Развод не дам. Точка

Глава 14

Алёна

Машина Марика ему под стать: мощная, большая, яркая. В Сочи он иногда садился за руль моей Мазды, но именно за рулём своего внедорожника он выглядит охренеть как сексуально. И мощное запястье, которое перехватывают массивные часы, притягивает взгляд. Хорош, чертяка. Нравится знать, что этот мужчина бывает моим. Пытаться приручить Марика всё равно, что приручить ветер. Марик не вентилятор, который дует, когда захочется, он — воздушный поток, который подхватывает и несёт в нужную ему сторону. Я в этом потоке научилась маневрировать, как опытный парапланерист. Но теперь у меня нет свободного графика, и встречи с Мариком могут стать ещё более редкими. Хотя раньше мы могли видеться на чаще раза в месяц, порой и того реже, а сейчас за месяц уже третий раз встречаемся, грех жаловаться.

— Надо за Костиком в садик заехать. Блин, придётся до дома пешком идти.

— Почему? — Марик на миг отвлекается от дороги. Блестит голубизной взгляд из-под зеркальных очков.

— Нужно же автокресло… — начинаю и обрываю себя. Марик заметно мрачнеет.

— У меня есть, — бросает, не сводя глаз с дороги.

Ну конечно. Он же в этой машине и жену с дочкой возит. Получается, я сейчас на её месте сижу… В Сочи она абстракцией была, фотографиями из блога, штампом в паспорте. В Москве слишком много её в Марике. Отглаженные рубашки вместо футболок и свитеров, длинные волосы на обивке сиденья. Уверена — загляну в бардачок и найду заколку или резинку.

— Семья уехала? — спрашиваю наугад, хотя что гадать, отпуск. Значит, жена с дочкой уже под азиатским солнцем загорают. Марик согласно мычит. Челюсть стиснута, под кожей гуляют желваки. Что так разозлило? Упоминание обычного детского кресла? Раздражённо выдыхаю и отворачиваюсь к окну: не собираюсь в гадать. Решил поиграть в истеричку? Ради Бога, мешать не буду. Ненавижу, когда он вдруг виноватого включает.

— Дома проблемы, — говорит вдруг. Чувствую — смотрит. Что за проблемы? Жена плохо дала, решил ко мне приехать?

— Ляль, — он тянется, касается руки. — Прости. Последние дни хуйня разная творится, ты тут ни при чём.

— Раз ни при чём, нехрен на мне срываться! — огрызаюсь.

— Не буду.

Дети на прогулке. Когда мы подходим к садику, Костик мчится с криком:

— Папа! Папа приехал!

Марик приседает, подхватывает его и подбрасывает вверх. Смеётся раскатисто. Ловлю заинтересованный взгляд воспитательницы. Да, знакомьтесь, Костя у нас не безотцовщина.

Из багажника появляется детское кресло. Не розовое, и на том спасибо. Нейтральное, зелёное. Большевато для Костика, конечно.

— Ух ты! Новое? — Костик вертится в нём ужом, пока Марик ловко пристёгивает.

— Ты сегодня с нами? — спрашиваю небрежно, хотя сердце замирает в предвкушении. Соскучилась. А в Москве ещё ни разу не ночевали вместе.

— Да. — Он легко щёлкает сына по носу. Тот заливисто смеётся. — Что у нас на ужин?

— Сейчас узнаем. — Захожу в приложение, выбираю доставку. — У нас же сегодня праздник, да? — поворачиваюсь и смотрю на Костика. — Может, пиццу?

— Да! — вопит сын. — И колу!

— Столько вредного за один вечер! — делаю большие глаза. Смотрю на Марика, а он — на нас со странным выражением в глазах. Отворачивается и заводит мотор. Может, и правда в семье что-то случилось. Нарушить правила и спросить? Лучше не стоит.

Небо темнеет, пахнет дождём. Мы забегаем в подъезд под первыми каплями. Марик держит Костика подмышкой, как кота. Пока поднимаемся, уже льёт как из ведра. Надеюсь, курьер доставки на машине, а не на самокате. К вечеру Костика едва получается уложить: слишком разгулялся и перевозбудился. Приходится прибегнуть к тяжёлой артиллерии и отправить Марика укладывать спать. Слушаю его бубнеж — читает книгу — и облегчённо вздыхаю. Тяжело без помощи, что тут скрывать. Тяжело без мужчины рядом, без поддержки. Иногда хочется простое женское: семью. Правда, это желание быстро отпадает, стоит послушать истории «счастливой» семейной жизни. Да что далеко ходить, Марик сам не из таких?..

