Ротмистр Гордеев-3

Глава 3

— Банзай! — густая первая линия наступающих японцев, блестя примкнутыми штыками, накатывает на наши окопы.

Между стрелками дистанция в шаг-другой. Очередная артподготовка со стороны противника позади, и теперь дело за фронтальной штыковой атакой. Слава богу и воинским начальникам пятнадцатого полка, окопы отрыты на совесть. Предыдущие атаки выдержали, выдержат и эту.

Японцы движутся почти бегом, стреляя на ходу. Тактика правильная — по быстро движущейся мишени не враз и прицелишься. За развёрнутыми цепями первых батальонов идёт атакующий резерв — колоннами. Но у нас на этот хитрый приём припасены кое-какие подарки.

Мы пока выжидаем.

— Господин ротмистр, — Кошелев отрывается от бинокля и поворачивается ко мне, — Противник на двух с половиной тысячах шагов. Пора открывать огонь.

Охлаждаю его пыл.

— Пусть втянутся поближе, поручик. Больше будет шансов стрельбы на поражение.

Кошелев смотрит с сомнением. Конечно, действующий Пехотный Устав предписывает как раз начинать стрельбу с дистанции в две с половиной тысячи шагов.Но это в расчёте на обычную стрелковку.

— Две тысячи шагов! — его уже слегка потрясывает от возбуждения.

— Рано. Поверьте, поручик, я знаю, что делаю.

Оглядываюсь на своих: миномётчики на низком старте, пулемётчики прильнули к прицелам. Японцы перешли на бег трусцой, дистанция до них стремительно сокращается.

— Банзай! Тенно хейика[1]! — пули атакующего противника свистят совсем рядом, вздымают фонтанчики земли на наших брустверах.

Пора!

— Пулемёты! Огонь!

Свинцовый смерч врезается в боевые порядки неприятеля. Это для одиночного винтовочного огня быстро перемещающийся противник — сложная мишень. А пулемёт — на то он и пулемёт. Первые две цепи японцев скосило, словно косой. Оставшиеся залегли, спешно выстраивая импровизированные брустверы из захваченных с собой в бой на этот случай мешков с землёй.

И на этот хитрый болт у нас есть своя гайка с левой резьбой.

— Миномёты! Огонь!

Резкий и неприятный для уха свист вышибных зарядов, и наши мины уходят по назначению. Их разрывы взметают фонтаны земли, ошмётков человеческих тел и обломков амуниции в японских колоннах.

Жаль, я отвёл миномётчикам на первый этап вражеской атаки всего три залпа. Боеприпас у нас крайне ограниченный и использовать его надо с умом — неизвестно, как долго нам тут ещё рубиться с японцами.

Вражеские колонны смешиваются и тоже начинают окапываться.

— Прекратить огонь!

Радоваться рано, да никто и не радуется. Как только враг соберётся с силами, он пойдёт в новую атаку с этого рубежа в полторы тысячи шагов. Японцы, как верные ученики прусаков стараются доводить атаку до её логического завершения — штыковой. А раз её не избежать, то стоит максимально сократить количество японских штыков к моменту рукопашной.

Вот и новые действующие лица на поле боя. Пулемётные очереди противника взрыли землю на брустверах наших окопов. Маленькая свистящая стальная смерть заставляет пригибаться и прятаться на дне окопа. Вражеские пулемёты то и дело меняют позиции.

Что за чертовщина?

К счастью, в командном блиндаж наших хозяев есть зеркальце. Обычно поручик Кошелев использует его для бритья, но теперь оно послужит для другого.

Кое-как прикрепляю зеркальце к длинной палке и пытаюсь разглядеть в импровизированный перископ, что происходит на поле боя.

Да это же… наши тачанки! Вернее, не наши, а творчески переосмысленные японцами мобильные пулемётные повозки. Н-да, не мы одни такие умные. Смешно было бы думать, что противник не ухватится на мою инновацию да ещё в условиях боевых действий.

