Ротмистр Гордеев-3

Глава 2

В расположение эскадрона добираемся не скоро, для лошадки двойной груз — ноша тяжёлая, животное необходимо поберечь, а то придётся топать пешком.

Мне, конечно, Соня нравится и, кажется, дышу к ней я не очень ровно, только вряд ли смогу нести её на руках уйму километров. Хотя, оно, конечно, романтика, но в условиях вражеской атаки — о таких вещах думаешь в последнюю очередь.

Так что медленно, зато верно, давая славной коняшке передохнуть.

Но успеваем вовремя, как раз к моменту, когда появляется ординарец из штаба полка с пакетом.

Соня приходит в себя, но пока ещё слишком слаба, чтобы идти самостоятельно. Её сразу подхватывает на руки Скоробут и аккуратно несёт в медпункт. Ничего говорить ему не нужно, он и так всё знает, не хуже меня, так что за девушку можно не переживать. Всё будет в лучшем виде!

Взламываю сургуч, чтобы прочесть секретные ЦУ начальства.

Сбоку в нетерпении стоит мой зам — поручик Цирус. Судя выражению лица, постоянно сжимающимся в кулаки рукам и подёргиванию щеки, нервничает. И не потому, что в любую секунду в бой. Это известие наоборот — обрадовало бы его. Просто в армии хорошо известна осторожность главкома Куропаткина, который слишком часто любил уходить на «более выгодные позиции».

Глупо ожидать, что наш эскадрон отправят кошмарить тылы неприятель в момент, когда тот наступает по широкому фронту, но и тупо загонять в окопы — тоже не самое правильное решение.

— Ну что? — почти выдыхает Цирус, когда я аккуратно прячу лист в офицерскую сумку.

— Пока приказано находиться в резерве вплоть до особого распоряжения.

Поручик недовольно кривится, и я его понимаю. Бравы офицер уже мысленно примеряет на себя прозвище «тыловая крыса» и ему это не нравится. Мне тоже, хотя я б с удовольствием посмотрел в глаза тому, кто так ляпнет. Зубов он точно не досчитается.

— Не переживайте, на долго это не затянется, — успокаиваю его я, памятуя о ходе событий в реальной истории.

— Поздравляю вас с ротмистром! — внезапно говорит он.

— Вижу, что новости летят быстрее звука, — улыбаюсь я. — Спасибо, поручик! Отметим это событие чуть позже, в более подходящей обстановке.

Эх, когда ещё будет эта самая подходящая обстановка.

— А пока распорядитесь привести эскадрон в состояние боевой готовности, — продолжаю наказывать я.

— Есть!

Откозырнув, Цирус убегает, а я отправляюсь в медпункт навещать берегиню.

Застаю Соню в полном здравии и кипучем приливе энтузиазма. Вижу, что подготовка к приёму раненых уже в самом разгаре. Кипятится инструмент, раскладываются бинты по «индивидуальным пакетам перевязочного материала» — такие принято хранить в специальных карманах шаровар.

Соне активно помогает парочка выделенных крепких бойцов: их задача эвакуировать раненных с поля боя и оказывать первую медицинскую помощь.

Сразу чувствую себя лишним.

При виде меня берегиня вопросительно поднимает взгляд.

Довольно киваю.

— Вижу, на вверенном вам участке, Софья Александровна, всё в полном порядке…

Она отвечает мне уставшей улыбкой. Оклемалась наша санинструктор, но всё-таки не до конца. А ведь по сути я её обязан если не жизнью, так здоровьем. Если бы не её дар, валяться бы мне сейчас в госпитале, пролёживая бока.

Где-то впереди гудит канонада, бухают взрывы. Слышны как «входящие», так и «исходящие». Пушек у наших, кстати, в три с лишним раза больше, чем у японцев, да и русская артиллерия всегда славилась умением воевать.

Первые сутки проходят относительно спокойно: пехота героически удерживает позиции, хотя самураи регулярно увеличивают натиск. То и дело мимо нас к передку проходят подкрепления: сначала густой рекой, постепенно поток источается до отбельных взводов, а то и отделений. Фронт пожирает резервы как не в себя.

Понимаю, что такими темпами скоро дойдёт и до нас очередь.

В контратаку наши не идут и правильно делают: играя от обороны меньше потерь, но долго так продолжаться не может. Рано или поздно, как это было в реальной истории, японцы нащупают слабый участок и попытаются прорвать фронт.

