Две продавщицы у магазина:
Нина и Нина.
Та всегда в одном платочке,
та - простоволосая.
Та, которая в платочке,
ей вторая вроде дочки.
И сама навроде квочки,
скучная, белесая.
Ей лет под пятьдесят,
бока в стороны висят.
А на младшей Нине -
розовое мини.
Ножки в сеточку, туфли лодочки,
бусы крупные, гематит,
и когда у нее просят водочки,
она даже в глаза не глядит.
Мы не дышим при ней - как в аквариум,
разеваем бессильные рты,
а когда кое-как разговариваем,
то стыдимся своей срамоты.
И то сказать:
а чего сказать?
И одеты мы все одинаково,
а подходишь к крыльцу покурить -
сядет боком, откроет Булгакова,
и куда с ней такой говорить?
Нас таких мильен, а она, она
да на весь район, почитай, одна.
Народное достояние -
всеобщее сердцестояние.
Очи томные, кудри взбитые,
только в песнях таких воспевать.
Скажешь шепотом: дура набитая,
купишь что - и идешь распивать.
Но однажды вечером
Нина эта самая
удивила нас с друзьями
вот по это самое.
Ну, дождь стеной, аромат пивной,
к голенищам прилипла трава.
Захожу в магазин - а сразу за мной
незнакомые эти два.
Говорят, машина встала, бы досюда дотянуть.
Говорят, смеркаться стало,
где бы ночь перетянуть?
Говорят: помоги, командир,
словно я им картошка в мундир.
То ли вежливые, то ли насмешливые,
просят грамотно, не дерзя,
и отказывать вроде нельзя.
И вот тут-то эта Нина,
да едва ли не звеня,
говорит: а вы, мужчина,
заночуйте у меня!
А товарища у Нинки можно будет разместить,
там немного потеснее, но найдется угостить.
И ко мне, едва ль не впервой.
Я обмяк, как куль неживой.
- Выгоняй, - мне она, - тягача из стойла,
помоги мужикам, дело-то простое.
…Дождь, как был, растет стеною.
Эти два пошли со мною,
эти две надели боты,
прикрутили лампочку,
как всегда после работы,
запирая лавочку.
А жили обе Нины
в домишке - два крыльца,
без мужа, без сына,
без брата, без отца.