Родина (август 2008)

Иван Кузнецов Кулацкий хлеб

Детские впечатления

11 апреля 2006 года мне исполнилось 80 лет. В молодости мы не замечаем быстротечности жизни: впереди еще длинная дорога со всеми ее ухабами и препятствиями, подъемами и падениями. И только сейчас, у финиша, чувствуешь, как быстро уходят годы. Я не претендую на роль историка-мемуариста, но по возможности постараюсь правдиво и объективно показать свою жизнь и жизнь нашей семьи в условиях социалистической системыа - системы, просуществовавшей 73 года с 1917-го по 1990-й.

Cело Богородское Вадинского района Пензенской области - родина моих прародителей. В 30-е годы село насчитывало около 100 домов, в большинстве своем покрытых соломой, и имело несколько улиц с необычными названиями: Меньшовка, Арабщина, Вопиловка, Вшивка, Середка, Капкас, Бутырка, Та Сторона. Прозвища улиц легко объяснялись. Вопиловка - от слова «вопят» (плачут), так как находилась сразу же за кладбищем; Капкас (Кавказ) - самая отдаленная улица от центра (от церкви); Та Сторона располагалась по ту сторону самого большого оврага, тянущегося до Альменинова примерно четыре километра.

До коллективизации жили более-менее хорошо. Хлеба от урожая до урожая хватало. Весной и летом сельчане, от мала до велика, работали в поле: пахали, бороновали, сеяли и убирали урожай. Зимой в основном и проходят все религиозные праздники: Зимний Никола (у нас это престольный праздник), Святки, Рождество Христово, Масленица и другие. К праздникам люди готовились особенно тщательно. Загодя откладывали все самое лучшее, резали какую-нибудь скотину, гнали из сахарной свеклы самогон. До Советской власти и в первые ее годы за самогоноварение не преследовали и занимались этим все поголовно. После коллективизации стали наказывать по доносу, а доносили все и на всех. В связи с этим мне припоминается случай.

К тете Марфе (сестре моей матери) пришли председатель и милиционер с обыском на предмет самогоноварения. Тетя Марфа только начала гнать, уже после пара закапал из трубки первач. Пока пришедшие разговаривали в сенях, тетя Марфа вылила горячую барду в кадушку и, подняв подол юбки и заголив зад, села в нее, накинув на себя сверху шубу. Сидит на кадушке раскрасневшаяся и на вопрос вошедших: «Что делаешь, Марфа Степановна?» - отвечает: «Простуду выгоняю». Проверяющим ничего не оставалось делать, как уйти, закатываясь от смеха. А посреди избы, пропахшей бардой, на кадушке под шубой сидела тетя Марфа и улыбалась, довольная своей сообразительностью.

В те годы на такие большие праздники, как Никола, Рождество, Крещение был обычай устраивать кулачные бои (драки). Не один на один, а улица на улицу, стена на стену. При этом соблюдались определенные правила: лежачего не бить и не применять ничего, кроме собственных кулаков. Драки начинались в овраге, на плато, у небольшого магазинчика («гамазея», как называли его местные жители). Овраг делил все село как бы на две равные части; с одной стороны (с нашей) улицы Арабщина, Меньшовка, Вшивка, с другой стороны - Середка, Капкас, Та Сторона. Часов в одиннадцать дня в овраг с обеих сторон сходилась молодежь, лет 12-ти и старше. Они-то и начинали драку. Мужики и старики в это время стояли на буграх оврага, одетые в шубы, а то и в тулупы, покуривая трубки и самокрутки, и ждали своего часа.

Их час наступал где-то к вечеру. Видя, что их сторонникам становится слишком туго, они сбрасывали с себя одежонку и со словами: «Ну что? Пошли…» вступали в общую свалку. Дрались допоздна, с переменным успехом; то наши гонят, чуть ли не до Капкаса, то они наших до середины Вшивки. Одни вышли из боя с синяками под глазом, другие комком снега останавливают кровь из разбитого носа; на смену покинувшим ряды боя приходят другие и над всем этим скопищем дерущихся стоит шум, крики болельщиков и пар, исходящий от охваченных азартом боя людей. Заканчивалось это зрелище поздно вечером. Люди постепенно расходились, хвалясь, кто, кому и как всыпал; а наутро кто ставил примочки к подбитому глазу, кто отправлялся в баню, прогревать ломящую спину, и пили мировую с бывшими противниками.

Кулачные бои устраивались не прихоти ради, в них люди вырабатывали в себе ловкость, силу, а иногда и хитрость - качества, необходимые им на случай встречи с настоящим противником. Так из года в год жило село. Так было, пока не пришла Советская власть. C приходом Советской власти начался небывалый в мире эксперимент строительства социализма.

В 1931 году в нашем селе, да и во всем районе, прошла коллективизация, у крестьян отняли землю (полученную после революции) и принудительно согнали в колхозы. Обобществляли все: на колхозные дворы сдавали лошадей, коров и пр. Кто не шел в колхоз, те считались врагами Советской власти и подлежали раскулачиванию. Ни дедушка Дмитрий Иванович, ни Степан Абрамович не имели подсобных работников, не являлись эксплуататорами, все работы проводились с помощью своих же детей. И, тем не менее, они подверглись раскулачиванию. Раскулачен был и мой отец - Иван Дмитриевич. И все это за то, что не пошли в колхоз, не приняли Советской власти. До раскулачивания мы жили не богато, но и не бедно, все были одеты, обуты и сыты. Но недолгими были наши радости. Беда пришла неожиданно. Как гром среди ясного неба. На сходке колхоза комитет бедноты вынес постановление: «Раскулачить Кузнецова Ивана Дмитриевича». В одночасье многодетная семья осталась без крова и пищи. Из амбара выгребли зерно, муку, сломали и увезли дом, порушили сад. Единственное, что осталось, это кадушка (квашня), засыпанная мукой и залитая. Мама осталась одна со своим горем и с шестью детьми, старшей из которых, Лиде, было 13 лет, а младшенькой, Настеньке - один годик.