Приходят первые сводки сражения: за сутки боёв самураи положили тысячу солдат. Само собой, больше всего врут на войне и рыбалке, но цифры впечатляют, за двадцать четыре часа полегла половина стрелкового полка, причём, в основном, от огня артиллерии, то есть не успев толком вступить в бой.

Наши боги войны не зря едят свои сухари и давятся холодным рисом с редкими кусочками мяса. С едой, конечно, в войсках не ахти. Порой доходит до того, что пехотинцы поголовно маются резями в животе и не могут идти в атаку.

На третьи сутки отмечаем усиление «стрелкотни» — явный признак, что японцы стали прорываться к нашим окопам. Их натиск не слабеет, готовы штурмовать любой ценой.

Кажется, наступает момент истины. В любую секунду стоит ждать вестового из штаба, но его всё нет и нет. Надеюсь, проблема не в вечной неразберихе и отсутствии координации между частями, а в том, что наверху считают, что мы пока не нужны.

Отправляю Цируса в сопровождении трёх бойцов на «передок», пусть провентилируют обстановку. В штабах могут толком не знать, что творится на фронте, я же позволить себе такой «роскоши» не могу. В конце концов от нас до передовой считанные километры, иногда шальные японские снаряды рвутся поблизости.

Зам не успевает оседлать коня, как у нас делегация: двое верховых — прапорщик-пехотинец, с ним нижний чин сопровождающий.

Сообщают, что хотят поговорить со «штабс-ротмистром».

Иду навстречу «трудящимся».

Вижу, что обоих буквально шатает от усталости, лица серые и землистые, от шинелей за версту несёт порохом и дымом. Ну и глаза — такие точно не забудешь.

Но при виде меня и прапорщик и солдат тянутся в струнку. Явно из кадровых, не мобилизованные.

— Кто такие?

— Прапорщик Бубликов, семнадцатая рота двести пятнадцатого полка.

И фамилия говорящего и его внешность к себе располагают, а двести пятнадцатый полк — наши старые знакомцы. Однако я памятую, какие неприятности творит в нашем тылу противник, и потому пускаюсь на небольшую проверку.

— Ротмистр Гордеев, отдельный эскадрон Нежинского драгунского полка. Как поживает командир девятнадцатой роты капитан Осипов?

— Простите, не знаю такого, — удивлённо смотрит на меня Бубликов. — До сего дня девятнадцатой ротой командовал капитан Верховцев.

— Точно, перепутал! — хлопаю себя по лбу я. — Да, таки есть, капитан Верховцев — такой высокий, стройный, в прошлом году его двадцатипятилетний юбилей отмечали.

Бубликов озадаченно чешет заросший подбородок, который явно не знал бритвы недели две.

— Виноват, господин ротмистр. Вы верно с кем-то перепутали капитана. Верховцев значительно старше, ему уже сорок семь, да и стройным его точно не назовёшь.

— Не надо извиняться, прапорщик. Это ты меня прости — небольшая проверка. Теперь вижу, что ты тот, за кого выдаёшь. Слушаю.

Прапорщик понимающе кивает.

— Меня к вам ротный направил. Японцы уж больно прут: два раза чуть было окопы не взяли — чудом выбили оттуда. Просим прийти на подкрепление.

— А что сами?

— Не сдюжим, — опускает голову Бубликов.

— Ваш ротный, надеюсь, понимает, что у меня есть своё начальство? И что я обязан подчиняться приказом своего начальства?

— Понимает. Мы пытаемся связаться со штабом вашей бригады, пока ничего не выходит. Но если промедлим — японец проломит фронт на нашем участке и пойдёт вперёд, — его взгляд становится умоляющим.

Вот же ж… По сути меня подводят под трибунал. Если сорвусь сейчас со своими людьми и отправлюсь на передок, затыкать потенциальный прорыв — с меня потом как минимум погоны сорвут, а по максимуму… Лучше вообще не загадывать.

Да, в настоящее время мы в резерве, но там, наверху, на нас могут иметься вполне определённые планы, и своим самоуправством я могу всё сорвать к такой-то матери… Но, с другой стороны, если прямо сейчас джапы разнесут позиции двести пятнадцатого полка и зайдут в тыл нашим… Будет звиздец! Причём очень конкретный!

