Роза в цепях

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Валерий вышел из дома Фабии на улицу, Эней, смотревший на Актис в его руках, счастливо улыбался. Апполоний был суров. Он кликнул Энея, и они вместе пошли руководить мятежниками, которых собралось уже полторы тысячи. Валерий и Актис остались вдвоём. Девушка пришла в себя от прохладного ночного ветерка, коснувшегося ее лица, открыла глаза, и увидев над собой заботливое лицо Валерия, блаженно вздохнула.

— Я успел! — воскликнул Валерий. — О, боги, благодарю вас! Прошу только об одном. Будьте и впредь благосклонны к нам! Руки Актис обвили возлюбленного, и ее губы коснулись его лица. Спасенная от смерти рабыня шептала своему спасителю:

— О, небо! Неужели можно быть такой счастливой? Теперь я вижу, что ты никогда не оставишь меня. А я! Я люблю тебя еще сильней! Во много раз! — поцелуем закончила она эти слова.

Валерий все еще держал Актис на руках, словно опасался опустить ее на землю, боясь, что она исчезнет. Но тут внимание Актис привлек шум, стоявший вокруг.

— Что это? — спросила она.

— Это мои люди, — ответил Валерий. — Я пообещал дать им свободу, если они помогут мне добыть ее для тебя. Теперь они свободны. И ты тоже.

— Теперь мы должны бежать? — в голосе Актис стоял испуг.

— Зачем же? — Валерий, напротив, был спокоен и уверен в себе. — Мы не будем бежать. Посмотри на всех этих людей! — Валерий указал на веселившихся и радовавшихся добыче нескольких мятежников, которые прыгали и плясали невдалеке. — Они больше не хотят жить прежней жизнью и полны решимости идти к свободе до конца. А я и мои друзья, Эней и Апполоний, тот высокий лысый мужчина, возглавили их.

— Валерий! — в голосе Актис был самый настоящий ужас; она наконец встала на землю и положила руки юноше на плечи. — Ты безумен!

— Почему? — удивился патриций. — У меня достаточно денег. Я вооружу целую армию. Мой дядя — он командует легионом. Ты слышишь? Целым легионом. Мы с ним пойдем на Рим. Ты будешь со мною. Я сделаю тебя первой женщиной государства.

— Безумный! — Актис готова была упасть в обморок. — Армии и великие полководцы не смогли сломить эту страну, а ты хочешь покорить ее с одним легионом да кучкой вооруженных рабов? Опомнись, милый! Пока не поздно, мы должны бежать. В этой суматохе, пока это творится, будет не до нас. — Что ты такое говоришь, любимая? — Валерий действительно был похож на безумца, глаза у него блестели, на лбу появились капельки пота. — Перед нами Рим, я объявлю себя царем, а ты будешь царица!

— Твое тщеславие погубит нас, — Актис застонала.

— Ты любишь меня? — спросил Валерий.

— Да, да, да!

— Значит ты будешь со мною. Ведь все это делается ради тебя.

— Да, я буду с тобой, — заплакала Актис. — Но я теперь боюсь за тебя!

Она прижалась к его плечу. Валерий обнял девушку и стал целовать, но та откинула свое лицо и посмотрела ему в глаза.

— Но мне нужен только ты, — сказала она. — Зачем все остальное? Ты уверен что то, что ты хочешь сделать, так необходимо для нас?

Валерий задумался.

— Понимаешь, — сказал он. — Уже поздно что-либо менять. Я не могу предать этих людей. Мои друзья, ведь они пошли на это ради нас с тобой, ради меня. Апполония разыскивает Нерон, чтобы казнить, и он пошел со мной.

В эту минуту Апполоний и Эней вновь пришли к Валерию.

— Там все собрались, — взволнованно произнес Эней. — Ждут лишь тебя.

