Разрушение в школе Прескотт

Глава 10

— Как все прошло? — спросил Вик, стоя перед входной дверью дома Аарона, его руки были скрещены на широкой груди. Его темные глаза следили за каждым моим движением, принимая и поглощая меня. Мы лишь смотрели друг на друга, и стало очевидным, что с этим влечением между нами не получится бороться. Я не могу просто стоять здесь и притворяться, что не хочу простить его за содеянное.

— Почему ты отправил нас вместе? — спросила я его, когда Оскар остановился позади меня. Он пах корицей, чего я никогда от него не ожидала. Такой теплый, домашний запах, а Оскар Монток был чем-угодно, но не теплым и домашним. — Ты знаешь наше отношение друг к другу.

Виктор лишь смотрел на меня сверху вниз, жуя жвачку и смотря на меня так, словно ему бы очень хотелось бросить меня к стене и разрушить. Я почти хотела, чтобы он так и сделал. Просто… прошла лишь неделя с вечеринки Хэллоуина. Одна неделя с момента, как увидела видео. С момента, как Вик сказал, что он был единственным, кто хотел, чтобы я была частью Хавок. Одна гребанная неделя с момента, как он рассказал ситуация с Кали была мне «выгодна» больше, чем ей.

— Мы семья, Бернадетт, — сказал Вик, глядя то вверх, то вдаль, и выглядя гораздо более царственно, чем имеет на то право. — Вам двоим в какое-то придется разобраться со своим дерьмом, не думаешь? — Он замолчал на момент, а потом посмотрел на меня.

Было невозможно пропустить двоякость его слов.

— Почему Аарон бросил меня? — спросила я его, наклоняя голову на бок. Может сегодня не лучший день, чтобы затронуть эту тему, особенно учитывая, что я уже вскрыла метафорический струп и обнаружила, что истекаю такой же ярко красной кровью, как цвет баллончика. — Я имею в виду, когда он присоединился к Хавок. Почему он бросил меня? Очевидно, что вы, ребята, не возражаете против того, что Хаэль встречается с Бриттани. Так что, черт возьми, происходит?

Вик выдохнул и прислонил голову к стене дома, когда Оскар тихо встал справа позади меня.

— Не во всем моя вина, ты же знаешь? — начал Виктор, закрывая глаза.

— Во всем, — резко возразила я, скрещивая руки под грудью и желая, чтобы Оскар не стоял так близко или слушал так внимательно. — Ты — главный, Вик. Все позитивное и негативное в этом касается тебя. Так что это твоя вина. Аарон присоединился к Хавок, я потеряла его, — мои ноздри раздувались, пока я смотрела на Вика, ожидая объяснения, которое, я знала, сделает мой дерьмовый день скорее хуже, чем лучше. — Почему? Почему ты не позволил ему просто иметь меня?

— Все имеет свою цену, даже присоединение к Хавок, — Вик повернулся ко мне и открыл глаза. — Ты это знаешь, Бернадетт.

— Получается, цена Аарона — бросить меня? — спросила я, мои руки сжимались в кулаки. Входная дверь открылась, и появился он, мужчина из моего вопроса, смотревший на меня золотисто-зелеными глазами.

— Берн, — начал он, кладя руку на дверной косяк. — Давай прогуляемся, ладно?

— Викто не отвертится от этого! — прокричала я, на мгновение потеряв контроль. За последние несколько месяцев мне пришлось многое пережить. Внешне я вела себя, как стерва, но глубоко внутри сгорала, там была маленькая девочка, оплакивающая свое разбитое вдребезги сердце. Это не делает меня слабой. Нет, наоборот, это делает меня сильнее. Мне нужно помнить об этом. Если вы стальной насквозь, вы утонете. — За ним последнее слово по цене. Ты не хотел, что я была у Аарона, если не могла быть у тебя, так?

— Бернадетт, — повторил Аарон, потянувшись, чтобы взять мою руку. Его пальцы прожигали то место, где он коснулся меня, но я не отпрянула. Вместо этого, я посмотрела на него, задаваясь вопросом, как много еще секретов я смогу принять, прежде чем начну теряться. — Позволь мне обуться, и мы пройдемся и поговорим, ладно?

Я вырвала руку из его и повернулась к тихой улице, шагая по траве, чтобы увеличить дистанцию между мной и Виком.

— Если уж на то пошло, в этом инциденте виноват не только Виктор, — сказал Оскар, и я обернулась, чтобы увидеть, что Вик уже ушел. Оскар смотрел на меня сквозь линзы своих очков, непроницаемый, как всегда. — Некоторые парни просто не знают, как делиться своими игрушками, — пробормотал он, заходя в дом прежде, чем смогла ответить.

Что это, блять, должно значить?

Какое-то мгновение я смотрела, как он уходит, пока Аарон не вышел в коричневых ботинках для работы, без шнурков, его джинсы были низкой посадки. Он натягивал через голову чистую белую рубашку. Мои глаза наблюдали, как плотная ткань прижимается к твердым плоскостям его груди, его твердые соски было трудно не заметить. Он поправил футболку, заметив, что я смотрю, и слегка улыбнулся. Это была грустная улыбка. Это должно быть так, чтобы между мной и им не было никаких искренних чувств.

