Разрушение в школе Прескотт

Глава 1

Два месяца назад

Виктор Чаннинг

— Мы не можем так с ней поступить, — сказал Аарон, глядя мне прямо в лицо. Я пытался сдержать уродливую ухмылку от своих губ. Он не часто мне противостоит. Должно быть он правда любит Бернадетт.

Я почти усмехнулся, но сдержал эмоции в себе.

Конечно, он любит Бернадетт.

Мы все.

Но ни один из них не любит ее больше меня.

— Поступить так с ней? — эхом повторил Оскар, косо поглядывая на Аарона. Он сидел в первом ряду школьного театра, iPad в руке, как всегда проницательный и расчетливый. Чаще всего я позволяю ему придумать приз Хавок. Он понимает в цифрах и рискует так, как я никогда не буду. Я бы доверил ему свою жизнь.

Только… не сегодня.

Сегодня все будет немного по-другому.

— Ты знаешь, что я имею в виду, — сказал Аарон, отталкиваясь от реквизита позади него, чтобы встать рядом с краем сцены. Я посмотрел вверх на него, но, несмотря на то что он ростом добрых шесть футов, я не испугался. Больше меня уже ничто и никогда не напугает. Черт, я не чувствовал реального страха с пяти лет. — Мы должны Берн так, как ни должны были кому-то другому.

— Давай дадим ей что-то полегче, немного отшлепаем по заднице и отправим ее восвояси, — сказал Хаэль, снимая черную кожаную маску дьявола с пальцем Каллума и надевая ему на лицо. — Черт, я бы заплатил, чтобы надрать задницу директору Ванн за нее.

Я засунул пальцы в карман джинсов и облокотился спиной на сцену, делая вид, что размышляю над их словами. Признаю, когда Бернадетт влетела в меня в коридоре в первый день школы, открывая эти накрашенные ядовитым оттенком губы, чтобы позвать Хавок, я удивился. Потом обрадовался. Потом отчаянно, невероятно загрустил.

Потому что если она позвала Хавок, то это значит, что ей нечего терять. Это значит, что у бабочки которую я пытался освободить, больше нет крыльев. Я могу оставить ее, но она больше никогда не полетит. Вместо этого, если она хочет править этим миром, она должна будет делать это, ползая на животе, как змея.

Из меня вырвался грубый смех, когда я зажег сигарету и сделал длинную затяжку, а в театре раздается вишневый треск.

Я знаю все о змеях. Я сам — одна из них, ядовитый ублюдок, который знает где и когда выстрелить, чтобы нанести максимальные разрушения. Это то, в чем я специализируюсь сейчас, разрушая и распределяя кошмары.

«Виктор, ты одинокий, отчаянный мудак», — думаю я, когда Оскар издает звук отращения.

— Она пришла к нам, — сказал он, но я знал, что он такой же как и все мы. Он не хотел ее рядом, не так как хотел я. Никто не хотел ее рядом так, как я. — Мы должны, по крайней мере, дать ей достойную цену или наша репутация разрушена.

— Разве она не заплатила более, чем положено, за наше дерьмо? — спросил Кэл, его убитый голос похож на разбитую звезду. Там когда-то был свет, но сейчас… ничего кроме черной дыры.

Я нахмурился и поднял голову вверх. Аарон все еще смотрел на меня, всегда блять смотрел на меня. Он винил меня в том, что я увел его девушку. По мне, он должен был бороться сильнее, если он так сильно хотел ее.

— Попроси ее надрать задницу Кали Роуз-Кеннеди для нас, — он мрачно улыбнулся, а потом натянул маску на лицо. Не такое уж и сильное различие между маской и мужчиной, ни для кого из нас.

Мы все монстры.

И ты собираешься сделать Бернадетт такой же, не так ли, Виктор?

— Мы должны извлечь пользу из нее, — размышлял Оскар, будто он и вправду рассматривал эту гребанную цену. — Но я бы предпочел это, если бы она была как можно дальше от нас. Давайте заставим ее перевести, скажем, пятьдесят тысяч в товар. Такой же милый, как она, это не должно быть так сложно сделать к концу года.

В этот раз, когда я засмеялся, звук был громким и сильным, так что отдавался эхом вокруг темной сцены театра школы Прескотт. Неужели? Драгоценное время моей Бернадетт потрачено на продажу травки? Ни за что, пока я дышу. У моей девочки есть потенциал.

— Нет, я так не думаю, — сказал я, изучая свою сигарету. Я мог чувствовать, как сузились глаза Аарона на меня, еще до того, как повернуться. Он знал, какой я эгоист, как сильно я хотел девушку, которая должна была быть его. — Если Бернадетт хочет помощи Хавок, она должна стать одной из нас.

— Что?! — прорычал Аарон, когда я медленно повернул голову, чтобы посмотреть на него.

Слабая улыбка расцвела на моем лице. Он смотрел на меня так, словно хотел убить. Может и хотел, я не знаю, но это Хавок. Убив, становишься членом банды, умерев, выходишь из банды (кровью вошел, кровью вышел)^[1]. Кто знает, что может случится?

— Я хочу, чтобы Бернадетт Блэкберд стала… — я чуть не сказал «моей девушкой», но не сделал этого. Это ни для кого не честная цена. Все, что мы делаем, должно быть ради Хавок, выгодным Хавок. — Нашей девочкой, — Я потушил сигарету во встроенной пепельнице в одном из кресел театра. Настолько это место старо, что стулья не менялись с ранних девяностых. — Я хочу, чтобы она стала одной из нас.

— Ты, блять, спятил? — прорычал на меня Аарон, заметно трясясь. Он провел пальцами по своим каштановым волосам и посмотрел вниз на меня с жестокостью, переполнявшей его взгляд. — Ты не можешь желать ей такого, — Он шлепнул тыльной стороной одной руки по другой, чтобы подчеркнуть. — Ты не можешь хотеть для нее такого.

Я только покачал головой, поворачиваясь и ставя руки на край сцены. Без особых усилий, я поднимаю свое тело и переваливаюсь через борт, вставая на ноги перед ребенком, которого я защищал на детской площадке. Он прошел долгий путь с того времени, но для меня он навсегда останется Аароном-гребанным-Фадлером.

— Но я могу. И сделаю это, — Я улыбнулся. Признаться, это снисходительная улыбка, но я ничего не могу с собой поделать.