Апполоний, как всегда, был спокоен. Но его рука судорожно сжимала меч. За спиной у предводителя, размахивая факелами, шумела толпа. За Валерием и Актис небо озарилось огнем — это загорелась вилла Фабии. — О, боги! — воскликнул Валерий. — Что я скажу дяде? — Некогда рассуждать об этом! — сухо сказал Муска. — Мальчик мой, у нас нет времени! — Эней, друг, — голос Валерия от волнения дрожал, — будь с ней, с моей Актис. — Хорошо, будь спокоен, ее никто не обидит. — Любимая, — Валерий привлек девушку к себе и посмотрел ей в глаза, — поверь, все будет хорошо. Ты мне веришь? — Да, — Актис беззвучно плакала. — Не плачь. С этими словами Валерий передал Актис на попечение Энея, а сам быстрым, уверенным шагом пошел туда, где в свете факелов стояли люди, ожидавшие своих вождей. Апполоний и Эней, державший под руку Актис, пошли за ним. — Не бойся, — шепнул девушке на ухо Эней. — Все будет хорошо. Актис с благодарностью посмотрела на него. Скоро они влились в толпу, которая расступилась перед ними и вновь слилась, поглотив их. Свет факелов выхватывал из темноты лица восставших, опьяненных первой победой. Вилла Деции Фабии Катулы, подобно гигантскому костру догорала невдалеке. — Братья! У нас теперь нет обратной дороги! — громовой голос Британца оглушал обступивших рабов. — Вас унижали! Вас презирали! Отомстим за это! Пусть римляне узнают ваш гнев, вашу ненависть к ним. Свобода возможна только в борьбе. Обратите свое оружие против тех, кто вас мучил и убивал. Рабы завороженно слушали Британца в диком экстазе звенели мечами, выкрикивали из толпы слова одобрения. Эмоции вырывались наружу, призывая крушить все на своем пути. Британец продолжал: — В Капуе есть склады с оружием и те, кто сейчас стоит без меча, добудет себе меч. Капуя будет наша… — голос потонул в мощном крике. Уже не требовалось никаких призывов. Все готовы были отдать свою жизнь за свободу. Эней сжал ладонь Валерия и го- рячо начал убеждать его: — Ты слышишь, друг мой. Они не хотят больше унижений. Они требуют лучшей доли в этой жизни. Возглавь этих людей, жаждущих свободы, объяви себя их вождем и царем.

Юный патриций восхищенно смотрел на разгоряченное лицо Энея, на его чуть печальные глаза, в которых сейчас светилась уверенность в победе. Валерий и не предполагал, что в его друге, столько энергии борьбы, и мятежности духа. Он почувствовал, что в нем, как и в каждом римлянине дух Цезаря борется с духом Брута. Честолюбие и опьянение властью побеждало разум и страх. Судьба под видом Актис неумолимо ведет его туда, где можно укрыться от закона. Для этого самому надо стать этим законом. Голова у Валерия закружилась. Он посмотрел на Актис и решился…

Два раба подняли его на крытую повозку, с которой он с воодушевлением обратился к восставшим:

— Друзья мои! У меня с вами теперь одна судьба. Вы поддержали меня в трудную минуту, так знайте, что теперь я буду бороться вместе с вами. Слушайте меня! Я, Тит Веций Валерий, отрекаюсь от своего имени и объявляю себя царем. Зовите теперь меня «Справедливый». Я поведу вас на Капую. А когда мы возьмем этот город, мы устремимся в Рим. Мы создадим новое царство, где не будет богатых и бедных, где не будет униженных и страдающих людей. Вы теперь все свободны, но свободу предстоит завоевать с оружием в руках!

Одобрительный рокот пронесся по толпе. К стоявшему в повозке Валерию подбежал какой-то человек и, взобравшись к нему, стал что-то быстро и тихо говорить. Когда он кончил, Валерий гордо вскинул голову, выслушал гонца, обвел пронзительным взглядом стоявшую вокруг него людскую массу и произнес:

— Против нас городские власти послали полицейский отряд. Те, у кого есть мечи и копья, пусть встанут в первые ряды. Идти в Капую под их прикрытием!

