После моего двусмысленного тоста над столом повисла тишина. Напряженная, тяжелая. Она давила на нервы. Так сильно и весомо, что несколько сотрудников почувствовали себя лишними и стали спешно собираться, бормоча неловкие извинения.
Они как будто ощутили приближение стихии, когда земля дрожит под ногами и сам воздух предвещает катастрофу.
Никто их не останавливал. Никто и слова не сказал, пока они копошились, покидая наше сборище. Остались только мы — две супружеские пары и моя дочь, которая сверлила меня взглядом и будто бы не испытывала и толики вины. Она смотрела на меня злым диким волчонком. И я подумала о том, что должна разобраться, почему она себя так ведет. Но не сейчас.
Сейчас я сидела за этим праздничным столом, заставленным дорогими закусками и вином, и планировала разоблачить мужа, вывести его и подельницу на чистую воду. И поставить точку в жизненном отрезке длиной в двадцать пять лет.
Я прекрасно понимала, что мое выступление будет мне дорого стоить.
Но отступить уже не могла. Это дело чести.
— Вера, ты в порядке? — муж наклонился к ней, голос сочился заботой, он явно волновался, но оно и понятно — Вера мямлила, краснела, бледнела, проливала вино и роняла посуду…
Любой дурак поймет, что с ней происходит что-то странное.
А Вадим Фарафонов явно не был дураком. Умный мужчина, импозантный, породистое гладкое лицо, четкие скулы, крупный нос, который его не портил, серьезные глаза. Я рассматривала его, пытаясь понять, знает ли он об измене.
И очень сомневалась, что это так. Не стал бы такой, как Вадим Романович, терпеть, что его супруга, мать его сына, греет постель своему руководителю.
Тошнота пришла вместе с уколом стыда.
Что я делаю? Я правда решила их разоблачить прямо сейчас?
Разве это мое дело? Не должна я вмешиваться в их личную жизнь. Да и не могу. Пусть разбираются сами, пусть барахтаются в этой грязи. Если трону эту тему, почувствую, что в грязи испачкалась, а мне бы хотелось оставить себе хоть крупицу достоинства.
Воевать за свой научный труд я готова, а вот опускаться до уровня этой молодой подстилки мужа я не стану. Напрямую я ничего не скажу.
Разве что намекну.
Немного…
— Наверное, что-то не то съела, — пробормотала Вера, отодвигая от себя тарелку. — Может… Может, мы домой поедем?
Я воззрилась на нее, удивленно приподнимая бровь.
Значит, решила слиться? Разоблачения боится?
Или просто пытается оттянуть момент?
Как глупо. В этот момент я почувствовала свое превосходство. По возрасту. Она не понимала, что таким поведением, наоборот, вызывает больше подозрений у мужа.
— Интересно, — отметила я, — когда я вошла, всё было хорошо, вы так мило смеялись с моей Алишей, а теперь что-то не так? Я вам как-то помешала? — холодно спросила я, видя, как дочь опускает глаза.
Неужели ей стало чуточку стыдно? Или она поняла, что я что-то знаю?
Ведь она заметила, как я назвала ее именем, которым ее кличет любовница мужа и ее новая молодая подружка.
— У вас отличная команда, — заметила я, наслаждаясь их замешательством, — мой муж так много трудился в последнее время, что вечно пропадал на работе. Готовил, видимо, презентацию.
Я притворно улыбнулась и посмотрела на Фарафонова:
— Знаете, в последнее время мой супруг слишком много времени уделяет работе, и слишком мало семье. Я так понимаю, у нас с вами, Вадим Романович, схожая проблема? Вы же знаете, о чем я говорю, верно? О том, как Вера буквально живет в университете, стараясь изо всех сил помочь моему мужу. Интересно, ее имя будет значиться в списке авторов?
Я сделала паузу, наблюдая за тем, как лицо Веры искажается гримасой отчаяния. Вадим Романович оставался непроницаемым, но я видела, как напряглись его челюсти. А моя дочь… Она всё еще избегала моего взгляда, будто бы я говорила о ком-то другом, а не о ней.
— И вот что меня беспокоит. Вера — молодая мать. Стоит ли убиваться на работе? Или она настолько талантливый специалист, что без нее проект просто развалится? Не поймите меня неправильно, я не сомневаюсь в профессиональных качествах Веры. Но я сомневаюсь в мотивах моего мужа…
Я замолчала, давая своим словам утонуть в тишине. Намек был понят и упал на благодатную почву. Фарафонов побледнел и устремил злой взгляд в сторону Веры, которая слилась со стеной. Она молчала, пойманная на горячем.
