Ротмистр Гордеев-3

Глава 19

— Явился по вашему приказу, ваше высокопревосходительство!

Судя по насупившемуся виду, командующий встал сегодня не с той ноги.

Почему в голову приходит именно эта фраза? Ларчик открывается просто: у кого чего болит, тот о том и говорит.

— Извольте объясниться, господин ротмистр! — внезапно заявляет Куропаткин.

Ошеломлённо соображаю по какому поводу на меня катят бочку. Официально вызывали насчёт моей придумки с бронепоездом.

Суворов не переваривал «немогузнаек», но генерал Куропаткин до уровня легендарного полководца не дотягивает, потому смело заявляю:

— Не могу знать о чём речь, ваше высокопревосходительство!

— Неужели⁈ Как тогда прикажете понимать телеграмму от великого князя Николая Николаевича, в которой тот настоятельно просил меня принять живое участие в проекте ротмистра Гордеева.

Вопросы сыпятся градом:

— Кто вам разрешил прыгать через голову непосредственного начальника⁈ Забыли про субординацию⁈

Кхм… Сюрприз… Причём, ну очень приятный. Никник — фигура крайне влиятельная, его просьба равносильна приказу.

Есть, конечно, один деликатный момент: у Николая Николаевича давние тёрки с Алексеевым. И это может сыграть против меня. Узнав, что я теперь вроде как протеже великого князя, наместник может закусить удила и начнёт ставить палки в колёса.

Остаётся надеяться на его здравомыслие. В такое время не до личных дрязг.

— Ваше высокопревосходительство, я крайне польщён вниманием к моему проекту со стороны великого князя, но вы же прекрасно знаете: я — обычный офицер из незнатной семьи. Ни у меня, ни у всей нашей фамилии нет таких связей. И мне бы в голову не пришло нарушать субординацию в подобных делах, — признаюсь я.

Куропаткин окидывает меня пытливым взглядом.

— Что ж… Я склонен верить вам и, кажется, догадываюсь откуда ветер дует.

У меня тоже есть подозрения. Зуб даю — не обошлось без финского (впрочем, какого финского — нашего, русского!) тролля и Ванновского. В отличие от меня они вращались в высшем свете и знают, к кому можно подкатить. Интересно, оба накапали на мозги великого князя или кто-то один?

При случае обязательно поинтересуюсь.

Куропаткин успокаивается, видя, что я под него не копаю и рычагов влияния у меня нет.

— Давайте обсудим ваш проект в спокойной обстановке.

— Как прикажете!

Мне предлагают сесть. С радостью опускаюсь на стул. Больная нога даёт о себе знать.

Генерал продолжает:

— Я нахожу ваше начинание полезным.

— Рад это слышать, ваше высокопревосходительство.

Он пропускает мои слова мимо ушей.

— Но пока всё, что вы мне представили — это набросок, эскиз, а для дальнейшей работы необходимы документы, чертежи, расчёты… Вы ведь не инженер-путеец, ротмистр?

— Так точно, не инженер, — признаю очевидное я.

— Тогда вы примите мою правоту: необходим специалист, хорошо разбирающийся в подобных вопросах.

Он прав на все сто. Одно дело — накидать карандашные наброски, совсем другое — разработать техническую документацию, подготовить чертежи, произвести детальные расчёты.

Я сам много размышлял над этим. Моего образования тут точно не хватит. Максимум — могу подкинуть пару идей и некоторыми послезнаниями.

— И, кажется, я вам такого нашёл, — улыбается Куропаткин. — Я связался с управляющим КВЖД генерал-майором Хорватом. Дмитрий Леонидович сосватал мне подполковника Колобова. Скоро я вас с ним познакомлю. Он сегодня прибыл из Харбина и должен появиться в моём кабинете с минуты на минуту.

Подполковник Михаил Викторович Колобов оказывается стройным усачом лет сорока. У него идеальная выправка, брови на взлёт и куча обязанностей: он одновременно командует 2-м Заамурским железнодорожным батальоном и военным отделом пограничное стражей КВЖД.

А самое главное — за плечами подполковника Николаевская инженерная академия. То, что доктор прописал.

Мои наброски он ещё не видел, потому с интересом выслушивает мой рассказ. И с каждым моим наброском глаза его разгораются всё сильнее и сильнее.

