Роза в цепях

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Тит Веций Валерий лежал в постели Деции Фабии и смотрел, как догорает огонек светильника в ее спальне. Фабия лежала рядом и блаженно вздыхала.

Гости разошлись в этот раз рано, часа через полтора после полуночи. Они не стали сидеть до утра как обычно. Может быть, из-за того, что сам виновник торжества Петроний Леонид свалился раньше всех от выпитого вина, а может, от того, что на следующее утро должно было начаться представление в городском цирке, и все спешили успеть выспаться перед зрелищем.

Любовники воспользовались этим и уединились в покоях госпожи. Фабия прогнала всех рабынь из опочивальни и осталась одна с Валерием. Юноша, как уже искушенный в подобных делах сладострастник, сам раздел женщину и на руках отнес к кровати. Их приняли в свои объятия шелковые простыни.

Ласки продолжались почти два часа. Только перед самым рассветом Фабия, утомленная и счастливая, отдалась во власть сна.

Молодой человек, однако, не спал. Он думал о чем-то своем, Слегка болела голова, и устало ныли мышцы.

С женой своего дяди, брата отца, Валерий познакомился два месяца назад, когда приехал в Капую из Рима. Он вначале почти не обратил на нее внимания. Однако, когда местные проститутки и глупые молодые капуанки из знатных семей вконец ему опротивели, юноша заметил на себе сладострастные и томные взгляды тетки. Валерий стал чаще появляться в доме Фабии, и все больше в отсутствие дяди. Это было что-то новое в его отношениях с женским полом. Матрона была не совсем плоха собой, умна, а главное, опытна в делах подобного рода. Она очень скоро заманила юношу в расставленные сети.

Поначалу Валерию даже понравилось иметь любовную связь с женщиной гораздо старше себя. Его это несколько интриговало и забавляло. Тщеславие было удовлетворено, когда он понял, что завладел этой женщиной и что она готова выполнять любые желания своего любовника. Он даже был слегка влюблен в Фабию. Валерию нравились в этой знатной женщине ненасытность в любви и страстное желание вечно оставаться молодой. Ему нравилось в ней даже то, что Фабия, как и многие римлянки, стремилась повелевать всеми, везде и повсюду. В душе он посмеивался над нею за это, но тем не менее притворялся и делал вид, что власть над ним этой женщины беспредельна. Выполнял все ее желания и капризы, дарил изысканные подарки, ездил с ней на правах родственника на все увеселительные прогулки и зрелища. Ввел в круг своих молодых приятелей, где она произвела настоящий фурор. Друзья смотрели на Валерия и Фабию с завистью, что сильно поднимало юношу в собственных глазах. Он радовался этому и… скучал. Скучал смертельно и невыносимо. В первую же ночь с Фабией Валерий испытал все то же глубокое разочарование. Уже в который раз. Он дал женщине все что мог, намного больше, чем та даже хотела. Сам же опять не получал ничего. Вернее, что-то он все-таки получил. Но этого было мало. Неизмеримо мало, по сравнению с неутихающими желаниями. А желания жгли. Юноша, не в состоянии бороться с ними, искал их удовлетворения. Сначала в своем узком кругу знати, затем кинулся к низам. Поиски заводили его в самые странные притоны и кабаки. Здесь, среди черни, Валерий чувствовал себя намного свободнее. Лишенные лицемерия и ханжества пролетарии всегда вели жизнь разгульную и веселую. Девушки и женщины этого круга с охотой и легкостью отдавали богатому чудаку то, чего он хотел. И вот кажется проходил тот момент, когда наступает настоящее блаженство, но нет он опять куда-то незаметно уходил, и оставалось лишь чувство омерзения.