Передаю по цепочке команду для всех моих пулемётчиков, сосредоточиться на вражеских тачанках.

— Огонь!

Пошла потеха. Пулемётная дуэль, это не шуточки.

Вот и первые серьёзные жертвы: у Будённого убит второй номер. Щиток «максима» Жалдырина разбит вражескими пулями, а лицо самого моремана залито кровью. К счастью, ему просто рассекло бровь осколком от щитка. Крови много, но само ранение пустяковое.

Второй номер помог Жалдырину перебинтоваться, и его пулемёт снова в деле. А что лицо в красной запёкшейся кровавой корке похоже на демона, так это временно.

Пока мои пулемётчики скованны по рукам и ногам перестрелкой с вражескими плагиаторами (а как их ещё назвать прикажете?), японская пехота поднялась в новую волну атаки.

— Всем стрелкам, огонь!

Подавая пример, сам открываю огонь из винтовки по подкатывающимся вражеским цепям.

Очко поигрывает — плотность вражеского огня зашкаливает. А у нас даже касок нет. Да и откуда им взяться? В нынешней армии каски положены только кирасирам и кавалергардам, да и то только в парадном мундире.

Эх, я бы и от такой сейчас не отказался. Ну и от броника тоже…

Блин, накаркал! Словно порыв холодного ветра взлохматил волосы. Фуражку отбросило на дно окопа.

Ого! Это сейчас прямо конкретно прилетело. Сантиметром ниже — и прости-прощай русско-японская, боевые друзья-товарищи и милая берегиня Соня.

Только и остаётся, что грязно материться, да посылать в противника пулю за пулей.

Ладно, живы будем — не помрём!

В пулемётной дуэли побеждает тот, у кого пулемётчики лучше и боеприпасов, тупо, больше. Так что в результатах я уверен.

Мы выбили три вражеские тачанки из четырёх, четвёртая замолчала сама, видимо, кончились патроны. Поредевшие японские цепи залегли всего в пятистах шагах от наших позиций. Колонны противника тоже подтянулись поближе и залегли.

— Миномёты, залп!

С противным свистом мины уходят в цель. Три залпа и хватит пока. Сколько ещё сегодня воевать — одному господу богу известно.

Трескотня выстрелов со стороны японцев усиливается. Я в курсе, что носимый с собой боезапас в атаку у японского пехотинца составляет сто шестьдесят патронов. Подносчикибоеприпасов в бою тащат на себепо два ящика с патронами. Но пока такой доберётся до конкретного пехотинца…

Интуиция подсказывает, что как раз перед третьей волной атаки японцы должны дать своей пехоте пополнить стрелковый боезапас.

— Гранаты наизготовку! Братцы, встретим врага как положено!

— Банзай! Тенно хейика! Уй-а! — Японцы рванули в последний рывок к нашим окопам.

До нас остаются уже считанные метры…

— Огонь! Беглыми! — И сам подаю пример, стремительно опустошая магазин свой винтовки по накатывающим на нас цепям врага.

Тёмно-синие мундиры, кепи с жёлтыми околышами, изжёлта смуглые лица, распахнуты в яростных криках рты, выкаченные глаза — и не скажешь, ведь, что монголоиды «с раскосыми и узкими очами».

Враг почти не стреляет, не тратя времени на пальбу, все силы вкладывая в последний рывок к нашим окопам в надежде на рукопашную.

А вот мы патронов не жалеем — оглушительный рокот пулемётов, частая сухая трескотня винтовочных выстрелов.

Перезаряжать винтовку некогда, пускаю в ход револьвер. Враги падают, как подкошенные под нашими пулями, но их много, и натиск их, похоже, не остановить.

Тут ещё в бегущих на нас цепях кое-где возвышаются великанские фигуры синекожих демонов-оно с палицами и гигантскими мечами в лапах. А уж пасти у них, как говорили в анекдоте из моего мира, «таким хавальником бы да медку откушать».И это не простые они — а они-хитокути. И пасть у него не просто так, а целиком и живьём глотать нас, людишек.

