Глава 3

Два года назад…

Когда я вернулась домой из школы, то была измотана морально и физически. Эмоционально. Духовно. Школа Прескотт принадлежит парням Хавок, и теперь им также принадлежу я. Я не могу сделать шаг, произнести слово без ощущения их дыхания за моей спиной.

Сегодня они стащили мой обед и заставили бегать по трассе, пока не упала в обморок в жаркий полдень, проснувшись в кабинете медсестры.

— Привет, Бернадетт, — сказала медсестра Уитни, улыбаясь мне так, словно у нее был секрет, который она очень хотела мне рассказать. — Чувствуешь себя лучше? — я села, пожимая плечами, а потом потянулась к пульсирующей голове. — Раз ты пришла в себя, директор Ванн хочет поговорить с тобой в его кабинете.

Я пожала плечами, когда закрывала за собой входную дверь, закрывая глаза от воспоминаний. Сначала я подумала, что директор хочет поговорить со мной про Хавок. О, как же я ошибалась. Прикасаясь к своему бедру, я все еще могу ощущать скользкий след пальцев Ванну, когда он гладил мою голую ногу.

— Гребанный извращенец, — пробормотала я, толкая дверь. — Пенелопа! — кричала я, замечая ее сумку на полу рядом с передней дверью. Я не могла думать про Хавок или жутком директоре Ванне, не здесь. Потому что это место — такое же поле битвы, как и школа, если не больше. — Пен! — я позвала снова, забегая на кухню за стаканом воды. Я сильно проголодалась, но здесь нет еды, и маловероятно, что я съем что-то этой ночью.

Иногда, Тинг брал нас на ужин-сюрприз, но это было редко, и я заметила, что Пенелопа всегда выглядит такой опустошенной в такие вечера. К тому же, просто сидеть за столом с этим монстром — это пытка. Честно говоря, я лучше буду голодать.

Я направилась наверх, когда не услышала ничего от сестры.

Дверь Пен была заперта, когда я дергала за ручку, но потом подумала, что скорее всего слушает музыку, и направилась в комнату, которую я делила с Хизер. Сидя на краю кровати, я сжимала в руках стакан воды и играла в хорошо знакомую мне игру, где я пыталась понять, могу ли я плакать, не издавая звука, и могу ли я сдержать свои слезы от падения в стакан.

Я всегда буду сожалеть о том, что сидела там и плакала, пока Пен умирала.

Логическая часть меня понимала, что она была мертва за долго до этого, потому что в тот день она так и не пошла в школу. Я просто была слишком занята, убегая от Хавок, чтобы заметить.

Спустя какое-то время я отложила стакан с водой и использовала одну из шпилек, чтобы вскрыть замок Пен. Это не должно быть так просто, будто нечестно, что у нее нет никакой приватности. Я видела, как она ругалась с нашей мамой из-за того, что у нее есть засов, но бедняжка Пен так и не исполнила свое желание.

Замок приятно щелкнул, и я толкнула дверь.

Пен спала в кровати, укутанная в одеяла, словно сейчас не середина дня с ярким солнечным светом, проникающим через окно. Ее комната странно пахла, не как обычно, словно отбеливатель и сладкий сиреневый аромат нашего стирального порошка. Она постоянно ее убирала, очищала каждую поверхность, стирала свое постельное белье три раза в неделю.

Я всегда думала, что странный бзик, для того, у кого беспорядочный рюкзак и шкафчик.

Я сжала нос, игнорируя звук играющих детей на площадке соседнего комплекса. Несмотря на запах, я не спешила к Пенелопе. Возможно, что-то во мне знало, что это тот день, когда для меня все изменится.

Может, потому, что я не родилась сукой, задирой-Бернадетт, циником в кожаной одежде, любящей сарказм и злобный хук справа. Я плакала по каждой мелочи. Очевидно, что и из-за больших вещей тоже, но из-за мелочей постоянно. До этого дня мир был многообещающим, как будто я могла найти будущее под звездами, каким бы далеким и тусклым оно ни казалось.

Я села на стол Пенелопы. Она оставила свой телефон на зарядке, и, когда я коснулась его, обнаружила его разблокированным. Определенно необычно для нее. Она цеплялась за приватность, когда могла получить ее. Там была заметка, открытая и написанная выброшенным стилусом.

«Мне так жаль, Бернадетт. Из всех ты и Хизер — единственный, кому я обязана всем. Но я так больше не могу. Когда я пытаюсь бежать, он преследует. Когда я говорю правду, она называет меня лгуньей. Мне остается только принять столько темных ванн, не спать столько ночей. Не важно, что они скажут тебе, всегда помни, что я любила вас обеих».

Медленно, аккуратно я отложила телефон Пен и встала.

«Это не то, что ты подумала, Бернадетт», — говорила я себе, мои руки дрожали, пока я стояла там в розовой клетчатой юбке и белом кардигане, соединяя пальцы и стараясь дышать изо всех сил. Моя голова была отключена, а сердце бешено колотилось.

— Пенелопа? — спросила я, но ответа не последовало.

Закрыв глаза, я пыталась прислушаться к звуку ее дыхания, но гребанные дети снаружи были слишком шумными. Бросившись к окну, я высунулась наружу и накричала на них, чтобы заткнулись к чертям, а потом закрыла его. Кружась, я закрыла глаза и пристроила свою задницу на подоконнике.

Я сидела там еще несколько минут. Потому что, чем дольше я сидела, тем дольше я могла притворится, что все хорошо. Как если бы я не проверила ее, тогда я бы не поняла, что что-то не так, и если бы я не поняла, что что-то не так, она была бы в порядке.

Наконец, я открыла глаза и посмотрела на ее лицо, неподвижное восковое и идеальное. Навсегда пойманное в одном состоянии, завернутое в молодую кожу и шелковые волосы.

Я захлебнулся собственной слюной, когда упала на колени перед ней.

Мне не нужно было касаться своей сестры, чтобы понять, что она мертва.

