Разрушение в школе Прескотт

Глава 20

Только полный придурок трахает девушку во время месячных, а потом не помогает прибраться. Я провела еще час, вытирая подушки дивана прежде, чем Виктор наконец вышел из комнаты, чтобы уставится на меня.

— Господи, — пробормотал он, зажигая сигарету прежде, чем выйти на улицу через стеклянную раздвижную дверь, чтобы покурить.

— Спасибо за помочь, — огрызнулась я сквозь зубы.

Это привлекло его внимание, и он вернулся, чтобы взглянуть на меня, прислоняясь своим телом к наружной части стеклянной двери.

— Если ты думаешь, что я буду убрать бардак, который ты устроила пока трахалась с другим парнем, то ты на самом деле не поняла мой характер. За кого ты меня принимаешь, Бернадетт?

Я проигнорировала Вика, но он прав. Но от этого не становится менее неприятно.

— Кстати, разве День благодарения не на следующей неделе?

Я перестала тереть, а затем перевела на него удивленный взгляд.

Ох. Блять. На следующей, не так ли? Ну, через полторы недели или что-то в этом роде.

Мы были так заняты в этом месяце, что я совсем забыла об этом.

Виктор не хотел, чтобы я возвращалась домой. Я была согласна с этим, но еще это значит, что уровень опасности повышается. Моя мать так просто это не оставит. Тинг определенно не оставит. Он обожает задирать меня за обеденным столом — особенно в праздники. Он вбирает в себя мою боль и гнев, как ящерица впивается своим длинным языком в муху.

— Он двадцать восьмого, — сказала я, но на самом деле мне было все равно.

Это хороший праздник, и я понимаю его современный смысл, но в нем есть и немного геноцида. С другой стороны, Хизер может расстроиться, если мы вообще никак не отметим. Я прислонила руку ко лбу, пальцы право руки все еще держали губку.

Не могу поверить, что этим утром я занялась сексом с Оскаром Монтаком.

Кстати говоря, я трахнулась с каждым парнем Хавок, кроме Каллума. «Уверена, скоро мы до этого дойдем», — подумала я и вздохнула. Не из-за того, что я не хочу увидеть, каким Кэл может быть в постели, но потому, что я ненавижу праздники и все тупые обычаи, связанные с ними.

— Девочки захотят как-то отпраздновать, — сказала я, когда Вик подходит и садится в кресло слева от меня. Я прислоняюсь щекой к руке и поворачиваюсь к нему. Он смотрит на меня с равной долей собственичества и обожания. Не уверена, что он вообще осознает последнее. — Но не думаю, что у меня есть силы на это.

Виктор кивнул и провел ладонью по фиолетово-темным волосам. Ему не нравится, что я сплю в постели Аарона, но я все равно делаю это, потому что у меня предчувствие, что после свадьбы, Виктор редко будет выпускать меня из своих извращенных пальцев.

— Хаэль может приготовить тако с тем фаршем из индейки, который ты любишь. Как тебе идея? — Вик зажег косяк, дым направлялся к открытым раздвижным дверям. — Потрошите, мать вашу, потрошите.

Я улыбнулась, но у меня не было сил рассмеяться.

— Тако и парни Хавок. Это станет моим самым захватывающим Днем благодарения.

Я села и сполоснула губку в ведро с розоватой водой. Виктор и я не разговаривали о том, что я сплю с другими парнями. Подразумевается, что я останусь в Хавок. Я точно буду мертва, если трахнусь с чужаком, он убьет его, и я с большей долей вероятности буду страдать.

Не скажу, что у нас здоровые отношения или они примеры для подражания из социальных сетей, но что есть, то есть.

И я наслаждаюсь ими.

— Можем купить рождественскую елку на следующий день? — спросила я, и Виктор одарил меня странным взглядом, когда я встала на ноги.

— Ты — одна из этих людей, да? Сентиментальные придурки, желающие мертвую ель и гирлянды.

Я смотрела на него, пока поднималась, проводя рукой по лбу. Когда я потянулась за косяком, он передал его мне и затем усаживает меня к себе на колени. Губы Виктор касаются моего уха, и все мое тело вспыхивает белой горячкой прежде, чем расслабиться в отчаянной холодности, словно погружение в бассейн после получения солнечного ожога.