Молодой человек нашел среди черни лишь подозрительных друзей да новые сомнения. Но не нашел главного. Того, чего он так страстно желал. Где же искать эти минуты полного счастья? Как удовлетворить страстное желание души? До сегодняшнего дня Валерий мучился этим вопросом. До той самой минуты, когда увидел стоящую перед ним на коленях рабыню и молившую о спасении. Валерий лежал и смотрел на спящую Фабию, но не видел ее. Перед его мысленным взором стояли глаза этой девочки-рабыни. За всю свою недолгую жизнь Валерий не видел таких глаз. Они были прекрасны. Словно богиня в жалком одеянии рабыни сошла на землю и прожгла насквозь юношу взглядом. Он заметил девушку еще днем, в розарии, и тогда тоже обратил внимание на её привлекательность.

Валерий надеялся, что никто не догадался о его чувстве, которое появилось, когда вечером, среди пирующих, больше похожих на свиней, чем людей, появилась эта девочка с отчаянием в глазах. Её голос парализовал в мгновение ока мысли и чувства юноши. Странная сила сжала в тиски бившееся сердце и на миг остановила дыхание.

Валерой перестал слышать и понимать что-то, что творилось вокруг. Он смотрел лишь на нее. И, когда девушка, словно по указке богов обратилась именно к нему, Валерий с трудом и величайшим усилием воли взял себя в руки и смог произнести те слова, какие были. Понадобились все уроки, подаренные жизнью: притворство, лицемерие и ложь, чтобы скрыть от присутствующих свое истинное состояние. Никто ничего не заметил, актерство удалось на славу. Но из сердца ушел покой, ушел навсегда…

Такого с ним никогда не было. Вместо вечного мягкого тепла, в груди пылал огонь, сжигавший его душу. Стараясь затушить пожар, Валерий этой ночью довел Фабию до полного изнеможения. Она стонала в его объятьях, испытывая самую сладостную муку на свете. На поцелуи отвечала с яростью капитолийской волчицы, защищающей от опасностей усыновленных ею близнецов. Она, был момент, чуть не задушила своего любовника в объятьях, ставшими вдруг железными. Однако пожар разгорелся еще сильнее. Фабия упала на подушки и моментально заснула, а Валерий остался один, наедине со своими мыслями. Перед ним вновь загорелся, как огонь иллюминации, образ юной рабыни. Юноша даже застонал от такого наваждения.

Светильник наконец-то погас, но комната не утонула во тьме, потому что за окном уже начало светать. Небо было необыкновенно чистым, и звезды на нем, словно искорки стали гаснуть при наступлении рассвета. На востоке протянулась розовая полоска. В воздухе стояла, приятная свежесть. Начали просыпаться птицы, и их голоса стали окликать друг друга.

Валерий осторожно покинул постель Фабии, и подобрав с дивана свою одежду, подошел к окну. Оно как раз выходило в сад, а не в скучный перистилий. Юноша прикинув взглядом расстояние до земли и, надев на себя лишь обувь и синий хитон, держа тогу в руках, прыгнул вниз. Оказавшись на земле, он бесшумно ступая, стал красться по саду в направлении розария.

Как всегда, на заре Корнелий поднял рабов, находящихся в его подчинении. Он вывел их из помещения и запер мужской и женский эргастулы, чтобы, не дай бог, кто-нибудь из невольников не вздумал вернуться сюда для того, чтобы поспать. Эти бездельники готовы на все, лишь бы увильнуть от работы. А разве за всеми углядишь? Когда даже два его помощника, такие же садовники, как и он сам, нуждаются в постоянном присмотре. Корнелии был не просто раб Фабии, но сам имел рабов в подчинении.

