Развод. Мы больше не твои

45

Он резко выскакивает перед коляской, заслоняя собой детей, пока я только непонимающе верчу головой, пытаясь вычислить опасность. А Глеба тем временем кусает за руку питбультерьер, сорвавшийся с поводка.

— Ох, — кровь разом отлынивает от моего лица.

Рывком притягиваю коляску на себя и осматриваю детей. Они веселы и в полном порядке. Смеются и показывают пальчиками на собаку.

— Ав — ав! — говорит Никита.

— Собака! — вторит ему Соня, у нее гораздо лучше развит речевой аппарат.

Вроде растут в абсолютно одинаковых условиях, а со стороны может показаться, что с сыном я не занимаюсь, а с дочерью делаю упражнения с утра до вечера. Когда, конечно, это совсем не так.

Только убедившись в том, что с двойняшками все нормально, перевожу взгляд на Глеба, героически выпрыгнувшего перед детьми. Это мне его теперь еще и благодарить придется, что ли?

— Простите, пожалуйста, так глупо получилось, Джон не такой, — к нам подбегает хозяйка собаки, тоненькая блондиночка, любимый типаж Глеба. — Он, наоборот, любит деток, он поздороваться хотел, у моей сестры ребята такого же возраста, вот Джон и привык с ними возиться. А тут вы резко выскочили, он и не разобрался сразу, что вы не опасны.

— Как по мне, такое себе объяснение, — холодно произношу, — ваша собака обязана находиться в наморднике среди людей. Хотела она играть или покусать, мы уже никогда не узнаем. И мужа моего она — таки ранила, — практически истекший статус Глеба срывается с моего языка быстрее, чем я понимаю, что ляпнула.

— Да, Оленька, рука болит, и кровь есть, — тут же жалится недомуж, едва сдерживая самодовольство от моей реакции, — совсем немного, правда, но все же.

— Тебе теперь в травмпункт надо, колоть уколы от бешенства, кто знает, что там в себе носит собака. Сам доедешь, надеюсь? У меня здесь нет машины, у тебя в городе осталась. Кстати, нужно будет решить вопрос и по ней, — мигом остужаю его пыл.

— Какое еще бешенство! Женщина, у моего Джона нет никаких болячек, а вот, что есть у вашего мужа, это еще нужно выяснить! — возмущается блондинистая пигалица.

— Женщина, вы с вашим Джоном уже нарушили порядок, гуляя без намордника, молитесь, чтобы на вас заявление не накатали, — отбриваю девицу.

— Именно! — поддакивает мне Глеб и так это бочком придвигается ближе ко мне, чем вызывает волну раздражения.

— Глеб, не зарывайся, — тихо говорю ему, чтобы хозяйка Джона не услышала, — один нормальный разговор ничего не меняет, между нами все по — прежнему. Спасибо, что выбежал перед коляской, но сейчас, пожалуйста, отправляйся к врачам и разбирайся с этой девицей самостоятельно.

Хватаюсь двумя руками за коляску, чтобы развернуться и выехать из эпицентра стихийно — созданной толпы зевак, привлеченных назревающим конфликтом, но мой недомуж не носил бы гордую приставку «недо», если бы на корню не разрушил призрачный мостик, который я была готова проложить во имя общей опеки над нашими детьми. Глеб взял и зачем — то решил прилюдно «застолбить» меня.

— Конечно, любимая, идите с детьми, я сам во всем разберусь, — произносит он в стиле героя из романтических фильмов, а затем резко наклоняется ко мне с недвусмысленными намерениями…

— Вот то — то же, иди и найди свободную блондиночку, готовую полностью посвятить себя тебе. Мой тебе совет — ищи среди тех, кому около двадцати лет, те, кто постарше не поведутся на твой отвратительный характер. А к нам с детьми забудь дорогу! Только дом верни, и алименты не забудь, а в остальном гуляй! — эмоционально продолжаю, не замечая, куда рулю коляску.

— Оля, нет, стой! — кричит вдруг Глеб и в следующую секунду…