— Эй, Пенни? — прошептала я, называя ее по имени, которое я не использовала со смерти отца. — Куда ты ушла? — потянувшись, я стянула одеяла и обнаружила, что она сжимает одно игрушечных животных, одетых в ее любимую пижаму. На тумбочке лежала баночка таблеток Памелы, но я с трудом заметила это.

Я лишь сидела там и смотрела на ее грудь, ждала, когда они будет ритмически подниматься и опускаться, это предсказуемое постоянство.

Но этого не случилось.

Спустя какое-то время с залезла на кровать к ней, смотрела в ее лицо, сохраняя его в памяти.

Я не помню, как плакала, но когда, наконец набралась смелости схватить телефон Пен и набрать 911, я обернулась и увидела, что простыни, где лежала моя голова, было пропитаны.

— Мою старшую сестру убили, — сказала я оператору на другом конце линии.

Несмотря на то, что они утверждали обратное, я знала лучше.

Пенелопа, может, и приняла эти таблетки, но она не хотела умирать.

Кто-то довел ее до этого, и я точно знаю, кем был этот человек.

Все еще знаю.

Я готова продать душу дьяволу, чтобы наблюдать, как он страдает. Настолько его боль важна для меня. Мне нужно видеть, как он истекает кровью.

Два года спустя, этот шанс подвернулся мне в виде Хавок.

* * *

Следующим утром я проснулась в кровати Аарона, укутанная его запахом, уничтожена воспоминаниями. Мои глаза находят это место на двери, где мы случайно оставили на ней вмятину моей головой. Да, моей гребанной головой. Мы с Аароном яростно бились об дверь, руки разрывали одежды друг друга, адреналин бурлил в наших телах.

Молодая ярость и желание, все смешалось в одно. Я встала и пальцами коснулась вмятины прежде, чем открыть дверь, полностью ожидая увидеть нависшего надо мной Вика, уставившегося на меня своими черными, как ворон, глазами. Вместо этого, я обнаружила пустой коридор, отдаленное хихиканье девочек доносилось до меня из щели в двери в другом конце.

Облегчение проникает в меня, и я прижимаюсь к стене правым плечом, закрывая глаза и слушаю звуки игры, звуки, которые оставила позади много лет назад. Такое ощущение будто прошли века с момента, когда я была ребенком.

Тинг украл это у меня, мою невинность и мое детство.

Мою сестру.

Сжимая зубы, я открыла глаза и оттолкнулась от стены, направляюсь по коридору к открытой двери Кары. Трое девочек сидели вокруг iPad, смотрели в Tik-Tok видео о тенях для глаз. Они виновато посмотрели, когда я остановилась в дверях, прислоняясь к косяку.

Я была измотана, эмоционально и физически.

Из-за вечернки в честь Хэллоуина, визита Тинга и близкую смерть Аарона… я валилась с ног. Добавьте к этому видео, и я была на полпути, чтобы слететь с катушек, украсть один из пистолетов Оскара, и самой позаботится об отчиме.

— Мы просто смотрели, — сказала Хизер, останавливая видео, как будто желание научиться наносить блестящие тени для век — это дьявольская работа.

Это вина мамы, что она так себя чувствует. Памела никогда не сдерживала свою зависть или неодобрение, называя меня и Пен шлюхами и патаскухами за нарядную одежду или макияж. Она пугала Хизер, чтобы у той не было интереса к моде, макияжу или фитнесу. Или, по крайней мере, я так думала.

— Если вы, ребята, можете еще немного побыть здесь и закрыть дверь, я позже могу вас накрасить. Если вы действительно хороши, — подразнила я, присаживаясь к ним и нажимая на видео, — тогда я покажу вам, как наносить это, в стиле Бернадетт.

Я потянулась и погладила по бокам голову Хизер, целуя ее в лоб, даже если она сморщила на меня нос и высунула язык. Я рада, что она считает, что простой поцелуй старший сестры — это мерзко. Когда-то я чувствовала также. Это означает, она верит, что я всегда буду рядом.

Я намерена быть, даже если это означает снова довериться Хавок.

Когда я приняла решение произнести это слово, навлечь на меня их темный гнев, я знала, во что влезаю, знала, что лезу в постель с демонами, чтобы они могли побороть моих демонов. Меньшее из двух зол, вот и все, чем они когда-либо были. Каким-то образом я позволила обмануть себя и поверить, что мои детские фантазии о парнях могли воплотиться в жизнь. Я потерял голову от красивого черного свадебного платья, татуированных рук и пылких улыбок.

— Мы останемся наверху, — согласилась Хизер, глаза заискрились от идеи какого-нибудь новой цветной тень для глаз.

Она не выберет розовый, как Пен, это точно. Скорее всего, она выберет то, что мне понравится. Фиолетовый. Бирюзовый. Черный.

— Хорошие девочки, — сказала я, поцеловав Кару тоже.

Эшли все еще немного стеснялась, когда я была рядом, сжимая игрушечную нарвалу и отстраняясь от меня, чтобы я не могла ее побеспокоить. Никому не следует навязывать свою любовь, даже детям. Даже если она невинная — иди присядь на колено папочки, Бернадетт — нельзя.

Со вздохом, я поднялась на ноги, чувствуя себя старой женщиной, когда захрустели суставы. Весь этот вчерашний бег показал мне, насколько сильно я не в форме. Добавьте к этому побитые колени от множества падений, и я практически хромая.

Я направилась вниз по лестнице, полностью ожидая конфронтации с парнями. Вместо этого, я обнаружила Аарона развалившегося на диване, без рубашки, перевязанного и спящего. Я подхожу, чтобы встать перед ним, смотря как трепетали его веки, когда ему снился сон, гадая, были ли они больше кошмарами, чем другим. Он не пошевелился, даже когда я потянулась, чтобы смахнуть его рыжие волосы с вспотевшего лба.

— Ты все еще любишь его.

Я повернулась и обнаружила Вика, стоящего у прохода, ведущего в кухню, его расписные руки были скрещены на такой же расписной груди. Я быстро выдохнула, когда мое тело ожило, сердцебиение ускорилось, моя кожа покраснела от тепла. Никто никогда не говорил, что нам не хватает химии. К сожалению, здесь не хватало доверия.

