Ротмистр Гордеев-3

Глава 18

— Что⁈

Я выдерживаю театральную паузу, прежде чем выпалить снова:

— Бронепоезд.

Куропаткин смотрит на меня, как на безумца.

Хорошо, что в кабинете командующего я не один. Здесь Ванновский, Маннергейм, Николов и мой комполка персидский принц Али Кули Мирза.

— Бронепоезд, блиндированный стальными плитами, пулеметами, орудиями. Этакий сухопутный броненосец. Средство быстрой доставки огневой мощи в любое место, где есть рельсы и шпалы. А также некоторое количество вооруженных бойцов, способных защитить бронепоезд от возможных действий противника.

— Например, от попыток врага разобрать путь?

— Так точно, ваше высокопревосходительство.

В остром уме командующему не откажешь. Куропаткин в глубокой задумчивости теребит бороду.

— До сих пор, ваше высокопревосходительство, новшества ротмистра Гордеева исправно срабатывали. И с пулеметными тачанками, и мино- и гранатометами. У Николая Михайловича удивительным образом устроена голова, — Ванновский вписывается за меня по полной.

— Я заметил, — сарказм в голосе командующего так и сквозит.

Виновато развожу руками. Дескать, ну что поделаешь… Не для себя стараюсь.

Куропаткин продолжает абсолютно нормальным и деловым тоном:

— Можете представить, как он выглядит, этот ваш сухопутный броненосец на рельсах?

Само собой, я тут отнюдь не с пустыми руками.

— Извольте, — разворачиваю несколько листов ватмана, креплю их к стойкам.

Художник из меня еще тот, равно, как и чертежник, но друзья помогли. Особенно Кузьма. У ординарца оказалась верная рука и точный глаз.Именно он и сумел претворить мои описания в довольно внятные чертежи.

И вот теперь командующий внимательно рассматривает угловатые «черепахи» трех вариантов компоновки бронепоезда: с головным расположением паровоза, с хвостовым и с расположением паровоза в середине бронированного состава. И еще отдельно рисунок бронедрезины с пулеметным или легким пушечным вооружением.

Гулять так гулять!

Ждём высочайшей реакции.

Куропаткин хмыкает.

— А такая угловатая, скошенная форма вагонов зачем?

Для него это пока непривычно.

— Будет создавать для пуль и нарядов эффект рикошета, уменьшая их пробивную способность.

— Вооружение?

— Головная и хвостовая бронеплощадки — по две легкие пушки и по три пулемета, один из которых — курсовой, а два — боковых, две тяжелых бронеплощадки — по одной тяжелой пушке и по четыре пулемета, по паре с каждой стороны. Плюс ручное стрелковое оружие экипажа — карабины и ручные пулеметы. Стрельба ведется через стрелковые бойницы в боковых стенках броневагонов.

Куропаткин поворачивается к Ванновскому.

— Сергей Петрович, что скажете?

— Ваше высокопревосходительство, идея, если разобраться, не так и нова. Австрияки стали бронировать вагоны ещё в 1848-м, когда восставшие венгры подошли к самой Вене. Пушки на железнодорожные платформы впервые поставили в Северо-Американских Соединенных Штатах, когда северяне воевали южанами против рабства. Наш с вами, кстати, соотечественник отличился — полковник Турчанинов Иван Васильич.

Куропаткин недовольно морщится при упоминании Турчанинова. Интересно, с чего бы это?[1]

Ванновский делает вид, что не замечает реакции командующего на фамилию безвестного мне полковника Турчанинова и продолжает.

— Поезда с защищенными вагонами и артиллерийскими платформами использовали британцы в Южной Африке во время недавней бурской кампании, на которой ротмистр Гордеев участвовал добровольцем на стороне буров. Правда, защита составов носила импровизированный характер, вагоны обшивались снаружи обычным железом, а платформы с артиллерией укреплялись надстройками из шпал и поверх также обшивались железом.

А вот тут Куропаткин бросает на меня одобрительный взгляд. Похоже, генерал сочувствовал бурам в их борьбе с англичанами.

— И что — британская придумка оказалась эффективной?

А хрен его знает…

Я-то идею бронепоездов взял из будущего, а тут оно вона как… Всё придумано до меня и без меня.

Мысленно чешу в затылке.

— Так точно, ваше высокопревосходительство. Они оказались очень эффективны в установлении контроля над бурскими республиками вдоль линий железных дорог и в борьбе с партизанской тактикой буров.