Сверхосторожный Куропаткин прикажет всему фронту оставить рубежи, как это было когда-то в моём мире, будет очередной виток отступления и разгром. А разве ради этого я тут жилы тяну из себя и своих людей?

Нам нужна победа! И если ценой победы станут мои погоны, карьера, да хоть и жизнь! — плевать! Отдам всё!

Однако тупо подставлять своё начальство тоже нельзя.

— Поручик! — подзываю к себе Цируса. — Задача меняется. Теперь вы отправляетесь в штаб полка с донесением, что два взвода эскадрона были выдвинуты мной на переднюю линию для оказания помощи двести пятнадцатому пехотному полку.

Цирус не хуже меня понимает, во что мне обойдётся такое решение. В его взгляде широкий спектр эмоций: от переживаний за меня до восторга.

— Слушаюсь, господин ротмистр! Разрешите по возвращению тоже прибыть на передовую?

— Не разрешаю. Вы, как мой заместитель, должны принять под командование первый и четвёртый взвод и ждать дальнейших приказов.

С собой я намерен брать только пулемётчиков и штурмовиков. Разведка и хозобеспечение остаются в располаге. Если станет совсем плохо — привлеку и их, а пока пусть ждут. Чего — сам не знаю. Но точно не у моря погоды. Наверное, нового комэскадрона.

Надеюсь, если слечу с этой должности, Цирус её потянет.

Сборы много времени не занимают, мы и без того были готовы в любую секунду сорваться с места.

В последний момент появляется Соня. Через плечо у неё перекинута увесистая сумка санинструктора, позади верный лбы — санитары. Понимаю, почему она тут. Хочется отказать, но опять же — понимаю, почему нельзя. Сеча предстоит серьёзная, будут убитые, будут раненные — и я не хочу, чтобы мои «трёхсотые» плавно переехали в «двести», и готов биться за каждого бойца до последнего вздоха.

Как раз этот вздох и приходится давить в себе при взгляде на Соню.

Скоробут тоже отправляется вместе со мной в пекло и потому сразу получает от наказ: приглядывать за барышней и беречь как зеницу ока. Ну да ему не привыкать, такими темпами скоро запишу в штатные «няньки» Софьи Александровны.

Выдвигаемся на передовую в сопровождении Бубликова. Тот постоянно держится возле меня и выглядит как побитый щенок, осталось только уши прижать к туловищу.

— Расслабься, братец, — говорю ему тихо. — Я знаю на что иду. Твоей вины в этом нет.

Чем ближе окопы, тем сильнее грохот и чаще визг осколков. Чтобы не накрыли всех скопом, приказываю проредить колонну, поэтому она растягивается на добрые полкилометра.

Есть, конечно, вариант быстрого броска, но тогда либо накроет всех и сразу, либо придём уже порядком уставшими, а я не удивлюсь если потом сходу и в бой.

Тактика себя оправдывает, до постов добираемся без потерь.

Навстречу выходит поручик, козыряет и представляется командиром многострадальной семнадцатой роты Кошелевым.

— Слава богу, вы откликнулись на мою просьбу! — говорит он. — Ещё один накат мы бы точно не выдержали. У меня от роты осталось меньше взвода.

Открываю рот, но меня тут же перебивает Соня.

— Поручик, где у вас раненные?

— Вон там, в ложбинке возле деревьев, — показывает Кошелев.

— Окажите им необходимую помощь, — обречённо произношу я, понимая, что Соне не больно то нужно моё разрешение.

— Пройдёмте со мной в блиндаж, — зовёт поручик. — На той стороне появились какие-то слишком меткие стрелки, нарочно выцеливают офицеров и унтеров.

— Снайпера, — догадываюсь я.

Мне тоже не помешает в роте полудюжина таких специалистов.

— Где собираетесь разместиться? Окопов у нас много, нарыли как кроты…

— Сейчас, осмотримся на месте и разберёмся.

Запрыгиваем в глубокий окоп, проходим извилистыми путями к неплохо замаскированному блиндажику, выполненному по всем правилам науки в три наката.

— Серьёзно тут у вас, — улыбаюсь я, чтобы немного разрядить обстановку.

То, что в окопах почти нет людей, не укрылось от моих глаз. Чувствуется, что роту основательно потрепало, выбив личный состав.

— Стараемся, — вздыхает Кошелев. — Чайку не хотите?