И стоило мне только начать верить их дерьму.

«Теперь ты девушка Хавок, и мы не храним секреты друг от друга».

— Ты неверно от души смеешься над всем этим, — сказала я, отходя от Аарона и поворачиваясь лицом к лидеру парней Хавок. Вик посмотрел на меня в ответ, его руки были мозаикой цветов, его лицо — предмет исследования в мужской архитектуре. Какой бы темный Бог не сотворил его, он должен гордиться. Он источает сексуальность и уверенность, опасность, жестокость. Он идеальный альфа-самец, превосходный лидер.

Он также лжец.

— Посмеялся от души? — спросил Вик, поднимая темную бровь. — Над чем? Над тобой, когда ты смотрела видео с изнасилованием твоей сестры? Нет. Я никогда не хотел этого.

— Если не хотел этого, должен был сказать мне раньше. Ты должен был позволить мне сделать выбор, — прорычала я, указывая на свою грудь, когда я стиснула зубы и чувствовала, как моя похоть быстро сменяется злостью. — После всего твоего дерьма, всех твой заверений, твоих и остальных, вы стали именно теми, кем я предполагала.

— И кем же? — спросил Вик, разъединяя руки и идя ко мне.

Он держал правильное расстояние между нами, умный ход с его стороны, но все равно ощущалось слишком близко. Он всегда слишком близок ко мне, всегда пробирается мне под кожу и в мою душу своими бездонными глазами. Нескончаемо. Бесконечно. Вечно. Виктор Чаннинг переживет апокалипсис, я в этом уверена.

— Монстрами, — пояснила я, глубоко дыша, а потом направляясь мимо него на кухню.

Вчера я забыла поесть, и я умирала с голоду. Когда я открыла холодильник, то обнаружила остатки ужина из тако: готовый говяжий фарш в контейнере Tupperware, рубленый зеленый лук и тертый сыр, все это завернуто и аккуратно убрано. Хавок куда более домашние, чем кажется на первый взгляд, и знаете, что? Это делает их еще более пугающими. Нет ничего, чего они не могли бы сделать, нет такой пропасти, которую они не смогли бы пересечь.

— Хэль готовил девочкам прошлую ночью, — пояснил Вик, мне даже не пришлось спрашивать. — Он, на удивление, хорош в этом, — он негромко хихикнул и покачал головой, делая шаг назад к проходу и блокируя меня на кухне.

Я бы сказала, что он не намеривался этого делать, он просто большой и мускулистый, а пространства мало, но я не поверю в это ни на секунду.

Вик ничего не делает без умысла.

— Должно быть, это все те завтраки, которые он готовил для своих пассий на одну ночь, — пошутила я, несмотря на то что тако не совсем еда на завтрак.

Когда я делаю глубокий вдох, я чувствую запах травки в ванной за углом, сразу за прачечной. В этом доме повсюду косяки. Мне просто надо их найти, зажечь и попытаться расслабить голову.

— Бернадетт, мне нужно, чтобы ты выслушала меня, — сказал Вик, но я игнорировала его, доставая остатки ужина, открывая свежую пачку тортильи. Я включила газовую плиту и бросила тортильи прямо на конфорку. Так приготовится быстрее, и без добавления масла. Двойной выигрыш. Вик смотрел на меня, пока я притворялась будто его не существует. Ключевое слово — притворялась. Я бы никогда не смогла забыть Вика, как бы сильно не старалась. Черт, я ношу семейную реликвию парня на своем пальце. — Мы никогда не хотели скрывать это видео от тебя. Я всегда настаивал на том, чтобы показать его тебе, но оно затерялся в суете всего остального. Так много всего, Бернадетт. Так чертовски много. Мы идем шаг за шагом.

— Почему такое ощущение, что все остальные в Хавок хотят, чтобы я ушла? — спросила я, поднимая глаза на Вика, он переместился на другую сторону островка, кладя свои ладони на стол и наклоняясь, чтобы посмотреть на меня. — Но не ты. По словам каждого мудака в Хавок, мое пребывание здесь — твоя идея.

— Давай поговорим о видео, — сказал Вик, меняя тему разговора и заставляя меня стиснуть зубы. — Ты расстроена, это понятно. Ни один человек не должен видеть того, что видела ты. Но мы не намеренно скрыли его от тебя, мы никогда не лгали.

— У вас было видео на протяжении нескольких лет, и вы ничего с ним не сделали, — повторила я, чувствуя, как глаза начинают щипать, а губы — дрожать.

Я не хочу плакать. Я достаточно плакала вчера. Но почему-то, со смертью моей сестры, потерянной в когтях монстра, по сравнению с которым Хавок выглядят хорошими парнями, мне кажется, что никогда не смогу наплакаться. Никогда не будет достаточно, когда речь идет о Пен. Она была моей старшей сестрой, моим лучшим другом, единственной семьей, которая искренне заботилась обо мне.

А теперь ее нет.

И я продам душу, чтобы увидеть справедливость. Свое тело. Свое сердце. Чувство собственного достоинство.

— Я тебе объяснял вчера, — мягко сказал Вик. — И мы сделали с что-то с ним. Найл все это время знал, что у нас было видео. Мы использовали его против него, чтобы он убрал от тебя свои гребанные руки. Мы не знали, что Пен умрет на следующий день. Никто не мог этого знать, — Есть что-то такое в нежности его голоса, что действительно задевает меня, проникает сквозь плоть и кости моего тела и проникает в мою душу. Я снова истекаю кровью, просто разбрызгивая пунцовые брызги повсюду. И я не знаю, как с этим справиться.

Именно это меня и выводит из себя, то, как мило и уязвимо он звучит.

Нет.

Я не позволю ему или кому-то еще пускать мне пыль в глаза.

Я бросила тортилью на тарелку и подняла глаза на Вика.

— Ты прав, — сказала я ему, и он поднял бровь, видио довольный собой. Но если он думал, что все будет так просто, то он чертовски плохо знает Бернадетт Блэкберд. — Я его люблю.