— А ли противник разрушит железнодорожные пути? Ваша придумка, ротмистр, станет совершенно бесполезной, — верно подмечает Куропаткин.

— На этот случай в штат бронепоезда входит ремонтная бригада и запас рельсов и шпал для срочного восстановления пути.

Куропаткин выглядит крайне заинтересованным, но столь мешающая ему в нынешней военной кампании осторожность, дает знать.

— Хорошо, Николай Михалыч, нам необходимо время, чтобы обдумать всесторонне вашу новаторскую идею. Обсудить со специалистами… Дадим ответ в ближайшее время, а пока занимайтесь восстановлением вашего эскадрона особого назначения.

Приказано заниматься — занимаюсь.

Пополнение бравое, и, как и при создании эскадрона, сборная солянка.

Есть и казаки, и обычные необученные новобранцы, и вольноопределяющиеся и добровольцы. Среди них несколько офицеров: прапоров и подпоручиков, в основном, из Читинского казачьего полка — сослуживцы Скоропадского.

Мой однорукий начштаба оказывается провёл необходимую агитацию: «держись ротмистра Гордеева, в его особом эскадроне на всех подвигов хватит».

Так что на должности командиров взводов даже конкуренция возникла.

Ситуация уникальная: на унтер-офицерских должностях пара младших офицеров, а командир конно-пулеметного взвода (тачанки) — вахмистр[2] Буденный.

Впрочем, и командир пулемётного взвода прапорщик Оленев — и.о. До возвращения в строй боцманата Жалдырина.

Военно-морской гуру пулеметного дела все еще идёт в госпитале на поправку.

По итогам нашего геройствования у Лаояна мои герои-пулеметчики стали унтерами, причем сразу скакнули через несколько ступеней.

Кроме Жалдырина в госпитале до сих пор наше Лихо Одноглазое — Лявон Горощеня. Он тоже получил унтера в довесок к «Георгию».

Для начала прогоняю все пополнение, включая господ вольноопределяющихся и офицеров, через полосу препятствий.

По итогам со «старичками»-ветеранами эскадрона разбиваем новичков на группы по уровням физ и стрелковой подготовки.

Те, кто половчее и побыстрее — подтягивают остальных до своих кондиций.

Параллельно распределяю народ по взводам и начинаю с ними учебы по специализациям: навыки полевой разведки и диверсионного дела, минно-взрывные хитрости, маскировка, устройство ловушек и засад, взятие языков, допрос и экспресс-допрос в условиях ограниченного времени, подача и система тайных сигналов: птичий свист, разноцветные дымы и ракеты, стрелковая подготовка по всем видам доступного нам ручного отечественного и трофейного оружия, базовые знания и навыки по стрельбе из пулеметов, минометов и ручных гранатометов. В бою всё может пригодиться.

Отдельно, как и в первом составе эскадрона, решаю повышать грамотность личного состава.

Обучение по тому же принципу: грамотные подтягивают остальных до своего уровня. Учёба идет по отделениям.

Особая надежда на господ офицеров и вольноперов. Эти-то грамотные поголовно.

Я к преподаванию и Гиляровского привлек. Не пропадать же такому ценному специалисту! Он у меня не только грамоте новобранцев учит, но и борьбе и некоторым разведхитростям. Недаром дядя Гиляй в молодости успел побывать «охотником»[3] на русско-турецкой за освобождение Болгарии.

С Соней приходится выдержать целую баталию.

Берегиня, во что бы то ни стало, хочет получить те же физические навыки, что и остальные бойцы.

— Соня, дорогая, но зачем? — аккуратно интересуюсь я.

— Что за идиотский вопрос, Николя? — вскидывается она. — А как я с вами в рейды буду ходить? Не желаю быть обузой остальным бойцам.

— Софья Александровна, ну какие рейды? Ты даже не представляешь, насколько это тяжело и опасно.

— Представляю, — кивает она.

Судя по её бойкому виду у неё давно запасены аргументы на этот случай.

— Потому и прошу вас, Николай Михалыч, подтянуть меня по физической подготовке, — почти по-уставному чеканит она. — Кто вас и ваших бойцов будет перевязывать и раны обрабатывать, если не штатный санинструктор?

На эти резоны у меня тоже в загашнике лежат домашние заготовки.

— Подготовишь в каждом взводе по паре бойцов, чтобы умели обработать и перевязать рану, наложить шину при переломе, остановить понос, желательно, подручными средствами, сбить лихорадку… Сама останешься в тылу. В наших рейдах девушкам не место.