Когда дело касается Бернадетт Блэкберд, я не отличаюсь особой рациональностью. Однажды, в десятом классе, когда я делал вид, что ненавижу ее и лгал с каждым вздохом, Шелдон Эрнст пробормотал что-то о том, насколько сладкой на вкус должна быть ее киска.

Я бил его, пока он не мог стоять.

Потому что я ревновал.

И я влюблен.

Я всегда был влюблен в эту девушку.

Теперь, без какой-либо вины или сожаления, она может быть моей.

Я намерен довести дело до конца.

— Не делай этого, Виктор, — умолял Аарон, стиснув зубы, его руки были сжаты в кулаки по бокам. Я продолжал улыбаться ему. Если он хочет Бернадетт, ему придется сражаться сильнее этого. Неожиданно он опустился на колени и сложил руки вместе, будто при молитве. Это движение удовлетворило меня больше, чем должно было. Я должен был быть зол. — Пожалуйста. Не втягивай ее в этот бардак. Наши жизни никогда не были нормальным, а это все, чего она когда-либо хотела.

Я уставился вниз на него. Вероятно, он думает, что я холоден или безразличен. Но нет. Внутри начинает разрушаться то осторожное оцепенение, которое я поддерживал и разжигал годами. Я чувствую себя живым, как не чувствовал с момента, как запер эту девушку в своем шкафу.

Знает ли она, что раньше я прижимал руки к внешней стороне той двери, прислонялся ухом к дереву и закрывал свои глаза только, чтобы услышать ее? Когда она заплакала, я сломался. Когда она закричала, я разрушался.

— Ты же не собираешь вправду втягивать Бернадетт во все это? — спросил Каллум, но я не повернулся к нему. Вместо этого, мое внимание было на Аароне. Несмотря на его внешнюю привлекательность, он был тем, за кем мне надо было следить, из-за кого мне стоит беспокоиться.

Бернадетт любила его, возможно все еще любит. Держу пари, это уничтожит их обоих.

— Да ладно, босс, это заходит немного далеко, не находишь? — добавил Хаэль, но я и на него не смотрел. Он всегда действовал импульсивно, и даже если он может быть жестоким в драке, он слишком мягок к женщинам. В частности, к Бернадетт.

Я приседаю перед Аароном так, чтобы наши глаза были на одном уровне.

— Я думаю у Бернадетт есть шанс, — Рот Аарона открылся и закрылся в ответ на мое заявление, но на самом деле он ничего не сказал. Может дело в моих глазах? Иногда, когда я смотрюсь в зеркало, у меня нет ни одной гребанной догадки, кто этот мужчина, смотрящий на меня в ответ. Мои карие глаза стали черными, как отражение моего сердца. — Мы старались, но знаешь, как говорят: если любишь кого-то, отпусти, и если он вернется, это твое навсегда.

— Это такой бред, — усердно сказал Аарон, на грани злых слез. Он хотел надрать мне задницу прямо сейчас больше, чем что-либо еще. Прошлой ночью, когда сжимал свой член в руке и представлял суженные зеленые глаза Бернадетт и пухлые губы, я сам хотел надрать себе задницу.

Она истечет кровью ради этого, ей будет больно.

Хотя, несомненно, она будет там, где ей место.

— Я настаиваю против этого, — сказал Оскар, вставая на край сцены, чернильные пальцы крепко обхватывают края iPad, как будто если он сожмет его достаточно сильно, это сотрет все чувства, которые он держит в ловушке внутри. — Последнее, что нам нужно в Хавок это кусок проблем с сиськами.

Я упираюсь локтями в колени, пока Аарон опускает руки на свои. Он весь трясется, в его глазах считается убийство. Он никогда не простит меня за это, но какая разница? Он не простил меня за то, что я попросил его бросить Бернадетт в десятом классе. Так какая разница теперь? Она никогда не будет по-настоящему принадлежать ему, не для себя.

— Бернадетт будет наша, — сказал я, используя только слово «наша», потому что парни — моя семья. Моя банда. Мы были здесь раньше, но Бернадетт — наше предисловие. Очевидно, она достаточно отчаянна, чтобы стать еще нашим эпилогом. Только… надеюсь, не нашим надгробным текстом. — Бернадетт будет принадлежать мне. — подчеркнул я, глядя Аарону в глаза.

Снаружи я, как всегда, спокоен. Внутри я черт побери горю.

Бернадетт, Бернадетт, Бернадетт.

Ее имя повторялось в моей голове, будто его зациклили, а мой член в джинсах стал твердым. Я сжимаю руки в кулаки, что Аарон заметил.

— Ты никогда не сможешь принять, что она вправду любила меня, — прорычал он, и моя улыбка превратилась в ухмылку маньяка. Вероятно, я показываю слишком много своих зубов.

— Я ревнивый, эгоистичный человек, Аарон Фадлер. И у тебя больше нет оправдания в невинности. Твои руки также в крови, твоя душа такая же темная, — Я пожал плечами и поднялся на ноги, потом повернулся к Оскару. — Запиши. — Я кивнул подбородком в сторону iPad, но он не подчинился, не сразу.

Я едва понимаю, что они еще какое-то время спорят вокруг меня, но не слушаю.

Вместо этого, попадаю в ловушку кошмара, которым наслаждаюсь годами. Тем, где Бернадетт смотрит на меня с ненавистью.

Как она смотрела, когда сегодня прошла мимо меня по коридору.

Как она смотрела в первый день школы.

Как она смотрела, когда я запер ее в своем шкафу.

Некоторые мужчины видят сны, когда спят. Некоторые живут в кошмарах, вне зависимости спят они или нет.

И если я не могу заставить Бернадетт увидеть меня настоящего, тогда, боюсь, я никогда не проснусь.

Меня вдруг осеняет, что я только что сказал, и из горла вырывается смех.

— Босс? — спросил Хаэль, скептично смотря на меня. Я встряхнул головой в его сторону и потер подбородок в раздумьях.

— Дискуссия окончена, — сказал я, позволяя своему голосу опуститься до опасного низко, что-то между мурлыканием и рыком. Как я и сказал, я не чувствовал страха, реального страха, с пяти лет. Я блять уверен, чувствуя его сейчас. — Бернадетт моя, или никакой сделки.

Я спрыгнул со сцены и хлопнул рукой по iPad Оскара.

— Запиши это. Сейчас же. Я пошел искать нашу новую девочку, — Я поднял руку и продолжал идти, распахивая двери театра и влетая в коридор. Студенты разбегаются передом мной, как и должно быть.