Этих монстров не то, что обычная пуля не возьмёт, но и серебряная заговоренная — как слону дробина. На такого зверюгу есть особый боеприпас.

Нашариваю свой ручной гранатомёт, вставляю особую гранату, прицеливаюсь, ловя на мушку уродливого «синяка-живоглота». Палец жмёт на спусковой крючок.

С громким хлопком граната летит в цель. Грохот взрыва — снаряд угодивший точнёхонько в грудину демону, разрывает чудовище на части.

Успеваю сделать второй выстрел по ещё одному они-хитокути. На этот раз не столь удачный — заряд попадает демону в колено и отрывает ему ногу. Ну, по крайней мере, двигаться он больше не сможет.

Зато крику… Раненое чудовище дико воет, истекая зеленоватой кровью. Но радоваться некогда.

Передовые вражеские пехотинцы достигают наших окопов и сыплются на нас сверху вниз. Успеваю заметить замах направленной на меня вражеской сабли.

Это ж кто тут такой горячий?

Молоденький тюи — поручик — с жидкими усиками под носом. Кричит что-то тонким голоском с грозными интонациями и явно хочет отчекрыжить мне что-нибудь ненужное.

А вот хрен!

Еле успеваю принять удар его сабли на гранатомёт — в бедолаге что-то жалобно хрустнуло, но удар он выдержал. Мой противник теряет равновесие и, не удержавшись на ногах, падает на дно окопа. Не до сантиментов — бью его в голову гранатомётом, словно дубинкой. Хрустнуло на этот раз не только в гранатомёте, но и в черепушке юного поручика.

Эх, не дослужится он до капитана, не судьба…

В револьвере ещё есть патроны. Оглядываюсь по сторонам в поисках подходящей цели.

Вокруг кипит дикая свалка. Выстрелы, удары прикладами, штыками, крики ярости. Мешаются наши «Ура» и японские «Уй-а», стоны и крики боли и ярости, лязг металла. Стреляю под очередной обрез жёлтого околыша. Кровь и мозги брызгами летят во все стороны. Бой уже давно разбился на череду отдельных схваток.

Вот кто-то из моих, кажется, Измайлов сжимает руки на шее своего противника. У того закатываются глаза, вываливается набок язык, синеет лицо. Измайлов бьёт его головой в зубы, и враг оседает с залитым кровью лицом бесчувственным кулём на дно окопа.

Здоровяк Мельников, ещё недавно праздновавший труса и пристыженный собственными товарищами, в этот раз ведёт себя молодцом — схватил двух мелких японцев за шкирки и стучит их головам друг о друга, словно бильярдными шарами, оба уже не в себе, если вообще живы, болтаются в его руках, словно тряпичные куклы. Куда тому Котовскому из старого советского кино…

А вот его товарищу — Фёдору, кажется, не повезло — сразу трое японцев одновременно насаживают его на штыки и поднимают извивающееся и кричащее от смертельной боли тело вверх, словно на вилах, а затем сбрасывают под ноги на землю.

Вскидываю наган и всаживаю в них остатки пуль из барабана. Двое падают замертво, третий успевает уклониться и бросается на меня, выставив перед собой красный от крови Фёдора штык. Успеваю уклониться в сторону, пропустив противника мимо себя, и бью наотмашь рукояткой револьвера врагу в висок. Противных хруст треснувших костей.

Японец заваливается на бок и сучит ногами в агонии. Жизнь быстро покидает его тело. Ни мы, ни японцы не жалеем себя и бьёмся с предельным ожесточением пока… пока смерть не разлучит врагов.

Мельников сбивает прикладом на дно окопа очередного своего противника. Тот падает, но уже снизу бьёт Мельникова штыком в живот.