Апполоний уже командовал восставшими, строил их в боевой порядок. Эней, на лице которого играл румянец, придерживал за плечо Актис, а та, испуганная и взволнованная, глядела на своего любимого.

А Валерий, махнув рукой Апполонию, уже приказал ему вести отряд на Капую, затем спрыгнув с повозки, подошел к Актис. Он обнял ее, зашептал нежные трогательные слова любви и заверил девушку в том, что никогда и ни при каких обстоятельствах не покинет ее.

Тем временем к восставшим присоединялись новые рабы, бежавшие с соседних поместий. Формировались новые отряды, которые беспорядочно и нестройно двигались за армией Валерия. Оружия на всех не хватало, и мятежники вооружались чем попало.

Пленных господ, мужчин и женщин, взрослых и детей, доставленных из окрестных вилл решено было запереть в том каземате где недавно томились заключенные рабы.

Самых богатых и знатных граждан Капуи бросили в повозку, надеясь использовать их в дальнейшем в качестве заложников.

Гремя оружием, мятежники двинулись по направлению к городу. Впереди, шумно раздувая ноздри и напряженно всматриваясь в непроницаемую темноту, шел Апполоний.

На окраинах Капуи, когда восставшие подходили к городу, было безмолвно. Будто никто и не ведал, что произошло в эту ночь. Но впереди был слышен нарастающий шум, все ближе приближавшийся к мятежникам.

Апполоний приказал ускорить шаг, и вскоре полицейский отряд, пополненный капуанскими жителями, стоял лицом к лицу с восставшими рабами.

И та, и другая сторона, не решаясь напасть первыми, молчали. Наконец вперед выступил командир полицейских.

— Апполоний, — обратился он к Муске. — Именем императора я приказываю тебе сложить оружие. То же самое относится и к остальным. В случае неповиновения все вы будете казнены.

Апполоний, побагровев от гнева, дерзко ответил:

— А не лучше ли вам сделать это. Ведь еще неизвестно, кто из нас первым будет в царстве Орка.

— Схватить мятежников! — заорал командир полицейского отряда своим подчиненным и, выхватив из ножен меч, бросился на Апполония. Бой начался, и теперь мольба о пощаде была бесполезна. Сражение разгорелось у храма Юпитера и те, кто ринулся в бой, мысленно просили богов ниспослать им удачу. С обеих сторон уже были потери. Кто пал, пронзенный копьем, кто был сражен, кто лежал в крови, рубленный мечом.

На ступенях храма Юпитера, среди нагроможденных друг на друга трупов, бился сразу с тремя противниками Люк. На бывшего гладиатора, обступив с трех сторон, напали сразу трое. Уверенность в победе была написана на их ухмыляющихся лицах. Вдруг Люк споткнулся и упал на спину. Один из противников ударил его копьем. Но Люк не забыл, чему его учили в гладиаторской школе. Увернувшись в сторону, он избежал нацеленного на него удара и мгновенно вскочив на ноги, со всей силой вонзил свой меч в бок полицейского. Второму противнику, подбежавшему на помощь товарищу, Люк всадил свое оружие в глаз. Полицейский, схватившись за рану обеими руками, упал на колени, громко крича от боли. Третьему сопернику Люк рассек голову, и тот вскоре лежал на земле, залитый кровью.

Битва с полицейским отрядом была недолгой, так как силы были неравными. Отряд Британца, обошел противника и, напал на него с тыла, и этот рейд обеспечил мятежникам победу, которая только разожгла в толпе восставших дикие инстинкты бунта.

Город стал похож на потревоженный муравейник. Основная масса бунтовщиков двинулась к воинским арсеналам. Другие занялись грабежом и разбоем. Мятежники врывались в дома Капуи, выволакивали людей, дрожащих от испуга, на улицы. Ограбив трактиры, рабы осушали бочки с вином, и, опьянев, выходили оттуда навеселе, и объединялись с нищими и бродягами в небольшие отряды. Храмы и баэалики, торговые лавки и богатые дома подвергались ограблению, а затем беспощадно сжигались. Бунт становился неуправляем.