— Почему ты так издеваешься надо мной? — продолжил он, и мне потребовалась секунда, чтобы понять, что он говорит не про елку. Нет, он имеет в виду Оскара. — Знаешь, что я чувствую, когда вижу тебя с другим мужчиной, так ведь?

— Благодарным за свободную ночь? — пошутила я, и он крепче прижимает меня.

Я сделала вид, что не заметила, куря косяк и придерживая его двумя пальцами с татуировками. «А» и «В» моей татуировки Хавок смотрели на меня в ответ.

— Кровожадным, — сказал он мне, и затем забрал обратно косяк и столкнул меня со своих коленей, как только Каллум спустился по лестнице.

— Идешь в студию? — спросила я, поднимая ведро.

Кэл покачал своей головой, подходя, чтобы забрать у меня ведро. Я почти не позволила ему. В конце концов, он не знает, что означает эта розовая вода в нем, но я решила, что просто наслажусь тем, что не нужно выливать эту тяжесть в раковину.

— Не сегодня, — сказал он мне, ополаскивая ведро с помощью съемного распылителя на раковине. Ему было абсолютно нормально чистить кровь. Не в первый раз, я права? — Я собирался залезть на крышу и смотреть на рассвет.

Я уставилась на его, когда мурашки пробежали по рукам. На мне снова его толстовка, я тону в ткани и свежем запахе талька и стирального порошка. Каллум развернулся и прислонился задницей к раковине. Его капюшон опущен, но на нем похожая толстовка, а руки засунуты в передние карманы.

— Бабушка и я раньше делали так, каждое утро субботы, — он пожал плечами, словно это не что-то важное. Это очень важно. Я сосредоточилась на его голубых глазах и старалась не потеряться в их яркости, но это невозможно, это похоже на падение в океан во время шторма, молясь не утонуть. — Когда она еще могла передвигаться достаточно хорошо, чтобы делать это, — он на мгновение задумался над этим. — Я возможно скоро поеду домой, проверю ее.

Конечно, я знала, что у каждого парня была семья, история и все это дерьмо, но, полагаю, я настолько же нарцисстична, как и следующий придурок, потому что я никогда не позволяла себе думать об этом. Для меня, они всегда были лишь…моими. Мои мальчики. Моя собственность. Я бы помочилась на них, если бы могла.

Но все эти откровения меня просто потрясли.

У Вика мать — светская львица, а отец — пьяница. Отец Хаэля — убийца, а мать сломлена. У Каллума есть только бабушка. Конечно, я знаю об Аароне, но речь заходит об Оскар? Он — загадка. Я не знаю, жил ли он со змеями в диком клубке в лесу.

— Не против, если я присоединюсь к тебе на крыше? — спросила я, чувствуя, как сердце замирает.

Животная часть меня говорит: «Бернадетт, ты трахнула четырех из своих парней, получи этого последнего». Но мне нужно время переварить то, что случилось с Оскаром, что происходит со мной.

Моя сексуальность раскрывается во мне как темный лотос, и мне, по крайней мере, нужно поприветствовать ее прежде, чем снова проверять ее лимиты.

Каллум улыбнулся мне, слегка склонив голову на бок. Рассеянный серый свет раннего утра окрашивает его волосы, но все, что он делает, — это делает их серебристыми. Это не уменьшает их блеска.

— Конечно, можешь, — сказал он мне, его голос был таким же грубым и прекрасным, как и всегда, в нем слышны нотки мертвых и темных вещей, что делает злую часть меня счастливой так, что я не могу объяснить. Его шрамы тоже становятся серебряными, светящимися в странном свете, отметины его прошлого впечатаны в его кожу также сильно, как и татуировки. Как обычно, балерина на его руке приседает над своими ногами и плачет, вечно разбитая. Пока Каллум не умрет и не сгниет, она всегда будет плакать.