— Что? — огрызнылся Вик в конце грубого смеха. Он забыл о своем заявлении, несколько минутами раннее.

— Аарона, — повторила я, кладя еще одно тортилью на конфорку и пожимая плечами, словно это не имеет значения.

Но оно имеет. Это важно по стольким причинам, слишком много чтобы посчитать или сказать точно. Это важно, потому что это заявление не только способ сделать Вику больно, это признание самой себе. Вид Аарона в крови, его пепельного лица, его бледных губ стал сигналом для меня.

Ничто не длится вечно.

И ложь, которую вы говорите себе, может быть столь же разрушительной, как и та, которую вы говорите кому-то другому.

Я люблю Аарон Фадлера, и никогда не переставала любить его.

Это не значит, что я простила его или что я хочу вернуть нас, но это уже что-то.

— Я люблю Аарона, — снова повторила я, обожая то, как сжимается челюсть Вика, как дергается мускул на его шее, как учащается его пульс, подпитываемый ревностной яростью. Это я тоже люблю. И мне не стыдно за это. Я хочу, чтобы ему было больно, как мне сейчас. Видите, я же сказала, что мы оба токсичные.

— Почему ты мне это говоришь? — спросил он меня, его голос был совсем близко к рычанию. Если бы я не знала, что он тоже влюблен в меня, я бы испугалась. То есть, если бы мне еще было, чего бояться.

— Потому что я хочу, чтобы ты выметался, — сказала я ему, переворачивая тортилью и берясь за следующую. — Я хочу, чтобы ты ушел, чтобы я могла проводить время с Аароном без тебя.

Сейчас я была настоящей сукой. Знаю, что это так, и меня это не волнует. С чего бы? Парни ранили меня так, что это непоправимо, разрушили мое хрупкое доверие, разрушили мою реальность.

— Это так? — прорычал Вик, обходя стол. Я задержала дыхание, когда он подошел слишком близко ко мне, прижимаясь своим телом к моей спине, кладя свои большие руки на мои бедра. Я ненавидела, как сильно любила это, как сильно жаждала его. — Ты хочешь, чтобы я ушел, чтобы ты могла трахнуть его искалеченную задницу на диване?

Он думает, что ведет себя мило.

Я точно нет.

— Таков был план, — солгала я, находясь не в настроение для секса с кем-то сейчас. Аарон может и не лидер этого гнусного клуба мудаков, но он тоже знал о видео. Они все знали. — Так что убери свой стояк от моей спины и отвали.

Руки Вика сжались на моих бедрах, и мне пришлось закрыть глаза, чтобы не реагировать на это. Если у него появится хоть малейший намек на то, как сильно я хочу его, он станет давить, а я не смогу сказать «нет».

— Ты испытываешь мое терпение, Бернадетт.

— Это взаимно, — пошутила я в ответ, кладя последнюю тортилью на тарелку.

Я в ловушке, в его объятиях, отчаянно хочу сбежать, но и…отчаянно хочу остаться. Я закрыла глаза от осознания. Ты влюблена в Виктора, Бернадетт. Уже несколько лет. Неважно насколько он противный, жестокий, бесчеловечный… это не важно.

Любовь не знает границ.

— У тебя могла быть совсем другая жизнь, — прошептал Вик, наклоняясь и прижимая свою голову к моему лицу.

Он трется об меня, дразня мою мягкую щеку своей щетинистой. То, как он прижимается ко мне, должно быть сладко, но вместо это, все о чем, я могу думать, это о льве, мужественном и диком, трущемся о свою самку.

Это собственническое движение, доминантное.

Он хочет владеть мной. Вряд ли он знает, что львицу никогда нельзя купить или продать.

Я обернулась, приближая наши лица опасно близко друг к дргу.

— Они все хотели этого для тебя, — тихо сказал Вик, его темные глаза пылали. — Побег. Другую жизнь. Шанс стать кем-то лучше, нежели членом банды.

— Они все… — медленно повторила я, думая о других парнях Хавок.

— Кроме меня. Некоторые мужчины спят и видят сны. Некоторым мужчинам снятся кошмары. Ты — ночной кошмар, Бернадетт, прекрасный ночной кошмар, — Вик схватил мою руку и наклонился еще ближе, заставляя мой пуль биться быстрее. — Мы оба — ночные кошмары, мы принадлежим друг другу.

Он поцеловал меня, но это не было милым поцелуем. Это ход, призванный закрепить сделку, пометить меня, заклеймить меня своим именем. Я отстранилась от него, и он ненадолго остановился, чтобы выключить конфорку, смотря на меня, пока мое сердце билось с бешеной скоростью, а едва могла дышать.

— Вот, что случилось, Бернадетт. Мы встретились обсудить твою цену. Они были против меня. Они требовали, чтобы мы поручили тебе какое-то дерьмо, надуманная цена, какие-то глупости, — он снова посмеялся, и это было похоже на злодея, претендующего на сердце принцесс. Как Каллум. Ни один из этих парней не были принцами, даже Аарон. — Мы могли… нет, нет… — он потирает подбородок, татуировка Хавок на его костяшка заставляет меня дрожать. Ни одна часть меня не верит, что я освобожусь от необходимости вживлять эту метку в кожу. — Мы бы сделали все, о чем бы ты нас попросила, а потом освободили бы тебя.

— Какого хрена, Вик? — спросила я, шагая назад, пока мое тело не прижалось к холодильнику. Я не боюсь его, и близко нет. Я борюсь с желанием наброситься на него, разорвать его футболку, расстегнуть штаны и высвободить его член. Он не может знать, что я чувствую, ни за что.

— Но не я, — снова повторил он, переставая смотреть прямо мне в лицо. В его выражении лица нет признаков веселья, это не шутка. — Я хотел тебя здесь. Моя любовь эгоистична, Бернадетт.

— Любовь? — спросила я, но Виктор только улыбался мне. Нельзя так долго отрицать реальность, чтобы она не укусила тебя потом за задницу.