Выхожу на балкон покурить, сладко выдыхаю. Марик выходит почти сразу.

— Уже уложил?

— Ты его почти ушатала, мне оставалось только добить. — Он засовывает руки в карманы брюк, прислоняется к стене. Балкон застеклённый, большой и уютный, мне такие нравятся. Но всё равно скучаю по своему, заплетённому виноградом. В этих муравейниках тяжело дышать. Рядом с Мариком проще.

— Мне кажется, или ты сегодня не с нами? — тушу окурок, выдыхаю, поворачиваюсь.

— Есть немного. — Он криво улыбается. — Поможешь забыть?

— О чём? — подхожу, обнимаю и запрокидываю голову.

— Неважно. — Марик гладит щёку, заправляет волосы за ухо. От простых касаний мурашки бегут под кожей. Встаю на носочки, тянусь к губам, обвожу их контур кончиком языка.

— Хочу тебя, — шепчу, притираясь вплотную к телу. Накрываю ладонью ширинку, хмурюсь — где моя любимая твёрдость? Видимо, проблемы у Марика на самом деле нешуточные, раз до сих пор не стоит на полдень. Он обнимает одной рукой, закрывает глаза и целует с отчаянием, как в последний раз. Толкает к стене, забрасывает ногу за спину и жадно исследует мой рот. Дышит шумно, рвано, ведёт влажными губами по шее. Пальцы путаются в его волосах, подставляюсь под поцелуи, расстёгивая рубашку.

Марик горячий, на гладкой груди под кожей перекатываются мышцы, подрагивают под моими прикосновениями. Шарю по ней ладонями, обвожу ключицы, распахиваю рубашку, и она повисает на его локтях. Между ног наконец упирается желанная твёрдость. Трусь о неё, заставляя желание вспыхивать, разгораться томным влажным жаром. Рывком Марик задирает мою майку к горлу, облизывает сосок — дома всегда хожу без лифчика. Лёгкий укус вызывает сладкую дрожь. Первый стон срывается, когда чувствую его пальцы в трусиках. Сразу два входят легко, насаживают на себя.

Прикусываю его нижнюю губу, оттягиваю, быстро расстёгивая брюки и ширинку. Тащу вниз вместе с трусами. Мычу — пальцы исчезают. Марик снимает с меня бельё, задирает юбку, поднимает ногу выше и смотрит прямо в глаза.

Безумный взгляд, глаза — штормовое небо, блестят в полумраке. Он входит плавно, дробно дышит, и я впиваюсь в плечи. Каждое движение: теплом по телу, когда жар копится между ног, собирается глубоко внутри. Стоны тихие, сдержанные, но дыхание грохочет, оглушая. Марик непрерывно засаживает, целует шею, грудь, а я отворачиваюсь к окну. Низ живота поджимается в сладком спазме: соседний балкон в нескольких метрах от нас. И там кто-то стоит — из-за темноты силуэт не разглядеть. Нас видно чётче — на кухне горит свет.

Кто-то смотрит, и адреналин шкалит. Притягиваю голову Марика к себе, целую неглубоко, но часто, облизываю язык. Уже почти-почти, совсем немного: внутри уже печёт и первый спазм вырывается приглушённым мычанием. Невероятно, ярко, остро, до звёзд перед глазами. Марик толкается несколько раз, кончает за мной. Прижимается мокрым лбом к плечу. Рвано выдыхает.

— Как-то быстро, да? — хмыкает, выпрямляясь. Ссаживает меня с себя, подтягивает штаны обратно, но не застёгивает. Смысл, если всё равно сейчас снимет?

— После душа реабилитируешься. — Указательным пальцем приподнимаю его подбородок. Обожаю такого: когда всклокоченный, и взгляд шальной, а губы — припухшие. Пока моется, разбираю диван, стелю новое бельё. Сомнения возвращаются. Спросить — не спросить? Сам не свой сегодня. Дело на самом деле в жене? Что, если она узнала? Если бы узнала, он бы с чемоданом пришёл. Или не пришёл?.. Не буду спрашивать, если захочет — сам расскажет.