Каллум отталкивается от раковины и поднимается по лестнице, ведя меня в комнату с двухъярусными кроватями. Оскар и Хаэль все еще спали. Последний выглядел милым с его растрепанными рыжими волосами и одной рукой, перекинутой через лоб. А первый…я залезла в его кровать и пнула его настолько сильно, насколько могла, ударив пяткой по его груди.

Ублюдок поймал меня прежде, чем я смогла его коснуться, открыв глаза и бросив меня в свежие воспоминания о прошлой ночи. Его расписанное тело висело надо мной. Горячая кровь между моими бедрами. Серые глаза смотрят на меня, всегда смотрят.

Я отталкиваюсь от него ногой и, споткнувшись о край кровати, налетаю на Кэла. Он с легкостью поймал меня, его пальцы заставляли меня испытывать боль во всех местах, к которым они прикасаются. Он ставит меня в вертикальное положение, и я откидываю Оскара. Это не самый мой выдающийся момент, но я не могу ничего с собой поделать. Я раздражена. Я никогда раньше не занималась сексом во время своих месячных, особенно без чашечки внутри. Это был интимный момент, он попахивал уязвимостью.

И из всех есть людей я должна была пойти на этот шаг с Оскаром Монтаком.

— В чем проблема, Бернадетт? — спросил он, поворачиваясь к стене.

Я заметила, что ему досталась двуспальная кровать, в то время как Каллум и Хаэль делили двухъярусную кровать. Было бы легко понять, какая кровать кому принадлежит и без их присутствия. На кровати Оскара были серые шелковые простыни и такое же одеяло. У него были одна подушка и стакан воды на прикроватной тумбочке рядом с его очками. Хаэль же, с другой стороны, спал в клубке неподходящих друг другу детских простыней мультяшными изображениями. У него тоже была одна подушка, но не такая идеальная, как у Оскара. Наоборот, она сложенная и потрепанная по краям. Кровать Каллум была верхней, на которой были синие нитяное одеяло, толстовка без рукавов, перекинутая через бортики.

— Проблема? — спросила я, смотря на него как на психа, коим он и является. — У нас только что был секс, ты придурок. Ты не вычеркнешь меня из моей собственной истории.

Оскар делал вид, что не слышит меня, но мышцы его спины напряглись. Мне этого было достаточно, знать, что я его каким-то образом задела.

Я снова вернула внимание на Каллума, беря его за руку, пока он помогал мне перебраться через окно на пологий наклон крыши. Мы все еще держались за руки, когда он вел меня к восточной стороне дома и к восходящему оранжевому шару солнца.

Мы сели рядом друг с другом, наши руки располагались близко друг к другу.

Какое-то время никто из нас ни черта не говорил.

— Знаешь, — начал он, доставая из кармана толстовки пачку сигарет, и зажег одну прежде, чем предложить мне. Я взяла ее. — Когда я в танцевальной студии сказал тебе, что мы делаем то, что лучше для Хавок… — Каллум затягивается, просовывает очередную сигарету между своих сказочных губ и прикуривает.

Это странно, видеть, как изо рта такого красивого мальчика выходит дым. Этот рот должен целовать твой лоб, говорить тебе, что все в порядке, говорить «я люблю тебя». Вот каким Каллум был создан с рождения, чтобы быть кем-то особенным. И продолжает им быть, но теперь его энергия темна и сумбурна. Единственное, в чем он уверен, — кроме восхода солнца — что боль постоянна.

— Что? — спросила я, подвигаясь ближе к нему. По всем правилам, я должно была уехать подальше. Но каждый день…нет, нет, каждую минуту, каждую секунду, которую я провожу с парнями Хавоку, меня затягивает в глубокий, темный колодец, из которого доносится их зов.

Мы созданы из одной первобытной души, я и эти парни.

Я затянулась сигаретой, поднимая бровь, когда Кэл достал из кармана толстовки пэпси. Он разломал крышку и отпил. Он это тоже предложил мне, и я приняла, лишь бы прижаться своим губами к тому, где были его. Непрямой поцелуй. Во рту пощипывает, когда я протягиваю банку обратно.