Разгоряченные вином и жаждой мщения, мятежники убивали богатых римлян; изнасилованные и обезглавленные тела матрон и девушек лежали почти у каждого дома. Союзником рабов стал капуанский пролетариат, который имел одну единственную цель, — под видом рабов творить что угодно. И грозная лавина восставших, подобно смерчу, все уничтожала на своем пути. Мятежники, насадив на копья головы жертв, с веселыми песнями и танцами ходили по городу, требуя еще и еще крови…

Тем временем Апполоний вел своих бойцов на штурм военных складов. Когда городские власти узнали, что восстали рабы Тита Веция, они срочно послали на охрану арсеналов отряд легионеров. Но в нем было мало воинов. Муска приказал окружить склады и разом напасть на легионеров. Хотя обороняющихся было немного, но это были профессиональные воины, уволенные из легионов за свое поведение и направленные в отряд охраны города.

Когда первая шеренга мятежников бросилась на сооруженную вокруг складов баррикаду, ее быстро и жестоко отбили назад. Несколько человек остались лежать на земле, пронзенные дротиками. Рабы снова бросились в атаку и вновь отступились, не в силах добраться до скрытых за баррикадой солдат. Муска понял, что третий штурм не удастся, и тогда он решил забросать факелами ближайшие склады, а огонь и дым горящих зданий выгонит обороняющихся из их укрытий. Все произошло так, как он и предполагал. Задыхаясь от дыма, римские воины выскакивали из-за баррикады, строясь в боевые порядки.

Солдаты уже бились с рабами. Звенели мечи, люди сталкивались щитами, с ненавистью глядя друг другу в глаза. У них было только два выбора: либо биться за жизнь, либо умереть. Разбившись на пары, словно гладиаторы в цирке, римские воины и восставшие рабы выбирали свой жребий, брошенный равнодушной судьбой. Пожар, подобно гигантскому факелу, освещал арену, на которой разыгрывалась карта жизни или смерти. Римлян было почти в три раза меньше, чем мятежников, штурмовавших военные арсеналы, тем не менее, они держались стойко. Даже раненые легионеры не выпускали из рук оружия. Они бились до последнего. Старый Люк дрался с двумя солдатами, из его горла вырывался прерывистый свист, глаза застилал пот. Но еще был силен. «Не так-то просто взять старика Люка», — хрипел бывший гладиатор когда очередные удары мечей обрушили на его щит. Одного воина он поразил в горло, и тот зажав рану рукой, с хрипом свалился на мостовую. Второй соперник бы искусен в бою, сражаясь с Люком, он убил уже пятерых рабов, пытавших помочь гладиатору. Но очередной выпад Люка застал легионера врасплох. Меч вошел сопернику в живот, обагрив клинок алой кровью. Со дат упал на спину, но оружие из рук не в пустил. Люк подошел к поверженном склонившись, попытался разглядеть е лицо. Оглянуться назад старик не успел Копье, брошенное в спину раба, пронзил его насквозь. И Люк, так и не увидел долгожданной свободы, упал на лежавшее перед ним тело. Римляне, теснимые надвигавшейся то пой рабов, отступали. Некоторые, скинув себя шлемы и панцири и оставшись пол нагими, с отчаянием смертников врывались в ряды наступавших. Убив двух-трех противников, легионеры замертво падал сраженные бесчисленными ударами м чей. Британец также бился обнаженным. Его мощная фигура, отливая бронзой в свет огня, мелькала то здесь, то там. Он подбадривал товарищей, и вступал в поединок сразу с несколькими троими.

Британец был неутомим. Не получив ни одной раны в сражении, он помогал тем воинам, которые уже не могли справиться с противником. С яростью обрушивался Британец на римских легионеров, стремительно проводя атаки.