Когда я собрал эту банду, другие пытались подражать мне. Черт, они все еще пытаются, посмотрите только на Митча Картера. Они могут притворяться, что все, что им нужно, это вдохновляться мной, но они ничто. Жалкие копии, в лучшем случае, пародисты — в худшем. Я довольствуюсь тем, что наблюдаю, как они, словно крысы, скребутся за моими крохами.

Потому что я Виктор Чаннинг. Это Хавок, мы настоящие гангстеры, а все остальные могут быть выебаны.

И Бернадетт Блэкберд…. Она станет моей гребанной женой, если это убьет меня.

Что, полагаю, вполне возможно.

Ночь Хэллоуина, настоящее время…

Бернадетт Блэкберд

У каждой моей истории есть две стороны, но как правило, только она из них правдива.

По словам моего отчима, моей сестре Пенелопе было грустно, одиноко, она была маленькой девочкой, отчаянно нуждавшаяся во внимании. Поэтому она врала, поэтому она покончила жизнь самоубийством.

Смотря в его темные глаза, я понимаю, что нам лучше знать.

— Присаживайтесь, — повторил Найл Пенс, одетый в свою униформу и улыбающийся так, как мог только он, словно аллигатор, который только что почуял свою следующую добычу на краю болота. Его каштановые волосы растрепаны, а вокруг толстых червеобразных губ — густая щетина. Я никогда не хотела видеть кого-то мертвым так сильно, как его. — Это настоящая кровь?

Он знал. Вопросительный знак в конце фразы был забавы ради. Видите ли, у моего отчима нет хобби, как у нормальных людей. Он процветает в боли, дискомфорте и репликах, граничащих с насилием. Мудак.

— Кровавый костюм, — сказала я, беспокоясь за Каллума, на самом деле за всех парней. Интересно, действительно ли Дэнни Энсбрук выстрелил бы мне в лицо, если бы представился шанс. Аарон стоял словно камень позади меня, поэтому я откинулась назад и сжала его руку. Меня немного убивает прикасаться к нему так, но есть вещи посерьезнее, чем наши дерьмовые чувства друг к другу. — Что ты делаешь в доме Аарона?

Я не признала ни свою бывшую лучшую подругу Кали Роуз-Кеннеди, ни нашего бесчестно директора Ванна, они не стоят моего времени.

В основном, меня сосредоточена на том, чтобы Аарон не сделал что-то жестокое.

Или… возможно я та, кто сделает что-то жестокое? Если я узнаю, что Тинг хоть пальцем прикоснулся к моей сестре, боже помоги ему. Я буду очень счастлива пойти на дно и потощать за собой Найла Пенса, охваченного пламенем и наслаждающегося сжиганием.

Что угодно, лишь бы он страдал.

Директор Ванн настороженно смотрел на нас, и могу заверить, что это из-за Хавок. Он их на самом боится их… нас.

Нас.

Девушка Хавок.

Кали ухмыльнулась мне, и я поймала себя на мысль, что не будь она беременна, я могла перепрыгнуть через этот стол и ударить ее по сиськам настолько сильно, насколько могла. Может я все еще смогу? Ее плоские сиськи сейчас не обхватывают плод, не так ли?

Самое худшее во всей этой ситуации то, как Найл смотрит на меня. Он уставился на меня, как обычно, будто я лошадь, которую надо приручить. Он еще и раздевал меня взглядом. Он делает это с каждой девушкой, даже с его родной дочерью. Мой рот наполняется желчью, а отчим ухмыляется, как крокодил. Он обожает каждую минуту этого взаимодействия.

— Где блять наши девочки? — спросил Аарон, все еще истекая кровью, все еще с чертовой пулей в руке. Он сопротивлялся, когда я толкнула его вниз на диван, но у него оставалось не так много сил, поэтому он наконец-то сдался. Этот диван в конце концов будет пропитан кровью… Аарон и я были покрыты ею. От запаха у меня уже кружилась голова.

— Твои девочки? — спросил Тинг, подняв бровь со шрамом. Хотите узнать, как это случилось? Супер милый золотистый ретривер нашего соседа однажды вырвался из ограды, набросился на Найл и вцепился ему в лицо. Очевидно, он знал что-то о Найле, чего, видимо, никто кроме меня не замечал.

Он еще больше монстр, чем все пять парней Хавок вместе взятые.

— Ты меня слышал, педофилский кусок говна, — огрызнулся Аарон, его руки тряслись, но его золотисто-зеленые глаза были сконцентрированы и яростны.

Я не сомневаюсь, что он бы истек кровью, чтобы пойти за Найлом, если бы ему пришлось. Он сделает что угодно ради своих девочек, даже затравит меня. Но разве я не захочу мужчину, который не сделает такое с детьми, которых он любит, как своих?

Нет. Нет, не захочу.

Я сжала руку Аарона немного сильнее. Иногда кажется, что видеть дальше собственной обиды почти невозможно, словно смотришь прямо на солнце. В этом вся прелость ослепления. Но если мы приблизим наш взгляд, то почувствуем тепло этих лучей на своей коже.

— Наши. Девочки, — Аарон поднял свой подбородок и изобразил милую ухмылку, которую когда-либо видела на его лице. Это маска. Теперь я это вижу, но мы оба игроки в куда более большой игре. Какой у нас выбор? Его отец мертв, его мать ушла. Это все, что у него осталось, ухмылка, как у мастера сцены. — Потому что ты утратил права, когда изнасиловал Пенелопу Блэкберд. На самом деле, ты потерял право жить.

— Я говорил, что это была плохая идея, — улыбнулся Ванн, и я устремила взгляд своих зеленых глаз на него, заставляя его вздрогнуть. — Они, вероятно, убили кого-то сегодня. Эта кровь… это вовсе не костюм, так ведь?

— Продолжай говорить и, может, сам найдешь отличия? — сказала я, мой голос был бесстрастный и холодный, что не соответствовало бешеному биению моего сердца.

— Ох, Пенелопа, — сказал Найл, когда Кали вздрагивает и смотрит на него сузившимися глазами, — Она, конечно, была маленькой жалкой засранкой, не так ли? — отчим повернулся к Кали, будто собирается объяснить печальную правду. — Не раз приводили ее в участок пьяную. Она была гребанной преступницей, но ничто по сравнению с этой сукой, — Найл указал на меня. — Эта сука ввязалась в банду.

