Агата
Казалось, все слёзы выплаканы, но эти точно стали последними. Я не рыдала так ни разу и больше никогда не буду. Люди, по которым можно лить слёзы, кончились. По дороге от родителей позвонила брату, но в ответ получила невразумительный пьяный гогот. Одна. Совсем одна. Ну не одна же! А как же Каринка? Вот человечек, который никогда не предаст. Всё выдержу ради неё. И ради себя тоже. Для кого всю жизнь стремилась быть удобной, правильной и лучшей во всём? Для тех, кто плевать хотел на то, что на душе творится.
Когда отец привозит Каринку, молча забираю и смотрю, ожидая, что уйдёт. Он демонстративно не смотрит. Раньше я бы извелась, что папу обидела, а теперь даже в его сторону смотреть не хочется. Помиримся со временем, но никогда не прощу и не забуду. Похоже, он даже ждёт, что начну извиняться, потому что топчется на месте, не спешит уходить. Распахиваю дверь за его спиной, скрещиваю руки на груди. Уходит, и я подавляю желание захлопнуть дверь как следует.
— Ма, ты почему уехала? Бабушка сказала, что у тебя срочное дело. Какое дело может быть ночью?
— Я уехала, потому что поругалась с бабушкой и дедушкой. — Ну, нет, врать Каринке не собираюсь. — Сказала, что мы с папой расстались.
Больно, знаю. Но это не самая великая боль в жизни. Каринка привыкнет. К психологу уже записала, с понедельника три раза в неделю будет ходить после школы. Мы справимся, мы сильные. Вижу — дочка поникла. Надеется, и это нормально.
— Хочешь, в хобби-центр поедем? На урок рисования маслом. Давно же хотела.
Конечно, Каринке уже не три, так легко от грустных мыслей не отвлечь, но в этот раз вроде сработало. Весь день мы вдвоём, домой возвращаемся гордыми обладателями двух картин с хлопковыми цветами. Они лежат на газетах на заднем сиденье, будут ещё несколько дней сохнуть. У Каринки на кончике носа белое пятнышко, но я не стала о нём говорить. Оно так трогательно смотрится!
Просыпаюсь утром с чувством глубокого удовлетворения от жизни. Откуда оно взялось — неважно, но надо пользоваться, пока опять не накрыло обломками разрушившегося брака и предательством родителей. Я всё смогу, надо только верить и двигаться вперёд.
Каринку в школу, сама в метро. Хотя стоит всё-таки вспомнить навыки вождения, так мобильней буду. А ещё мне очень нравится, как выглядят женщины за рулём. Уверенно. Вот эту уверенность надо в себе вырастить.
В офисе никого нет, только зевает в кулак Ксюша. Но на моём столе стоит бумажный стаканчик из кофейни через дорогу. Дорогущая кофейня, я не готова тратить почти триста рублей за крохотный стаканчик. Кстати, пахнет умопомрачительно — карамелью.
— Откуда?.. — начинаю, глядя на Ксюшу, когда из кабинета выходит Александр. Алекс. Так и правда проще его называть, на Сашу он всё-таки не тянет. В безразмерном синем пиджаке и белоснежной майке, с чёрным гвоздиком в ухе он выглядит как свободный художник. Кажется даже, что за ним тянется шлейф из свежего ветра. Нет, это просто аромат его туалетной воды, свежий, искрящийся. И улыбка у него белозубая, яркая.
— Привет! Как я угадал со временем. Если бы опоздала, сюрприз бы не получился.
Он присаживается на край стола, кладёт руки по обе стороны. Взгляд невольно цепляется за длинные пальцы с ухоженными ногтями. Руки, особенно пальцы, мужчин — моя слабость. У Марата очень красивые ладони, широкие. У Алекса — узкие, как у музыканта. Моргаю — уставилась и зависла.
— Почему вы решили, что мне понравится? — спрашиваю, с интересом открывая крышку стаканчика.
— Сливочный Клод-брю мало кого оставит равнодушным. Если только ты не любишь сладкое, а ты любишь.
— С чего вы взяли? — Неужели у Юльки расспрашивал? Под рёбрами приятно и сладко тянет. Какое же это забытое ощущение!
— Видел, что ты кладёшь две ложки сахара. И всегда делаешь с молоком. Этот со сливками. Попробуй, а то остынет и станет невкусным.
Потрясающий. Лучший кофе, который пила. Хотя не могу назвать себя кофеманом, но теперь, кажется, им стану.
— Вкусно, — улыбаюсь и смотрю на Алекса. А он выразительно смотрит на мои губы. Очень выразительно. Кровь приливает к щекам. Нет, я, конечно, всё понимаю, но это уже слишком!
— У тебя, — он хмыкает, тянет руку, но замирает в нескольких миллиметрах. — Пенка над губой. Сотри.
— Ой, — говорю и быстро облизываюсь. Его рука до сих пор близко-близко, чувствую исходящий от неё жар. Как будто клеймо на щеке выжигают.
— Продуктивного дня, — тянет Алекс тихо и быстро уходит. Как-то слишком быстро. Не успеваю моргнуть, а он уже у ресепшена раздаёт задания Ксюше. Скоро начинает подтягиваться народ. Никита плюхается на стул рядом и разминает шею.
— До двух часов вчера тут сидели, — жалуется, косясь на передвигающегося по офису Алекса. — А начальство, подозреваю, вообще тут ночевало. У нас когда большой заказ появляется, он душу из тебя вытрясет, но заставит отработать по полной.
Сложно представить Алекса жёстким. По крайней мере я пока не видела…
Телефон на столе звонит. Мой телефон, рабочий.
— Агат, сними трубку, это хозяйка «Сахара и мёда» звонит! — кричит Ксюша со своего места.