— Ах ты ж гнида ползучая! — Кричит осатаневший от боли боец и молотит ранившего его японца прикладом по голове. И только после этого оседает сам на дно окопа, держась обеими руками за живот.

Плохая рана… И в моём мире человек с таким ранением почти не жилец. А уж здесь без антибиотиков и обезболивающих…

— Господин ротмистр! — Измайлов хватает меня за плечо, — противник пытается закрепиться в наших окопах.

Так и есть, часть нашего окопа занята японцами. Пока их там немного, десятка полтора, но наших бойцов на этом участке никого — все перебиты. Противник разворачивается в нашу сторону, намереваясь расширить занятый ими плацдарм. Рукопашки с ними нам не выдержать.

— Гранаты с собой?

.Измайлов кивает.

— Давай одну.

Он протягивает мне одну из наших самоделок. Срываю чеку и бросаю в противника.

— Ложись, дурында! — Сбиваю Измайлова на землю.

Грохот взрыва. По спине барабанят комья земли и… куски чего-то, что ещё недавно было живыми и яростными телами противника.

Промаргиваюсь — рядом с глазами лежит какой-то кровавый ошмёток с ещё шевелящимися пальцами. Вскакиваю на ноги.

Нормально так вышло — из полутора десятков врагов четверо лежат неподвижно. Пятеро лежат, слабо шевелясь и стеная от боли — то ли раненые, то ли контуженные. Остальных дефрагментировало. В окопе враги закончились.

Уцелевшие мои бойцы и люди Кошелева приходят в себя от горячки рукопашной схватки.

Выглядываю наружу. Осторожно, чтобы не словить вражескую пулю.

Ничего хорошего — мы худо-бедно отбились от первой волны атакующих, только на этом «кино» не кончилось. Вражеские колонны разворачиваютсяв цепи.

— Миномёты! Приготовиться к стрельбе! Залп!

Новая порция мин со свистом уходит по назначению.

— Залп!

Свист и взрывы в разворачивающихся цепях противника.

— Залп!

Всё, теперь у нас мин ещё на три залпа.

Приказываю миномётчикам сократить прицел до тысячи шагов. Остальным — максимально пополнить боезапас. Пулемётчикам дополнительно залить свежую воду в радиаторы охлаждения «максимов». Нам только перегрева стволов не хватает.

Подхожу к Мельникову. Он смертельно бледен, лицо покрыто мелким бисером испарины. Сквозь прижатые к раненому животу пальцы продолжает сочиться кровь, и видны сизые петли кишок. И запашок… Мельников поднимает на меня полный боли взгляд.

— Пить, вашбродь…

— Нельзя тебе пить, дружок. Никак нельзя.

Отправить его к Соне? Спасёт ли его берегиня? Дотащат ли его живым до неё?

— Легкораненые есть?

Подходят двое: один из моих бойцов, слегка прихрамывает — вражеский штык зацепил ему бедро, располосовав мышцу. Крупные сосуды не задеты. У второго перевязана голова — японская пуля задела вскользь, оторвав мочку уха.

Помогаю устроить из шинели и двух винтовок импровизированные носилки. Осторожно укладываем на них Мельникова. Небольшая вереница раненых тянется в тыл. «Лёгкие» остаются в строю, перевязав, по возможности, свои раны.

— Банзай!

Японцы бодро движутся по полю густыми цепями. Надеются сломать нас второй волной? Ну, поглядим.

— Поручик, — трогаю Кошелева за плечо, — а что наша артиллерия молчит? Нам бы артприкрытие сейчас очень даже не помешало бы.

— Послать вестового?

— Посылайте, не медлите.

Приказываю бойцам собрать винтовки и полностью снарядить их патронами, используя и вражеское оружие, и боеприпасы. Перезаряжаться в бою будет некогда, а плотный заградительный огонь, наш единственный шанс остановить вторую волну японской атаки.

— Огонь открывать по мой команде.