Среди рабов, как и во всем древнем мире, существовало свое неравенство. Сама судьба распоряжалась людьми, когда посылала одних людей в шахты и каменоломни, где только смерть была освободительницей от столь ужасной участи, да на господские поля под знойные лучи солнца, которые убивают, конечно же, не так быстро, как ядовитые газы рудников, но все же не менее беспощадно. Другие становятся домашними рабами и выполняют обязанности куда более лёгкие, вроде бестолкового сиденья на цепи у господских ворот или пробования кушаний за обедом. Но была и третья категория рабов — это господские любимчики. Они, как правило, занимали важные посты управляющих, распорядителей и имели в подчинении всех остальных рабов. Рабы эти, конечно же, стоит воздать им должное, отличались хитростью, ловкостью, умением угодить хозяину или хозяйке и часто добивались очень высокого положения, когда сами получали право наказывать остальных рабов. Нередко за свою многолетнюю и верную службу они получали свободу и становились вольноотпущенниками, но и тогда часто оставались у своих уже бывших хозяев и продолжали нести службу также старательно и преданно.

Корнелий — старший садовник в розарии Фабии, однако еще не занимал такого положения в ее доме, но и не был рядовым рабом. Рожденный в этом доме рабыней (тоже работавшей в цветнике) он с раннего детства жил среди цветов. Когда был малышом, выполнял иногда роль Купидона ещё при бабке Фабии, а подростком был отправлен на три года в Карфаген. Хозяева сдали его в аренду одному цветоводу с условием, что Корнелия обучат всем тонкостям искусства взращивания цветов. Вернулся он оттуда опытным цветоводом и прекрасно зарекомендовал себя перед господами.

Он словно угадывал мысли Фабии и мог преподнести ей прекрасный букет роз в тот момент, когда его чем-то расстроенная госпожа сидела уединенно в прохладе кипариса. Плохое настроение вмиг проходило. Фабия благодарила Корнелия, озаряя его лучезарной улыбкой. Где лестью и притворством, где добросовестной службой Корнелий снискал себе доверие своих господ. Хозяева стали обращаться с ним как с другом, приставив его старшим садовником в огромном розарии. За короткий срок Корнелий превратил скромный парк с цветами в удивительное место, напоминающее рай. Для этого он не щадил ни себя, ни остальных рабов, Трудолюбивый от природы, он словно художник творил из розовых кустов чудеса. Слава розария Фабии, гремевшая по всей Кампании, во многом была обязана ему.

В это утро он, собираясь открыть эргастулы и вывести рабов на работу, вдруг увидел перед собой молодого человека, которого несколько раз встречал в компании госпожи и слыхал, что это племянник Леонида. Юноша поманил Корнелия к себе и показал ему золотую монету, при виде которой у садовника запрыгало сердце.

— Ты хочешь, чтобы это стало твоим? — указывая взглядом на монету, спросил Валерий.

Бедняга Корнелий от волнения раже не мог говорить. Он лишь с усиленной энергией тряс головой в знак полного согласия.

— Как зовут ту молодую рабыню, которую во время вчерашнего праздника должны были высечь перед гостями? — продолжал юный патриций.

— Ты спрашиваешь про маленькую Актис, господин? — волнуясь заговорил Корнелий.

— Так её зовут Актис? — переспросил Валерий. — Она что, гречанка?

— Да, она из Греции, кажется с Лесбоса.

— Ты говоришь с Лесбоса? А сколько ей лет?

— Я точно не знаю, да и она вряд ли сама 0нает. Но, наверное, шестнадцать или годом больше, годом меньше. Точно не знаю.

Валерий на мгновение задумался, затем схватил садовника за руку:

— Послушай, дружище! Это золото будет твоим, но ты должен оказать мне за это небольшую услугу. Ты готов?

— О, конечно, мой господин! — Корнелий от волнения даже назвал Валерия «своим» господином, словно позабыв о своих настоящих хозяевах.

— Видишь вон ту беседку? — молодой человек указал пальцем на мраморное строение, стоявшее в самом конце розария. — Ты под каким-нибудь предлогом, выдумай его сам, пошлешь Актис туда, но ни словом не обмолвишься обо мне. Ты понял?

— О, да, господин! Я все очень хорошо понял, — садовник даже подмигнул Валерию. — Я посылаю туда девчонку, она ничего не знает, а тем временем ты, молодой господин, ловишь ее там и…

— Заткнись! — юноша вспылил. — Дальше тебя не касается! Давай поторапливайся, иначе я передумаю.