Я — эгоист, — сказал он, вздыхая и направляясь вперед. Он остановился в двух шагах от меня. — Я мог бы тебя отпустить, но вместо этого хотел тебя здесь, укутанной Хавок. Укутанной мной, — он повернулся и пошел к входной двери. Я пыталась сказать ногам оставаться на месте, но, в конце концов, карабкалась в углу, когда он схватил ручку двери, а потом остановился и оглянулся через плечо. — Так вперед. Трахай Аарона, если хочешь. Я уверен, для тебя он — лучший вариант, чем я, — Виктор открыл дверь, а потом снова остановился, словно подумал о чем-то. — Возможно лучше, но не как я. Никто не будет любить тебя так, как я, Бернадетт Блэкберд.

Виктор вышел за дверь, хлопая ею за собой.

Я подождала около трех ударов сердца прежде, чем повернуться и ударить кулаком об стену. Это оставило трещину на стене, а мои костяшки были в крови, но мне было наплевать. Лучше так, чем то, что я действительно хотела сейчас: убить Виктора-мать его Чаннинга.

— Ты имела в виду то, что сказала? — мягко сказал Аарон, напугав меня до чертиков. Прижимая окровавленную руку к груди, я повернулась, чтобы посмотреть на него. Теперь он сидел, его правое плечо все еще было перевязано, его зелено-золотые глаза стали темными от эмоций. — Что ты любишь меня?

— Любовь — не все, Аарон, — пошутила я, чувствуя себя раненой.

Они все хотели этого для тебя. Как он посмел? Как он, блять, посмел? Виктор втянул меня в этот беспорядок, потому что хотел меня? Насколько это неправильно?

Я не могла решить, хочу я прямо сейчас убить его или трахнуть. Лучше нам побыть вдали друг от друга.

— Но и не ничего, — ответил он, тяжело вздыхая. Его глаза переместились на мою руку, все еще прижатую к моей груди и кровоточащую. — Ты в порядке?

— Я только что пробила дыру в стене, — сухо ответила я, ненавидя то, что в понедельник в школу. Что увижу Кайлера и Тимми, что знаю о смерти их брата из-за нас. Из-за Хавок. — О чем думаешь?

— Я думаю, — начал Аарон, постанывая, когда он двинулся, чтобы встать. Он едва успевает подняться на ноги и, споткнувшись, опускается на одно колено рядом с кофейным столиком. Если бы мое сердце все еще можно было разбить, то этот вид разрушил бы его. — Нам и в правду надо поговорить.

— Ни черта, — пробормотала я, идя к нему и помогая вернуться на диван. Он плюхается со стоном, позволяя его голове снова упасть на подушки. Его глаза закрыты, но зубы стиснуты. Вполне очевидно, что ему не нравится чувствовать себя беспомощным, но ему надо дать телу время. Он снова станет мудаком к концу недели. — Тебе надо сесть. Я… принесу тебе тако. — я начала поворачиваться, но он обвил свои пальцы вокруг моих и сильно сжал их.

Он мог бы обхватить чернилами мое сердце.

— Берни, — умолял он, и глубина эмоций в его голосе заставила мое сердце замереть. Я закрыла глаза от нахлынувших чувств, я не готова встретиться с ними. — Пожалуйста, присядь.

— Тортильи остынут, — спорила я, несмотря на то, что чувство голода полностью исчезло. Как я могу есть после того, что сказал мне Виктор? Он заставил меня подписать свою жизнь кровью, но…он также сказал мне, что другие мальчики, не хотели этого для меня. Я сбита с толку. Разве Оскару есть дело до меня? Скорее всего, он просто хочет, чтобы я ушла, но Аарон…я снова посмотрела на него, и наши взгляды встретились. — Я не могу пойти в дом своей бабушки, не сейчас и никогда, — сказала я ему во второй раз, дабы убедиться, что он понял. В последний раз я не получила ответа, вообще никакого. — Ты это понимаешь, не так ли?

— Понимаю, — Аарон задыхался, закрывая глаза. Он отпустил меня, но я не ушла. Я не могу представить, что прямо сейчас могут быть где-то еще, а не тут. Именно здесь я должна быть. — Я это знаю, но я переживаю за тебя.

— Правда? — спросила я, поднимая бровь, что заставляет меня думать о Вике. Я нахмурилась, но глаза Аарона все еще были закрыты, так что он, по крайней мере, меня не видит. — Мог и обмануть меня. Как ты показываешь это беспокойство, Аарон? Наблюдая, как твои друзья утаскивают меня, позволяя им запереть меня в шкафу?

— Бернадетт, — начал он, роняя свой подбородок на грудь. Он провел обеими татуированными руками по лицу. — Я не мог победить, ты же знаешь, не так ли? — Он опустил руки на колено и посмотрел на меня, злость очернила его лицо. — У меня было два выбора: потерять моих сестер и быть куском дерьма, который не заслуживает тебя,… или мне придется оставить тебя, чтобы ты могла иметь лучшую жизнь

Нездоровое, грустное чувство пронзило меня, захватывая мое тело, отравляя кровообращение. Я не хотела себя сейчас так чувствовать, утопая в сострадании. Я зла. У меня есть право быть злой.

— Я думал, что делаю это, — продолжил Аарон, откидываясь назад и кладя свои руки на край дивана. Судя по тому, как он наклоняет голову и хмурится на меня, у него отлично получается изображать наглого засранца. Отсюда это выглядит как защитный механизм. — Я думал, что освобождаю тебя, Берни. Ты не должна торчать в Спрингфилде с кучкой детей и огромным багажом.

— Немного поздно этого, не так ли? — я огрызаюсь в ответ, поворачиваясь к нему лицом. — Так что, может быть, ты прекратишь это дерьмо и станешь мужчиной. Сейчас я никуда не уйду, моя судьба скреплена кровью.

— Она не должна быть, — сказал Аарон, тяжело дыша, словно требует от него много усилий. Мои глаза опустились к его груди и животу, любуясь бороздами его мускулов. Он очень сильно вырос. Когда мы были в девятом классе, он был всего лишь чем-то маленьким и худощавым. Чем-то маленьким и худощавым с большим членом, но все же. Я нахмурилась. — Мы можем поговорить с Виком, мы можем поговорит с Оскаром. После выпуска ты сможешь уйти подальше от всего этого.