В офисе становится тихо. Все оборачиваются, Никита сочувственно вздыхает, всем своим видом давая понять, что я попала. Сглатываю, снимаю трубку.
— Здравствуй, солнышко! — жизнерадостно говорят на другом конце провода. — Это Люба, твой заказчик. Неужели Алекс наконец нашёл нормального менеджера? Солнышко, ты всё-всё угадала! Сейчас передаю бумаги в бухгалтерию, ждите оплаты. Хотела лично поблагодарить. Спасибо и удачи!
Я не успеваю даже слово вставить — Люба уже отключилась. Медленно опускаю трубку. Никита тихо свистит.
— Чего там? — спрашивает кто-то.
— Одобрила! — восклицает Никита. И все вдруг разражаются громкими криками одобрения. Волна позитива такая мощная, что меня подхватывает и несёт на ней куда-то вверх. Мне аплодируют, поздравляют, тянут большие пальцы вверх. Словно я заняла первое место на Олимпиаде, не меньше. Не могу перестать улыбаться. Из всех взглядов чувствую один — Алекс стоит у двери в кабинет и с улыбкой смотрит прямо на меня.
Впервые соглашаюсь пойти на обед с ребятами, до этого отказывалась, как-то неловко было. Обедала на кухне одна. А сейчас мы спускаемся в столовую, которую столовой язык не оборачивается назвать: хром, стекло, куча зелени и разнообразие блюд, не хуже, чем в пятизвёздочном отеле. И вкусно.
Я ем молча, прислушиваясь к болтовне девчонок и неспешно рассматривая интерьер. Сердце падает в желудок — опять та девушка, сидит через два столика. Ну, почему я не могу вспомнить лицо той, из Сочи? И почему мне кажется, что она очень на неё похожа?.. Как-то неуютно становится. Радость испаряется. Доедаю через силу, ухожу первой. На девушку больше не смотрела, хотя очень хотелось. Но не подходить же к ней, не спрашивать напрямую. Бред какой-то…
— А больше тебе ничего не дать? Может, сразу раком нагнуться и булки раздвинуть?! — встречает ледяной рык, в котором с трудом узнаю Алекса. — Я тебя сам натяну, если ещё раз срок просрёшь! И буду драть, пока работать будешь!
От этого тона хочется провалиться сквозь землю или стать невидимкой. И в то же время контраст привычного Алекса и этого сшибает с ног. Сердце бьётся быстрее. Я просачиваюсь к своему столу, когда Алекс выходит из кабинета.
— Не управишься за сутки, готовь вазелин и постарайся сделать так, чтобы я кончил быстрее!
Раздражённо выдохнув, он сбрасывает звонок и замечает меня. Стремительно краснеет, смущённо трёт шею.
— Прости. Некоторые люди понимают только так. По-хорошему с ними уже не работает.
— Понимаю, — киваю и не могу перестать улыбаться: Алекс выглядит, как нашкодивший щенок.
— Я редко так разговариваю, просто… — Он вздыхает, отводит глаза.
— Зачем вы оправдываетесь? Я — взрослая девочка, понимаю что к чему.
— Если что, я не по мужчинам, — говорит он и закатывает глаза, поняв, что сказал. Даже жалко его становится.
— Это я знаю. — А теперь вырывается у меня. Тоже краснею, потому что его взгляд моментально впивается и заставляет сердце биться быстрее. Да, теперь он знает, что я у Юльки точно спрашивала.
— Вот как? — Алекс уже у стола. Сесть я не успела, стою, смотрю на него, как загипнотизированная. Воздух накаляется, становится сложно дышать. — Выходит, тебя это интересовало?
— Нет, Юлька просто сказала, что ты разведён. — Сглатываю, смотрю в глаза, чтобы не опустить взгляд ниже. «Как он целуется?» — мелькает короткой вспышкой в голове. Не замечаю, что перешла на ты.
— А мне она сказала, что ты тоже разводишься, — тянет он низко. Мурашки проходят по телу.
— Да, — выдыхаю. Какие у него зеленющие глаза, оторваться невозможно! Ресницы длинные, а брови чётко очерченные. Движение воздуха, он делает шаг вперёд, но моментально отшатывается — в офис заходят ребята. Момент растворяется.
До конца дня сижу в прострации. Что это было? Неужели Юлька напророчила роман с начальником? Это даже звучит пошло! И какой роман вообще, я ещё официально замужем и встречаться, пока в браке, ни с кем не собираюсь. Я не Марат, изменять не стану, даже если между нами уже всё кончено. Не стану же?.. Надо найти уже адвоката, и поскорее.
До конца рабочего дня мы больше не пересекаемся. Алекс уезжает по делам, я, разобравшись со своими, ухожу в шесть. Стараюсь не думать нём, а всё равно думаю. Хотя почему нельзя? Он так отвлекает!
Захожу домой и смотрю на ботинки Марата. Слышу его голос — о чём-то смеётся с Каринкой. Сердце сжимается, но тут же наливается кровью и продолжает биться ровно. Если пришёл повидаться с дочкой, не стану мешать. Иду в ванную мыть руки. Марат как из воздуха материализовался — подпирает плечом дверной косяк.
— Привет, — говорит тихо. — Как прошёл день?
— Когда ты уйдёшь? — Вытираю руки, обхожу его, иду в спальню переодеться.
— Это и моя квартира. Я имею полное право тут жить.
— Что? — ослышалась. Ослышалась же, правда? — Ты ещё не понял? Мы разводимся. Это всё.
— Значит, поживу тут до развода, — невозмутимо пожимает плечами.
Сюр. Секунда, другая, и я начинаю хохотать.