Ротмистр Гордеев-3

Глава 23

Артиллерист крепко держит Всяких за грудки и трясёт его, куда там твоей груше в осеннем саду. Голова эсера болтается, словно у китайского болванчика.

— Почему нет взрыва, щенок! — Капитан-артиллерист визжит так, что кажется сейчас перейдет на ультразвук.

— Гос-спода! — командный голос Сухорукова заставляет капитана-артиллериста отвлечься от вольноопределяющегося эсера и обратить внимание на нас. — Пат-трудитесь поднять руки! Вы арестованы.

Мы с Сухоруковым держим заговорщиков на мушках наших револьверов. Не будь ситуация столь трагична, её можно было бы назвать потешной — четыре человека, измазанные грязью с ног до головы, стоят друг напротив друга, сверкая глазами от ярости и ненависти.

У нас за спинами целятся в террористов жандармы Сухорукова и дядя Гиляй.

— Провокатор! Предатель! — шипит капитан Всяких, брызгая слюной.

— Руки, господа, руки вверх немедля! — Навожу револьвер на лоб капитана артиллериста.

— Извольте! — кричит он мне в ярости.

Артиллерист отталкивает от себя вольноопределяющегося, медленно поднимает руки… короткое движение пальцами, он вкидывает в рот горошину таблетки, коротко дергается кадык, проталкивая таблетку вглубь горла.

Вот зараза! Он, что отравиться вздумал?

— Модест Викторыч, а капитан-то, похоже, решил живым нам в руки не даваться!

Поздно. Тело артиллериста скручивает в немыслимой судороге. Изо рта вырывается немыслимый не то крик, не то рык, не то вой. Тело и внешность претерпевает быстрые и удивительные метаморфозы: руки и ноги превращаются в лапы с мощными когтями, морда вытягивается, превращаясь в хищную звериную — полосатую рыже-черную с торчащими из пасти острыми клыками, одежда трещит по швам, нитки лопаются, а клочья ткани разлетаются во все стороны.

Перед нами бьет себя хвостом по бокам и яростно рычит красавец-тигр. Капитан-оборотень? Странно, но мой амулет н подал на этот раз никакого знака… Сломался что ли или на оборотней не настроен⁈

Всяких в ужасе смотрит на метаморфозу своего товарища по заговору, он только испуганно икает и пытается отползти подальше от чудовища.

Тигр коротко разворачивается в его сторону — короткий, но мощный удар лапой. И эсер валится на землю с разорванным в клочья когтями лицом, а тигр прыгает на нас с Сухоруковым, словно распрямляющаяся стальная пружина.

Время словно замедлятся, становится тягучим и вязким.

Мы с Сухоруковым стреляем в летящее на нас чудовище. Из-за наших спин трещат выстрелы остальных жандармов и Гиляровского. Пули впиваются в тело оборотня, но единственное, что могут эти кусочки свинца и серебра, только несколько притормозить его полет.

Последнее, что мы успеваем с жандармским ротмистром — порскнуть в разные стороны.

Тигр-оборотень пружинисто приземляется на все четыре лапы, готовый к новому прыжку, уши прижаты, шерсть вздыблена, клыки оскалены, желтые глаза сверкают адской яростью, полосатый хвост колотит зверя по бокам, словно греми в барабан. Он водит мордой из стороны в сторону — на кого из нас прыгнуть или атаковать ударом лапы.

И, похоже, выбирает меня…

Ну, хренушки! Бездействовать не собираюсь. Выпускаю ему в морду последние две пули из нагана и швыряю в морду ставший бесполезным револьвер.

Тигр оборотень с утробным рыком мотает своей башкой. Приседает на задние лапы и… прыгает.

Все, что у меня есть — трофейный вакидзаси — так привык к нему, что таскаю повсюду с собой. Не раз уже выручал меня этот трофей из Страны Восходящего солнца.

С шелестом клинок покидает ножны, обшитые кожей ската. Блеск клинка. Две смерти устремлены навстречу друг другу. Тигр-оборотень сбивает меня с ног, но заговорённая сталь входит в его плоть, рассекая шкуру, мышцы, жилы и артерии.