— Когда-нибудь я убью тебя, — сказала я ему, дрожа от ярости, слова из дневника Пенелопы эхом разносились в моей голове. Он сказал, что убьет моих сестер, если я скажу, что он убил мою маму. Он говорит, что убивал раньше и справлялся с этим. Тот взгляд в его глазах, когда он сказал это… у меня не было сомнений, что он говорил правду. — И я буду лить слезы радости.

— Ты угрожаешь полицейскому? — спросил Найл, наклонив голову в сторону. В его глазах мерцает отвращение и развратная жадность, желание настолько сильное, что у меня голова идет кругом. Под этой личиной среднестатистического Джо его потребность разрушать и поглощать невинность сияет ярче всего. Если знать, что искать, то пропустить его невозможно. — Ты знаешь насколько это серьезное обвинение?

— Лучше бы у тебя был гребанный ордер, учитывая, что находишься в моем доме, — сказал Аарон, его рука сильно сжимала мою. — А теперь, где, блять, наши девочки?

— Сладко спят в своих кроватках, — сказал Найл раздражающе спокойным голосом. Тем не менее, то, как он сказал слово «кроватки» напугало меня до глубины души. Я не думаю, что он признался бы в своих темных поступках, при Ванне и Кали в качестве свидетелей, но этого никогда не узнать. Страх разрастался в моей груди, как птица со поломанными крыльями.

— Такие милый, красивые малыши. Правда, ангелочки. Я отправил ту няню домой несколько минут назад, шикарная и молоденькая штучка.

Я удивлена, что система безопасности Хавок не оповестила парней о том, что происходит, но потом… может было оповещение, а мы были слишком заняты, чтобы увидеть сообщения?

— Если ты их тронул, — начала я, потому что если так, я за себя не ручаюсь. Я сижу тут, в крови бывшего и в крови парня, который пытался убить меня этой ночью. Того, кто сейчас уже мертв. Все, что нужно сделать Найлу, — это забрать нас. Вопрос в том: почему он этого не делает?

— Послушай, Бернадетт, — перебил меня Найл с ухмылкой, наклоняясь вперед, в его глазах мерцает блеск, который говорит о том, что я у него в руках. — Если ты не хочешь, чтобы твоя маленькая банда отправилась за решетку, ты заткнешься на хрен и скажешь «да, сэр» на все, что я скажу.

Все мое тело стало холодным, как лед, до такой степени, что я просто не чувствую запах крови, я задыхаюсь от него.

— Еще раз так заговоришь с моей девушкой, и я разобью твое лицо, — сказал Аарон, и мой взгляд устремился на него.

Моей девушкой? Он сейчас похож на Вика. Я не… не ненавижу это.

— Послушай, ты, маленький урод, у тебя, блять, нет никакого выбора.

— Смотри на меня, — сказал Аарон, поднимаясь так быстро, что в конце концов споткнулся и упал на кофейный столик.

У него кружилась голова от потери крови. Я на полном серьезе беспокоилась за него. Я тоже встала, хватая его за плечо, потому как он держал обе ладони на столе, задыхаясь. Я должно принести ему немного воды, и быстро.

— Простите, если я не трясусь от страха, — сказал Найл, а эта маленькая крыса Кали хихикала рядом с ним.

— Крепкий парень, — говорит она, изображая, как ей кажется, свое место у власти рядом с Найлом. Но она не знает, что Хавок приберегли для нее. Черт, даже я не знаю. Все, что я знаю, так это, что если парни собирались кастрировать Дональда, то Кали будет страдать так же сильно.

Что там говорил Каллум? Ее лицо не беременно.

Директор Ванн не выглядел таким самодовольным, его глаза метались от входной двери к задней, будто он ждал неприятностей. Нет, нет, он ждал Хавок.

— Сядь, — повторил Найл, он посмотрел на меня жестким взглядом, — И скажи «да, сэр».

— Бернадетт, — сказал Аарон, смотря на меня и задыхаясь. — Не делай этого. Мы схватили Найла за яйца, он не сможет тронуть нас.

— Как? — спросила я, когда Ванн издал едва слышимый звук протеста, сжимая руки, пока он расхаживал перед камином.

Аарон посмотрел в мою сторону, встречаясь с моими глазами и слегка покачивая головой. Блять. Что бы у них не было на Найла, мне это не понравится.

— Ты сказал, что доведешь их до белого каления, — потребовала Кали, вставая с дивана и поворачиваясь к Найлу с надутым выражением на милом маленьком личике. Она носит ребенка Найла? — Я жду.

Найл поднялся на ноги в тот же самый момент, когда я заметила движение в тени рядом с лестницей и в маленьком коридоре около хозяйской спальни.

— Последний шанс, Бернадетт, — сказал Тинг, положив руку на рацию у бедра. — Скажи это, или я арестую тебя и твоего дружка Аарона прямо здесь, — Он достает рацию, но замирает, когда из-за его головы раздается щелчок. Это точно звук отвода курка пистолета.

— Не совершай свою последнюю ошибку здесь, Найл. Мне ненавистна идея отскребать твои мозги со стен гостиной Аарона.

Голос Вика был ледяным, его рот исказился в мрачном оскале. Его темно-фиолетовые волосы убраны назад, все еще мокрый после душа, косметика стерлась, а одежда свежая, без крови. Как только я увидела его, по мне прошел темный ужас, который ощущался как сладкий, сильный яд.

— А если ты думаешь, что я блефую, тогда дерзай и проверь.

Гнев, появившейся на лице моего отчима, напугал меня до чертиков. У него есть друзья и связи.

И зачем-то он пришел сюда.

— Я знал, что не должен был следовать за вами сюда, — пробормотал Ванн, все еще сжимая руки.

— Отличное наблюдение, — сказал Оскар, неожиданно появившийся за спиной директора.

Мурашки побежали по моей коже. Как черт возьми он оказался там, что я его не заметила? Его серые глаза сфокусированы на затылке Ванна, одной рукой он ровно держал револьвер. Он отвел курок и продолжал улыбаться.

Хаэль входит из кухни (я подумала, что он, по крайней мере, воспользовался задней дверью, которая ведет в прачечную), в то время как Каллум открывает раздвижение двери террасы. В руке у него бита, и хотя он все вымыл, оружие все еще в красных пятнах.

Энергия этой комнаты душит меня, забираясь в горло, как дым. Внезапно мне становится трудно дышать.

— Не переживай, Берни. Найл — просто безмозглая, кастрированная собака, — успокаивал меня Вик, холодный, непоколебимый. Но он затронул ту самую струну глубоко внутри меня, стряхнув льдинки, прилипшие к моей душе. Он разрушил мое оцепенение и оставил меня кровоточить. Кто может это остановить? Я? Должна ли я сама залечивать свои эмоциональные раны? — Его руки связаны, у нас есть грязь на него.