Я лишь смотрела на него.

— Ты кастрировал парня, потому что я попросила тебя. Каллум убил парня, потому что ему пришлось. Вся эта кровь на моих руках, Аарон. Для меня нет другого места, поэтому перестань искать отдаленный населенный пункт, где меня можно бросить, какую-то сказку о жизни, в которой ты хотел, чтобы я жила. Вик прав: я — ночной кошмар. Я существую в ночи, луна и звезды — мой единственный свет.

— Прекрати это дерьмо, — он огрызнулся на меня, ведя себя так, словно снова собирался подняться.

Я направилась вперед и, положив одну руку ему на грудь, толкнула его назад, обратно на подушки. А потом, по каким-то неведомым мне причинам я оседлала его, удерживая его тело на диване своим.

Он смотрел на меня, словно я только что ударила его в живот.

— Ты не должна принимать то, что сказал Вик, за чистую монету, — попросил Аарон. В отличии от Вика и Оскара, он не выше этого. Под просьбой была едва скрыта его ненависть к Вику. — Ты не такая, Бернадетт. Ты — не одна из нас.

— Перестань вести себя так, словно я девочка, которую ты давно бросил, — зарычала я в ответ, обвивая его плечи своими руками. Я впилась своими ногтями в его кожу, отказываясь останавливаться, даже когда он съежился. Под подушкой моей левой руки была заживающая рана, но мне было все равно. Мое собственное плечо дергалось от боли. Повязка под моей одолженной футболкой, скорее всего, уже намокла от крови, но я не собираюсь сейчас уходить переодеваться. — Ты тоже уже не тот мальчик, и я никогда в жизни не стану миленькой, маленькой девочкой, которую ты бросил, когда я нуждалась в тебе больше всего.

— Не говори так, — огрызнулся в ответ Аарон, шипя от боли, когда я надавливаю левой рукой на его плечо. — Я верю в тебя, Бернадетт, даже если ты не веришь в себя.

Я откинула голову назад со смехом, задаваясь вопросом: действительно ли я идеальная частичка греха, безнравственная половинка Виктора. Вместе мы можем делать ужасные вещи. Черт, мы можем разрушать города. Или мы можем править миром. Или, в самом крайнем случае, подземным миром. Несмотря на его тяжелое, новое усилие, Аарон все еще старается быть хорошим парнем. Это уже надоело.

Я снова наклонила голову, чтобы могла взглянуть на него. И затем я покачивала бедрами.

Аарон застонал, когда мешковатая футболка задралась, и мои трусики скользили по выпуклости через его пот. Он тверд для меня, несмотря на наши споры, несмотря на нашу боль. Я еще сильнее надавила на рану от пули на его плече, окрашивая его повязку красной кровью, и он резко вдыхает воздух сквозь зубы.

— Аарон, — начала я, снова покачиваясь на нем, зная, что Вик не ушел далеко. Скорее всего, он прямо за дверью. Черт, может он следит за мной? На это можно только надеяться. Он заслуживает видеть это, заслуживает видеть меня и Аарона, закутанных друг в друга. — Если ты не начнешь относиться ко мне, как к члену Хавок, а не как к влюбленности своего детства, у нас будут проблемы.

— Тогда, как ты хочешь, чтобы я относился к тебе? — огрызнулся от в ответ, сжимая зубы.

Я вывожу его из себя. Хорошо. Таким я его хочу. Я не хочу, чтобы он смотрел на меня так, словно я любовь всей его жизни, словно ему нужно освободить меня, отослать меня в Нантукет, отдыхать на пляже и попивать вишневую колу, пока я строю глазки местным красавчикам. Это не моя жизнь. Это не мое предназначение.

Судьба никогда не была добра ко мне, поэтому я отказываюсь быть доброй к судьбе. Я собираюсь перевернуть всю свою судьбу и направить ее по курсу, который я наметила, даже если этот путь приведет меня прямиком к Аиду.

— Относись ко мне, как к новенькой в вашей маленькой банде. Относись ко мне, как к новичку, но помни, что однажды я стану королевой, — глаза Аарона прищурились, его рот сжался в тонкую линию.

Ему не понравилось последствия, что, выйдя замуж за Вика, я стану его королевой, но он не бросал им вызов. Пока нет. Это то, чего я хотела. До этого момента я этого не понимала, но это было то, в чем я нуждалась. Я хотела, чтобы Аарон заступился за меня, сражался за нас, за то, что могло у нас быть.

Нравится ему или нет, я — часть Хавок. Пролить кровь, чтобы стать кровной, так? И я не знаю, как долго продлится этот особый порядок — то есть то, что я единственная женщина в группе, — но пока я собираюсь им воспользоваться.

Эти мальчики мои, даже если они умудряются по-королевски злить меня. Я собираюсь использовать их так же, как они используют меня.

— Хочешь, чтобы я обращался к тебе, как к дерьму, да? — пошутил Аарон, хмурясь на меня. Я бы сказала, что ему это ему идет, но я должна признать реальность, как и он: Аарон уже не мальчик, с которым я выросла. Я — не та девочка. Мы вместе должны принять то, кем стали, в противном случае мы никогда не поладим. Это, и я должна знать все его секреты, все секреты Хавок. Мне нужно знать, кастрировали ли они кого-то или выбили «насильнник» на его лбу. Мне нужно знать, есть ли у них видео Тинга и моей сестры. Мне нужно, чем Кали заплатила им на самом деле и почему они сделали то, что сделали со мной? — Потому что я могу.

— Со сколькими девушками ты был после меня? — спросила я, снова покачиваясь бедрами, чувствуя, как напрягаются его мускулы подо мной.

Я осторожно убрала повязку с его плеча, смотря на маленькие швы Медсестры-да-Скотт, наблюдая как между ними сочится кровь. Несомненно, у него будет отвратительны шрам. Несколько минут Аарон ничего не говорил, поэтому я снова прижалась своими трусиками к его паху. Они промокли насквозь. Мне было интересно, почувствовал ли он это, когда потянулся вниз и схватил мою задницу обеим татуированными руками.