Лежу на спину, придавленный тяжеленой тушей, чьи острые желтоватые клыки замерли в паре сантиметров от моего горла. Смерть меняет тело оборотня. Оно стремительно теряет звериную форму и обличие.

Подбегают Гиляровский, Сухоруков и жандармы, стаскивают с меня обнаженного человека. Покойника… С развороченной моим коротким клинком утробой. Его кровь и сизые кишки на мне.

Еще одна смерть, смотревшая мне в лицо.

Кого-то из особо впечатлительных жандармов неудержимо рвет. Он отбегает в сторону, зажимая руками рот и сгибается в выворачивающем его кашле-спазме.

— Ну, вы, ротмистр, даете… — Сухоруков протягивает мне руку, помогая подняться с земли.

Кряхтя встаю.

— Глядите, господа!.. — Гиляровский указывает на тело оборотня.

А оно продолжает меняться. Черты капитана-артиллериста оплывают, усыхают, скулы выдаются, широко раскрытые европейские глаза сужаются, прикрываясь типично азиатским разрезом глаз… Короткие с сильной проседью волосы, редкие усики, жилистое, без капли лишнего жира тренированное тело. Что же получается — дважды оборотень, не только в зверя может перекидываться, но и человеческие обличия менять?

— Вам когда-нибудь случалось такое видеть, Модест Викторович?

— Видеть не доводилось, а слышать пару раз доводилось. Вы что-то почувствовали, Николай Михалыч? Демона или что-то по части магически-спиритуалистического?

Отрицательно мотаю головой.

Жандарм смотрит на меня недоверчиво.

— Вы же охотник на демонов, если не ошибаюсь?

Развожу руками.

— Амулет не подал мне никакого знака. Значит, магии здесь не было. Но, что же это было, черт возьми?

— Господа, — вновь обращает на себя наше внимание Владимир Алексеевич, — может быть, вы обратили внимание, но перед тем, как обернуться тигром, этот… к-хм… господин что-то проглотил.

Сухоруков подбирается, как кот перед прыжком на добычу. Поворачивается к своим подчиненным.

— Все здесь обыскать и обшарить. До последнего сантиметра!

— Так, а что искать, вашбродь?

— А черт его знает, ребята. Все необычное.

Мы с Гиляровским присоединяемся к поискам. Рассматриваем землю, траву сантиметр за сантиметром. Приближаемся к трупу Всяких.

И тут в траве блестит что-то серебристое.

Опускаюсь на колени — спина после всех сегодняшних приключений гнется с трудом — вот оно! Круглый продолговатый жестяной цилиндр с металлической завинчивающейся крышечкой.

— Мы не это ищем, ротмистр?

Сухоруков тут же быстро подходит ко мне, поднимает цилиндр двумя пальцами, внимательно рассматривает. У него из-за плеча с любопытством сопит Гиляровский.

— Похоже на то… — Жандарм развинчивает цилиндр, заглядывает внутрь. Внутри две одинаковые таблетки. Чуть розоватые.

Где-то я уже видел такой цилиндрик. Но, где?..

Есть! В штабе Куропаткина перед тем как японцы начали наступление под Лаояном, когда предатель Верржбицкий обернулся таким же тигром-убийцей. И ведь тогда тоже амулет промолчал, не подал сигнала о магии.

— Думаю, стоит поставить в известность полковника Николова, — предлагаю я, закончив краткий рассказ об обстоятельствах двух своих предыдущих встречах с тигром-оборотнем, правда, в тех двух случаях тигром оказывался предатель Вержбицкий, а тут — совершенно другой человек.

— Вы правы, Николай Михалыч, — Сухоруков прячет цилиндр в карман, предварительно завернув в носовой платок, сохранивший относительную чистоту.

— Но сперва надо как-то привести себя вы божеский вид.

— И тут не могу с вами не согласиться.

Жандарм отдает подчинённым короткие распоряжения. А затем мы втроем (куда уж без Владимира Алексеевича, короля репортажа?) выдвигаемся в местное банное заведение (лучшее, по словам Сухорукова) Дэн Бай-пина.