Садовник перепугался, что золото проплывает мимо его рук, и запаниковал.

— Не надо так волноваться, молодой господин, — забормотал он. — Я сделаю все в наилучшем виде. Разве я сам не был молодым?

— Смотри же, не подведи меня. Я буду ждать рабыню в беседке.

Валерий быстрым шагом направился к белеющей среди зелени беседке. Проходя мимо одного из фонтанов, он быстро окунул в него лицо и умылся. Беседка стояла довольно далеко, и подходы к ней утопали в зелени. Пока юноша добрался до нее, он насквозь промок от утренней росы. Этот холодный душ окончательно освежил молодого человека и согнал с него остатки сонливости и похмелья.

Войдя в беседку, Валерий бросил на стоявшую там бронзовую, обитую сверху белой шерстью скамью свою тогу. В центре беседки стояла скульптура, изображавшая спрятавшегося за кустом розы Фавна. Лесное божество прижало указательный палец к губам, как бы призывая к тишине, и хитро поглядывало на незваного гостя. Вокруг скульптуры стояли вазы с растущими в них живыми цветами. Валерий встал так, чтобы его не было видно тому, кто вдруг войдет сюда, и затаил дыхание.

Прошло немало томительных минут, прежде чем юноша услыхал легкие шаги, приближавшиеся к его укрытию.

Актис, зевая и щуря заспанные глаза, вышла из эргастула вместе с остальными девушками. Ночь она провела беспокойную. От пережитых накануне волнений долго не могла заснуть. Как только девушка закрывала глаза, сразу перед глазами появлялись все гости, и она вновь оказывалась в пиршественной зале, и палачи снова готовили свои страшные инструменты. Актис в ужасе просыпалась и вновь горячо благодарила и прославляла богов за свое чудесное избавление. Она молила их также и о том, чтобы они и впредь оберегали ее от унижений и побоев.

Заснуть ей удалось только под утро, и теперь она стояла среди рабынь и едва слышала, что говорит Корнелий. Тот раздавал рабыням различные задания, а сам не сводил глаз с Актис. Наконец, получив задачу, девушки разбрелись среди кустарников. Корнелий задержал Актис, затем подошел к ней вплотную и, взяв пальцами за подбородок, спросил:

— Ты что такая невеселая? Или грустишь от того, что вчера твоя спина не получила березовых ласк?

— Какие злые шутки у тебя, Корнелий! — сказала Актис. — Ты словно расстроен, что я избежала наказания.

— Что ты, девочка! — возразил садовник. — Ты же знаешь, какое у меня доброе сердце. Разве я могу радоваться, когда одну из моих трудолюбивых пчелок порют при гостях, как какого-нибудь провинившегося мальчишку из господской спальни.

— Да, Корнелий, — с мутилась девушка, — прости меня. Ты совсем не злой человек, даже иногда бываешь добр ко мне. Но я так вчера перепугалась, что до сих пор плохо соображаю, что делаю.

— Боги подарили тебе вчера огромную милость.

— Да, я думала, что умру, не выдержав побоев. Эти негры такие страшные.

Вспомнив опять палачей-африканцев и вчерашний день, Актис вздрогнула. Корнелий, заметив это, улыбнулся.

— Ну что ты, — сказал он, — эти великаны умеют делать свое дело. На твоей нежной коже не осталось бы даже царапины, но сама бы ты кричала от боли на всю Капую. Они никого не забивают до смерти без особого приказа хозяев. А те отдают такие приказы не слишком часто.