— Что скажете, Михаил Викторович? Каков будет ваш инженерный вердикт? — спрашивает Куропаткин, после того, как я отстрелялся и ответил на кучу вопросов подполковника.

— Признаюсь, честно, у меня самого возникали мысли на сей счёт, но они были чересчур общими и расплывчатыми, — задумчиво произносит Колобов. — Сама по себе задумка бронированного состава не нова, но господин ротмистр зашёл дальше всех и смог выбрать самые удачные идеи. Пока что проект крайне сырой и недоработанный, но если мне предложат принять в нём посильное участие — сочту за честь!

— Отлично! — как ребёнок радуется Куропаткин. — Сколько времени понадобится на проработку документации и составление сметы?

— Мы будем строить только один состав? — мыслит в правильном направлении Колобов.

— Пока, в порядке эксперимента, один. Но если проект проявит себя и будет признан удачным, поставим это на поток, — сообщает генерал.

— В таком случае мы с господином ротмистром предоставим всё необходимое через неделю, — излишне оптимистично заявляет подполковник.

— Три дня! — категорично произносит Куропаткин. — Время не терпит, господа. И да, прошу при составлении сметы учесть, что казна у нас не бездонная. Постарайтесь не нанести ей серьёзный урон.

Он смотрит на меня:

— Господин ротмистр! На эти три дня освобождаю вас от командования вашим эскадроном. Вы временно прикомандировываетесь в моё личное распоряжения. Надеюсь, у вас есть хороший заместитель?

— Так точно! — киваю я.

При штабе командующего для нас с огромным трудом находят крохотное помещение. Поскольку работы впереди много, жить и спать приходится там же.

С Михаилом Дмитриевичем у нас сразу складываются отличные отношения. Он настоящий фанатик железной дороги, вдобавок у него светлый ум. Работать с ним одно удовольствием.

Единственные разногласия между нами возникают на предмет облика будущего блиндированного состава. Колобов испытывает неистребимую тягу к округлым футуристическим формам, рисует даже не бронепоезд — не то космический корабль, не то подводная лодка на рельсах в форме вытянутой сигары, с летающими тарелками вместо башен.

Мне же по душе рубленный, прямоугольный дизайн, победивший в ходе технологической гонки. Да, проект Колобова смотрится круто, радует глаз, но мы стеснены в средствах, вдобавок произвести бронепоезд надо в самые сжатые сроки, а в идеале потом и масштабировать в большом количестве на всю страну.

Так что пусть лучше сердито, колхозно, зато дёшево.

Строить состав предполагается в Харбине, в отличие от Ляояна там есть всё, что нам нужно: механический цех, кузнечно-литейный, вагонно-пассажирский, вагонно-товарный…

Вагоны, само собой, будем строить с нуля. Идея обшить листами железа обычные «теплушки» или пассажирские, отвергается сходу. Понятно, что нужно кроить, но точно не здесь.

В дополнение Колобов предлагает ещё изготовить и бронедрезину: она пригодится для разведки путей перед бронепоездом. Японцы не дураки, могут подстроить впереди какую-нибудь пакость. В принципе, бронедрезина может действовать и отдельно от бронепоезда. Например, для охраны железнодорожных путей.

— Вы видели мой проект? — прерываю я наконец его горячую речь. — Я предлагал командующему не только бронепоезд, но и бронедрезину.

Колобов отрицательно мотает головой:

— Нет, мне передали только ваш проект бронепоезда. Идея бронедрезины мне пришла в голову независимо от вас.

— Вот видите, у умных людей мысли сходятся.

— Как назовем бронедрезину?

Колобов ненадолго задумывается, уголки его усов опускаются.

— Анчутка! — выпаливает он.

— Анчутка[1]⁈ Хм… Пусть будет так, назло нашим врагам.

В качестве локомотива выбираем самый массовый паровоз — «овечку», причём Колобов обещал подогнать улучшенный вариант[2], который начали производить совсем недавно. Один из таких паровозов только-только появился на Харбине, по сути на нём ещё даже муха… не садилась.

— Начальство пойдёт нам навстречу! — убеждённо говорит Михаил Дмитриевич.

— Дай бог! — вздыхаю я.

В моменты отдыха он рассказывает о себе, про то, как учился сначала в кадетском корпусе, откуда выпустился в Николаевское инженерное училище, а уже там за отличную учёбу получил направление в Николаевскую инженерную академию, которую закончил с отличием, получив штабс-капитана.