Мы через многое прошли, Аарон Фадлер и я.

— Я взял кошелек, — сказал он, когда встал рядом со мной, кладя коричный кожаный квадратик в задний карман, — Мы можем остановится и взять парочку молочных коктейлей или еще что.

Я фыркнула.

— Ты все еще слишком стараешься быть хорошим парнем, — сказала я ему, слегка покачав головой. — Мы больше не в средней школе. Мы не будем останавливаться и брать гребанный коктейль из аппарата постмикс.

— Почему бы и нет? — спросил Аарон, останавливаясь рядом со мной. — Что в этом такого?

— Просто это больше не мы, — сказала я, вспоминая время, когда мы оба были относительно…нормальными. Я отвернулась, ветер подхватывал пряди светлых волос с розовым оттенком и развевал их вокруг моего лица.

— Видишь ли, тут ты ошибаешься, Берни, — тихо сказал Аарон. Я повернулась и увидела, что он смотрит на меня с такой интенсивностью, на которую я не думала, что он способен. Внутри я все ждала, когда он постоит за меня перед Виком, поборется за нас. Внешне я не ничего ему не давала, несмотря на отчаянную мольбу в его взгляде. — Мы можем жить во тьме, но это не значит, что нам не разрешено наслаждаться лунным светом.

С очередным смешком я отвернулась и зашагала по тротуару. С его длинными ногами Аарону не понадобилось много времени, чтобы догнать меня.

— Этому меня научили девочки, — сказал он, засовывая татуированные пальцы в передние карманы джинсов. Он почти выглядел на семнадцать, когда делал так, слегка сгорбившись. В большинстве случаев я бы определила его как человека лет двадцати пяти. Полагаю, вот, что насилие и тяготы делают с человеком. Мы стареем быстрее других. — Ты должна искать счастье где и когда можешь, потому что никогда не знаешь, когда ты начнешь грести в шторме.

Я шла быстрее, делая вид, что раздражена им и его тупыми метафорами. Он не знает, что я люблю метафоры. Мир иногда слишком сложный. Он куда более приемлем, если разбивать его на милые слова и цветочные фразы.

— Бернадетт, — повторил Аарон, потянувшись, чтобы взять меня за руку. Я пыталась отстраниться от него, но он не позволил мне уйти, притягивая ближе, что наши груди соприкасались. Я взглянула его лицо и что-то темное застряло в моем горло. «Тебе не позволено смотреть на меня так», — подумала я, сердце бешено колотилось. Тебе нельзя смотреть на меня так, словно я что-то значу, не после того, что ты сделал. — Быть частью Хавок должно что-то значит, — он замолчал, но никогда не отрывал свои глаза от моих. — Должна быть какого-то рода жертва, иначе это просто бесполезная клятва.

— Да? — пошутила я, пытаясь проглотить темноту, забивающую рот. Она толстая и приторная и ощущается как пепел на языке. Может это то, что имел в виду Аарон, когда сказал это? Потому что ощущалось, словно мой рот забит углем. — Какова была тогда моя жертва?

Лицо Аарона смягчилось, и он поднял татуированную руку, чтобы прикоснуться к моей щеке.

— Ты всегда хотела нормальной жизни, теперь ее у тебя не будет, — тихо, почти обнадеживающе, сказал он, словно он ожидал, что это откровение пошатнет меня. — Это то, чего ты всегда хотела, Бернадетт, — я убрала его руку, но вместо этого Аарон лишь поместил ее на изгиб моей талии. — А все чего я когда-либо хотел была ты.

— Чья это была идея? — спросила я, вся дрожа. У меня снова появилось желание убежать. Если бы я не беспокоилась, что команда Картера может похитить меня по дороге, я бы так и сделала. — Чтобы ты бросил меня.

— Всех их, — сказал Аарон, вздыхая и наконец опуская свои руки с моих боков. Ненавижу признавать, как пусто и одиноко я себя чувствую без его прикосновений. — Ты видела, как это работает, когда дело доходит до цены.

— Ты мог бы сказать «нет», — огрызнулась я в ответ, вся старая боль и злость всплыли на поверхность. Не важно, сколько раз я пыталась притвориться, что это больше не влияет на меня, это ложь. Я не уверена, что действительно оправилась от той боли. — Ты бы мог уйти.

Аарон повернул свою голову и прислонил татуированную руку на свой рот, закрывая глаза.

Но также как я сказала ему, что я никогда не смогу вернуться в Нантукет, также он никогда не смог бы отказаться от защиты Хавок его сестры и кузины. Мы лишь повторяем мечты, которые имели друг для друга, мечты, которые слишком далеки от реальности, чтобы быть правдой.

— Они твои друзья, — выдавила я, снова находясь на грани слез. Я не плакала два года. Я скучала по Пен с каждым вдохом, при каждом шаге, с каждым биением сердца, но я не плакала. Теперь я не могу перестать это делать. Как я и сказала, это должно быть своего рода чистка, возможность для моего измученного духа изгнать всю эту тьму через рот. — Они могли помочь тебе, не принимая в банду.