— И почему бы тебе, моя дорогая падчерица, не рассказать, что конкретно на меня есть? — спросил Найл, поворачиваясь лицом к Виктору и совсем не беспокоясь о пистолете, приставленному к его лицу. — Ты ведь не можешь, не так ли? Потому что боишься.

Проблема Найла в том, что он недооценил Виктора Ченнига.

— У нас есть видео его… — сказал Вик, подбородком кивая в сторону Найла, — с твоей сестрой Пенелопой.

Внешне я ничего не делаю. Я все еще стою тут, пытаясь помочь Аарону удержаться на ногу, кровь текла по моим рукам. Внутри, я разбивалась на части боли и ярости. Это свинцовое стекло, эта мозаика, а мой гнев — это железо, которое скрепляет все эти красивые кусочки вместе. Когда-нибудь я возьму один из этих осколков и зарежу Найла Пенса в пустую полость, где должно быть его сердце.

— Найл, какого черта тут происходит? — спросила Кали, прикрывая одной рукой свой все еще плоский живот и глядя на Виктора и Тинга с абсолютно пустым выражением. Никто никогда не говорил, что у этой маленькой идиотки есть работающие клетки мозга. Директор Ванн выглядел так, будто он обделался.

— Ты сказал, что мы придем сюда и положим всему конец.

— Чему? — невинно спросил Оскар, поправляя свои очки средним пальцем и все еще держа револьвер, нацеленный на Скотта. — Шумной ночи Хэллоуина? Вижу, Кали пришла в костюме. Довольно популярно среди девочек наряжаться шлюхами в канун Хэллоуина, не так ли?

— Да пошел ты, Монток, — прорычала она, скользя руками по бледно-розовой юбке.

Несмотря на сарказм Оскара, она не наряжалась, она не пришла на вечеринку Стейси. Она бросила жалкую команду клоунов Митча, но почему? Что она тут делает? Что тут делает Ванн? И почему трое из семи людей моего списка стоят в этой комнате?

— У вас минута, чтобы съебаться отсюда, пока мы не заставим вас троих исчезнуть, навсегда, — Виктор отступил назад и опускает пистолет. Его глаза похожи на два темных озера, готовые затянуть меня и утопить. Но его внимание по-прежнему зациклено на Аароне. Он беспокоится, как и я. Мой бывший сейчас не выглядит так горячо. — Я досчитаю до шестидесяти.

— Не хочешь узнать, почему я здесь? — дразнил Найл, щурясь, когда его худые губы изогнулись в ухмылке. — Что Скотт тут делает? Знаешь, он пришел ко мне, после того, как ты разгромила его домик и заставила его делать все эти гадости в Интернете.

— Шестьдесят, — Виктор кивнул, и Каллум с Хаэлем сделали шаг вперед, чтобы обойти его. Этой ночью никто не улыбается. Никто не упивается этим моментом, никак тогда, когда мы преследовали Дона. — Пятьдесят девять. Пятьдесят восемь.

— Давайте просто уйдем, пожалуйста, — сказал Ванн, трясясь. Его взгляд останавливается на мне, будто я единственная ответственная за это бардак. — С самого начала это была плохая идея. Ты не говорил мне, что у них есть видео.

— Пятьдесят семь, — по Вику даже не скажешь, что он дышит, он стоят так чертовски неподвижно.

Каллум надел капюшон поверх своих блондинистых волос, его лицо полностью в тени. Вероятно, я нужна ему также сильно, как и Аарону прямо сейчас, но в другом смысле. Ты себя слышишь, Бернадетт? Он нуждается в тебе? Хавок, черт подери, не нуждаются в тебе. И ты не обязана им своей эмоциональной энергией или поддержкой.

И все же я здесь, жду, чтобы поделиться этим. Моя рука обвила руку Аарона, когда он наваливается на меня, пытаясь сохранить хотя бы подобие власти и контроля.

— Мы на перепутье. Сделаешь шаг, и я тебя закопаю, — прорычал Найл, не сводя газ с Вика. — И не вмешивайте в это Кали.

— А меня? — вырвалось у директора Ванна, кладя одну руку на плащ, чтобы удержать себя. — Ты сказал, что поможешь мне выйти из этого бардака! Я помог тебе, когда ты просил.

— Этого обещания больше нет, — сказал Найл, фыркая и отступая на несколько футов. Моя кровь вскипела, потому что я знаю своего отчима. Он говорит нам лишь то, что он хочет, чтобы мы услышали. Видишь какой я могущественный? Видишь, что я могу? Никогда не забывай, что у меня много рычагов давления. Кали цепляется за его руку, а потом поворачивается ко мне с ядовитым взглядом, в кое-то веки не ведя себя как «горе мне». Здесь нет зрителей, кого можно одурачить, поэтому она не беспокоится. — Это все, что у меня есть. Скотт, ты теперь сам по себе.

Найл повернулся и ушел по направлению к двери, таща Кали за собой. Директор Ванн поплелся за ним, а парни позволили им уйти. Тогда я понимаю, что, возможно, мы слишком растянуты. Это сделала я. Я позвала Хавок, и это я начала весь это бардак.

Я скриплю зубами.

Что во всем этом самое дерьмовое? Я на самом деле чувствую себя виноватой в этом, словно я доставляю неудобства парням Хавок. Они разрушили мою жизнь на второй курсе. Разве важно, по каким извращенным причинам они это сделали, какую цену заплатила Кали? Они сделали это, и я страдала, и вот теперь я здесь, молясь тому маленькому количества добра, что осталось во Вселенной, чтобы Аарон Фадлер блять не умер на моих руках.

— Они все сели в машину и выезжают на шоссе, — сказал Оскар, смотря сквозь плотные шторы перед окном. — Они поехали по улице.

— Блять, — сказал Аарон, и затем он упал. Сильно. Так сильно, что я не могла даже его поднять, как бы не пыталась. Хаэль оказался рядом в ту же секунду, подхватывая своего друга за руку и помогая мне посадить его обратно на диван. Я села рядом с ним и стала снимать с него свитер, помогая Хаэлю раздевать его, чтобы мы могли достать до ран.