— Мама, не придумывай, — дочь наконец подала голос, фыркая недовольно.
— А что, Вера здесь, а меня разве сюда приглашали? — уточнила я у мужа и дочери. — Значит, она действительной ценный кадр? Значимая персона? В отличие от меня. Почему меня не позвали?
Он что-то пробормотал себе под нос, а она отвернулась, ведь знала, что обманула меня, сказав про стажировку. И не могла сейчас не чувствовать свою вину.
— Простите, Лидия Анатольевна, — обернулся ко мне Вадим Романович, — я так понял, произошло недоразумение и вас не позвали в ресторан?
Голос Фарафонова приобрел стальную твердость, и стало ясно, что он больше не будет позволять жене юлить и играть в какие бы то ни было игры. Он понял, что я приехала не просто так, что за моим появлением прячется какай-то тайна.
Видимо, он и правда заметил, что Вера и правда слишком много времени проводит на работе. Со своим руководителем.
А Вадим Фарафонов явно не тот, кто будет прятаться от реальности. И пока не поймет, что происходит, с места не сдвинется.
— Да, меня не позвали. Но я узнала о презентации и приехала посмотреть.
— Вы были в зале? — Фарафонов снова удивился и воззрился на моего мужа. — Алексей Дмитриевич, как это понимать? О вашей супруге и ее родителях в университете, да и за его пределами, ходят легенды. Я заинтересовался им как раз из-за их статей и исследований, которые помогли бы мне в развитии бизнеса… А оказывается, что вы не позвали Лидию Анатольевну даже на презентацию?
Муж посмотрел на меня бешеным взглядом загнанного зверя, которого собаки заставили спрятаться в нору. Он хотел убивать. Я всё испортила. Рушила его план. Уничтожала по кусочкам. Он-то думал, что я покорно поеду домой и буду рыдать над своей разрушенной жизнью, но не на ту напал.
— Всё совсем не так, — бормотал он, давя кулаком в стол, — моя жена весь этот год была в трауре. Она не могла исполнять свои обязанности. Я взял на себя труд позаботиться о факультете. Я сделал всё от меня зависящее, чтобы он вышел на новый уровень, я развивал таланты, привлек инвесторов… Лидия, она, — он перевел на меня взгляд, — она сама отошла от дел. Именно поэтому сегодня она не должна была присутствовать на презентации. Разве ты не была сегодня на кладбище, дорогая?
Он уничтожал меня взглядом и давал понять, что у меня есть последний шанс подтвердить его версию. Если не сделаю этого — пожалею. Но терять мне было нечего, потому я продолжила его закапывать.
— Да. Конечно. Я была на кладбище, — ответила я спокойно, не дав сбить с себя с толку пафосной речью. — О чем предупреждала вас с дочерью заранее. И на этот же день ты назначил презентацию. Чтобы я туда не пришла и не увидела, как ты воруешь мой труд и выдаешь за свой.
Слова прозвучали как гром среди ясного неба. Оглушительно. Тишина была жуткой, давящей, как будто все мы разом ушли под толщу воды.
Алексей первым вынырнул на поверхность и вскочил с места.
— Я? Украл?
— Сядьте, Алексей Дмитриевич, — сурово вернул его на место Фарафонов, тогда как Вера пискнула как мышь, а Алина просто съежилась на месте. — Обвинение в воровстве работы — это серьезно. Я уважаю вас обоих, но обязан узнать правду. Вы же понимаете, что я не готов вкладываться в проект, авторство которого ставится под сомнение?
— Да зачем вы ее слушаете? — взвился супруг, пыхтя со своего места, но Фарафонов уже смотрел на меня с вопросом во взгляде.
— Да, не слушайте ее! — встала с места моя дочь. — Мама не в себе! И вообще, я не буду в этом участвовать! Разбирайтесь сами!
С этими словами моя дочь гордо выбралась из-за стола и пошла на выход, как бы ее ни не окликал супруг, она не остановилась, а я только спрятала слезы внутри, свою боль из-за ее поступка, а потом вернулась к разговору.
— Позвольте я расскажу конкретнее? Сядь, Лёша, — сказала спокойно мужу.