— Мы не банда, Берни, мы — семья, — сказал Аарон, когда он поставил руку на бок. На его правом бицепсе была татуировка, которую я раньше не видела, но которую я отказывалась признавать. Это было мое имя, написанное поперек красного сердца, чтобы весь мир видел. Я не позволяла себе действительно смотреть на нее до нынешнего момента. Потому что это многое значит. Потому мое пребывание в Хавок означает, что Аарон и я…больше не должны быть порознь.

Хавок — семья.

Я — часть этой семьи.

Аарон — часть этой семьи.

«Есть вещи, которые подписаны и высечены на крови, их нельзя отменить», — это то, что сказал Оскар, не так ли? Аарон и я теперь тесно связаны. Всегда и навечно.

— Почему они не могли помочь тебе без нашего расставания? — спросила я, и в этот раз я признала тот факт, что снова плачу. «Скорее всего, у меня скоро начнутся месячные» — подумала я, но я знала, что это настолько тупая отговорка. — Они знали, как счастливы мы были вместе, они видели это. Вик ревновал, — последняя часть вышла резкой, как удар кнутом. Аарон снова посмотрел меня и кивнул.

— Он ревновал. Он всегда любил тебя, Бернадетт. Уверен, ты заметила? — я ничего не сказала, потому что это правда. Я заметила. Тому веское доказательство на той бумаге. Виктор Чаннинг ударил меня в лицо между первым и втором уроком за то, что назвал Бернадетт горячей. — Иногда я ненавижу его так сильно, что аж больно. Иногда я хочу убить его за то, что он заставил меня сделать, — Аарон облокотился спиной на ствол дерева, окаймляющего соседский двор. Мне было интересно, сколько времени им потребуется, чтобы выйти и накричать на нас? — Но потом я вспоминаю, что когда-то, он позволил нам быть вместе. Первый год старшей школы^[26] был наш. Я не знал, что отец умрет, а мать уйдет. Я думал у нас есть вечность, Берни, чтобы мы могли быть вместе в нормальном плане.

Аарон пожал своими большими плечами и снова вздохнул, поднимая ногу и упираясь подошвой в ствол дерева. Он не смотрел на меня пока продолжал.

— Если бы я был сильнее, то мы бы могли. Но я не был. И ты не была, — он повернулся ко мне, но я могла этого отрицать. Воспоминание о похоронах его отца вспыхнули в моей голове. Я могла слышать эхо собственных мыслей. Я не знаю, как помочь. Это иногда случается, когда один сломленный человек пытается положиться на другого. Мы слишком шаткие, чтобы удержать друг друга на ногах. — Поэтому я дал тебе уйти. Это убило часть меня, которую я не был уверен, что когда-либо смог бы вернуть, — Аарон прижал два татуированных пальца — довольно интересно, с буквами А и В на них — к татуировке «Бернадетт» на своей правой руке.

— Не был уверен, — сказала я, мое сердце билось, как живое существо в моей груди. Я почувствовала покачивание и головокружение, как будто мне нужно протянуть руку и ухватиться за что-то, чтобы остаться в вертикальном положении. К сожалению, единственное, за что можно быть ухватиться, был сам Аарон. Признаю, часть меня боялась прикоснуться к нему. Я не знаю, что произойдет между нами, если коснусь. — Прошедшее время. Но сейчас ты чувствуешь иначе?

Рот Аарон изогнулся в улыбке. Под это высокомерной ухмылкой скрывается достаточно хороший парень, что я чувствую немного ностальгии, но не настолько, чтобы не думать, что он мог бы растоптать кого-то ради меня.

Черт бы подери, если Аарон Фадлер не заставляет меня чувствовать себя в безопасности. Даже после всего. Даже со всем тем, что мы решаем сейчас.

— Ты не просто сказала это мне, — сказал Аарон, отталкиваясь от дерева и делая шаг вперед. Он не дотронулся до меня, но я бы хотела. Я стиснула зубы вопреки эмоциям и сжала руки в кулаки по бокам.

— Что сказала? — спросила я, но уже знала. «Ты прав. Я люблю его».

— Ты сказала Вику, что любишь меня, — улыбка Аарона стала немного шире, но я но я не знаю, на какой итог он рассчитывает. Мы не можем просто вернуться к тому, какими были…но потом, я не понимаю, почему мы не можем начать нечто новое? Меня накрывает его запах сандала и розы, и я закрываю глаза. — Я не думал, что ты когда-нибудь сможешь снова испытывать ко мне чувства. А затем сказать это Вику в лицо? — Аарон хихикнул и покачал головой, пробегаясь пальцами по своим каштановым волосам. — Этого я точно не ожидал, — он снова замолчал, его улыбка смягчилась во что-то глубокое, меланхоличное. — Ты также любишь Вика, не так ли?

Я не могу этого отрицать, это было бы ложью, но и не могут заставить свой рот произнести этим слова.