— Ты же знаешь, что я имел в виду тебя, так ведь? — спросил он, все еще смотря на солнце. По мне так становится немного ярко, поэтому я отвожу взгляд, но Каллуму продолжает удерживать свой огненный взгляд. — Потому что ты — часть Хавок. Возможно до недавнего времени это было не официально, но это всегда было правдой.

Я ничего не сказала, взгляд опущен на шорты, которые я украла из гардероба Аарона. Я уже привыкла носить его одежду постоянно. Даже если я знаю, что у меня своя собственная одежда в мешковатой сумке на полу, я хочу что-то его. Вместе с толстовкой Кэла я чувствую себя в большей безопасности, чем за всю свою чертову жизнь.

Да, Хавок убивают людей, но они убивают людей ради меня. Чтобы защитить меня. Чтобы защитить свою сестру.

— Каким-то образом, — начала я, куря свою сигарету с немалой долей удовольствия. Конечно, это однажды может убить меня, но медленное убийство никотином — восхитительно. Простите, но это правда. Только…не начинайте. Это то, что я всегда говорила Хизер. «Не начинай. Не связывайся с тем, что может убить тебя. Не влюбляйся в начальной школе в пятерых парней на детской площадке». — Я знала, что ты имеешь в виду.

Каллум хихикнул, а я так устала подбирать метафоры, чтобы описать его идеально неидеальный голос, что я наклонилась и поцеловала его. Это был небрежный, странный поцелуй, и это заставило меня почувствовать себя на свой возраст, но также заставило мой рот искрить и блестеть.

Господи.

Краснея, я повернулась обратно к рассвету. Не то, что бы я не заметила дерзкую улыбку Кэла. Он потянулся, чтобы провести рукой по своему шраму на шее.

— Ты должна знать, много лет назад мы думали о том, чтобы убить твоего отчима, еще до того, как нашли видео, — сказал Каллум настолько просто, как человек может упомянуть, как они любят яйца на завтрак. Я уставилась на него, но он лишь курил свою сигарету и попивал пэпси и не торопился отвечать мне. — Хаэль однажды пытался сделать это в реальности, но в то время у нас ничего не было. Мы были никем, — Кэл хмыкнул, глаза сморщились от неподдельных эмоций. — Мы стали кем-то ради тебя, Бернадетт. Хавок — это лезвие, воспользуйся им.

— Хаэл пытался… убить Найла? — уточнила, смотря на него.

Кэл кивнул, его светлые волосы стали золотыми в свете солнечных лучей. Хотя утро всегда заставляли меня грустить — потому что они всегда напоминали мне об Пэн и о том, как она говорила «вставай и сияй», когда будила меня — я, по крайней мере, могу воспользоваться моментом, чтобы сказать, это утро становится одним из моих лучших. Я здесь, и не с Памелой и Тингом. Я здесь с Каллумо-чертовым-Паркером.

— Не я должен тебе рассказывать об этом, — пояснил Кэл, переводя взгляд на меня. Его глаза синие, как небо над его головой. У меня перехватывает дыхание, а потом понимаю, что смотрю в сторону. Не могу поверить, что трахнула Оскара раньше Каллума. Какое придурочное решение. В любом случае, в любой игре у Каллума преимущество над Оскаром. — Тебе стоит спросить его, но ему не нравиться рассказывать об этом, — я размышляла об этом, о Хаэле, противостоящим Найлу ради меня. Мои губы подрагивают от зарождающейся улыбки. — Мы могли бы позволить Хаэль это сделать, — даже помогли ему — но мир был настроен против нас, — Кэл продолжал смотреть на меня, словно пытается оценить мою реакцию. — Мы не хотели, чтобы убийство Найла повесили на тебя. И чтобы кому-то пришлось отправится в тюрьму. Это означало бы никогда больше не увидеть тебя снова. Мы все были слишком эгоистичны, чтобы отпустить тебя, — Кэл перестал курить, сбрасывая пепел своей сигареты на коричневый наклон крыши, а затем щелчком отправил окурок в небытие. — Я бы не совершил ту же ошибку снова, Берни, — он смотрит в сторону других пригородных домов, которые окружают дом Аарона, их задние дворы чертовски близко прижаты друг к другу. Не то, что бы я жаловалась. Это все же лучше, чем свалка, которую Памела называет задним двором и которая находится в Южном Прескотте.