По дороге успеваю послать через одного из относительно чистых жандармов весточку Скоропадскому об окончании операции и печальной участи вольноопределяющегося Всяких.

Таких грязных лаоваев[1] в этой китайском помывочном заведении еще не видели. Мы заплатили какую-то мелочёвку, благо Сухоруков спонсировал наше восстановление чистоты из каких-то своих особых, возможно, секретных, жандармских фондов.

Улыбающаяся китаянка (была бы вполне миловидной, если бы с нее смыли ту тонну румян и белил, которыми она была размалевана по местной моде того времени) с церемонными поклонами выдала нам ключики от шкафчиков для ценных вещей и одежды и провела в следующее помещение мужского отделения.

Здесь мы сдали пожилому китайцу нашу пропитавшуюся грязью обувь и одежду.

— Постирать, высушить и выгладить! — строго напутствовал на ломаном китайском Сухоруков.

— Виссе бутет сиделано, господина… В луцсем виде, не изволите сомнватеся.

Китаец дважды хлопает в ладоши, в раздевалку тут же просачиваются двое расторопных мальцов, которые в шесть рук вместе с гардеробщиком помогают нам раздеться и выдают взамен небольшие квадратные полотенчики. И так же с поклонами провожают нас, собственно, в помывочное отделение.От местных харчевен отличатся только тем, что вместо столов с яствами — большие бочки-ванны с водой разной степени горячести: от почти крутого кипятка, до теплой, холодной и даже ледяной воды.

Посетители кто нежится и отмокает в этих бочках, ктояростно трет себя мочалками или пригоршнями соли (этакий скраб).

Выбираем себе бочки с водой по вкусу и принимаемся отмокать от въевшейся в кожу и волосы грязи.

Сухоруков, блаженно фыркая, погружается почти в кипяток. Усы жандарма довольно шевелятся, кожа приобретает пунцовый цвет — ну, вылитый вареный рак.

Мы с Гиляровским нежимся в воде попрохладнее — градусов под сорок.

Я блаженствую… скребу кожу пальцами и ногтями. Как, оказывается, порой немного надо для счастья — вдоволь горячей воды и мыла… хотя мыла в традиционном понимании здесь нет — его заменяет смесь какой-то местной жирной глины, золы и щелока.

Сперва кажется, что от такого средства только еще больше пачкаешься, но, смываешь его водой — и кожа приобретает вой естественный цвет и даже поскрипывает под мочалкой, как и положено чисто вымытой коже.

Жандарм выбирается из исходящей паром бочки, прикрывая чресла квадратным полотенчиком, опускается рядом с нами.

— Господа, как впечатления от местной экзотики?

— Приемлемо, хотя с нашей русской баней не идет ни в какое сравнение. Тут, поди, и парной нет? — замечаю я.

— Есть, Николай Михалыч, какая ж баня без парной, хоть и у китайцев, — поясняет Гиляровский.

Ну да, он по журналисткой привычке, поди, не только всю передовую излазил, но и в тылах все изучил досконально.

Я задумываюсь. Интересно же попробовать, раз уж здесь оказались.

Жандарм толкует мои размышления по-своему.

— Ротмистр, времени у нас достаточно. Пока китаезы приведут в порядок нашу одежду, и попариться успеем и перекусить. Тут все это входит стоимость.

Офигеть — all inclusive в полный рост. Оказывается, тему никакие не турки придумали, а китайцы.

Вслух говорю:

— Что ж, милостивые государи, показывайте эту китайскую парилку.

Прикрываемся полотенчиками и движемся следом за жандармом на третий этаж.

Парилка местная — отдельное помещение, довольно большое, по краям располагаются приподнятыми невысоко над уровнем пола помостами, покрытыми циновками-татами, а посредине… деревянные рельсы, ведущие куда-то вглубь за плотный занавес. Именно оттуда и пышет жаром, а в самой «парилке» не так уж и жарко — градусов под пятьдесят.

Шагаю к занавеси, но Сухоруков останавливает.