— Разве это имеет значение? — вместо этого спросила я, мой голос был куда мягче, чем мне бы хотелось. — Любовь нелогична, и у нее нет пределов, — я снова посмотрела на Аарона, который наблюдал за мной, слово я нечто драгоценное, словно пушинка одуванчика, которую может сдуть ветром, если он не так вздохнет. Видите, Аарон не знает новую Бернадетт так хорошо. Он может быть экспертом по старой версии меня, но ему многое предстоит узнать. — Что ты предлагаешь? — спросила я, и он пожал плечами.

— Что ж, для начала, я бы хотел пригласить тебя на молочные коктейли, — его улыбка становится немного наглее, переходя в ухмылку. — И может мы смогли поговорить о том, чтобы не ненавидеть друг друга.

— Я ненавидела тебя так, как никого раньше, — сказала я, слегка качая головой. — Я не могу это объяснить, думаю есть особый вид ненависти, появившейся из любви.

— Да, это называется «от любви до ненависти», и я слышал секс там на высшем уровне, — Аарон прикоснулся к стороне моего лица, проводя большим пальцем по краю губы. Когда он подвинулся ближе, я почувствовала бабочек. Гребанные бабочки. Словно мне снова пятнадцать. — Но мы можем не торопиться.

— Почему? — спросила я, наклоняя голову, чтобы посмотреть на него. Он действительно великолепен, всегда был, но сейчас еще больше, когда он весь в татуировках. — Секс — пустяк. Я борюсь именно с чувствами.

Я повернулась и пошла по дороге, прислушиваясь к его легким шагам, пока он колебался, а затем последовал за мной.

— Секс — это не просто, Бернадетт. Не начинай говорить себе это, — Аарон зашагал немного быстрее, обгоняя меня своими длинными шагами. Я догнала его на следующем пешеходе, но никто из нас ничего не говорил. Вместо этого он потянулся и взял мою руку в свою, сплетая своим пальцы с татуировкой ХАВОК вместе с моими.

Это попало прямо в сердце, стрела, которую я не могла достать, рискуя истечь кровью до смерти.

Мы вместе прошли так еще несколько кварталов, словно сказочная пара, которая живет в башне, надежно защищенной от злых сил мира. Я заметила, что пока мы шли глаза Аарона следили за аллеями по сторонам, густой листой, пустыми домами с вывеской «Продается» во дворе. Время от времени он кивал, и у меня по спине пробежали мурашки.

За нами наблюдали, команда Хавок.

— Сколько людей работают на вас? — спросила я, думая о Хэллоуине и десятке парней в масках скелетов — и довольно примечательно девушек — которые появились из толпы. Аарон слегка ухмыльнулся, глаза были сконцентрированы на старом аппарате постмикс в конце квартала. Он был построен в 1915 и был популярным местом тусовок у студентов школы Фуллер, пока Хавок не вышвырнули их задницы на другую сторону железных дорог. Там до сих пор подают солодовую, Shirley Temples^[27] и прочее старое доброе дерьмо.

— Даже я не знаю ответа на это, — Аарон толкнул дверь, колокольчики прозвенели вслед за нами, и, блять, клянусь, каждое лицо в этой комнате повернулось, чтобы посмотреть на нас настороженным взглядом. Куда идет Хавок — проблемы следуют за ними. — Только Вик и Оскар знают, — добавил он, когда мы направились к стойке, а несколько студентов покинули красные, кожаные стулья, чтобы дать нам пространство. — Я мог бы спросить, если бы хотел, но я не хочу.

Аарон заказал нам два шоколадных коктейля, а затем подложил руку под подбородок, упираясь локтем в старую потрескавшуюся столешницу.

— Не могу поверить, что они сегодня подожги и подорвали мой минвэн, — отстраненно сказал он, постукивает пальцами по лицу. Машина, кстати, разбита в хлам, это обгоревшая оболочка прежнего "я" и еще одно выжженное огнем воспоминание о его матери. Мы сказали копам, что это похоже на случайный акт насилия. Они ни черта нам не поверили. Я уверена, новости о сегодняшнем инциденте уже дошли до Тинга.

— Ты собираешься взять другую машину? — спросила я, думая о двух тысячах, которые я закопала на заднем дворе. Этого хватит на дерьмовую развалюху. Может мне стоит купить одну? У меня нет прав, но, честно говоря, мне нужно заняться этим дерьмом. Иметь машину и возможность водить ее, это приспособление, которое мне нужно в арсенале.

— Хавок возьмут мне другую машину, — мягко ответил Аарон, поднимаясь, когда наши молочные коктейли были поданы на столешнице. Он помешивает свой напиток металлической соломинкой, а я вопросительно поднимаю бровь.

— Аарон, ты — часть Хавок. Ты гребанная А в уравнении. Сколько денег у вас, ребята, припасено? — Мне трудно оценить, что у ребят происходит в финансовом плане. Они все еще живут в относительных помойках, у Оскара и Каллума нет средства передвижения, и все же Вик дал мне две тысячи долларов и сказал, что у меня есть двадцать тысяч на планирование нашей свадьбы.

Наша свадьба…

Черт.

Лишь от мысли об этом у меня появляются мурашки.