— Это мы еще посмотрим, господин ротмистр. Бойцов сама отберу и подготовлю, но бег, стрельбу и прочие ваши мужские ремёсла освою. Так что, извольте не препятствовать.

Соня стоит передо мной — руки в боки, глаза сверкают, раскраснелась. Упрямая прядь волос выбилась из аккуратной прически…

Так бы и расцеловал. Но… не здесь и не сейчас.

— Идёт. С завтрашнего дня — изволь на занятия. Только не в платье. Обмундирование установленного образца: гимнастерка, брюки, сапоги.

— Есть, господин ротмистр, — довольная, как тридцать три китайца, что уломала меня и добилась своего.

Ну, это мы еще поглядим, когда она запищит от нагрузок. Сама будет не рада, что втянула меня в эту авантюру.

— И еще условие…

Соня морщит носик, но не спорит. А ну как передумаю?

— Займешься с Буденным французским. Лично буду проверять.

— Хорошо.

Заодно и сам попробую освоить французский. А то настоящий хозяин тела этот язык более или менее знал, а у меня только американский английский в ходу, да и то начала двадцать первого века другого, хоть и похожего мира.

Небеса маньчжурские льют как из ведра. Ляоян, позиции, все окрестности — одна большая грязевая лужа.

Боевые действия замерли, но у нашей стороны преимущество: по «чугунке» продолжают прибывать в Ляоян подкрепления, оружие и боеприпасы.

У японцев подвоз подкреплений и военного снаряжения обычно идет по обычным дорогам, сеть которых военно-инженерная служба противника изрядно расширила за время боевых действий и дотянула до линии фронта. А ими-то муссоны, пришедшие с Желтого моря, и не дают японцам воспользоваться.

Разведка наша говорит что-то неопределенное. То ли японцы откатились на предыдущие подготовленные позиции и накапливают там силы для нового наступления, когда дожди закончатся и земля просохнет, то ли в грязи строят новую линию укреплений вместо захваченных нами у Ляояна позиций.

В первое верится больше, чем во второе.

Эх, самому бы сползать за «ленточку», с ребятками поводить жалом, заодно обкатать их на реальной боевой задаче. Но в такую распутицу…

Хотя, чем черт не шутит, пока большие командиры решают вопрос по моей идее бронепоезда, можно и сгонять, пощупать врага за вымя.

Для занятий на свежем воздухе погода тоже не айс.

Жабр ни у меня, ни у моих бойцов пока не отросло.

Проблема решилась просто. Достаточно было лишь проявить немного смекалки.

Для складирования прибывающего по железке вооружения и боеприпасов рядом со станцией строятся пакгаузы.

Кем строятся? Да нами — боевыми и тыловыми частями. Объявлен специальный наряд на строительство складских помещений.

Обрисовал ситуацию полковому командиру Али Кули Мирзе, он дал добро.

И мы из казенных стройматериалов в свободное время соорудили для себя крытый зал для занятий и тир.

Впрочем, обкатку плохой погодой бойцам (и себе тоже) я все-таки устроил.

Гонял людей взводами, и сразу после занятий, мокрых и грязных солдат и офицеров, отправлял в жарко натопленную баню — отогреваться, отмываться и отстирываться.

Слава богу, обошлось без серьёзных простуд. Не без Сониной помощи, само собой.

— Вольноопределяющаяся Серебрякова, на исходную! — командую Соне (ах, до чего же она хороша в подогнанной по фигуре гимнастёрке! Волосы убраны под тщательно повязанную косынку с красным крестом).

— Господин ротмистр, дозвольте не одной проходить полосу препятствий. Без соперника — не то.

Вот чертовка… И что делать?

Формально права — соперник нужен для понимания собственной скорости. Но вот кого поставить?

Неподготовленного?.. Поймёт и обидится.

Подготовленного?.. Решит, что нарочно издеваюсь.

И тут в голову приходит идея.

— Господин есаул! — поворачиваюсь к Скоропадскому, — соблаговолите выступить судьей.

Протягиваю ему секундомер, снимаю ремень и портупею.

— Софья Александровна, вас не смутит, если вашим соперником на полосе препятствий стану я? Я еще не до конца оправился после контузии, так что…

— Не смутит, — Соня упрямо вскидывает подбородок.

И уже тише, глядя мне в глаза:

— Глупое решение, Николя.

— А-а?..

Но она уже на стартовой позиции.

Встаю рядом.

Ну, держитесь, мадмуазель Серебрякова.

— Старт!!! — Скоропадский дает отмашку.