— Надеешься на определенный ответ? — спросил он, смотря в мое лицо, его глаза цвета осенних листьев снаружи, этот великолепный микс зеленого, золотого и коричневого. Детальность, как и он сам. — Потому что тебе он не понравится.

Я застыла, останавливая движение своих бедер, ожидая ответа на простой вопрос.

— Я буду ревновать? — спросила я аккуратно, чувствую голодного монстра во мне, зеленого от зависти, пожирающего самоуверенность, которой я знаю, что обладаю.

Мне есть, что сжигать, так что это не сильно меня покоробит, но мне нужно услышать ответ. Мне нужно, чтобы он сказал, что спал с сотнями девушками, но у всех них было мое лицо, что он использовал их, потому что не мог иметь меня. Это то, что я хотела услышать Вместо этого, он чертовски удивил меня.

— Я ни с кем не спал с тех пор, — сказал он мне и звучал почти…пристыженным. — Я бросил единственную девушку, которую когда-либо любил. Я сделал ей больно. Я не заслужил быть счастливым, и мне определенно не нужно было трахать кого-то, кто мне не нравился. Кого я никогда не полюблю.

Я все еще не двигалась, не зная, что и думать. Он сказал, что мне не понравится ответ, он был прав. Он не должен был удивлять меня, убеждать меня, что глубоко внутри в нем есть искорка прежнего Аарона. Это не честно, не тогда, когда я наконец-то приняла темную сторону.

— Ты лжешь, — огрызнулась я в ответ, собираясь встать, вылететь из комнаты, уйти к чертям из этого дома и подальше от этих парней.

Я не знаю, что думать и как себя вести, когда я рядом с ними. Но Аарон не позволил мне уйти. Его руки сжались на моей попе, оставляя на мне синяки, удерживая меня на месте. В ответ я запустила большой палец в его рану, и он стиснул зубы так сильно, что я боялась, что он сломает один из них.

— На кой черт мне врать об этом? — огрызнулся он в ответ, используя свои руки, чтобы направлять мои бедра, чтобы наши тазы скрежетали друг о друга.

Прошло много времени с тех пор, как я спала с Аароном в последний раз, как раз перед нашим разрывом. Что ж, за исключением того раза…Я не позволила себе придаться воспоминанию, вместо этого концентрируясь на пылкой интенсивности момента.

— Потому что ты думал, что мне понравится такая незначительная сентиментальность? — пошутила я, поднимая бровь и потом потягиваясь вниз, чтобы обхватить пальцами края футболки.

С неторопливой чувственностью я сняла ее и отбросила в сторону, оставляя свою грудь обнаженной и на уровне лица Аарона. Он вздыхал, и его теплое дыхание пробежалось по моим соскам, делая их твердыми, розовыми точками.

— Это не сентиментальность, Берн? это блять то, что я чувствую, — Аарон прижал меня ближе, обвивая татуированные руками. Эти руки, они чувствовались, как дом, но словно я вошла в абсолютно новую обстановку. Мне это нравится, просто не привычно, пока нет.

Моя голова откинулась назад, когда я застонала, запуская свои пальцы в рыжие волосы Аарона, когда он кружил своим горячим языком вокруг моего соска. Его руки крепко обнимали меня, почти собственнически. Нет, не почти. Определенно собственнически.

Что ж, если Аарон хочет забрать меня у Вика, ему придется постоять за себя. Ему придется бороться.

Я не ожидала, что он укусит мой сосок, и я крикну, прикрывая свой рот руками и закрывая глаза, так как вспомнила, что девочки наверху. Я сказала им оставаться там, но… Черт. Факт, что нас могли поймать, должен был заставить меня остановиться. Но я не могла. Полагаю, я настолько слаба.

Мои бедра, казалось, двигались в своем темпе, поглаживая выпуклость Аарона по пылающему жару между моими бедрами. Этого все равно не достаточно, даже близко. Просто гребанное поддразнивание.

Аарон поднял свою голову, проведя своим языком по его нижней губе. Этот вид выбил меня из равновесия. Я наклонила голову к нему, толкая свой язык между его губами, пока его руки сжимались вокруг меняя. Наши бедра начали двигаться быстрее, его таз приподнялся от дивана, чтобы потереться об меня. Наши рты пожирали друг друга, словно два голодных чудовища, отчаянно нуждавшиеся в партнере. Я могла чувствовать вкус Аарона на своих губах, словно сладкая вишня и сердечная боль, вот такой он был на вкус, каким он всегда был.

Такие, как Вик, — проще, потому что ты всегда знаешь, чего ожидать, где находишься.

Такие, как Аарон, — опасный. Он непредсказуем, его моральные принципы многое значат для него, и у него все шансы залезть в твою душу и разрушить тебя, уничтожить тебя изнутри. Однажды я ему позволила. Я позволила ему иметь всю меня.

И он выбросил это.

Ради Хавок.

Ради гребанного Хавок.

— Хавок, — пробормотала я, и Аарон застонал в мой рот, пока мы целовались. — Я призываю Хавок.

Он хватает в руки мои трусики и потом просто их сдергивает, разрывая ткань и разбрасывая ее по полу. Его правая рука находит свой путь между моими ногами, поглаживая мои влажные складочки и заставляя мои бедра двигаться от удовольствия. Когда он вводит в меня два пальца, я начинаю работать тазом еще сильнее, трясь об него и трахая его руку, будто этого его член.

Движение моего тела в любом случае помогает Аарону, моя попка трется об него, а он проводит большим пальцем по набухшему узелку моего клитора. Его рот снова накрывает мой правый сосок, обжигая меня, преследуя языком розовую точку. Мое дыхание становится нервным, пока я прижимая его голову к своей груди, его язык жадно впивается в мою плоть.

— Так хорошо, — неосознанно пробормотала я, мой разум возвращается к моменту, которым я не очень горжусь. Момент, который я стараюсь не замечать, который пытаюсь стереть из истории своей жизни. Но он есть, и я не могу забыть его. Держу пари, никто не нас не сможет.