— Около пятидесяти тысяч, — сказал он, поднимая свои прекрасные глаза на меня. В них такая мозаика цветов, словно какой-то злой Бог спустился на Землю днем, чтобы поиграть с золотыми и зелеными плитками. В эти радужки было вложено много заботы. — У нас было бы больше, но Виктору нравится реинвестировать. Мы также платим всем нашим парням, — он пожал своими большими плечами и издал язвительный смешок. — Как только он вступит в наследство, все будет по-другому.

Я выдохнула и отпила от своего напитка, просто чтобы дать себе время.

— Ты хоть представляешь, о какой сумме идет речь? — спросила я, взглянув на кольцо на моем пальце. Все еще есть искушение бежать. Думаю, оно всегда будет, это сладкое далекое обещание жизни без забот, без кровопролития и боли. Но я обустроила здесь свою кровать и планирую спать на ней, даже если это вечный сон.

— Миллионы, — сказал Аарон, поднимая на меня взгляд. Он наклонился ближе, одна из его ног была между моими. Я тяжело сглотнула, но ничего не сказала, когда его колено прижималось к промежности моих брюк. — Так много денег, что мне сложно ненавидеть то, что ты выйдешь за Вика, — Аарон потянулся и провел своей теплой рукой по внешней стороне моей.

— Тебе тяжело это ненавидеть, но ты продолжаешь это делать? — спросила я, и он улыбнулся. В этот раз это была настоящая улыбка, та, что окрашена тенями и тьмой. Он не притворяется прежним Аароном, мягким, пушистым и солнечным. В этот раз он позволяет мне увидеть маленькую часть того, кем он стал за последние пару лет.

— Я так сильно это ненавижу, что просыпаюсь от этого по ночам, — сказал он мне, двигая своим коленом так, что оно терлось об меня мучительным образом. Между нами плотина, которая скоро рухнет. Как только это случится, я не смогу противостоять наводнению. Оно унесет меня и потопит. — Ты в качестве его жены, Берни? — сказал он с очередным низким смехом. Его глаза встретились с моими, и тут меня пронзает молния, словно пуля, которая проносится внутри моего тела, заставляя меня истекать кровью, вызывая внутренние повреждения. Может, это и хреново, что я сразу перехожу к этой аналогии, но ничего не могу с собой поделать. Аарон…иногда на него больно смореть, он — напоминание о том, что могло бы быть. — Ты должна была стать моей.

Я сглотнула ком в горле и вернулась к своей дрожи. «К черту тебя за то, что ты заставил меня снова почувствовать себя пятнадцатилетней» — подумала я, когда коснулась губами конца соломинки. По какой-то идиотской причине я посмотрела в его глаза, когда брала эту чертову вещь в свой рот.

— Если ты хотел, чтобы я была твоя, почему позволяешь Вику помыкать тобой. Заступись за меня, Аарон, — я пососала соломинку, и его глаза вспыхнули. Аарон протягивает руку, берет меня за локоть и стаскивает с табурета.

— Я позволил ему помыкать собой, потому что чувствовал, что не заслуживаю тебя, Берни. Один раз я позволил тебе уйти. Как я могу просить тебя вернуться? — ухмыльнулся он, притягивая меня к своей груди. Я не могла не заметить твердую выпуклость, прижимающуюся к моему животу. У Аарона огромный член, его не скроешь. — Но возможно ты права? Может я не так смотрю все это? Я больше не тот хороший парень и могу не стать тем человеком снова. Поэтому, возможно… — он наклонился и слезла шоколад с моей нижней губы. — Я просто возьму то, что хочу, независимо от того заслуживаю я это или нет?

— Я не уверена, что отвечу «нет» на это, — прошептала я, мой голос был хриплым и низким, словно я в спальне, мокрая и обнаженная, а не в шумном ресторане в окружении моих сверстников, большинство из которых я ненавижу со свей страстью.

— А что если я скажу тебе пойти в эту гребанную уборную? — спросил Аарон, и клянусь Богом, что-то внутри меня сломалось. Мое оцепенением, мои щиты…последний кусочек разбился вдребезги, и я чувствовала, что плыву по течению. Внезапно я уже больше не знала, кем была. Я чувствовала себя одновременно защищенной и уязвимой.

— Ощущение, будто ты все еще просишь, — смогла я выдавить из себя. Аарон обвил свою руку вокруг моей талии, а другую засовывает под мои колени, поднимая меня на руки, словно я ничего не вешу. Мое дыхание вырывается с шумом, когда я обвиваю руками его шею.

— Держитесь от уборной подальше некоторое время, — объявил он, достаточно громко, чтобы каждый в зале слышал его. — И если вы думаете, что сможете втихую буквально застать меня без штанов, то у в ботинке а 22^[28], — Аарон повел меня в уборную, пиная раскачивающуюся дверь и усаживая меня на столешницу.

Мое сердце болезненно колотится в груди, пока он открывает кабинки, проверяя есть ли тут кто-то кроме нас.

Никого не было.

