будто я тебе небезразлична, — добавила я, а он открыл дверь в свою комнату, — но делаешь все, чтобы меня обидеть.

— Я тебя не обижал, — сказал он, появившись на пороге с одеялом в руках. — Я просто хотел заставить тебя быть честной с самой себой.

— Но это тебя не касается!

— Нет, — согласился он. — Не касается. Ты права, Роуз. Это не мое дело. Ладно, мне пора. У меня еще куча дел.

— Да уж, лучше иди! — заорала я, когда он спустился вниз. — И не забудь сказать: «Прощай, любовь моя!» Ты любил меня и бросил!

— До свидания, Роуз.

— До свидания? Выматывайся, грязный ублюдок! Проваливай отсюда! Выметайся вон и НИКОГДА не возвращайся!

Я слышала, как он выносит коробки и складывает их на заднее сиденье машины. Потом он с треском захлопнул дверь, послышался скрип калитки, и я подумала, не побежать ли за ним вслед, но тут зазвонил мой мобильник. Это была Бев.

— Роуз, ты не придешь? — беспокойно спросила она. О, черт. Я посмотрела на часы: уже четыре.

— Боже… думаю, уже нет, я чувствую себя ужасно.

— Но у меня тут полный завал. Мне без тебя не обойтись, — сказала она.

— Прости, Бев, но у меня был адский день, и чем дальше, тем хуже.

— Послушай, Роуз, — сказала она. — Не знаю, что там у тебя стряслось, но, я так понимаю, тебе сейчас не до работы?

— Это точно, — согласилась я. — В моей жизни нынче происходит слишком много всего, чтобы еще думать о чужих проблемах.

— Не хочешь об этом поговорить? Может, я смогу помочь.

— Нет, спасибо, Бев, я не хочу разговаривать. Хочу забраться под одеяло, уснуть и больше никогда не просыпаться. Тео только что уехал, мы поругались, но дело в том, что он моя судьба.

— Кто-кто?

— Он моя судьба. Тео Шин. Моя судьба. — В дверь позвонили. — Извини, мне нужно идти. — Я бросилась к двери и распахнула ее, надеясь увидеть Тео с распростертыми объятиями и раскаянием на лице, но это был вовсе не Тео.

— Добрый день, мадам. — Это были они. Они опять взялись за свое.

— Вы слышали Добрую Весть? — Я уставилась на них. — Вы слышали Добрую Весть? — вежливо повторили они, протягивая мне брошюрку соответствующего содержания.

— Нет, — резко ответила я. — Не слышала. Я не слышала добрую весть. У меня сегодня только плохие вести. Мне так плохо — может, зайдете в дом? — Они шагнули через порог и последовали за мной в кухню. — Хотите чаю? — спросила я. Поставила чайник, и взгляд упал на полупустую полку. В груди резко закололо, как будто кто-то пилил грудину бензопилой. — Понимаете, он — моя судьба. Раньше я этого не понимала. Но теперь я знаю.

— Да, мадам. Он — ваша судьба. Он единственный.

— Я знаю. И все это время я была слепа.

— Не волнуйтесь, ибо Он простит вас.

Я мрачно усмехнулась.

— Не думаю, ведь он был очень зол. Понимаете, я его очень обидела, но я так его люблю, я так хочу, чтобы он вернулся в мою жизнь.

— Тогда молитесь, мадам. Это все, что вам нужно сделать. Молитесь, и Он придет в вашу жизнь.

— Мне действительно хочется молиться, — сказала я. Глаза у меня опять были на мокром месте. — Я вообще-то никогда не была религиозна, но, когда я в отчаянии, я молюсь. — Оторвав кусочек бумажного полотенца, я промокнула глаза.

— Не переживайте, — утешала меня женщина. — Он всех любит.

— Да, — сказала я, доставая заварочный чайник, — это правда. Он очень добрый и справедливый, и дело в том, что он — моя судьба. Понимаете, он моя судьба, потому что я ему призналась.

— Признались, что Он — единственный?

— Нет, я призналась не в этом. Я рассказала ему о своей матери, и поэтому он — мой избранник, потому что я рассказала именно ему, и никому другому. Понимаете, я открыла ему кое-что невероятно важное о своем прошлом.

— Вы можете рассказать Ему все, что угодно. Он вас услышит.

— Вы правы, — сказала я, расставляя чашки. — Он все слышит, точнее, слышал. Если бы я раньше все поняла.

— Иногда людям нужно много времени, чтобы прийти к Господу, — мягко проговорил мужчина.

— Нет, не к Господу. К Тео.

— Да, к Тео. Тео и значит Бог. Можете называть его Тео, Бог, Иегова — как пожелаете. Мы знаем, о ком вы говорите, — и Он тоже знает.

— Нет, Тео — мой сосед по дому, это он — моя судьба. — Они неловко поежились на стульях. — И я его обидела.

— Но Он простит вас.

— Вы действительно так считаете?

— Да. Он простит вас, — утешил меня мужчина. — Потому что Он — ваш друг.

— Да, вы правы. Он мой друг, — сказала я. — Он был моим другом все это время. Сахарозаменитель сойдет? — спросила я.

— Просто поверьте в Него, — сказали они.