— Он продолжает истекать кровью, — пробормотала я, когда остальные парни окружили нас. — Пуля все еще в его руке, — мои пальцы лишь слегка касаются синяка на его груди, но он не так значителен, как рана на левом бицепсе. Или, как мертвый ребенок, которого мы оставили на вечеринке в честь Хэллоуина. Черт тебя дери, Дэнни Энсбрук, ублюдок. Ему ведь нужно было это сделать, да? Наставить этот пистолет на меня… — Ему нужно в больницу.

— Мм, — сказал Вик, почесывая подбородок. Знак того, что он глубоко в своих мыслях. — В больницах много обязательных отчетов. Несовершеннолетний с пулевым ранением не сулит ничего хорошего. Это повлечет за собой расследования, вопросы и полицейские отчеты.

Я поворачиваю голову и бросаю взгляд на главного в Хавок. Должно быть, я тоже выгляжу устрашающе, потому что он вскидывает брови с наигранным удивлением.

— Мы не позволим ему умереть, — сказала я, когда Аарон застонал, его голова была лежала на спинке дивана, глаза закрыты. Я не была полностью уверена, но он все еще был в сознании.

— Нет, конечно, нет, — ухмыльнулся Вик, словно я сошла с ума. — Давайте погрузим его в грузовик и отвезем в дом Уитни.

— Медсестра-да-Скотт? — съязвила я, но это очевидный выбор. Ванн уже сообщил ей о том, что произошло. Она знает, что ее задница под угрозой. У нее другого выбора, кроме как помочь нам? К тому же, ее не просто так наняли в школу Прескотт. Во многих школах нет травматолога с опытом работы с пулевыми ранениями. В южной части города, это почти обязательно. — Блять. Ладно. Давайте вытащим его.

Я поднялась, все еще трясясь и ощущая адреналин в крови.

— Оскар, ты остаешься с девочками, — скомандовал Вик, а я была уверена, что никуда не уйду, пока не удостоверюсь, что они в порядке. Я отстраняюсь от Аарона и на мгновение отхожу назад, врезаясь в Виктора. Он кладет свои руки мне на плечи и наклоняется, что его рот находятся у моего уха. — Не переживай за Аарона, я не позволю ничему с ним случится, — Его губы прижимаются к моей шеи, помечая меня так, что никогда не смою это. — Я даже зашью его перед отъездом, чтобы остановить кровь. Иди, быстро прими душ и смой с себя кровь.

И хотя так не должно было быть, но его голос успокаивал меня, и я кивнула, поднимаясь по лестнице и приоткрыв дверь комнаты девочек. Все трое спали, будто они даже не знали, что Найл был здесь. Я простояла там несколько минут, смотря как в ровном дыхании поднимается и опускается грудь Хизер, затем я выскользнула обратно и нырнула в ванную.

Кровь не так-то и легко отмыть. Она липкая, вязкая и въедается в кожу, как краска. К тому моменту, когда я вышла из душа, моя кожа была розовой и раздраженной, а место, куда Билли ударил меня ножом, пульсирует и заливается свежим пунцовым цветом, пропитывая черную футболку, которую я стащила из комода Аарона. Хотя бы не видно пятна, и на данный момент мне этого достаточно.

— Ты ранена, — сказал Оскар, когда я вышла из ванны. Он стоял передо мной, без футболки и в пижамных штанах в клетку. Его татуированный грудь и живот выставлены на всеобщее обозрение, и, при иных обстоятельствах, я бы очень одобряла такой образ. У меня перехватывает дыхание, когда он протягивает руку и прижимает большой палец к пятну на моем правом рукаве, заставляя меня шипеть сквозь стиснутые зубы, затем он отдергивает палец, испачканный кровью. — Мы же можем позаботиться об этом?

— Нет времени. Я позабочусь об этом, когда вернусь, — я протискиваюсь мимо него, когда он протягивают руку и крепкой хваткой берет меня за плечо, заставляя меня вскрикнуть, крови стало больше, она текла вниз по моей руке, другой рукой Оскар проводит по ране на моем лице, на которое мне так страшно посмотреть, потому что знаю, что там будет шрам.

— Это займет минуту, — сказал он, толкая меня назад в ванну к ближайшей крышке туалета. Смотря в серые глаза Оскара за толстыми линзами его очков, у меня случается сумасшедшее дежавю о том, как Виктор зашивал мне руку. Я смеялась над ним, когда он достал аптечку из-под раковины, но у меня не было сил протестовать. Оскар повернулся обратно ко мне и задирает рукав моей рубашки, заставляя меня вздохнуть. Он совсем не нежен, когда осматривает рану. — Ты бы тоже могла поехать в больницу. Эта сука медсестра осмотрела бы это, но ты здесь.

— Аарон — это тот, кому нужна помощь. Перевяжи и выпусти меня, — на меня накатывает усталость, и веки сами собой закрываются, все мое тело болит от борьбы, повсюду синяки, сильные пальцы прикасаются к нижней части моей челюсти, поднимая мое лицо, я открываю глаза и обнаруживаю, что Оскар пристально смотрит на меня.

— Голову выше, Бернадетт. Нет покоя нечестивым, — он выпустил меня и прошелся антисептиком по обоим ранам, когда Хаэль заглядывает в дверь, с трудом разлепив нижнюю губу, часть черной краски для волос все еще оставляет пятна на его красном искусственном ястребе, когда он протягивает руку и проводит по нему татуированными пальцами.

— Мы погрузили Аарона в грузовик, — сказал Хаэль, изучая меня, его медово-карие глаза потемнели. Он на секунду поколебался, но потом добавил, — И он спрашивает о тебе.

Мое сердце скручивается в узел, когда я вижу, как Оскар выдавливает немного антисептика на ватный диск. Он проводит им по моим лицу и руке, потом накладывает бинты.

— Я добавлю в список дел прививку от столбняка, — пробормотал Оскар, выпуская меня, отступив назад и приснившись к противоположной стене. Он скрещивает худые, мускулистые руки на груди, и я замечаю, что его соски пронзены маленькими мечами. Интересно.

Я поднимаюсь, опуская рукав, и выхожу из ванны, следуя за Хаэлем вниз и выходя из дома на свежий, осенний воздух. Фонари из тыквы горят во дворе на другой стороне улицы, но магия Хэллоуина уже мертва для меня.

Виктор ведет машину, а я сижу рядом с Аароном в среднем ряду. Он стонет, бормочет какие-то вещи, едва дыша, но, по крайней мере, когда я сжимаю его руку, он сжимает ее в ответ.

— Берни, — шепчет он, его голова откинута назад на сиденье. Я хмурюсь, подвигаясь ближе к нему, а потом смотрю назад, чтобы проверит Каллума на последнем ряду, который наклонился, прикрывая капюшоном только что вымытые волосы.