— Устраивайтесь, ротмистр, — он делает приглашающий жест в сторону помоста с татами, и сам устраивается на циновке, наподобие римского патриция.

Гиляровский тоже забирается на циновку и вытягивается всем своим дородным телом профессионального борца.

Остальные усаживаются и укладываются на свободные места на циновках.

За занавесом раздаются гортанные китайские крики, и несколько полуголых — на них только короткие штанишки и нарукавники, чтобы уберечь руки от ожогов, блестящих потом, словно маслом, китайских банных служителей, выкатывают раскаленный монолит — вот для чего нужны деревянные рельсы.

Они плещут на камень — а это темный, почти черный нефрит, водой из ковшиков, и пар окутывает собой все помещение, словно туманом поглощая наши фигуры.

Вымоченное в ледяной воде полотенчико, уложенное на темя — прекрасно пани от жара, позволяющее сносно дышать в этом филиале жаркой преисподней.

Пар проникает в поры отмытой кожи, очищая их до самых глубин организма — чистим чакры, не иначе.

Тело расслабляется, горячий пар укутывает, словно ласковая вата, веки тяжелеют, наливаясь свинцом… То ли усталость дает о себе знать, то ли…

Амулет жалит меня в грудь, словно пчела, моментально выведя из состояния расслабленного анабиоза.

В горячем тумане, скрывшем парную, слышится тихое шуршание. Будто трутся друг о друга сотни чешуек…

— Владимир Алексеевич, слышите⁉

— Что? — Похоже, Гиляровский тоже прикемарил в жарком пару.

— Шорох!

Гиляровский приподнимается на локте, вслушивается вгорячую звенящую тишину.

Вот оно — «ш-ш-ш-ш-ш…»

— Модест Викторович!

Из тумана на наш татами перекатывается жандарм, он взволнован и насторожен.

Видели когда-нибудь подобравшегося для прыжка рако-кота или кото-рака? Вот и я вижу такое в первый раз.

Шорох тем временем окружает нас. Он со всех сторон.

— Итить… баба… — раздается из тумана голос одного из подручных Сухорукова.

Вглядываюсь в горячую паровую пелену.

Точно — проступает женский… и весьма соблазнительный силуэт с большой налитой грудью, столь непривычной для азиаток, но, безусловно, знакомый всем, кто хотя бы раз сталкивался с азиатским порно.

Женщина или девушка не обнажена, она в сорочке, но та мокра и прозрачна настолько, что лишь подчёркивает манящие изгибы сексуального тела. Длинные прямые черные волосы густой волной спадают по плечам незнакомки до пояса и даже ниже.

Верхняя часть туловища видна хорошо, из-под прямой челки призывно сверкают раскосые глаза. Глаза, конечно, тоже притягивают,но то, что ниже… ниже плеч… ниже ключиц… эти фарфоровые настолько совершенные полушария, насколько они вообще могут быть идеальными, с розовыми ягодками сосков, впадина пупка… ниже то ли пар был гуще, толи в глазах туманилось… но не ноги, вовсе не девичьи ноги, а змеиный хвост в причудливых переливчатых чешуйчатых узорах.

— Баба! — радостно и утвердительно кричит сухоруковский жандарм.

Соблазнительный демон оборачивается на крик. И пронзительный, леденящий кровь вопль вырывается изо рта демона.

Волна волос змеевидной красотки приходит в движение, словно тысячи крохотных черных змей, они устремляются к оцепеневшей жертве. Мгновение, и они спеленали бедолагу-служивого, словно коконом.

Змеиным движением красотка скользит к жертве, рот ее раскрывается, полный острых зубов. Они вонзаются иглами в шею нечастного. Демоница жадно всасывает в себя бьющую из артерии жандарма кровь.

Мы в ужасе смотрим на разворачивающуюся перед нами кошмарную трагедию. Тело жандарма бьется в последних конвульсиях. Теряет последние капли крови — волосы демоницы шевелятся — полное ощущение, что они тоже сосут кровь из бедолаги.

А она уже разворачивается к нам — с клыков капает кровь, глаза сверкают охотничьим азартом. Раздвоенный змеиный язык облизывает кровь с пухлых губ, манящих поцелуем.