Вскоре римские воины остались впятером. Они решили умереть достойно, все вместе. Когда окруженные и прижатые к стене, легионеры попытались разом напасть на мятежников, град ударов сразил их.

Тем временем воинские арсеналы были уже вскрыты, и новые бойцы выходили из складов, вооруженные остро отточенными мечами и облаченные в доспехи. Апполоний, вытирая ладонью потную шею, раз за разом поторапливал воинов. Лицо Муски было слегка бледным. Рана, полученная в первой стычке, хотя и была неглубока, тем не менее доставляла резкую боль при ходьбе. К Апполонию подошел Британец.

Глаза у обоих еще горели недавним сражением. Британец доложил командиру, что бой окончен, а Муска же лишь молча облизал пересохшие губы.

— Люк погиб, — Британец опустил глаза.

Апполоний, задумчиво глядя в сторону, произнес:

— Жалко! Хорошего солдата потеряли. Несколько секунд стояло молчание. Затем Муска спросил у Британца:

— У тебя есть кто-нибудь на примете, кто бы заменил Люка?

Собеседник, чуть помедлив, проговорил:

— Гарон. Парень хоть и молод, но не по годам умен. Я думаю, что он сможет стать достойным командиром.

Апполоний одобрительно кивнул и, отослав Британца, начал обходить неровные шеренги своих бойцов, придирчиво осматривая их и указывая на недостатки. Часть вытащенного из складов вооружения была погружена на повозки для того, чтобы снабдить оружием тех рабов, которые в дальнейшем присоединятся к мятежникам.

Близился рассвет. Время летело незаметно. Шум не стихал на улицах Капуи. В неистовстве стихии, называемой бунтом, выживал только тот, кто имел на плечах разумную голову и природную хитрость. На форуме собралась огромная толпа, чтобы послушать человека в лиловой тунике. Оратором был знаменитый на всю Капую пройдоха по имени Пизон. Он был клиентом у многих знатных господ, и умудрялся получать подачки в разных местах. Поговаривали даже, что Пизон был отпрыском древнего рода, но какого именно, никто не мог дать ответа. Весельчак и балагур, участник почти всех скандалов в городе.

Пизон и на этот раз, в час, когда Капуя стала гнездом мятежа, не терял самообладание. Что я вижу перед собой? — оратор, взор, бравшись на винную бочку, обращался к собравшимся. — На Форум пришли одни трудяги, а где же отцы города, сенатор Квинт и Публий? Что-то я здесь никого не вижу из господ. Может быть больны, может быть они заняты. Но не мешало бы им послушать нас. Вы думаете, мне не страшно. Да я пуще их боюсь. — Пизон попытался застучать зубами, тряся коленями и выпучив глаза. — Вот Валерий — молодчина. Такое зрелище нам устроил? Забавнее гладиаторских боев. И неужели мы, братцы, в поте лица добывающие себе хлеб на пропитание такие, будем безучастными зрителями в о разворачивающемся спектакле. Я не знаю как вы, но мне, ох, как хочется повеселиться в эту ночь. Некоторые, послушав пизоновскую болтовню, уходили прочь, оставшиеся же аплодисментами поддерживали оратора, время от времени выкрикивая: «Верно говоришь, кучерявый». — Пиэон, перевернем Капую вверх дном! и, — Хороша ночка, на утро матрона родит себе дочку! Оратор спрыгнул на землю, выхватил о факел из руки стоявшего рядом с ним мужчины, с оттопыренными ушами резво помчался в сторону квартала, где обитали капируанские богачи. За ним устремились и другие. Вряд ли можно назвать всех тех, слушал Пизона, работягами. Скорее, наоборот. Это были самые настоящие бездельники, чей удел — бродить по городским улицам в поисках какого-либо развлечения. Гладиаторские бои и почти ежедневные омовения в банях, кутежи по трактирам и лупанариям составляли не весь, но, по крайней мере, значительный пласт впечатлений, который они получали от жизни. Они презирали труд, и даже сам Юпитер не заставил бы их заняться каким-нибудь ремеслом.