Он уселся с обреченным видом, продолжая сверлить меня взглядом, да только мне уже было всё равно. Я рассказывала чистую правду:
— Мы с моим отцом, который сейчас уехал на родину, в течение многих лет на базе нашего университета социологии, экономики и управления работали над методикой анализа информации из открытых источников: опросов, соцсетей, экономических отчетов, демографической статистики. Мы хотели построить прогноз на основе алгоритмов, какие профессии, навыки и образовательные направления будут наиболее востребованы через пять, десять, пятнадцать, двадцать лет. Наш факультет социального прогнозирования всегда считался экспериментальным, и мы сосредоточились над тем, чтобы помочь государству, корпорациям и учебным заведениям заранее подготовить специалистов для нужд будущего рынка.
— Да, да, — закивал Фарафонов, — именно в этот алгоритм я и хотел вложить средства, чтобы, используя его, готовить нужные кадры и подготавливать образовательные программы. Это огромный труд, который позволил бы сэкономи…
— А давайте теперь скажу я, — подал голос муж, на которого Вадим Романович поглядел с большим подозрением.
Он явно сомневался, что мой муж сможет сказать что-то дельное.
Тот кашлянул, оттянул галстук, сидя перед нами с бледным лицом.
— Ну, скажите, — сложил Фарафонов руки на груди, кивнув.
— Да, это правда. Лидия и ее отец работали над теоретической базой, — с довольной ухмылкой заявил муж, а меня придавил взглядом, — вот только кто дал этой работе жизнь? Вы создали теоретический алгоритм — формулы, гипотезы, расчеты на основе анализа больших данных. Да! Но, Лида, хватит цепляться за прошлое! Ты и твой отец сделали черновик. Бумаги! И всё. Я же взял ваш алгоритм, проверил его на реальных данных — в России, потом через контакты в Германии, потом в Испании и Швейцарии. И всё подтвердилось! Я доказал его работоспособность! Без меня это так бы и осталось теорией в столе. А теперь это проект, который хотят финансировать! Так что да, я считаю эту работу своей тоже!
— Ты считаешь?
Всё тело будто сдавило обручем. В глазах потемнело от возмущения. Он — и доказал? Он, который не написал ни одной формулы, не сидел ночами над исходными моделями? Не собирал данные, не высчитывал, не выверял всё до мельчайшей детали. Мы не хотели сделать просто угадайку трендов развития профессий, которую бы сделал любой искуственный интеллект. Нет! Мы создали обоснованную математическую модель с многолетними экспериментальными расчетами и верификацией на ретроспективных данных. Алгоритм сработал бы в любом случае!
Применить — не значит создать! Но он действительно верит в свою правоту. Верит настолько, что, наверное, уже и сам не отличит, где заканчивается наш с отцом труд и начинается его “реализация”.
— Я! — высказался муж и вдруг…
Его плечи задрожали. Он кашлянул. Раз, другой. Я знала эти звуки. Знала их до боли в сердце. Потому что они сопровождали нас все эти двадцать пять лет. Это был не просто кашель. Это был предвестник приступа, который скоро обрушится на его легкие и сожмет их, не давая мужу дышать.
Астма.
Недуг, с которым он боролся всю жизнь. Который пытался игнорировать. Которого стыдился. Который его настигал в стрессовых ситуациях.
Таких, как сейчас.
Когда его приперли к стенке.
Когда он мог потерять всё.
Когда я довела его до приступа.
Алексей попытался откашляться, но вместо этого из его горла вырвался лишь еще один хрип. Его лицо начало багроветь. Он стал хватать воздух руками.
— Господи, что с ним? Лёша! — вскрикнула Вера, на которую мало кто обратил внимание.
А мой муж схватился за край стола, костяшки его пальцев побелели. Его глаза, которые только что извергали молнии, сейчас сочились ужасом.
Я видела это много раз за последние двадцать пять лет. И знала, что нужно делать. Вставить ингалятор. Успокоить его, привести в чувство.
Вызвать скорую, если станет хуже. Я делала это сотни раз.
Но сейчас почему-то застыла. И просто наблюдала за тем, как его дыхание становилось всё более прерывистым, свистящим. Он начал задыхаться.
Обхватил руками шею. Вера закричала, Фарафонов кинулся поддержать мужа, чтобы он не упал, но не справился, тот свалился на пол и продолжал изгибаться там от приступа астмы.
Мое собственное дыхание сбилось. Я сама хватала воздух ртом, как будто пытаясь поймать его и удержать в себе. Начала дышать коротко и часто. Воздух не проникал в легкие. Голова кружилась. Я сама впала в панику.
Потому что ингалятора не было. Может быть, в машине, в бардачке, но с собой — нет.
Он с усилием открыл глаза и уставился на меня. Его взгляд молил.
Он просто умолял меня спасти его.
Он снова сделал вдох. И не смог дышать.