— Вниз! — орет Сухоруков. — Быстрее! Иначе нам тут всем конец!

Бежим вниз в сторону раздевалки, где осталось в шкафчиках наше оружие.

Баня — идеальное место для нападения — здесь человек гол, как при рождении. Да и кому придет в голову тащить в помывочную револьвер или шашку?

Монстриха стремительно скользит за нами, издавая свои отвратительные вопли, от которых стынет в жилах кровь.

Остальные посетители бани орут от ужаса, разбегаются, словно тараканы у нас на дороге. Но они не интересуют чудовище. Она преследует нашу компанию. Интересно, что за чудище такое?

— Это еще что за медуза-горгона? — спрашиваю на бегу Сухорукова.

— Редкая тварь. Исо-онна. Кровососка.

— Это я уже понял по судьбе нашего несчастного товарища. А как с ней бороться?

— Да бесы ее разберут. Вам виднее, ротмистр. Вы у нас — охотник на демонов.

Ага. Я-то, конечно, охотник, да только эта часть умений настоящего Гордеева мне при переносе в этот мир из своего не передалась. Как и французский, как и большинство воспоминаний реального Николая Михалыча Гордеева.

Ладно будем разбираться по ходу дела.

— В армейском наставлении о таких — ни слова.

Это чистая правда. Там вообще о японских боевых демонах и способах борьбы ними маловато информации.

Врываемся в раздевалку, пытаемся забаррикадироваться внутри от нашей змеевидной преследовательницы. Только успеваем расхватать револьверы, как дверь трещит под ударами могучего тела и разлетается в щепки.

На пороге — Исо-онна. Волосы, словно тонкие змеи шевелятся вокруг ее прекрасного лица — чудовище выискивает новую жертву.

— Огонь — командует жандарм.

Раздевалка наполняется грохотом выстрелов, едким пороховым дымом. В демоницу попадают и обычны, и серебряные пули, но, похоже, они не причиняют ей особого вреда.

Волосы-змеи впиваются в новую жертву — ещё одного жандарма — подручного Сухорукова. Подтаскивают вопящего от ужаса и боли человека к совершенному лицу японской горгоны. Зубы чудовищной вампирессы впиваются в несчастного.

Боек револьвера щёлкает вхолостую.

Исо-онно отбрасывает высосанного досуха жандарма в сторону и поворачивается к нашей троице.

Кидаю бесполезный наган ей прямо в лицо и, пока она инстинктивно уклонятся, пытаюсь ударить ее своим трофейным вакидзаси.

Да что за чертовщина-то? Не раз выручавший меня до этого клинок на сей раз не может пробиться, сквозь змеиную кожу чудовища.

Нанести новый удар в грудь не успеваю — несколько прядей волос демоницы оплетают мою руку с вакидзаси, буквально вырывая его у меня из руки.

Еще одна хищная прядь целит мне в лицо.

Неужели конец⁈

Спасибо Гиляровскому! Журналист ловко орудует саблей одного из покойных жандармов и отвлекает внимание Исо-онно на себя.

Мне удаётся вырваться из цепких прядей шевелюры демоницы.

— Таблетку, Сухоруков, дайте таблетку сегодняшнего оборотня! Скорее!

Демоница наседает. Пока мы с Гиляровским, как можем, сдерживаем ее дьявольский напор, Сухоруков судорожно роется в шкафчике со своими вещами.

— Гордеев, держите!

Отскакиваю от очередного выпада Исо-онны. В моей ладони розоватый кругляшок таблетки.

Кидаю его в рот и трудом протискиваю сквозь пересохшую глотку вглубь организма. Минута, две… кажущиеся бесконечными… атаки демоницы следуют одна за другой.

Нас пока спасает только то, что наша троица держится плечом к плечу, прикрывая друг друга. Но надолго ли нас хватит.

Ио-онна наращивает натиск, кажется, что силы ее бесконечны.

И тут мое тело выгибает дугой и скручивает. Ощущение такое, что мышцы и кости просто плавятся, трансформируясь во что-то другое. Кто-то бесконечно сильный и могучий, словно отодвигает меня в сторону, позволяя как бы со стороны наблюдать за схваткой.

