Развод не дам. Точка

Глава 16

Марат

На душе голимо. Лоялька и Кот рядом, но это не тчо. Не те. Второй раз за всё вдремя, что мы вместе, провожу с ними бнольше двух дней подряд. Ищу радость от того, что рядом, но она тусклая. Нет удовольствия, нет щекотки того, запретного. И Каринка фотки с Пхукета шлёт постоянно. В груди что-то непрерывно тянет. Неприятное чувство.

Приехал домой за вещами, и так захотелось остаться! Или рвануть к девочкам своим, на коленях ползать, ноги целовать, чтобы простили. Агата расскажет Каринке про Костика? Ледяной озноб прошибает, перед глазами пляшут точки. Только сейчас начинает доходить: характер у Каринки сложный. Раньше не мог понять, в кого она такая принципиальная растёт, теперь понимаю — в маму. Потеря Агаты почти стала реальностью, но если Каринка не захочет меня больше видеть?..

Взгляд цепляется за фотографию. Совсем недавно сделана — на выпускном из детского сада. Каринка в длинном платье, как принцесса диснеевская. И Агата рядом стоит, улыбается, виском к моему плечу прислонилась. Если бы мог отмотать, что бы изменил? Ответ приходит простой и ясный: ничего. Не из-за Ляльки. Не будь её, не было бы и Кота, а я без него тоже жизнь представить не могу. И что теперь? Раз одна семья развалилась, другую укреплять? Бля-ядь. С силой тру лицо, встаю с дивана. Расскажу обо всём Ляльке. Сегодня же.

Забираю Кота из садика. Вот он, абсолютно счастливый человек с вечной улыбкой. Трещит без умолку, комментирует всё, что видит, так доверчиво за палец держится. Кого больше люблю? Да как тут определишь? Без разницы, мальчик или девочка, я не голубых кровей, чтобы о наследниках думать. Да и что в наследство оставлю? Девочкам наша общая квартира по-любому, даже без вариантов. Родительскую пополам между обоими… Заебись. Уже делить всё начал.

Лялька ещё не вернулась, на работе задерживается. Разуваю Кота, отправляю мыть руки, смотрю на бардак в комнате. Вещи на стуле горой сложены, Лялька вчера сказала, что уберёт, наверное, забыла. Кот кряхтит, тащит за собой сумку с игрушками, просит поиграть. Я-то не против, но надо об ужине подумать. Пицца, гамбургеры и супы из доставки, конечно, хорошо, но от котлет домашних не отказался бы. Надо Ляльку попросить, может, приготовит? Она как мысли прочитала: возвращается с пакетом из ресторана.

— Заказала за полчаса до выхода с работы, зашла по пути, сейчас разогреем и сядем ужинать.

В пластиковых контейнерах котлеты и пюре. Блядь, ну хоть пюре-то можно было дома сделать? Взвинченные с обеда нервы дребезжат натянутыми струнами. С хитрым видом Лялька достаёт двухлитровую бутылку и торжественно объявляет:

— А это компот! Вишнёвый!

Держись, Марик. Москва не сразу строилась, и из Ляльки домохозяйка получится. Ей просто раньше не для кого было. Разговор откладываю до позднего вечера. Тихо бубнит телевизор — Лялькина привычка, чтобы постоянно работал. Диван уже разложен. Для троих здесь тесно. И вообще чувствуется, что квартира — съёмная. Перевалочный пункт, и только. Ещё и диван для меня коротковат, не то что кровать в нашей с Агатой спальне…

Лялька возвращается из ванной в длинной растянутой майке. Агата всегда в красивом белье спит: шёлковые ночнушки, кружевные топы и шортики. Когда меня рядом нет, пижаму надевает, плюшевую или трикотажную. В комоде видел, на ней — только раз. Трогательная такая в голубом плюше. Лялька спит либо в майке, либо голой. Спала. Здесь двери в спальню нет, как спальни в целом. Новая жизнь, к которой пора привыкать.

— Агата узнала, — говорю и смотрю в глаза. Лялька хмурится — не доходит. — Про нас всё узнала, и про Кота. Не знаю, как. Вернутся из отпуска, будем разговаривать.