— Ты в порядке? — спросила я его, и он поднял голову достаточно, чтобы посмотреть на меня, ухмылка омрачила эти идеально розовые губы, он все еще держал биту, будто он не мог расстаться с ней.

— Я в порядке, — ответил он, но я не была уверена, что это так. Он убил человека этой ночью. Ради меня. Он наверняка немного не в себе. Каллум улыбнулся, словно он мог чувствовать ход моих мыслей. — Для протокола, я не расстроен, что Дэнни Энсбрук мертв. Я огорчен тем, что сделал это при большом количестве свидетелей, а это может нам навредить. Я убью весь мир, чтобы спасти тебя, Бернадетт.

Мои щеки покраснели, и я опустила глаза, облизнув нижнюю губу.

— Я ценю это, — сказала я, и хотя наша ситуация этой ночью за гранью донельзя дерьмовая, мне не может не понравится то, что он сказал мне.

Как я и сказала, я выросла во тьме, поэтому мне по душе тени. Его темнота прекрасна для меня, как ночное небо без звезд. Солнце — слишком яркое, и оно обжигает. Это мое место, в глубокой полуночи.

Когда мы выехали из города по направлению к дому медсестры Уитни, Кэл потянулся и взял мою другую руку, сжимая ее. Он не отпустил пока мы не оказались снаружи скромной двухкомнатной квартиры со свежей краской и Лексусом на дороге, который намного выше по классу, чем положено иметь любой медсестре, особенно школы Прескотт.

Вик и Хаэль вылезли из машины, оставляя меня, Аарона и Кэла, и постучали в парадную дверь. Медленно, мешкая, дверь открылась, и я увидела немного света внутри. Медсестра-да-Скотт была достаточно умна, чтобы закрыть место на цепь, но она точно знала, что это не остановит парней Хавок. Если они хотят попасть в ее дом, они это сделают.

Помяни черта, он и появится…

Хаэль приставил свой ботинок к открытой двери, чтобы не дать Уитни ее закрыть. В то же мгновение он подхватывает болторез, который держит под рукой, и защелкивает замок его острыми щипцами. Он толкнул дверь и зашел внутрь, пока Виктор вернулся, чтобы помочь нам с Аароном. Я была полностью готова, чтобы пролезть под руку Аарона и держать его, пока мы не дойдем до входной двери, но Вик просто схватил своего друга за ноги и вокруг талии и поднес его на своих руках.

Мои брови поднялись, когда я смотрела, как Вик несет его к парадной двери и наверх до входа. Аарон не такой уж и легкий, он накаченный, но Вик несет его, словно он совсем ничего не весит, нежно опуская его на желтый диван Медсестры-да-Скотт. Что ж, он испорчен. Я надсмехалась над ней, так как она стояла рядом, сжимая руки.

— Он и в правду должен быть в больнице… — сказала она, пока пот стекал по ее лбу.

Она была одета в свободную белую футболку и черные шелковые шорты с кружевом, явно готовясь ко сну. Ее волосы собраны в беспорядочный пучок, ее глаза метаются от Каллума и его окровавленной бейсбольной биты до стонущего парня на ее испорченном диване.

— Этого не будет, — сказал Вик, поднимаясь и поворачиваясь к ней лицом. — Делай, что можешь, и дай мне оценку его состояния.

Медсестра-да-Скотт тяжело вздохнула, потом пошла в маленькую ванную из гостиной, хватая некоторые медикаменты, потом вернулась и села на кофейный столик перед Аароном. Он был без рубашки, так что я могла видеть его синяки, пулю в руке и свежую кровь, которая не останавливалась.

— Я могу все почистить, но ему действительно нужно переливание крови.

— У Аарона первая положительная, — сказал Вик, его голос был подобен льду. — Где нам взять немного?

— Взять немного? — переспросила Уитни, оборачиваясь, чтобы посмотреть на него, будто он из ума выжил. — Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, где нам блять достать немного крови? — повторил Виктор, и медсестра Уитни стала совсем бледной. Она знает, что сделала, что мы сделала со Скоттом Ванном, и ей лучше поверить в то, что мы сравняем это место с землей, если она не будет сотрудничать. Я поставила руки на бока и уставилась на нее, желая добавить ее в своей список. У нас не было особого личного общения, но она играет важную роль в операциях Ванна, обманом заставляя бедных девочек школы Прескотт зарабатывать ей деньги за их счет. — Мы можем ограбить какую-нибудь машину скорой помощи или что?

— С-скорые не возят с собой кровь, — прошептала она, прикусывая свою нижнюю музыку, потом повернулась к Аарону. — Ему нужно в больницу…

— Тогда больницу. — сказал Виктор, ничего не пропустив, — Что нам нужно?

— Ты же не серьезно? — задыхалась Уитни, когда Вик передает ей свой телефон, выражение его лица — темная частичка ада.

— Составь список. Сейчас же. Я действительно ненавижу повторяться.

Медсестра Уитни взяла телефон Вика и быстро напечатала список медикаментов, потом отдала ему.

— Давай навестим больницу им. Генерала Джозефа, — сказал Вик, переводя взгляд на Хаэля. — Система безопасности там простая, и там принимают много пациентов с травмами. Там сумасшедший дом, так что они ни черта не заметят. Давай возьмем немного налички перед уходом. Так может быть легче дать взятку кому-то, чтобы прижать его.

— Ясно. — сказал Хаэль, кивая, пока я таращилась на них обоих.

— Вы же не всерьез? — спросила, переводя взгляд между парнями.

Я разрывалась между волнением и раздражением. Снова посмотрев на Аарона, я увидела его бледное лицо и мое сердце сжалось в груди. Он не может умереть, не тогда, когда между нами все так…запутано. Проведя рукой по лицу, я тащу их вниз и одариваю Вика убийственным взглядом.

Он улыбнулся мне, но не той приятной улыбкой.

Эта улыбка вызывает кошмары, и я ненавижу то, как сильно люблю это.

В этом плане, я точно уверена, что мы родственные души. Мы должны ими быть, учитывая насколько мы отбитые. Соедините нас вместе, и фактор отбитости возрастет в тысячу раз. Я подняла палец, указывая прямо на Вика, он же лидер. Аарон — его ответственность.

— Ладно, — начала я, тыкая его в грудь. — Если ты дашь ему умереть, я отрежу тебе нахрен яйца, — позади меня медсестра Уитни издала маленький писк, но я проигнорировала ее.