Интересно, настоящий Гордеев что-то такое же чувствовал, когда я вселялся в его тело? Впрочем, тело уже не Гордеева — тигр, мощный рыже-черный великан колотит хвостом по бокам, рычит, прижав уши и яростно скаля клыки на «медузу горгону».

Тигр-оборотень и демоница вступают в жуткую хватку. Во все стороны летят клочки рыжей и черной шерсти, оторванные волосы-змейки.

Женщина-змея пытается действовать со мной прежней тактикой — спеленать волосами-змеями, а затем впиться и выпить досуха всю мою кровь.

Но тот, который во мне сидит… или в котором сижу я, походу, имел дело с подобными тварями. Он ловко отбивается когтями, щелкает клыками, катается по полу, когда те или иные хищные пряди демоницы пытаются присосаться к тигриным бокам.

К счастью для «нас» шерсть у тигра густая, и волосам-змейкам не так просто к ним пробиться.

Не стоило переоценивать врага. Мощный удар змеиного хвоста сбивает меня-тигра с ног. И тут же мощные петли охватывают лапы и тело, сжимая в своих смертоносных кольцах так, что кажется еще чуть-чуть — и дух вон.

Сухоруков умудряется воспользоваться моментом и ткнуть кончиком своей сабли в глаз Исо-онно.

Демоница пронзительно визжит на ультразвуке, ослабляет на несколько мгновений хватку. Мне этого достаточно.

Тигр рывком высвобождает свои плечи из объятий противницы и рвется вперед к ее горлу. Мощные клыки смыкаются на неприкрытой чешуей-броней шее.

Иси-онно хрипит, булькая черно-зеленой кровью. Мерзкая жидкость заливает нас, раздевалку, полы и стены.

На полу бьется в последних конвульсиях тело змее-вампирессы, и тот, кто сейчас сидит во мне и превратил мое тело в тело тигра, очень доволен. Я чувствую, что он, буквально, купается в эманациях гибели демоницы. Он ими насыщается.

Исо-оно замирает — ни одной больше судороги, кровь престаёт течь из ее ран. Всё что ли? Неужели — всё⁈

Поворачиваюсь к Сухорукову и Гиляровскому — они смотрят на меня-тигра с болезненной смесью опаски и интереса.

Тигр садится на задницу, подворачивает хвост, довольно рявкает и принимается по-кошачьи умываться, как какой-нибудь мурзик или барсик, завалив опасную и сильную крысу.

А в дверь снаружи молотят. Кричат по-русски. Отрывистые слова военных команд.

Дверь слетает с петель — в помещение врываются до зубов вооруженные мои бойцы под предводительством Скоропадского. Винтовочные и револьверные дула тут же нацеливаются на меня.

— Не стрелять! — рявкает вдруг совершенно по-военному Гиляровский. — Опустить оружие! Это командир!

И тут меня накрывает обратной трансформацией.

Открываю глаза — белёный потолок и стены, всепроникающих запах карболки…

Да сколько ж можно? Я опять в госпитале у дражайшего Обнорского.

А вот и его бородатое лицо вместе с обеспокоенным Сониным наклоняются надо мной.

— Ну-с, батенька, живы? Пришли в себя? А тот тутвас уже жаждут видеть.

— Кто? — язык слушается с некоторым трудом.

— Командующий с наместником, контрразведка, жандармы, а, главное, вот эта вот строгая барышня, — Обнорский кивает на Соню.

И всем-то я нужен. И у всех-то ко мне вопросы. А у меня главный вопрос — тот кто пришел в меня и сделал на время тигром, он куда делся? И делся ли?

— Коленька, из Мукдена телеграфом сообщили — готов твой бронепоезд на Порт-Артур. Надо ехать принимать, — Соня крепко обнимает меня и покрывает лицо частыми и горячими поцелуями.

[1] Лаовай — иностранец, чужеземец, европеец (кит.)

Продолжение приключений ротмистра Гордее в новой книге по ссылке https://author.today/reader/381338/3517901