Люмпены так были многочисленны в Капуе, не говоря уж о Риме, что с ними приходилось считаться. Они ненавидели не только тех, кто работает, но и тех, кто набит золотом, хотя каждый из пролетариев в глубине души молил богов о ниспослании ему богатства и знатности рода.

Мятеж, поднятый Титом Вецием Валерием, был воспринят капуанскими люмпенами как своего рода акт, дающий право на разбой и поимку своей удачи в этой жизни.

У торговой лавки купца Диодора бесновался народ. Рулоны шелковых тканей всевозможных окрасок были повалены на мостовой. Пизон обернутый в белую материю и, увенчанный венком из роз, сидел на подставленной спине купца, а тот, стоя на коленях, беззвучно рыдал.

— Что ты трясёшься, Диодор? Боишь, ся, что мы тебя обсчитаем? — Пиэон загоготал. — За все, что мы у тебя взяли, я сейчас заплачу. — Предводитель люмпенов встал и, помочившись на голову Диодора, произнес: — Ну вот! Теперь у тебя волосы будут расти лучше прежнего. Посуди сам, — поднимая указательным пальцем подбородок купца и равнодушно глядя в его заплаканные глаза, говорил Пиэон, — ты нас обсчитывал, обкрадывал на каждом шагу, а мы ведь на тебя не держим зла. Я израсходовал весь запас моего нектара на твою бесстолковую голову, но не вижу от тебя никакой признательности за ту цену, которую я уплатил за твои шелка.

— Пизон, — невысокий человек с синими кругами под глазами от бесчисленных запоев и драк, часто дыша, стоял перед вожаком.

— Что тебе?

— Марк с друзьями пошли к дому Мермекса.

— Ого! Забавно! И как это мне в голову не пришла раньше такая мысль?

Пиэон помчался к дому вышеупомяну того Мермекса. О Диодоре все уже позабыли, как только нашлась новая забава, да еще какая…

Мермекс жил один в небольшом домике рядом с капуанским кладбищем. До этого он был трижды женат, но каждый раз его жены отправлялись на тот свет, не прожив с супругом и года. Мермекс появлялся в городе редко и всегда его сопровождал слуга огромного роста, который приводил всякого встречного в замешательство и непреходящий ужас. Хозяин одевался в нищенское одеяние. Горожане знали, что Мермекс некогда сам был бродягой, не имел даже угла, где можно было бы пристроиться на ночь. Жители Капуи в один прекрасный день узнали, что Мермекс был несказанно богат, один раз он даже дал золото и серебро городской казне под проценты на строительство храма Меркурия. Откуда у Мермекса появились деньжата никто не знал.

Неизвестно было так же, с каких мест прибыл тот здоровяк, который безропотно служил своему господину. Но все были убеждены в одном, что Мермекс скрывает несметные сокровища, которые имеются разве у знатного патриция.

Когда Пизон подбежал к дому, где обитал Мермекс, то там уже собралась группа людей в пятнадцать-двадцать человек.

Осадой здания руководил тёмноволосый юноша со смешным говором, занимавшийся ранее ремеслом актёра, а теперь просто гуляка-парень по имени Марк. Маркуша, как его часто называли.

— Пизон, твои тощие ноги быстро носят тебя. Что же ты оставил несчастного Диодора?

то быстро бегаю. Вот и ты, как я погляжу никак не можешь своей тупой головой разнести эту дубовую дверь. И если даже ты сможешь проникнуть внутрь, то я ещё не знаю, как потом ты справишься со слугой Мермекса.

Марк злобно сплюнул, не найдя чем воз разить, он отвернулся в сторону и зычным голосом, похожим на рёв осла с медведем, прикрикнул на своих приятелей, чтобы те потарапливались.

