Рейс

Эпилог 20 ДЕКАБРЯ

Голова раскалывалась. От удара по затылку похмелье затянулось еще на сутки. Неизвестные держали Прохорова в каком-то холодном загородном доме. Временами вдалеке было слышно поезд.

Не били, не угрожали. Лишь один раз в самом начале, когда он только пришел в себя, сказали, что пристрелят, если рыпнется. Прохоров не рыпался. Днем его угостили теплыми щами и стаканом водки. Утром сводили в холодный сортир на улице, потом угостили еще рюмкой водки с холодным вáреным-переваренным яйцом с бледным, почти серым желтком, вприкуску с толстым желтушным соленым огурцом. После этого «завтрака туриста» ему связали руки за спиной, замотали голову колючим шерстяным шарфом, от которого нестерпимо воняло нафталином и карболкой, запихнули в машину и везли куда-то полчаса или около того.

Развязали руки, сняли шарф, выпихнули пинком на серую заснеженную и успевшую обледенеть обочину и укатили на «Форде Сиеста» с вогнутым ржавым бампером и белорусскими номерами.

Прохоров проверил карманы. Ключи, кошелек на месте. Деньги в кошельке, похоже, тоже не тронуты. Портмоне с документами — паспортом, аккредитацией, правами, техпаспортом и прочими бумагами, как и машина вместе с ключами — исчезли. И камеры ёк!

Хорошо, хоть ключи от дома и связку дачных нащупал в кармане. Есть куда податься. Вспомнил про Пухова, Клопикова, пресс-конференцию. Теперь его точно на хер с работы выгонят. Просрал главное событие года. Никакие прошлые заслуги не спасут. Хоть под машину бросайся. Надо срочно звонить. Сначала на работу. Что сказать? Что соврать? Кто поверит, что его похитили? Но врать никому не пришлось — телефона все равно под рукой не было.

Неужели все из-за машины? На хер кому нужен его двухлетний RAV-4 после крутой жестянки. Камеры, те подороже его тачки будут. Только кто их купит? Зато часы — на руке. Таиландский «Ролекс» за десять долларов оставили. Семь утра. Сумрак. Холод. Лед. Как назло, ни одной машины. Уже поток должен быть! Что происходит? Это ж Минка, если он ничего не путает.

За поворотом что-то рычит. Словно трактор. Шум нарастает. Целая бригада тракторов? Б…дь! Танки! Один, второй! Бронетранспортеры!

Он отпрыгнул подальше за обочину. Этим не проголосуешь… Что делать? Что, б…дь, вообще здесь происходит?

Взлохмаченный, небритый Прохоров с разбитой головой в расстегнутой куртке застыл, прислонившись спиной к высоченному железному забору, глядя на проходящие перед ним один за другим танки и бронемашины. Рев моторов боевой техники оглушал и душил серыми клубами выхлопных газов. Рычащей колонне не была конца. Она шла и шла на Москву.

В Америке утро еще не началось, как Джейн настигла настоящая, крупнокалиберная слава, к которой она стремилась всю жизнь. В девять утра ей позвонила сама Опра Уинфри. Не ассистентка и не продюсер, а сама Опра! Бобу Дилану и Полу Маккартни звонили продюсеры, а ей сама и лично пригласила ее в ближайший эфир. Кроме того, легендарная ведущая предлагала ей, в прямом смысле, любые деньги за видео, в котором они с Алехиным уходят от погони на Донбассе и кусочек которого был размещен на сайте «Нью-Йоркера». Копию фотографии Алехина с Леной и дочерями с обложки ее журнала за несколько первых часов раскупили все мировые СМИ, включая даже некоторые российские. С шести утра Джейн уже сидела в офисе главного редактора, не осмеливаясь выйти на улицу, где ее ждали десятки камер и сотни журналистов. Несколько минут назад ей позвонил один из руководителей «Коламбиа пикчерс» и с ходу предложил многомиллионный контракт на фильм, основанный на ее статье и, если согласится, по ее сценарию.

