Норма Джин оказывается на месте,
сразу хочет назад.
Ноги уже по щиколотки в грязи.
Дело ее - табак на густой мази.
Звезды над головой ее не горят.
Чует она: за несколько сотен миль
нет ни души, одна водяная пыль,
и сколько теперь стоять в пыли, как стоят часы,
у какой- то средней заброшенной полосы,
полуслепой от дождя,
со своих следов не сходя?
Некий знак означает автобусную остановку.
За спиною кювет, пустые мешки на дне.
Ничего себе, думает, вышло переменить обстановку.
Лучше б я умерла во сне.
Нет, все-таки лучше не.
Перевязывает платок, прижимает локти к бокам,
собирает себя в горячий тугой комочек,
темнеющий оттого, что промок от носков до мочек,
подобно небесным птицам и облакам.
Ни машины сюда, ни машины в обратную сторону.
А кругом - широко, далеко и довольно просторно.
Норма Джин открывает сумочку, заслонив от дождя рукою.
Там платок носовой, забытый на переправе,
сигареты без фильтра, зеркальце, но какое!
С мутным стеклом, в розовенькой оправе.
Все какое-то не ее,
поразительно, е-мое!
Из знакомого ей - только то, что на ней.
Но это все не беда:
Ей обещали, продержишься девять дней -
И дальше можно туда.
А там по-другому, там не на кого сердиться,
там чисто и строго, как будто хороший отель,
и снег густой, как водица,
и можно залезть в постель
и - да, с головой накрыться.