— Черт, Берн, — рычит Аарон в ответ, обвивая своим расписанными пальцами мой затылок и посылая мурашки.

Он притягивает мое лицо обратно к нему, снова целуя меня и затем прижимая наши лбы друг к другу. Наше дыхание смешивается, пока мои глаза закрыты, и мне напоминают тот раз в десятом классе, когда посреди всех издевательств Хавок надо мной, Аарон и я трахали друг друга.

Это было горячо, отчаянно, потно почти, как сейчас.

Это также было ошибкой. Я еще не уверена, ошибка ли этот раз или нет.

Мои бедра задвигались быстрее, увеличивая частоту нашего разделенного дыхания, наши рты набрасывались друг на друга, когда мы становились ближе и ближе к краю. Я не ожидала получить оргазм, но он в любом случае ударил по мне, когда я открыла глаза и встретила его взгляд, наблюдающий за мной, всегда наблюдающий за мной.

Входная дверь открылась и врезалась в стену, но это меня не остановило. Когда я подняла глаза и увидела Вик, нахмуренного на меня, я просунула руку в тренировочные штаны Аарона и провела большим пальцем по соленому предэякуляту на головке его члена. Он близко, пальцы впиваются в мои поднятые руки, когда я даю ему несколько жестких, карающих движений своим кулаком. Как хороший мальчик, Аарон кончает прямо мне в руку, заполняя мою ладонь своей спермой.

Оскар и Каллум появились за Виком, заходя внутрь.

Первый не показал никакой реакции, но последний… Кэл улыбался мне так, что это послало жар по моему животу, словно он вспоминал, что происходило между нами вчера. Что касается меня, то я просто села и посмотрела на них, пока Аарон тяжело дышал подо мной. Он даже не вздрогнул, когда я вытерла руку об его штаны.

— Митч вышел за кровью, — прорычал Вик, смотря на меня, словно он разрывается между тем, чтобы надрать Аарону задницу или трахнуть меня. — У нас проблема, — Он вскидывает голову, и его глаза прищуриваются, вынуждая меня повернуться и взглянуть. Я не ожидала увидеть Хаэля, прислонившегося к дверному проему кухни, наблюдая за мной непроницаемым взглядом. Он ухмыльнулся, как обычно делает, но чего-то не хватало, какого-то ингредиента его обычно самоуверенности. — В любом случае, какого черта вы делаете?

— Может ты не единственный, кому нравится смотреть? — пошутил Хаэль, и клянусь, вы бы услышали, как падает иголка из-за абсолютной тишины в комнате.

— Во имя любви к члену дьявола, — пробормотал Оскар, что вообще-то чертовски уникальное ругательство. — Я знал, что это случится, — он двинулся к моей выброшенной футболке и поднял ее с пола, бросая ее мне с изогнутыми губами, словно ему противна сама мысль касаться того, чтобы было на моем теле.

Свинья. Я взяла футболку, но использовала ее только для того, что убрать остатки спермы с моих пальцев, смотря в серые глаза Оскара, словно мне нечего терять.

Нет, подождите, не словно мне нечего терять. Я уже.

— Ты увидел пару сисек и забыл, что тут происходит? — снова огрызнулся Оскар, привлекая к себе острый взгляд Вика. — Команда Картера в твоем доме, Хаэль.

— Что блять?! — огрызнулся Хаэль, выходя из своей странной задумчивости. Он оторвал взгляд от меня, а затем запустил свои татуированные пальцы в свои волосы. — Ты привлек к этому парней?

— Они занимаются этим, но нам надо идти, — сказал Вик, его громкий голос пробивался через весь бред в комнате.

Это не просьба, это приказ. Я швырнула покрытую спермой футболку в лицо Оскару, но, к сожалению, он ловкий ублюдок и смог поймать ее. Как только он ее поймал, то бросил ее, словно она обжигала, и хмуро посмотрел на меня.

Это уже что-то, так? Действительное проявление эмоции.

— Бернадетт, останься тут с Аароном и Каллумом, — Вик собирался отвернуться, но я уже поднялась и смотрела на него, обнаженная в море татуированных демонов.

В этой комнате со мной пять очень опасных, очень привлекательных мужчин. Но то, как они смотрят на меня? Я никогда не чувствовала себя сильнее.

— Ты облажался, не показав мне видео. Я иду.

Вик подвигал челюстью какое-то время, но затем просто покачал головой.

— Ты станешь моей чертовой погибелью, Бернадетт. Одевайся. У тебя две минуты, и если твоя задница не будет сидеть на гребанном сидении, ты никуда не идешь.

Я отмахиваюсь от него, когда он выбегает на улицу, оставляя меня пройти мимо Хаэля и подниматься по лестнице, чтобы взять свою одежду. Собравшись, я направилась к входной двери и пошла вниз по дороге, минуя Оскара. Он смотрел на меня, поворачивая свои серый глаза на меня, когда я остановилась рядом с ним. В порыве я наклонилась к нему и поднялась на мысочках, аккуратно, чтобы не коснуться его.

Уже понятно, что ему не нравится, когда его трогают.

— Не притворяйся, что тебе не понравилось видеть меня с Аароном, — прошептала я, мои губы зависли рядом с его ухом.

Он нахмурился на меня, но я точно обнаружила его слабость, которую можно использовать: он не заметил, как я вытащила револьвер из открытого багажника Хаэля. Он был в черной кожаной кобуре, которую я аккуратно просунула под свою кожаную крутку.

— Отойдите от меня, мисс Блэкберд, — промурлыкал Оскар насколько возможно язвительно. Но к черту его, миссия выполнена. Он явно не представляет, как сильно я его запутала. Должно быть, он чертовски сильно меня ненавидит.

Не важно, я получила, что хотела, улыбаясь, когда я обходила его в направлении к мотоциклу Вика.

Я чувствовала себя почти маниакально взволнована предстоящим насилием. В конце концов, если я пролью кровь, мне не придется снова думать о том, что случилось с Аароном. Или почему, из всех людей, Хаэль Харбин смотрел.

Загрузка...