И на двери нет замка, но нужно быть полным идиотом, чтобы ослушаться прямого приказа Хавок. Знаете, как, например, Кали Роуз. Королева дебилов.

— У тебя есть презерватив? — спросила я, и Аарон потряс головой.

— К счастью, мы не далеко от Южного Прескотт, — подразнил он, ухмыляясь мне и проводя своей ладонью по прекрасным каштановым волосам. — Презервативов при мне нет — я же не чертов Хаэль, но у меня есть четвертаки, — он лезет в задний карман, достает выцветший кожаный бумажник и высыпает несколько четвертаков на ладонь. Аарон кладет их в диспенсер на стене, крутит ручку, пока в лоток не выпадает один презерватив. Обычно такое дерьмо можно увидеть на остановках для грузовиков в глуши, но как и сказал Аарон: мы близко к Южному Прескотту, самому худшему району в городе Спрингфилд, в Орегоне.

В кое-то веки я немного взволнована.

— Если ты действительно беременна, — сказал Аарон, останавливаясь передо мной и наклоняясь вперед, чтобы его лицо было рядом с моим. Он поставил свою руку по другую сторону от меня, прижимая наши лбы друг к другу, прямо как в тот день, прямо как тогда, когда мы были детьми…прямо как тогда, как мы один единственный раз потрахались в десятом классе. — Тогда я позабочусь о тебе. Я позабочусь о тебе, если это то, чего ты хочешь.

— Ты бы растил ребенка другого мужчины? — спросила я, уверенная, что посещу Центр планирования до того, как стану матерью в подростковом возрасте, но все же…

— Что ж, это не был бы ребенок другого мужчины, — сказал Аарон с самоуверенной ухмылкой. — Это будет ребенок Хавок, — он сильно поцеловал меня в рот, и я раздвинула ноги, чтобы приветствовать его близость. Мы прижали наши тела друг к другу, и эта волна потребности захватила меня. Она прилипла к моей коже, тяжела и липкая, когда я неистово рву рубашку Аарона, пытаясь снять ее через его голову. — Берн, — простонал он, кусая мою нижнюю губу и протягивая одну руку через плечо. Аарон берет в пальцы белую футболку, прерывая наш поцелуй лишь на время, чтобы сорвать ее и отбросить в сторону.

Мои пальцы играются с его ремнем, пока наши языки скользят друг по другу, словно две вспышки тепла, прощупывая, хватаясь, пытаясь одновременно разжечь воспоминания и создать новые.

— Аарон… — его имя не намеренно слетело с моих губ. Слезы застилали мои глаза, и я очень старалась смахнуть их прежде, чем он смог бы увидеть. Аарон остановил меня, беря мою руку нежными пальцами. Другой рукой он потянулся, чтобы большим пальцем смахнуть единственную слезинку. — Хватит сентиментального дерьма, — прорычала я, но…это потому, что моя злость была защитным механизмом.

У всех нас они есть, у меня и парней Хавок.

— Не могу выбрать, чтобы я предпочел: попробовать твою киску или смотреть в твои глаза, — пробормотал он, касаясь своим лбом моего. Это непристойное заявление, но он было сказано с такой нежностью, что я не знала, что делать. — Я мог бы провести целый день, приклоняясь твоему телу, Берн. Я хочу заново узнавать тебя, изучать тебя, пока не смогу изобразить каждый дюйм, каждую татуировку, каждый шрам.

Я резко вдохнула, когда он кладет свои руки на мои джинсы, расстегивая пуговицу и ширинку.

— Мне это нравится, — начала я, снова ощущая странную неопытность в душе. Аарон был антидотом от дерьма. Он смотрел на меня, словно я не ношу кожанку, на мне нет татуировок, словно моя грубая личность не является щитом против него, как для всех остальных. Он может видеть сквозь все это, прямо в душу своей первой любви, его первого раза, его…девушки. — Может только не в общественном туалете, ладно?

Аарон засмеялся, звук был самым искренним из всех мальчиков. Его девочки подарили ему это, позволяя ему сохранить где-то в своем сердце искреннюю радость. Может быть, это всего лишь булавочка в черной пещере, составляющей его грудь, но тем не менее она там есть.

— Ммм, верно подмечено, — он сгибает кончики пальцев под резинкой моих джинсов, одновременно целуя меня, смакуя момент, затягивая его до тех пор, пока я не начинаю извиваться, а он не хихикает мне в губы. — Хорошо, хорошо, я понял. Ты хочешь мой член.

— Продолжай так говорить, и не будет никого воссоединения тел, Аарон Фадлер.

Я уже была вспотевшей, мое сердце билось так громко, что я не могла больше расслышать болтовню студентов в столовой. Нет, сейчас есть только я и Аарон, только мы вдвоем, как раньше.

Он спустил мои джинсы по бедрам, снимая один ботинок, чтобы вытащить правую ногу. Он не удосужился полностью снять с меня штаны, не здесь, не в условиях граффити на стенах и мерцающих флуоресцентных ламп над нами.