Вместе с семьёй живёт в Харбине, дочке Тамаре уже пять. Она любит ездить с папой на осмотр станций, и уже успела выучить, что в буфете станции Дуйциньшань самые вкусные блинчатые пирожки, на станции Аньда — свежайшие молочные продукты, на Цицикар — сахарные арбузы, на Чжаланьтунь — наваристые борщи.

Ну, а пиво (это уже для папы) нужно покупать на Восточной линии.

Мы много работаем и почти не спим. Пьём кофе литрами.

Наши глаза покраснели, в голове шум, отчаянно зеваем, но не сдаёмся.

Для нас очень важен результат.

У меня давнее предубеждение: если что-то хорошо начинается — жди проблем.

И они не заставляют себя ждать на этапе согласования сметы.

Прежде чем показать её Куропаткину, приходится идти в управление полевого главного контролёра при штабе главнокомандующего.

Колобов приводит в порядок чертежи, не хочу отвлекать его от этого важного дела и прихожу туда в гордом одиночестве.

Пока жду назначенного часа, становлюсь свидетелем не самых приятных бесед. Парочка полковых каптенармусов жалуется, что не может получить зимнее обмундирование: оказывается, его попросту нет, в лучшем случае на складах могут предложить убитые в хлам полушубки и валенки, которые разваливаются на ногах.

Мысленно матерюсь про себя. Одна тыловая гнида подсунула нам гнилые брёвна, в итоге до сих пор прихрамываю, а целая свора планирует обморозить всю армию.

Меня вызывают к полковнику Султанову — заместителю главного полевого контролёра.

Он больше похож на бухгалтера, чем на офицера: бесцветные глаза за толстыми линзами очков, расплывшаяся фигура, двойной подбородок.

— Что тут у вас? Показывайте…

Кладу перед ним ведомости.

Султанов погружается в изучение, задумчиво погрызывая кончик карандаша.

Я сижу напротив. Заняться пока всё равно нечем, вопросов Султанов не задаёт, поэтому развлекаюсь, наблюдая за его действиями.

Время от времени толстые пальцы полковника щёлкают костяшками счётов, затем он хмурится и начинает ещё интенсивнее грызть несчастный карандаш.

Пару раз издаёт странные звуки, громко вздыхает и говорит в пустоту:

— Так-так… значит…

У меня миллион дел и все они одинаково важные, но приходится терпеть и ждать. Без финансирования проект обречён.

Султанов откидывается на спинку кресла, убирает измочаленный карандаш, смотрит на меня.

— Что ж, работа действительно проделана на славу.

— Благодарю вас, господин полковник.

— Рано благодарите, ротмистр. Нужно уладить кое-какие формальности.

Он пишет что-то на бумажном листке и пододвигает мне.

Читаю, что там написано, и удивлённо вскидываю голову.

— Пять процентов? Что это значит, господин полковник?

Султанов щерится. У него гнилые зубы и пахнет изо рта отнюдь не фиалками.

— Ровным счётом то, что вы прочитали. Моя доля — пять процентов от суммы. Не меньше!

— В смысле? — напрягаюсь я. — Мы не закладывали в смету непредвиденных расходов. У нас каждая копейка на счёту…

Полковник фыркает.

— Ваше горе поправимое. Сколько вы планируете закупить стального листа? Давайте слегка увеличим вес, пудов эдак на…

— Полковник… — прерываю я.

— В чём дело, ротмистр⁈ — продолжает улыбаться Султанов. — Уверяю вас, если прислушаетесь к моим советам, тоже не останетесь в накладе.

— Да, но ведь сейчас война! — закипаю я.

— И что с того? Разве война может помешать сколотить на этом небольшой капиталец? Не стройте из себя беременную институтку. Все берут…

— Не все!

Достаю из кобуры револьвер, прокручиваю барабан.

Полковник бледнеет.

— Ротмистр… Вы с ума сошли? Немедленно уберите! Вдруг револьвер выстрелит?

— Выстрелит, — киваю я. — Но не вдруг, а нарочно. Только не думай, что я буду вызывать тебя на дуэль! Много чести! Шлёпну как японского шпиона и всех делов!

Блефую, конечно, но блефую правдоподобно. На полковника страшно смотреть.

— Вас посадят! — взвизгивает Султанов.