Ружейная трескотня со стороны противника усиливается. Враг двинулся на второй приступ. Разрывы вражеских снарядов накрывают наши позиции. Вжимаемся в землю.

Слышен свист снарядов с нашей стороны. Над вражескими атакующими цепями вспухают в небе ватные облачка разрывов шрапнельных снарядов — лучше средство от пехоты противника до появления пулемётов.

Выглядываем с Кошелевым за бруствер — японцы упорно наступают. Их надвигающиеся цепи всё ближе, несмотря на падающих то там, то тут раненых и убитых. Полторы тысячи шагов… Тысяча.

— Миномёты! Приготовиться стрельбе! Залп.

Первая порция мин со свистом уходит в сторону врага. За ней вторая и третья. Всё, наша карманная артиллерия сделала, что могла.

— Беглыми! Огонь!

И сам приникаю к прицелу своей винтовки. Быстро расстреляв весь магазин, берусь за первую трофейную «арисаку». Потом за вторую, за третью… о мне пригибаясь подбегает посыльный от Жалдырина.

— Вашбродь, последний ящик патронов для «максимок» вскрыли.

— Поручик! — поворачиваюсь к палящему по врагу Кошелеву, — патроны на исходе. Да и резерв бы не помешал. Шлите вестового в штаб полка!

Поручик быстро карябает карандашом послание на клочке бумаги, и кто-то из рядовых во весь дух мчит в тыл.

Артиллерийский огонь с обеих сторон смолкает — враг слишком близко к нашим окопам.

Сухо клацает спусковым крючком последняя моя трофейная винтовка.Откладываю её в сторону и берусь за «хино» покойного японского поручика. Патронов к нему небогато — на пару барабанов всего. Револьвер самовзводный, курок тугой, да и механизм спуска срабатывает с некоторой задержкой.

Враги падают под нашими пулями, но прут, как заведённые. Приходится отдать японцам должное, воевать они умеют и смерти не боятся. Поредевши, но всё ещё многочисленные вражеские цепи уже совсем рядом, пара десятков шагов.

— Гранаты к бою! Гранатами — огонь!

Кувыркаясь в воздухе моя самодельная граната летит во врага. А за ней — гранаты моих бойцов и солдат Кошелева. Первые цепи атакующих выкашивает, словно косой. Но со спины их подпирают новые пехотинцы противника. Перезаряжать трофейный револьвер некогда, хватаюсь за свой «наган». Ещё немного и атакующий порыв японцев дойдёт до новой рукопашной в наших окопах.

— Банзай!

Хватаю винтовку с примкнутым штыком. Сейчас начнётся новая мясорубка в окопах.

— Ура! — Конский дробный топот и слитный крик накатывает с правого фланга. Казачья лава с опущенными пиками вламывается во фланг японских цепей, опрокидывая их и заставляя развернуться и бежать прочь к своим позициям. Казачьи пики и шашки легко находят своих жертв.

Вскакиваю на бруствер окопа.

— В штыковую! За мной!

Поддерживаем спасший нас казачий удар. Работаю штыком. Его остриё с хрустом входит в спину бегущего предо мной японского пехотинца. Он падает мне под ноги, едва не выворачивая винтовку из моих рук.

Казаки разворачиваются и гонят противника на их собственные позиции. Пешему за конными не угнаться. Добиваем по ходу недобитых нашими спасителями японцев.

Врываемся на плечах бегущего врага в их окопы первой линии. Японцы пытаются отбиваться, но наши просто сатанеют. Колют штыками да так, что во вражеские тела входят даже винтовочные стволы.

Кровь, стоны, разноязыкая ругань, крики ярости, выстрелы. И густой горячий запах крови.

Отбрасываем японцев до второй линии их окопов, вычищая их от остатков вражеского сопротивления. А вот на третью линию сил уже нет.

— Занять позиции! Пополнить боезапас! — отдаю команду и сползаю на дно окопа. Хочется только одного — не шевелиться.

[1] Слава императору! (яп.)