— Пожалуйста, не говори так, — сказала, пока он смеялся надо мной, окинув мое испуганное лицо любопытным взглядом своих прекрасных голубых глаз. Птицы щебетали на деревьях вокруг нас, пели песни, которые были веселее, чем любое живое существо имеет право быть. — Если бы я читала книгу, то сделала бы тебя жертвенным типом, который умирает первым.

— Предзнаменование? — пошутил Кэл, но мне было не до шуток.

Я не хочу, чтобы какие-то дерьмовые героические поступки разрушили то, что мы тут построили. «И что именно мы тут строим, Берни?» — спросила я себя, но я не готова ответить на этот вопрос, поэтому даже не парюсь.

— Мы так и не переспали, поэтому… в повествовании было бы логично, чтобы тебя убили, — мой голос ломался, потому что мыль потерять парня Хавок, когда они у меня только появились…убивала меня.

— Пока, — промурлыкал Каллум своим хриплым голосом, изгоняя солнечный свет из моей ауры и заменяя его тьмой. Я подвинулась еще ближе к нему. — Никакой спешки, Бернадетт. Просто наслаждайся. Я не встречаюсь и не спал с кем-то с начала школы.

Он продолжал улыбаться, но его взгляд был далек и полон злой прихоти.

— Виктор ведет себя так, словно спешит, — сказала я, гадая, подслушивают ли Оскар и Хаэль нашу беседу.

Они могут, если хотят. Мне все равно. Душ был включен, когда я поднялась наверх, поэтому я обнаружила голого и мокрого Аарона, а его намыленные руки скользили по татуированному телу…

— Ее нет, — сказал мне Кэл, голос был твердым и, возможно, немного пугающим. — Вик хорош в том, что делает. Он создал Хавок, и Хавок принадлежит ему. Он честен, он умен, он терпелив, но он еще и мудак. Не слушай его. Рано или поздно он поймет.

— Что поймет? — спросила я, но на самом деле, мне не требовался ответ Каллума.

Мы оба знали, что он имел в виду. Девушка Хавок. Не девушка Вика, даже если у меня внутри все переворачивается каждый раз, когда он говорит это.

— Нам нужна индейка на День благодарения? — спросил Каллум до того, как надолго замолчал. Он зажег очередную сигарету и зажал ее между двумя пальцами, на его ногтях, как всегда, синий лак. — У моей бабушки вероятно есть одна глубоко в морозильнике. Я мог был принести ее после того, как проверю.

Я смочила губы.

Я умирала от любопытства спросить о бабушке Кэла, о его домашней жизни, о том, как выглядит его комната… но у нас уже был чувственный момент, а мое сердце все еще не отошло. Это тема для другого раза.

— Ей она не понадобится? — спросила я, но Кэл покачал головой, надевая свой капюшон на голову.

Защитный механизм. Я уже лучше начинаю распознавать маленькие осечки мальчиков. Или…я всегда знала, каким были эти маленькие осечки, потому что я половину своей жизни сталкерила их, как маньяк.

— Она всегда заставляет меня покупать одну для нее, но она не может ее приготовить, а я не хорош в этом дерьме, — он продолжал улыбаться, несмотря на то, что в его словах сквозила меланхолия. — Она становится счастливой, когда я покупаю ее домой. Может мне стоит приложить больше усилий, чтобы научиться готовить?

— Имеешь в виду в свободное время, после всех бесплатных уроков танцев для обнищавших маленьких девочек, убийства, захоронения тел…

— Бернадетт, прояви немного такта, — сказал Оскар откуда-то позади меня, вероятно из-за окна верхней спальни.

Но если он может оставить меня отчищать кровь из дивана самой, то он может справится с моими шутками.

— Твоя мама не будет возражать из-за того, что ты останешься здесь на неопределенный срок? — Каллум спросил через минуту или две.

Мы оба знали, что должны заняться своими делами, но ни один из нас не шевельнулся. Это тяжело: хотеть сдвинуться с точки, когда наши руки соприкасаются, а бедра прилегают друг к другу. Солнце тоже приятное. Такие дни выпадают нам не часто.