— А…

— Мы уже изучили тактику японцев. После каждого наката, получив от нас трындулей, они не суются сюда часов пять-шесть. Раны зализывают…

На самом деле вместо «трындулей» он произносит совсем другое слово. В армии, как известно, матом не ругаются, а разговаривают.

— Давайте сначала продумаем, на каких позициях станут мои, а там, глядишь, и до чая доберёмся, — заявляю я.

— Согласен.

— Значит, часов пять у нас точно есть…

Надеюсь, наше появление станет для японцев сюрпризом, причём не из приятных. Вместе со взводными распределяем людей на позиции.

Кошелев держит обширный фланг, по идее на каждый километр надо бы минимум три пехотных роты, а тут неполный взвод размазан на целую версту. Поражаюсь героизму русского солдата, хотя, чему тут поражаться — солдат русской армии всегда был, есть и останется самым лучшим, вне зависимости от его национальности.

Пулемётами в штате роты даже не пахнет, относительно неплохо обстоит дело с б/к. Ну и умница Кошелев смог наладить хорошие отношения с командиром батареи трёхдюймовок, которая в нужное время их прикрывает.

Артиллерия — это гуд, я б даже сказал — вери гуд!

Только упомянули наших доблестных артиллеристов, как сверху что-то ухает и блиндаж начинает трясти мелкой дрожью, а с потолка начинает сыпаться всякая дрянь.

— Накрытие, — усмехается поручик. — Пристрелялись японцы. Теперь только и жди прямого попадания.

Ждём, но других прилётов больше нет.

— Продолжим, — предлагаю я.

Детали утрясаем быстро, и я отправляюсь ставить людей по местам.

Не успеваю сделать несколько шагов, как до ушей доносится ожесточённый спор.

— Я ж говорю — не сдюжить нам против японца! Их вона сколько, а нас? Одного убил, на его место сразу трое встаёт… Разве тут навоюешь!

— Видел я, как ты японца убивал… На дне окопа сел, руки к ушам прижал и пока атака не закончилась, не разжимал…

— Не бреши, Федька! Не было такого!

— С чего мне брехать? А то мне тебя отсюда не видно! Трус ты, Шурка! Был трусом, им и помрёшь!

Делаю шаг и оказываюсь в зоне видимости двух солдат. Одного — маленького, в шинели «на вырост», с узкими плечами и длинной нескладной шеей и второго, на вид богатыря — поперёк себя шире.

Только по тону разговора становится ясно, что маленький — Фёдор, наезжает на струсившего здоровяка Шурку.

Вот так оно порой на войне и бывает. И грустно и смешно.

— Фамилия! — грозно рычу, глядя на крепыша.

Тот пугливо вжимает голову в плечи, что так не идёт его плакатно-героическому внешнему виду.

— Фамилия!

— Мельников, — наконец, отвечает тот, стараясь не поднимать на меня глаз.

— Хорошая у тебя фамилия, Мельников…

Он молчит, не догадываясь к чему я клоню.

— Очень хорошая фамилия, а ты её позоришь! Нельзя так… Нужно с этим что-то делать… Что за паника в такой момент?

— Господин, ротмистр, не обращайте внимания — это он так, устал просто, — вступается за него Фёдор.

— Уверен?

— Так точно!

Принимаю решение.

— Вот что, Мельников, временно прикомандировываю тебя в штурмовой взвод моего эскадрона. С твоим командиром я договорюсь…

Ожидаю любой реакции, вплоть на падения на колени и хватания за полы шинели с мольбой о пощаде. Приходилось и такое наблюдать, что уж греха таить.

Но что-то мне подсказывает, что этот Мельников вовсе не трус, просто в какой-то момент не выдержал, сломался. Если позволить этой болезни прогрессировать, тогда да — пропал солдат! Но пока всё ещё можно изменить.

— Слушаюсь! — безрадостно отвечает тот.

— За мной!

Представляю, как обрадуется такому «подарку» Измайлов. Понятно, что нетренированный боец — обуза, но хочется верить — не подведёт Мельников, когда дойдёт до настоящей жары. Да и мы не можем позволить себе роскошь разбрасываться бойцами.

Увлекательная боярка с юмором. ГГ создает големов, развивает аркану и возвращает былое величие рода

Евгений Пожидаев — «Ловец элементалей»

https://author.today/reader/306921