И все же, даже с менее идеальным окружением, я не была уверена, что Аарон когда-нибудь был прекраснее для меня. Он убирает мои джинсы со своего пути, а затем делает шаг ближе ко мне, расстегивая свои штаны. Когда он берет в руку свой прекрасный татуированный член, мои губы разъединяются, а глаза бегают от его члена к его лицу.

Я почти сказала ему не использовать презерватив, я хотела нас кожа к коже. Но в каком-то роде я должна начать нести ответственность за себя, за возможное будущее, выходящего за рамки моих собственных потребностей.

Аарон надел презерватив, раскатывая его по члену, а затем схватил меня за попу. Он с легкостью держал меня в своих больших руках, поднимая от столешницы и прижимая нас к стене рядом с дверью туалета.

Мои пальцы впились в его волосы на затылке, когда он начал толкаться в меня, сильно и глубоко, заполняя меня за один заход. На долю секунды никто из нас не двигался, приспосабливаясь друг к друг, позволяя мышечной памяти напомнить нам, что когда-то мы были любовниками.

Потом Аарон начал трахать меня.

Я была удивлена дикой стремительностью его толчков, как отчаянно он держал меня, прижимался ко мне. У меня него начала кружиться голос, дыхание было прерывистым, словно я не могла вобрать достаточно воздуха иначе Аарону не останется места. Он был внутри меня многими способами, завладел мной, погрузился глубоко.

Мои глаза закрылись, и я застонала, звук эхом разносился по комнате. Я едва могла расслышать, как за дверью смеются студенты Прескотт. Может над нами, я не знаю, но это не важно. Не то чтобы они собираются сделать что-то передо мной.

Аарон входит в меня так сильно, что я чувствую боль самым приятным образом. Нет ни одной дюйма меня, об который он не потерся, которого он не погладил, не коснулся. От одновременно трется об меня и толкается, проводя носом по мой шее, вдыхая, целуя меня, убеждаясь, что я на самом деле здесь, а он — внутри меня, что мы на самом деле вместе.

— Ох, Берни, я скучал по тебе, — пробормотал он, замедляясь. Аарон откинулся, чтобы заглянуть в мои глаза, замедляя движение своих бедер. Входя и выходя, входя и выходя. В его глаза была нежность, тот отчаянный вид любви, за который я хотела, чтобы он боролся. Но потом. Позже. Прямо сейчас, я лишь хотела, чтобы он касался меня, прижимал свое тело к моему, залез в мою душу.

Какое-то время мы оставались в таком положении, застрявшие в нерушимом ритме, который с таким же успехом может быть пыткой для моего разгоряченного тела. Я стала такой мокрой, вероятно, заливая бедра Аарона. Но это не важно. Полагаю, это самая лучшая часть, беспорядок секса. Секс не должен быть милым. Он слишком дикий, слишком низменный, но в то же время он помогает вам оставаться на земле.

Мы — души с жизненным опытом, но мы все еще люди.

Мое тело обхватывает Аарона, пульсируя, заставляя его стонать, когда он берет мой рот своим, убивая мои запреты. Мой первый оргазм был легким и медленным, словно ленивые звезды на ночном небе. Он заставил сжаться мышцы моего живота, давление в позвоночнике расцветало, как цветок.

Аарон, однако, не просто позволяет мне наслаждаться этим.

Нет.

Что-то изменилось, когда он видел мое лицо таким, мои щиты опущены, мои запреты стерты. Выражение его лица меняется, старая злость нахлынула на него. Аарон отходит от стены и ставит меня на ноги, пока я все еще дрожу и борюсь, пытаясь перевести дыхание.

Он поворачивает меня, а затем проводит ладонью по моей пояснице, чтобы толкнуть меня через прилавок.

Он снова входит в меня жестким толчком, и я прикусываю свою нижнюю губу, ногтями впиваясь в столешницу, пока он врезается в меня, яйца шлепаются, и этот звук заполняет комнату. Я тону в этом звук, шуме нашей похоти.

Он занимался со мной любовью… сейчас он ненавистно трахает меня.

И мне это нравится.

Выгибая спину, я прижимаюсь к Аарону, двигая своими бедрами так, что мы оба делаем маленькие приятные толчки, наши стоны перемешиваются. В основном я держала свои глаза закрытыми. Потому что я хотела почувствовать Аарона, а не видеть его. Я наблюдала за ним долгие годы, встречалась с ним, снова наблюдала. Я достаточно смотрела и сыта эти по горло.

Его пальцы схватили меня за волосы и потянули мою голову назад, но все еще держала глаза закрытыми. Я могла чувствовать, как пальцы другой его руки хватают мое бедро, сжимая до синяков. Аарон врезается в меня, быстро, жестко, яростно, пока его мышцы не сжались, и я почувствовала, как его тело позади меня напрягается.

С отчаянным стоном облегчения он выплескивает себя, все еще находясь внутри меня. После нескольких последних толчков он отпускает мои волосы, и я на момент прислоняюсь щекой к столешнице. Мое тело все еще пульсирует, но мне все равно. Этого того стоило.