— Скорее всего, нет, — признала я, доставая из кармана толстовки свой телефон.

Он был выключен, экран черный, все его ужасные секреты скрыты. Меньше всего мне хочется включать его. После того, как он докурил свою сигарету, Каллум взял его у меня и включил. Он не спрашивал о моем пароле, видимо знал его (что абсолютно не удивительно).

— Мм, — сказал он через минуту, возвращая мне телефон.

На нем высветилось сообщение, которое ожидало, чтобы я его прочла

Ты — идиотка, Бернадетт. Но я это сделаю. Дай мне знать, когда встретимся в зале суда.

Это единственное сообщение от Памелы.

От Тинга ничего не было.

Я чувствую запах крысы.

Ну, и змею.

— Виктор, — прорычала я, поднимаясь на ноги и направляясь к окну. Каллум следует за мной, ловкий, как кошка. Я уверена, что если бы я начала падать, он бы меня поймал.

Вваливаясь в комнату, я умудрилась войти, прямо когда Хаэль стягивал вниз по бедрам свои пижамные штаны. Его член был твердым, и мои пальцы дрогнули, когда я проходила мимо него.

— Доброе утро, милашка, — промурлыкал он, когда я закатила глаза и вышла в коридор.

Каллум следовал за мной даже вниз по лестницам, отступая назад, когда я открываю дверь и обнаруживаю писающего Виктора. Он посмотрела на меня обычным взглядом, сигарета свисала с его рта.

— Что? — спросил он, глаза цвета черного дерева — и да, мистер Дарквуд, именно такое гребанное описание дается в словаре Merriam-Webster, придурок — смотрела на меня, когда подняла свой телефон, показывая ему экран.

— Зал суда? Почему Памела спрашивает меня про зал суда?

— О, — Виктор закончил мочиться, стряхнул свой член и затем убирает его. Он идет к раковине, чтобы помыть руки, неторопливо отвечая мне. — Я заплатил твоей матери десять тысяч долларов и сумку Burberry за твою руку.

Я лишь уставилась на него. А затем швырнула телефон в его голову. К сожалению, ему удалось поймать его, словно босс, и он был безразличен в это время, сигарета была зажата в другой его руке.

— Когда? — спросила я, и Виктор пожал плечами.

— Этим утром. Я боялся, что Памеле не понравится твое постоянное пребывание здесь, — он сделал шаг ближе и протянул мне телефон. Когда он наклонился и прижался ртом к моему уху, мои глаза закрываются сами по себе, и я сжимаю его футболу в кулаке. — Я должен был сказать раньше, но член Оскара был засунут в твою сладкую киску.

Я ударила Вика в грудь, но это не помогло. Его мышцы похожи на скалы.

— Почему в зал суда? — спросила я, когда отошла в сторону, позволяя ему выйти из ванной. — Разве для того, чтобы получить наследство, не нужно заключить правильный ритуальный западный брак?

Он снова посмотрел на меня, ухмыляясь и оскаливая зубы.

— Да, конечно, но нам нужно получить разрешение на брак как минимум за три дня до свадьбы.

Вик отвернулся от меня, когда Аарон спускался по лестнице, его волосы были мокрыми после душа. Он был там долго, так что я могу лишь предположить, что он делал что-то еще, кроме непорочного мытья тела. Наши взгляды встретились, и меня охватило ужасное чувство страха. Я должна сказать ему, что у меня был секс с Оскаром. Сейчас.

— Мы не собираемся жениться через три дня, — огрызнулась я, закатывая глаза.

Аарон продолжил спускаться по лестнице и направился в гостиную, хватая свои ботинки прежде, чем сесть на длинный диван. На его лице четко написан вопрос «какого черта случилось с моей мебелью?». Я сделала вид, что не замечаю, хотя бы на время.

— Нет, — согласился Вик, кивая головой, когда он замирает в дверном проеме, который ведет на кухню. — Не женимся. Мы поженимся через шесть дней. Прямо в мой гребанный день рождение.