— И что? Зато одной сукой в штабе станет меньше, — нагнетаю я.

Мне действительно хочется загнать этой тыловой крысе пулю в лоб, но тогда пострадает дело.

— Я! Я закричу! В штабе много охраны…

— Кричите, — ухмыляюсь я и упираю ствол револьвера в его потный жирный лоб. — Жаль, не узнаете, кто будет быстрее: охрана или пуля… К тому же, кто вам сказал, что меня посадят?

— А что с вами сделают? — блеет он.

— Орден, к сожалению, не дадут, хотя и надо б… Думаю, великий князь Николай Николаевич не бросит меня в беде.

— Великий князь⁈ — ужаса в его взгляде становится в два раза больше.

Не спрашивайте, как я это посчитал.

— Конечно. Великий князь лично курирует этот проект.

— Хорошо-хорошо, — сникает Султанов. — Уберите, пожалуйста, револьвер. Я всё согласую…

— А как же ваши пять процентов? — издевательски интересуюсь я.

— Никаких процентов!

Он быстренько подмахивает бумаги.

Я встаю.

— Не скажу, что было приятно с вами познакомиться, полковник. Наш разговор не останется без последствий. Думаю, недолго вам осталось ходить в этом чине. Надеюсь, увидеть вас в самом скором будущем во время штыковой атаки. Солдатская шинель будет вам к лицу. Заодно похудеете.

Покидаю полковника с твёрдым намерением стукануть о нём Николову. Самого полковника при этом бьёт такая дрожь — аж пол вибрирует.

Колобову про этот инцидент не рассказываю. Зачем ему лишние заморочки? Пусть занимается инженерной работой — это сейчас самое важное.

Через три дня, как и приказано, представляем полностью проработанный проект Куропаткину. Теперь это не сырые наброски, а пухлая папка с чертежами и расчётами.

Генерал выслушивает нас благосклонно, тем более Колобов умело оперирует в докладе цифрами, что оказывает на Куропаткина большое впечатление.

— Что ж, господа офицеры! Поработали на славу! Осталось лишь воплотить ваш проект в жизнь. Нарекаю первый экспериментальный бронепоезд по вашему проекту именем «Цесаревич» в честь нарождённого в прошлом месяце цесаревича Алексея! — торжественно объявляет Куропаткин.

Ну, «Цесаревич», так «Цесаревич»! Хотя я бы на всякий пожарный с громкими именами пока повременил. Вот выпустим бронепоезд, обкатаем, тогда можно назваться хоть груздём, хоть «Цесаревичем».

А пока рано. Вдруг мы где-то накосячили? Первый блин редко выходит не комом.

Само собой, эти соображения вслух не высказываю. Зачем портить начальству настроение, а себе жизнь?

— В случае, если «Цесаревич» проявит себя должным образом, обязательно поставим производство составов подобного типа на поток. А вас, господа, представлю к наградам!

Похвала из уст командующего приятна.

На следующий день Колобов едет в Харбин, запускать постройку на тамошних мощностях. Мне смысла составлять ему компанию нет. В производственных и технологических вопросах полковник как рыба в воде и разбирается куда лучше, так что там я стал бы для него только обузой.

Я провожаю его на поезд, перед отправкой сидим в знаменитом на весь Ляоян заведении графа Игнатьева и пьём дорогущий коньяк.

— Если мне понадобится ваша помощь, я вам обязательно телеграфирую! — говорит Колобов.

— Не понадобится, — уверяю я. — Справитесь. Ну, а я пока начну готовить своих бойцов к новой роли экипажа бронепоезда.

— Получается, вы вроде как для себя бронепоезд строите? — смеётся полковник.

— В каком-то роде. Инициатива имеет инициатора. Думаю, вам это изречение знакомо.

— В таком виде нет, хотя смысл понятен. Надо запомнить…

Он смотрит на часы.

— Кажется, мне пора.

— Удачи!

— Спасибо! Она нам точно пригодится.

Сажаю его в вагон, пожимаю на прощание руку и возвращаюсь в расположение эскадрона.

Нас ждут великие дела.

[1] Анчутка — в восточнославянском поверии маленький, но очень злой дух, ростом всего в несколько сантиметров.

[2] Речь идёт про паровоз серии «О» («Основной») «нормального типа 1904 г.» — более экономичный и мощный по сравнению с предшественником — паровозом «нормального типа 1897 г.».