— Джейн, — обратился к ней Дэйвид Саймак, ее босс, главред «Нью-Йоркера», наливая ей очередную чашечку эспрессо. — Скажи только мне. Ты знала, что будет, с самого начала? Мне важно это знать.

— Зачем? — с усилием ответила Джейн.

— Просто для того, чтобы знать, можем мы продолжать работать дальше вместе или нет. Поверь, мне безумно жаль, но если ты знала, то нам придется расстаться. Я понимаю твои эмоции, однако в сухом остатке то, что произошло, как ни крути, убийство, преступление…

Дэйвид был истовым приверженцем политкорректности во всех смыслах.

Не сказав ни слова, Джейн выскочила из офиса и побежала в свою комнату в дальний конец этажа, мимо удивленных сотрудников, проведших бессонную ночь на работе.

Заперев дверь и не в силах больше сдерживаться, Джейн упала ничком на диван и зарыдала в подушку. Через несколько минут немного успокоилась, достала айфон и включила видео той самой погони в их последний день на войне.

И вот она снова в этой машине. Ведет ее одной рукой на предельной скорости по рытвинам, воронкам и ухабам проселочной дороги, другой рукой, не оглядываясь, снимает айфоном все, что происходит позади нее в салоне. Алехин стоит на одном колене к ней спиной, выставив сошки пулемета в разбитое заднее окно, и, подпрыгивая всем телом на колдобинах и от отдачи, строчит по нагоняющей их погоне. Вот он разворачивается и кричит ей во весь голос, стараясь перекричать рев мотора и звуки непрекращающейся автоматной и пулеметной стрельбы, оглушающие их сквозь разбитые стекла изрешеченного пулями «Патриота»: «Fucking running out of fucking ammo! Can you fucking speed up the fucking thing, woman?!»[107]

Она остановила запись, прокрутила назад и проиграла снова. И снова, и снова. Его искаженное азартом боя, прекрасное в ярости, обветренное, загорелое лицо с ввалившимися под двухнедельной щетиной щеками, с покрасневшим, словно налитым кровью шрамом над губой, с сузившимися в щелочки-бойницы голубыми глазами, вдруг стало таким, таким близким, таким родным…

А Сергей снова и снова кричал ей в лицо: «Can you fucking speed up the fucking thing, woman???!!!!»

В российских новостях сказали: «Покушавшийся погиб на месте. Мотивы покушения устанавливаются».

Джейн выключила видео, бросила айфон на диван, вновь уткнулась лицом в подушку и зарыдала так, как никогда еще не рыдала в своей жизни. С фотографии на ее столе ей счастливо улыбались мужчина, женщина и две девочки.

Судмедэксперт Ледорубов с ассистентом Борисовым спустились в холодный подвальный морг Центральной клинической больницы. В небольшом сумрачном зале на железной кровати без матраса, прямо на пружинах на спине лежал труп.

— Отлично! — воскликнул Ледорубов, потирая руки и согревая их дыханием. — Уже привезли. Готовьте к вскрытию. Я буду в анатомичке через сорок минут — нужно еще бумаги за вчера заполнить.

— Хорошо, — ответил Борисов. — Иду за санитарами. Там и каталку возьму.

Патологоанатомы ушли готовиться. В комнате кроме нескольких пустых кроватей, двух столов и одного трупа больше ничего не было. Тело только привезли. На нем еще была одежда. Кроме ботинок и носков. На большом пальце правой ноги на бумажной веревочке висела пластиковая табличка. На ней вечным маркером красного цвета было написано: «Сергей Прохоров, 44».

Тяжелая дверь осталась неплотно прикрытой. Больничная крыса царапала цинковую обивку, пытаясь пробраться сквозь узенькую щель между дверью и косяком, и нетерпеливо попискивала.

В сырой и холодной тишине раздался глубокий вздох. Потом глухой стон. Палец с табличкой шелохнулся. Крыса вздрогнула и рванула прочь по длинному темному коридору…

КОНЕЦ

МОСКВА — ЛОС-АНДЖЕЛЕС — КИЕВ — НЬЮ-ЙОРК

2017 год