Начались долгие годы невыносимых мук и страданий.

Шесть лет (1932-1937 гг.) жизнь нашей семьи была невыносимо тяжелой. 1933 год. Засуха. Неурожай. Голод. По дорогам, от села к селу, толпами ходили нищие. Ряды нищих пополнили и мы. Зимой ходили по миру, с сумкой за плечами. Старались ходить в праздничные дни - люди добрее, больше подадут. Ходили от дома к дому, от села к селу, обходя дома со злыми собаками и недобрыми людьми. Войдешь в дом, помолишься на образа и после слов: «Подайте милостыньку, Христа ради» ждешь, подадут или скажут: «Не прогневайся, нечего». Было всякое, и подавали, и отказывали. Хуже всего было слышать от некоторых недобрых людей: «Много вас нынче ходит - нет ничего!» Какие стыд и унижения пришлось терпеть нам за все эти нищенские годы. Самое обидное то, что ребятишки, наши сверстники, дразнили нас, называя «нищими» и «кулаками».

Ходили мы в каких-то отрепьях: холстовые штанишки, лапти на ногах. Весной все мы переходили на подножный корм. Ели все: лопухи, щавель, коневник, кукушник, лук. Летом, когда все поспевало, в наш рацион входило больше съедобного: чечевица, горох, морковь, конопляное семя, подсолнухи. Хлеба не было. Мама пекла какие-то пышки из отрубей с примесью липовых листьев. Запоры сменялись поносами и наоборот. От вечного недоедания нас мучила куриная слепота. Чуть смеркается - и ничего не видно, кроме горизонта и крыш домов.

Сестренка наша - Настенька, которой едва исполнился годик (только начала ходить) и которой надо было бы питаться материнским молоком, так вот она из рук вырывала картошку и ела! Ела все, что попадало под руку. В 1933 году она умерла. Не умерла, а растаяла, как льдинка на солнце. Голод притупляет чувство сострадания и жалости, поэтому никто не принял участия в ее похоронах. Мамы в это время дома не было, и мы сами сделали гробик наподобие ящичка, выкопали неглубокую яму и похоронили.

Мама послала нас с Гришей в Кармалеевку, к тете Луше. «Идите, детки, может, она чем-то поможет», - сказала она нам, напутствуя в дорогу. И вот мы вдвоем, мне 7 лет, Григорию - 5, идем под нещадно палящим солнцем по пыльной дороге в село Кармалеевку. 15 километров в один конец. У Арабской рощи попили родниковой воды, и снова в путь. Дошли. Нашли тетю Лушу. Она долго охала, ахала: «Как же вы, родимые, дошли-то?». Потом накормила нас пшенной кашей и уложила спать. Наутро, дав нам узелок с пшеном (около килограмма), проводила в обратный путь. Никогда не забуду этот случай! Чтобы поесть вдоволь пшенной каши, мы с Григорием прошли 30 километров!

Парадоксально, но факт, - беспризорные дети жили гораздо лучше нас. Им давали из колхоза и питание, и одежонку, мы же, ограбленные Советской властью, были брошены на произвол судьбы. Все эти годы нашими спутниками были вши, клопы, тараканы. Нас преследовали изнуряющий голод и страх - выживем ли мы в следующую зиму.

Однажды человек восемь детей, чтобы доехать из школы домой, сели в крытую брезентом дрезину, стоявшую у столовой и груженую мотками проволоки, электроизоляторами и другими деталями. Шофер обедал. Григорий (мой брат) залез в кабину, нажал на стартер, и мотор взревел. Испугавшись взбучки от шофера, он ушел домой. Я же, впервые за все годы учебы, был оставлен после уроков за какие-то шалости. Видимо, Богу так было угодно, что мы с братом Григорием, по разным причинам, не оказались в той дрезине. Дрезина, не успев проскочить стрелку, была сбита следовавшим за ней грузовым поездом. Детей выбросило из кузова. Дагаева Ваню - мальчика девяти лет, мотком проволоки затянуло под колеса вагона и отрезало до колен обе ноги. Коле Антонкину - моему другу - сломало ногу и поранило лицо и голову. Легкими ранениям отделались Моченина Катя - рыжая девчонка (кто знал, что позднее она станет моей женой?), у нее были травмы головы и пятки, и Курносов Иван, который получил травмы головы и ноги. Это была жуткая трагедия. На участок прибежали окровавленные дети, получившие легкие ранения, перепугав всех родителей. Четверых детей с тяжелыми травмами увезли в больницу на Классон.

Кончались 30-е годы - годы страшного голода, годы культа личности. На страницах центральных газет все чаще стали появляться статьи с разоблачением враждебных, предательских группировок: Зиновьева, Бухарина, Рыкова и др. НКВД - карательный орган партии большевиков - работал с большим размахом. На всех предприятиях клеймили позором «врагов народа» и пели хвалебные дифирамбы «дорогому вождю и отцу всех народова - великому Сталину», постоянно возводя его во всемогущего властелина, в «бога на Земле». Помню, мы, будучи пацанами, в учебниках по истории выкалывали глаза на портретах видных военачальников: Блюхеру, Егорову, Тухачевскому и др., как «врагам народа». Пройдет несколько десятилетий, и эти люди будут реабилитированы и воспеты народом…