— Ты поэтому такой в последнее время? — Она садится на край дивана, подтягивает под себя ногу. — И что теперь? С нами останешься? Или нам вернуться в Сочи? Что молчишь, сам ещё не решил?

Не знаю. Нихуя не знаю, ни одного грёбанного ответа на эти вопросы! С силой сжимаю переносицу, заслоняясь от требовательного взгляда. Останусь, если оставят. Вернусь, если простят. Пополам разорваться бы. Прежней жизни не будет, когда до меня уже дойдёт?!

— Если она тебя простит, я пойму. — Лялька говорит тихо, твёрдо. — Но со мной тогда всё. Без вариантов.

Если Агата простит, я и так с тобой порву, Ляль. Не буду больше рисковать браком. Только придётся объяснить, как вы в Москве оказались…

— Мы поговорим, когда они вернутся.

— Отлично, — саркастично тянет Лялька. Ложится рядом, складывает руки поверх одеяла. На лице пляшут тени: по телевизору идёт какая-то героическая муть.

— Мне было с тобой хорошо, — говорит внезапно. Смотрю на неё.

— Уже прощаешься?

— На твоём месте любой бы выбрал семью, — пожимает плечами. Усмехается: — Я знала, на что иду, цепляться не буду, под порогом с сыном стоять — тоже.

— Ляль… — комок перегораживает воздух. Сглатываю, ложусь на бок. — Я уже говорил, что ты — удивительная?

— Говорил. — Она тоже поворачивается, кладёт ладонь под щёку. — Скажи ещё раз.

— Ты самая удивительная, понимающая женщина на свете. Я не жалею ни об одном дне, что провёл с тобой.

— И всё было бы хорошо, если бы не одно «но», — хмыкает Лялька. — Ладно. Спасибо, что не кормил сказками про больную жену, которую нельзя бросать, или про то, что вот-вот разведёшься. У нас с самого начала всё было по-честному.

Она отворачивается, прижимается спиной к груди, говорит приглушённо:

— Давай спать.

Просто спать с Лялькой — это тоже из разряда чего-то нового.

Девочки возвращаются тридцатого. Завтра после перелёта отходить будут, не до разговоров. Или просто сам оттягиваю неизбежное. В эти дни Лялька другой стала. Смотрит долго, отдаётся каждый раз как в последний. Реально верит, что Агата простит? Её уверенность мне невольно передаётся. Простит, конечно. Накажет, припоминать будет, но ради Каринки простит. А я больше никогда в другую сторону не посмотрю!

Как там говорят: перед смертью не надышишься? Наши отношения с Лялькой сейчас именно об этом. Она даже два дня за свой счёт взяла. Трахаемся, как кролики, как будто можно наебаться впрок.

Буду честным. Верным. Всегда верным. Потом. А сейчас смотрю на Ляльку подо мной и насмотреться не могу. Как она стонет, двигается, губы кривит. Тянусь к ним жадно, облизываю. Потом всё будет, обязательно будет.

Большой букет лилий сегодня стоит в три раза дороже привычного. Что поделать, Первое сентября — один из хлебных праздников для цветочников. У Каринкиной школы не припарковаться, приходиться покружить. Своих девочек вижу сразу, едва подхожу. Каринка замечает первой. Сперва сияет улыбкой, но потом насуплено отворачивается. Неужели Агата ей уже рассказала? Подхожу, смотрю и насмотреться не могу: обе загорели. У Агаты кожа бархатной кажется.

— Это тебе, — говорю, и букет протягиваю.

— Учительнице подари, — отвечает она и натянуто улыбается — свёкр со свекровью пришли. Здороваюсь, Каринку учительница зовёт на линейку строиться. Невысокая, русоволосая, с виду приятная. Надеюсь, первая учительница у дочки будет хорошей.

— А ты чего, Марик, такой бледный?

Тёща, естественно. Больше всех надо.

— Ему пришлось остаться в Москве, — спокойно отвечает Агата. В мою сторону даже не смотрит. Зато тесть смотрит внимательно. — Потом об этом.

Потом. На грудь плиту гранитную сложили и сверху прыгают. От её «потом» волосы на затылке становятся дыбом. Что ж, сам наложил дерьма, самому теперь и разгребать.