Рву с места. Сонечка, на удивление, не отстает. Ну, как… на полтора-два корпуса я ее обхожу, но оторваться не могу.

Впереди — бревно.

Забегаю на него по наклонному бревнышку, бегу по основному, балансируя. Не оглядываться, только не оглядываться на соперницу, иначе свалиться мне вниз на опилки, которыми густо посыпана утрамбованная земля-пол в нашем «спортзале».

Спрыгиваю с бревна вниз. Теперь можно коротко и оглянуться — Соня почти нагоняет.

Ускоряюсь.

Впереди «забор».

Подпрыгиваю, цепляясь за край, подтягиваюсь. Наваливаюсь животом на верхнюю кромку, переваливаясь через препятствие, и спрыгиваю вниз. На две секунды позже спрыгивает с забора и Соня.

Лабиринт проходим почти вровень. У меня в активе всего полкорпуса.

Впереди «разрушенный мост».

Руки и ноги перебирают ступени вертикальной лестницы. Я наверху, на горизонтальном брусе. Бегу по нему. Перепрыгиваю разрыв.

Ноги приземляются на следующий горизонтальный брус.

Треск дерева, брус кренится подо мной, и я лечу на землю с высоты человеческого роста.

Хочу сгруппироваться, но тут резкая боль и хруст в подвернувшейся ноге.

Твою мать!

Пытаюсь встать. Забывшись, опираюсь на поврежденную ногу, и проваливаюсь во тьму. Боль в ноге такая, что организм просто выключается.

Тьму прошибает резкий, выворачивающий наружу запах.

Открываю глаза.

Меня поддерживают братья Лукашины, так что я полусижу — полулежу на земле. Сапог с пострадавшей ноги стащен, портянка размотана. Лодыжка опухает прямо на глазах.

Взволнованная, но очень собранная Соня держит у моего носа ватку с нашатырным спиртом.

— Пальцами можешь пошевелить?

Шевелю пальцами на руке. Это ирония и сарказм, если что. Надо же немного потроллить берегиню.

— Дурак. На ноге!

Пытаюсь… и, кажется, могу.

Соня бережно ощупывает мою пострадавшую лодыжку. Одной рукой берется за пятку, второй — за голень.

Знаю, что сейчас будет, мысленно готовлюсь.

Слегка поворачивает и резко дергает.

В глазах снова темнеет от боли. Но на этот раз обходится, сознания не теряю.

— Мою сумку! Живо! — командует она.

Младший Лукашин исчезает и тут же возвращается через несколько мгновений с санитарной сумкой берегини.

Пока Соня крепко бинтует мою травмированную конечность, выворачиваю голову на «разрушенный мост», с которого я так неудачно сверзился.

Опора подломилась у самой земли. Даже отсюда видно, что внутри бревно прогнило, а снаружи казалось вполне нормальным…

Твари интендантские. Прав был Суворов — вешать их, зарвавшихся уродов.

— Господин ротмистр?

Поднимаю голову — к нам приближается щеголеватый адъютант Куропаткина.

— Слушаю вас.

— Николай Михалыч, командующий хочет вас немедленно видеть. По вашему проекту блиндированного поезда…

[1] Шейнин/Гордеев просто не знал историю Ивана Васильевича Турчанинова, больше известного в США, как Джона Бэзила Турчина. Блестящий офицер, участник подавления Венгерской революции, где видимо и подсмотрел идею бронепоездов, добровольцем пошел на Крымскую войну, хотя уж делал к тому моменту карьеру в Генштабе, лично был знаком с Николаем Первым и Александром Вторым, начальник штаба корпуса, расквартированного в Царстве Польском. И в то ж время убеждённый противник крепостного права и частый корреспондент Герцена. В 1856 году полковник Турчанинов едет в Мариенбад с молодой женой для лечения на водах. И неожиданно становится невозвращенцем, эмигрируя в США. Там стал инженером-топографом в Чикаго, свёл знакомство с Авраамом Линкольном. С началом Гражданской войны в США вступил в армию Северян, стал командиром 21-го пехотного полка, сделав свой полк одной из лучших боевых частей, затем возглавил 8 бригаду дивизии Митчела. Стал бригадным генералом. Считался одним из самых талантливых командиров армии Северян. Впрочем, Турчанинов лишь использовал железнодорожные платформы для быстрой доставки пушек на линию фронта, платформы с пушками не бронировались.

[2] Прапорщики в Русской императорской армии — первый офицерский чин

[3] Напомним, что «охотниками» в те времена звались добровольцы-разведчики.