Несколько человек, держа под мышками толстое бревно, разбежались и со стуком врезались в дверь. Но преграда лишь слегка заскрипела. После двух-трёх безуспешных попыток вышибить дверь, Пизон, до этого с улыбкой наблюдавший за происходящим, заметил:

— Марк, не можешь думать головой, тогда может быть, задница у тебя хорошо соображает?

Марк побагровел от гнева и, как рысь, бросился на обидчика. Но два товарища Пизона, вынырнув из-за спины своего вожака, стеной встали перед бывшим актером.

— Успокойся, Марк. Я ведь тоже заинтересован в раскрытии тайны, которую скрывает от нас бедный Мермекс, дай-ка я попробую вытащить его оттуда. — Пизон кивнул на дом.

— Попробуй, — Марк, все еще злясь, отошел в сторону.

— Мермекс! — заорал Пизон. — Если ты сейчас не выйдешь к нам, мы поджарим тебя вместе с твоим боровом. Выходи, не бойся. Времени на размышление я тебе не могу дать. Не покажешься, можешь считать себя покойником. Кладбище тут недалеко!

Через несколько минут скрипнула дверь, и оттуда показалась косматая голова, а через несколько секунд уже вся фигура высунулась наружу. Мермекс дрожал от страха. За ним по пятам следовал слуга, выставив перед собой вилы и бешено вращая глазами.

— Брось свое оружие, дурак! — обратился Пизон к верзиле, но тот и ухом не повел.

Несколько человек бросились к слуге, пытаясь свалить его с ног, но гигант, вращаясь на одном месте, никого не подпускал к себе. Вдруг откуда-то взлетела рыболовная сеть и, описав в воздухе дугу, накрыла слугу Мермекса. Через несколько секунд связанный и мычащий верзила с кляпом во рту, лежал у ног Пизона, а сам Мермекс обескураженно глядел на то, как несколько молодцов отрывают доски, вскапывают землю вокруг его дома в поисках золота.

— Нет денег! Нет денег! — повторялось одно и то же хозяином разграбленного дома.

— Ну! Сейчас мы посмотрим, какую песню ты запоешь на этот раз, — не выдержал предводитель и, подозвав к себе трех людей, приказал им привязать к дереву обезумевшего от страха Мермекса. Когда приказ был исполнен, и оголенные ступни ног несчастного были обожжены огнем, близлежащие окрестности огласил душераздирающий вопль.

— Прекрасно голосишь! — Пизон с улыбкой оглядывал искаженное от боли лицо Мермекса.

— Где же твои сокровища? Поделись с друзьями своим богатством. А не то не увидишь ни золотых динариев, ни белого света.

Мермекс заскулил, как собака. Всхлипывая, он указал рукой в сторону кладбища, где он работал ночным сторожем.

— У надгробия Секста зарыты деньги. Я покажу.

Пизон приказал отвязать кладбищенского сторожа, и когда тот, спотыкаясь на каждом шагу, довел до указанной могилы, сразу несколько лопат вгрызлось в землю, стараясь как можно быстрее добраться до сокровищ.

Мермекс не обманул. Извлеченный из под земли, обитый железом небольшой сундучок был доверху наполнен золотыми монетами и бесчисленными драгоценностями. Пизон неторопливо подошел к добытому богатству и с наслаждением погрузил руки в сверкающие сокровища.

— Мермекс, да ты богач! — Пизон подмигнул товарищам и, подпрыгнув к обладателю драгоценностей, высыпал пригоршню золотых монет за пазуху обомлевшего Мермекса.

— Берите, друзья мои, эти динарии и золотые перстни. Здесь на всех хватит добра, — на лице Пизона застыла блаженная улыбка.