— Я верю, — ответила я, открывая молоко. — Я знаю, что могу ему доверять. Но понимаете, сегодня мы впервые были близки, а я только что порвала с мужем, с которым мы до этого помирились, но теперь уж точно расстались, потому что я обнаружила, что он отказался помочь своему брату, который умирает от лейкемии, — понимаю, это ужасно, я сама была в шоке. Потом я поехала домой, потому что Тео получил важное письмо — о моей матери, которую я никогда не видела. И вот я была сама не своя из-за всего этого, Тео обнял меня, потом я его поцеловала — и не успела опомниться, как мы уже занимались любовью! Но тут все пошло не так, потому что он обвинил меня в том, что я помогаю людям из эгоизма, чтобы не чувствовать себя ущербной из-за того, что я не нужна моей матери, — а это так, иначе она бы не бросила меня, когда я была младенцем, — и понимаете, я только что порвала с Эдом — это мой бывший муж, — наконец-то оставила его после того, как мы почти помирились, и я сказала: нет, Тео, это неправда. Я помогаю людям от души, потому что мне это нравится, но он сказал, что я сама себя обманываю. Поэтому я накричала на него, и он ушел в агентство недвижимости забрать ключи от новой квартиры — он сегодня переезжает. Понимаете, самоеужасное — то, что я понятия не имела, что у него ко мне есть чувства. Точнее, я не видела, не смогла прочитать между строк, ведь сегодня он признался, что любит меня уже давно, а я не понимала этого, потому что была слепа; а когда мы так сильно поссорились, я послала его в задницу, и теперь у меня в голове полная путаница. Теперь он ушел, и я здесь совсем одна; мне придется жить одной, без него, я этого не вынесу, и я не знаю, что делать! — Свидетели Иеговы встали. — О боже, у меня столько проблем, — проревела я.

— Проблемы! Проблемы! — прокричал Руди.

— У меня совершенно безумный день. Мне необходимо было хоть с кем-то поговорить. Хотите печенье?

— Нет, спасибо, мадам. Нам пора.

— Но вы же только пришли.

— Ну, — свидетели Иеговы переминались с ноги на ногу, — нам нужно обойти другие дома.

— Вы даже чаю не выпили.

— Нет, спасибо.

— Может, кусочек пирога? Кажется, у меня где-то был отличный баттенбургский пирог.

— Спасибо, нет. Благослови вас Бог, мадам, и не волнуйтесь. Иегова вас любит. До свидания.

— Заходите еще, — сказала я, когда они открыли входную дверь. — Пожалуйста. В любое время. Заходите непременно! — крикнула я им вслед, когда они спустились по дорожке. Они открыли калитку и ушли.

Часы показывали половину шестого. Теперь уже нет смысла возвращаться на работу. Я поднялась в комнату Тео и с гулко бьющимся сердцем распахнула дверь. Дверца шкафа была приоткрыта, вешалки тихо позвякивали, цепляясь друг за друга на легком сквозняке. Каминная доска опустела, поверх слоя пыли остался отпечаток фотографии его матери. Телескоп исчез, кипа бумаг больше не валялась на столе. Я вспомнила тот день, когда была гроза, я вошла в его комнату запереть окно и увидела дневник. У него был неразборчивый почерк, но я кое-что вспомнила. «Роуз… очень… о… нж… на». Он имел в виду «обижена», а не «подвижна», как я тогда подумала. Теперь я поняла, что он видел меня насквозь. Еще там было «но… з… ор… ая». Вздорная. Именно это он мне только что и заявил. Я взглянула на его кровать. На ней остался один голый матрас. Я легла на него, опустила голову на жесткую подушку и закрыла глаза. Я представила, как он лежал на этой кровати каждую ночь, зная, что я сплю в комнате рядом. Просунув руку под подушку, я что-то нащупала — это была его старая футболка. Я приложила ее к лицу.

— Ох, Роуз, — пробормотала я. — Ну и дел ты наделала.

Я чувствовала себя старой развалиной, как здание, приготовленное под снос и ждущее удара свинцового шара. А ведь сегодня мне вести эфир. Мне было так плохо, я не могла оставаться в одиночестве. Мне необходимо было с кем-то поговорить. Просто необходимо. Я взглянула на часы. Без двадцати семь. Бев наверняка уже дома, и она не будет против. Я поговорю с ней, потом поеду на радио: да, так я и сделаю. Я встала, пошла в ванную, умылась. В раковине лежал волос Тео. Заглянув в зеркальный шкафчик, я увидела, что его полочка опустела. Моя зубная щетка стояла в стаканчике, печальная и покинутая; на сушилке висело одинокое полотенце. Я спустилась, взяла ключи и пошла к Бев. Позвонила в дверь, и мне открыл Тревор. Он махал хвостом.

— Привет, Трев, — поздоровалась я, и он впустил меня в дом. Я пошла за ним в прихожую: его когти щелкали по новому паркету. — Бев! — позвала я. — Это Роуз. Зашла поболтать и извиниться, что не пришла сегодня на работу. Понимаешь… — Я замерла как вкопанная. — Ой! — еле слышно ахнула я. — Привет, — произнесла я в полном недоумении. И покраснела.

— Привет, Роуз, — ответил Генри.