Она вербовала девочек для херни директора Ванна и упивалась этой славой. Я на самом деле должна добавить ее в свой список, Оскар был прав.

Вик фыркнул и схватил мою руку, поднося моя палец к своим губам, похотливо посасывая его между ними. Хаэль покачал головой и положил руки на свои бедра, явно раздраженный мной и Виком и нашим странным дерьмом.

— Если он умрет, я оточу нож, — сказал Виктор, бросая мою руку, но я схватила его запястье, пока он не отвернулся, он поднял свои темные брови.

— Да, дорогая?

— Не используй это дерьмо на мне, — прорычала я, притягивая его к себе. Он подошел ко мне, но не потому, что у меня хватило сил подвинуть его, а потому, что нас тянет друг к другу. Потому что вместе мы — прекрасный яд. Прекрасная токсичность. — Ты и Хаэль вернетесь ко мне. Если кого-то из вас арестуют…

— Да, яйца, нож, никаких малышей Хавок, — Вик схватил меня за затылок наказывающей хваткой и обрушил свои губы на мои, руша мои стены этим своим роскошным ртом. — Не переживай, я не еду в больницу, — он поднял свою голову и указал в сторону Хаэля. — Он поедет. Я собираюсь узнать, почему никто из нашей команды не сказал нам, что это гребанная свинья была в доме, — Вик хмурится, отстраняясь, и кивает Каллуму, когда тот проходит мимо.

Мои глаза встретились с голубыми Кэла, и я облизала свою нижнюю губу.

Тело Аарона сломано, я беспокоюсь о душе Каллума.

— Это безумие, — пробормотала Уитни позади меня.

Я медленно повернула голову, когда Вик и Хаэль закрыли дверь, всего лишь две тени в ночи, что бы они не увидела на моем лице, это должно быть до чертиков напугало ее, потому что она встала, оставив бледного и стонущего Аарона одного на диване.

— Что мы можем сделать, чтобы помочь ему, пока ждем? — спросила я, мой голос был холодным как сталь. — Потому что, если он сегодня умрет, ты тоже.

Лицо Уитни побледнело, и она отступила назад, глядя на меня, будто размышляла вызвать копов и рискнуть отправить нас всех в тюрьму, или спасти только свою задницу. Чего она не знает или, возможно, еще не поняла, что Каллум не даст ей и близко подойти к телефону, двери или окну. Так или иначе, она застряла здесь.

— Нам надо поднять его ноги и держать его в тепле, — сказала она, тяжело вздыхая, пряди волос выбились из ее пучка и прилипли к потному лбу.

У нее на лице прямо макияж проститутки, вероятно, с давней вечеринки на Хэллоуин. У меня сжалось горло, когда я вспомнил о ссоре в доме веселья, о Дэнни, наставившим на меня пистолет, о Каллуме, замахивающегося бейсбольной битой.

Блять.

— Он может впасть в шоковое состояние… — продолжала Уитни, обеспокоенно глядя на Каллума.

Но ей не надо было о нем беспокоиться.

Если что-то случится с Аароном, я стану ее худшим кошмаром.

— Ладно. Дай мне теплый плед, немного одеял и подушек, принесите ему апельсиновый сок или что-то, — отдавала я приказы, даже если не знала, что делать. Но кто-то должен что-то сделать, и это могу быть я.

«Отвези его в больницу, Бернадетт,» — кричал разумная часть меня. Темная же часть полностью погрузилась в мир Хавок.

Никаких копов, никаких больниц.

Аарон мог потерять своих сестер. Он мог отправится в тюрьму. Мы все могли.

Мы смирились с нашим путем.

— Она заикается? — спросил Каллум, как обычно приснившись к стене, с руками в карманах толстовки.

Когда он посмотрел голубыми глазами на Уитни, подстегивая ее к действию, его голос был довольно приятным, выражение лица — безмятежно, почти слишком расслабленно.

Я послала Кэлу взгляд благодарности, потом села на край дивана, убирая русые волосы Аарона со лба, мое горло сжалось, будто в нем застрял комок, который я не могла выпустить, потому что была упряма или, возможно, сломлена.

— Он не умрет, — Каллум сказал мне, будто знал наверняка.

Я недолго посмотрела вниз на Аарона, пытаясь сохранить его лицо в памяти, его мягкие линии челюсти, маленький шрам на правой мочке уха, но потом я поняла, что делаю и почему, и снова пришла в ярость.

— Ты не можешь этого знать, — прорычала, оборачиваясь к Каллуму и обнаруживая, что он смотрит не на Аарона, а на меня.

Мы долго смотрели друг на друга прежде, чем он наконец первым заговорил своим прекрасным, темным голосом, словно его голосовые связки сформированы из теней ночи Хэллоуина.

— Он не умрет, не тогда, когда между вами столько неопределенностей. Он никогда не переставал любить тебя, и у него никогда не было шанса доказать тебе, насколько он сожалеет о случившимся, — Кэл сделал паузу, когда Уитни вернулась со стаканом апельсинового или персикового сока или еще пару стаканов. Он взял у нее один и посмотрел прямо ей в глаза.

— Сядь на кухонный столик, и не пытайся сделать то, что мне не понравится, — он указал на конец окровавленной бейсбольной биты носком своего ботинка, и ее лицо стало еще бледнее, как я не думала, что возможно.

Каллум принес мне немного сока, позволив своим пальцам задержаться на моих дольше нужного. Никто из не опустил то, как они дрожали, но мы оба знали, что с эмоциональными ранами можно разобраться потом. А вот у физических есть сроки.

Я сделала все возможное, чтобы Аарон попил немного сока, но он не двигался. Блять, да он едва дышит. Спустя какое-то время я сдалась и выпила его сама, сахар тут же хлынул в мою голову, давая моему адреналиновому телу силу. Я отложила стакан на нетронутую поверхность кофейного столика, надеясь оставить след и испортить мебель.

— Счастливого Хэллоуина, — прошептала я Аарону, наклоняясь, чтобы коснуться губами нежной кожи на лбу.

Я собираюсь дать Вику и Хаэлю два часа, не больше.

А потом я отвезу Аарона в гребанную больницу, даже если при этом могу лишиться всего.

Если он умрет, что-то внутри меня умрет вместе с ним, а у меня не так много осталось. Я — дерево с бесплодными ветвями, одинокий цветок на деревянной пустоши. Я не позволю этой части моего детства уйти, чего бы мне это не стоило.