Прежде, чем я смогла подняться, я почувствовала, как воздух смещается вокруг меня, когда он вышел и затем приседает позади меня. Тепло его дыхание касается моей киски до того, как он соприкасается с ней губами. Его руки скользят по моим голым бедрам, и он удерживает меня на месте, пока погружает свой язык в мои сладкие соки.

Черт.

Аарон настолько же хорош, как и Хаэль, но в другом смысле. Хаэль — хитрый, спокойный, уверенный в себе до высокомерия. Все это я могла чувствовать в его языке. Аарон же больше озадачен поисками мои особых точек удовольствия, два пальца собрали смазку из моей киски, чтобы провести по моему клитору.

Он не спешил, несмотря на нашу текущую ситуацию, имея меня своим ртом, пока я не вскрикнула, ударяя одной рукой по зеркалу и сильно кончая на его губы. Кроме того, я, видимо, измазала его лицо.

Мы просидели так ровно шесть вздохов, потом Аарон встал, и я подняла голову, чтобы посмотреть в зеркало, мои глаза были прикованы к отражению Аарона. Оно было нечетким, стекло было искривлено и деформировано, но я все же смогла увидеть главное: Аарон, я, и наши чувства друг к другу.

Я никогда не переставала любить его, это правда. Я просто ко всему прочему начала его ненавидеть. Мы только что занимались любовью…а потом он трахнул меня из ненависти. Это действенная динамика. Когда Аарон сделал шаг назад, я оттолкнулась, чтобы встать, и облизала губы.

Он простонал, когда прислонился к стене, поправляя штаны, пока пытался перевести дыхание. Я любила это, наблюдать, как с каждым отчаянным вдохом вздымается и опускается его татуированная грудь.

«Ты такой человечный, Аарон Фадлер», — подумала я и улыбнулась.

— Не облизывай так свои губы, — сказал он мне, утилизируя презерватив и моя руки. Я стояла, прислонившись к столешнице, рядом с ним, наблюдая за ним. — Ты сделаешь меня твердым снова и снова, и бедные детишки Прескотт не будут писать несколько часов.

— Ты правда думаешь, что можешь продержаться несколько часов? — с ухмылкой пошутила я в ответ. Сейчас я чувствовала себя странно, эмоции, которых я не понимала, мерцали внутри меня. Так как я не поняла их, то не хочу нарушать момент, пытаясь в это вникнуть, и просто оттолкнула их. — Это серьезное хвастовство, Фадлер. Я бы хотела посмотреть, как ты это докажешь.

Он повернул голову, чтобы посмотреть на меня, на его губах заиграла самодовольная ухмылка. Он может быть самым милым из парней Хавок, но он все еще парень, и к тому все еще мудак.

— Не возражаешь, если когда-нибудь докажу? — спросил он, поднимаясь и вытирая руки об свои джинсы. — Отвести тебя в постель и показать, насколько долго я могу продержаться?

Я лишь улыбнулась в ответ. Пусть он почувствует это самодовольное, мужское чувство удовлетворения. Котенок внутри меня мурлыкала и выгибала спину. Я затащила трех парней Хавок в постель. Я знала, что по итогу буду спать с ними, когда произнесла это слово. Какая я идиотка, я пыталась лгать себе и притворяться, что так было из долга и обязанности.

В действительности это была зависимость.

Должны мальчики мне компенсацию за их ошибки?

Конечно.

Но нет ничего слаще искупления.

В этом плане кто-то типа Кали, Тинга или Памелы никогда не будут достойны искупления. Но мальчики будут. Уже достойны.

Я прикусила губу.

— Можем мы взять бургер или еще чего прежде, чем пойти домой? — спросила я, и Аарон рассмеялся, потягиваясь, чтобы взять меня за бедро и притянуть поближе. Признаю, это странно, как легко мы вернулись к касанию друг друга. Он гладит меня по волосам, прижимая свое лицо к моему. Я могу чувствовать в нем то, как он касается меня: тоже считает, что мы живем по расписанию. Он будет трогать меня так часто, как сможет, потому что не знает, когда это может прекратиться, когда мы снова можем быть разделены.

Так живут все дети школы Прескотт, словно у нас совсем нет будущего.

Это то, что я хотела бы изменить, если бы могла.

Может быть когда-то.

— Бургер, да? — спросил он, и лишь его дыхание у моего уха заставило мое тело содрогаться от желания. Мои пальцы впились в кожу его обнаженной спины. Вероятно, мы должны найти его рубашку.

— Что ж, я голодная. Ты измотал меня, — я звучала, как Бернадетт, как главная стерва кампуса, но… внутри, я была котенком в его руках. В то время как Вик превращал меня в львицу и заставлял меня рычать, Аарон заставлял меня мурлыкать, как ребенок.

— Полагаю, я ему это сделать, пригласить тебя на бургер и картошку фри. Честно говоря, наши коктейли, скорее всего, растаяли к этому времени, поэтому, думаю, нам нужно будет заказать новые.

Я кивнула, но лишь на долю секунды не могла говорить.

Потому снова почувствовала мерцание эмоций, словно светлячок, пойманный в ловушку в моей душе.

И только потом я поняла, что это такое: счастье.

Аарон делает меня счастливой.

Насколько это странно?