Почти никто не обратил внимания на человека в тунике, забрызганной кровью. Незнакомец, судорожно хватая воздух раскрытым ртом, всё время пытался произнести что-то, но, видимо, волнение было таким сильным, что из глотки доносился лишь прерывистый хрип. Наконец совладав со своими чувствами, он подошел к Пизону и прошептал несколько слов. Смысл их не сразу дошел до Пизона, и лишь несколько мгновений спустя Пизон ощутил весь трагизм переданного незнакомцем.

«Твой брат погиб», — слова были жестоки. Они насквозь пронзали сердце острой болью. Пизон, резко переменившись в лице, глазами безумца глядел на незнакомца.

— Кто?! Кто это сказал? Как ты смеешь так шутить со мной? — Пизон подскочил к тому человеку, который принес весть о смерти брата, и, схватив двумя руками за верхний край туники, притянул к себе. — Повтори, собака!

— Пизон! Я был с твоим братом в том отряде, который бился у храма Юпитера с мятежниками. Он умер у меня на глазах.

Его закололи вилами, а потом один раб отрубил ему голову и напился его крови.

Пизон опустил руки, и стал растеренно озираться по сторонам.

— Мятежники разбили всех, кто пытался оказать им сопротивление, — добавил незнакомец.

Убитый горем Пизон, услышав последние слова, встрепенулся.

— Ты говоришь, что эти ублюдки рабы отняли у меня братишку. Ты говоришь….!! что эта сволочь решила стать хозяевами Капуи. Не выйдет! Я отомщу за смерть того, кто был вместе со мной вскормлен материнским молоком. Друзья, неужели мы потерпим, чтобы убивали римлян эти неотесанные варвары. Мы этого не должны допустить. Я призываю вас идти сражаться с мятежниками. Мы обязаны спасти честь города и защитить достоинство римлянина.

А восставшие тем временем заняли величественный храм Юпитера, что стоит на левом берегу Вальтурно — реки, разделяющей Капую наполовину. Перепуганные до смерти жрецы успели скрыться в неизвестном направлении. Рабы бегали по храму и искали сокровищницу. Но это им не удалось.

Апполоний набирал отряд всадников. Всех рабов, кто успел добыть себе лошадь, он собрал вместе. Их было человек восемьдесят.

— Мне нужны десять добровольцев, — сказал Муска. — Наш человек поедет к легату Кампанского легиона, который, по всей видимости, присоединится к нам.

Больше половины собранных выразили желание пойти на это полное опасностей дело. Апполоний выбрал из них десять, самых на его взгляд, достойных. После этого он пошёл в храм, в самую дальнюю и скрытую его комнату. Здесь находились Валерий и Эней. В тёмном углу, на скамье, опустив голову, сидела Актис. — Я готов ехать к Аквиле, — с ходу объявил Апполоний, — Лошадь ждёт меня. Давайте прощаться. Валерий был удивлён. — Нет, ты больше нужен здесь, — сказал он. — Но кто-то же должен поехать к твоему дяде. Он должен быть с нами, — возразил Апполоний. — Это будешь не ты. — Тогда кто же? — Я, — встал из-за стола Эней. — Я поеду. Здесь от меня мало пользы. Валерий и Апполоний согласились с ним. — Езжай по Алиевой дороге и миль через пятнадцать будет лагерь дяди, — посоветовал Валерий. — Он должен остановиться на ночь. Для долгого прощания не было времени. Мужчины слегка пожали друг другу руки и обменялись незначительными фразами. Зато с Актис Эней прощался несколько дольше. Он подошел к девушке и, грустно глядя ей в глаза, сказал: — До встречи, Актис. Пусть боги пошлют нам удачу. — Спасибо тебе, Эней, — прошептала Актис. — За то, что ты с тем, кто мне дорог. Эней резко повернулся и вышел. — Но боги не дают удачи тем, кто врывается в их храм с оружием, — прошептала Актис. — Её никто не услышал. Валерий и Апполоний слишком были заняты своими планами. Про девушку на время забыли. А Эней и его люди уже мчались по Алиевой дороге в сторону Рима, мимо разграбляемых вилл, навстречу судьбе.