Корнелий вздохнул и продолжил:

— Разве крестьянин убивает свою скотину, даже если та непослушна? Это же прямой убыток. Вот и господа, если они конечно не глупы, а наши Леонид и Фабия умные господа, не станут убивать и калечить направо и налево. А розги, они на то и существуют, чтобы заставить непослушных рабов трудиться. Ведь что ни говори, а раб — существо упрямое и от природы очень ленивое. И, если б над ним не стоял страх перед хорошей поркой, разве бы стал он добровольно работать? Конечно нет! Вот я, например, трудолюбив и послушен, как испанский мул. Разве меня наказывают господа за эти столь ценные для каждого раба качества? Нет, напротив, я вижу от них лишь ласку да доброту. Не многие из рабов в этом доме имеют такое привилегированное положение, как у меня. Может быть, я даже получу свободу. А почему бы и нет? Многие рабы получают этот подарок за преданность и верную службу. Может быть, и мне улыбнется такая удача…

Корнелий даже разволновался от таких мыслей, затем взглянул на слушавшую его с притворным вниманием девушку и вспомнил наконец о том, зачем он с ней разговаривает.

— Но ты слишком юная и глупая девчонка, чтобы слушать такие мудрые речи, — заявил он. — Мы и так заболтались непростительно долго. День короток, а работы много. Мне ведь надо за всем следить. В том числе и за тобой. Тебе то что, работай да больше не попадайся госпоже Фабии на глаза.

Корнелий перевел дыхание.

— Сейчас же иди вон к той беседке, — садовник указал туда, куда совсем недавно ушел Валерий. — Цветы там нужно прибрать. Статую помоешь, уберешь мусор. А то, не дай бог, заглянет туда госпожа. Опять будете на коленях ползать. Поняла?

Актис утвердительно кивнула.

Корнелий отпустил девушку выполнять задание, а сам задумчиво смотрел вслед. Когда рабыня скрылась из глаз, садовник усмехнулся и принялся за свои обязанности.

Вымочив босые ноги и подол платья в росе, продрогшая от утренней прохлады, Актис вошла в беседку. Оглядевшись вокруг, девушка ничего не заметила и сразу принялась за работу. Впрочем, она не слишком-то была усердна, один раз о чем-то задумалась, другой раз надолго засмотрелась на статую Фавна. И вот случайно ее взгляд упал на скамейку. Актис вздрогнула, потому что увидела лежащую на ней тогу. Несколько секунд она, не отрываясь, смотрела на неожиданную находку, затем резко оглянулась.

За ее спиной стоял молодой человек, одетый в легкую одежду из тонких шелковых тканей. Актис испуганно замерла, не в силах двинуться с места. Молодой человек подошел к ней и сказал:

— Ты не узнаешь меня?

Актис всмотрелась внимательнее в лицо юноши и, узнав в нем своего вчерашнего спасителя, вздрогнула, и сильно смутилась.

— Что же ты молчишь? — продолжал Валерий. — Или ты не можешь говорить?

Актис, которая и вправду потеряла дар речи, утвердительно и неловко кивнула.

— Вот это да! — изумился юноша. — А вчера ты говорила так, что, наверное, затмила бы и Цицерона своим красноречием! Чего же ты испугалась? Я не хочу сделать тебе ничего плохого. Ты слышишь меня?

— Да, — еле выдавила из себя девушка.

— Так ответь мне что-нибудь!

— Что хочет услышать от меня господин?

Валерий задумался.

— Какой у тебя приятный и красивый голос, — сказал он. — Ты не догадываешься, зачем я нашел тебя?

Актис молчала. Она удивленно и даже восторженно смотрела на красавца-юношу большими глазами. Когда ее взгляд встретился со взглядом Валерия, тот смутился и покраснел.

— Скажи, ведь это тебя вчера во время пира я спас от страшного наказания? — сказал он, отворачиваясь от Актис.

— Да, господин…

— И ты благодарна мне за это?

— Конечно, — глаза Актис так и засветились от радости при этих словах, и Валерий окончательно смутился. Он подошел к рабыне и взял ее за плечи.

— Так я пришел за твоей благодарностью, — сказал он.

Возникла долгая пауза. Оба смотрели в глаза друг другу: он — требовательно и гордо, она — недоуменно и ласково. Поднялся легкий ветерок, он зашелестел листьями и влетел в беседку, растрепав и взъерошив волосы молодых людей.

Наконец Актис сказала:

— Какой благодарности ты требуешь? Разве тебе мало того, что я все это время молю богов наградить тебя за доброту?

— Они, кажется, уже наградили меня, — тихо, сам себе сказал Валерий.

Он отпустил Актис и отошел от нее к скамейке.

— Скажи мне, кто ты? — воскликнул Валерий. — Какими чарами ты обладаешь? Почему, как только увидел тебя, я не могу думать ни о чем другом? Твои глаза… Я вижу их, лишь только закрою свои… Лицо, руки… Уж не богиня ли ты, сошедшая с Олимпа в виде жалкой рабыни? Не дочь ли ты Аполлона? Ты околдовала меня. Так сними же свое заклятье!

Валерий снова подошел к Актис и заглянул в ее глубокие глаза. Ему захотелось утонуть, раствориться в них. Руки сами собой коснулись волос девушки. Юноша стал похож на безумца. Актис смотрела на Валерия судивлением и робостью.

— Ты ошибаешься, молодой господин, если думаешь, что я из Фессалии, — сказала она. — Я не колдунья и не дочь богов. Я простая служанка, рабыня Децим Фабии из рода Катула.

— Не зови меня господином, — поморщился юноша. — Меня зовут Валерий. Тит Веций Валерий. Твой господин Леонид — мой дядя.

— Как я могу называть тебя по имени, господин, если по воле богов, ты стоишь на вершине горы, которую воздвигла судьба! Я же взираю на тебя с ее подножья…

Услышав такую речь Валерий просто оцепенел от неожиданности.

— Мне сказали, что ты с Лесбоса, — сказал он после недолгого молчания. — Уж не воскресшая ли ты Сафо, коли говоришь такие слова, в которых я слышу музыку Орфея? Ты грамотна?

— Да, — ответила Актис.

— И ты работаешь простой цветочницей? — возмутился Валерий.

— А что? Мне куда больше нравится здесь, среди этих цветов, чем в доме, где все так странно.

— Наверно ты права, — сказал Валерий. — Здесь так красиво. И ты тоже такая красивая и нежная, что даже не хочется смотреть на розы. н осторожно, как к живому цветку, прикоснулся пальцами к губам Актис. Та смотрела на Валерия и не двигалась с места. Лицо рабыни слегка покраснело, а ресницы задрожали. Рот приоткрылся, обнажив белоснежные жемчужные зубки. Актис вдруг глубоко вздохнула. Это как будто подтолкнуло Валерия. Он страстно обнял девушку и поцеловал ее в губы. У Актис закружилась голова, и она, боясь упасть, закрыла глаза. Не понимая, что делает, девушка вцепилась в хитон Валерия и, прижавшись к нему всем телом, ответила на поцелуй. Затем вдруг испугалась и вырвавшись из объятий Валерия, побежала к выходу.

— Постой! — крикнул юноша. — Я прошу тебя…

Он был взволнован как никогда. Глаза его умоляюще смотрели на Актис. Девушка остановилась. Она дрожала, словно листочек на теплом ветру. Актис обернулась и посмотрела на Валерия. В эту секунду она была так хороша, что гордый знатный римлянин готов был упасть на колени перед этой рабыней и целовать ее ноги. И он бы сделал это, если бы Актис все-таки не побежала прочь. Она ринулась сквозь заросли цветов, царапавшие одежду и тело. Актис не обращала внимания на шипы. В глазах стояли слезы. Были ли это слезы радости или печали, трудно сказать.

Девушку догнал голос Валерия:

— Я еще приду к тебе! Вот увидишь!

Валерий, распираемый нежностью и страстью, крикнул эти слова вслед убегающей Актис. Он стоял у входа в беседку и тут заметил как к нему идет Корнелий за заслуженным вознаграждением. При виде его юноша сплюнул от досады.