Роза в цепях

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Валерий умирал. Рана, нанесенная центурионом, оказалась смертельной. Актис держала его голову на своей груди и нежно гладила его волосы. Как тогда в парке. Как это было недавно. Как это было давно!

О, боги! Как вы жестоки, и как вы капризны, когда ввергаете человека с вершины счастья в пропасть отчаяния!

— Актис, — прошептал Валерий. — Я умираю.

— Нет, ты не умрешь! — Актис едва сдерживала рыдания. — Ты не можешь оставить меня здесь одну!

— Прости, любимая.

— Нет, зачем ты это говоришь?

— Прости меня за то…

— Лучше молчи, ты теряешь силы!

— …за то, что я не послушал тебя тогда, у дома Фабии.

Голос Валерия был тихий, но Актис всё очень хорошо слышала.

— Мы были бы сейчас далеко и вместе. Только ты да я, — продолжал Валерий. — И никого больше.

Он поднял голубые глаза на Актис.

— Ты плачешь? — спросил он.

— Да.

— Не надо. Теперь уж ничего не изменишь. — Валерий сжал зубы. — Как мне больно! О боги, как мне больно!

Актис ещё сильнее прижала юношу к себе. Она прижалась лицом к его лицу.

— Актис, — вновь произнес Валерий, — ты слышишь?

— Да.

— Почему мы так дорого платим за то, что были счастливы друг с другом. Все погибли: Эней, Апполоний, Фабия. Теперь я.

— Не говори так! — девушка в отчаянии закусила губы, чтобы не разрыдаться во весь голос.

Валерий посмотрел на нее.

— Бедная, — сказал он, — меня не станет, кто защитит тебя?

Юноша застонал больше от душевной боли, чем от той, что причиняла ему рана.

— Почему здесь нет окон? — спросил он. — Почему так темно? Я хочу видеть солнце, и тебя в его лучах. Неужели я многого хочу? Актис, скажи мне что-нибудь. Хочу хотя бы слышать твой голос.

— Валерий, милый, — заплакала Актис. — Не умирай. Я не хочу тебя терять. У меня больше ничего и никого нет на этой земле, кроме твоей любви и тебя.

Она стала говорить ему о своей любви, всхлипывая и глотая слезы. Валерий слушал ее, и на его губах появилась еле заметная улыбка. В его памяти вспыхивали картины недавнего счастья. Дни и ночи, проведенные вместе с Актис. Вечер, тот самый, когда он впервые увидел её. Лицо девушки, такое красивое, юное и манящее. Он видел его в разных обстоятельствах. То при свете дня, то при мерцании луны, умытое утренней росой и задумчивое при вечерних огнях. Их ночь, единственная и неповторимая, когда они были вместе, вихрем пронеслась в этих воспоминаниях.

Актис говорила, а сама тоже, как и Валерий, вернулась мыслями в прошлое. И видела она Валерия, как тот видел её. Только Валерий от этих видений наслаждался и забывал про свою боль и близкий конец. Актис же наоборот, необыкновенно страдала. Словно его боль перешла к ней.

Так сквозь эту всепоглощающую боль она говорила с Валерием. Тот слушал её слова, чувствовал её руки. Волосы Актис касались его лица и щекотали губы. Валерий вдыхал её запах и слизывал языком её слезы, когда те падали ему на лицо.

— Пусть бы это длилось вечно, — проговорил он. — Мне трудно говорить, Актис, и уже трудно слушать. Наверное, все кончено. На глазах Валерия заблестели слезы. — Как недолго все это было, — эти слова он уже шептал. — Послушай, когда все это кончится, попытайся связаться с моим отцом. О, мой бедный отец. Только сейчас, в эти последние минуты я вспомнил о том, что ты существуешь. Вот за что боги карают меня. Переживет ли он, когда узнает, что произошло с его сыном? Валерий дернулся на руках Актис и движение причинило ему новый приступ боли.

— Как будто у меня там огонь! — закричал юноша, стискивая руками рану. Он сорвал с груди тряпки, которыми рабы наспех перевязали его. Кровь хлынула из раны ручьем, и туника вмиг окрасилась в багровый цвет. Акгис сильно испугалась, но не растерялась, а стала руками разрывать набухшую и скользкую от крови тунику Валерия. Сил не хватало, но, стиснув зубы, девушка рвала крепкую шелковую ткань, которая ещё недавно была белой, как снег, что лежит на вершинах гор. В комнате, кроме неё, никого не было. Некому было ей помочь. Наконец Актис обнажила грудь раненого. Осторожно положив его на пол, девушка бросилась к столу и вернулась от него с кувшином воды и куском белой материи. Судорожными и резкими движениями она стала разрывать материю на полосы. Та не была прочной, как шёлк туники, и поэтому рвалась легко. Актис тщательно промыла рану, стараясь не доставить юноше ни малейшей боли, затем забинтовала её и вновь положила его на колени, прижав голову к груди.

— Тебе легче? — спросила она Валерия, слегка укачивая его, словно ребёнка.

— Да, мне уже не так больно.

— Хочешь пить?

— Очень, — признался Валерий. — Только мне нельзя. Вода сразу убьет меня.

Актис испугалась.

— Тогда не дам, — сказала она.

— Каждая минута с тобой, — Валерий еле говорил, — это такое счастье. И подумать только, я своими руками разрушил его.

— Не говори так.

— Нет, я глупец. Мальчишка. Захотел быть царем. О, Юпитер, ты поставил наглеца на место. — Валерий усмехнулся.

— Зачем ты терзаешь себя, — всхлипнув, с мягким укором сказала Актис. — И меня тоже.

— Но знай, что все это я делал только ради тебя. Потому что дала мне в этой жизни то, что никто бы не отдал. Ты отдала мне себя. Я это почувствовал.

Валерий замолчал. Ему было трудно дышать. Он с шумом глотал воздух и с шумом выдыхал его обратно. Слегка отдышавшись, он продолжил:

— Актис, ты здесь?

— Здесь, любимый, — поспешила успокоить его Актис, — здесь я. Где же мне еще быть, как не с тобой?

Валерий уже начинал бредить.

— Мысли путаются. Я, кажется, уже плохо вижу. Что происходит вокруг? Кто эти люди? Зачем они идут сюда? Они хотят разлучить нас с тобой.

— Нет здесь никого, — Актис убеждала его, а сама уже не в силах была сдерживать рыдания, — успокойся, милый. Мы здесь вдвоем. Нам хорошо с тобой. Никого здесь нет. Что же мне сделать, чтобы спасти тебя, любимый?!

Она заплакала жалобно и горько, как маленькая девочка плачет над своей любимой куклой, после того, как её сломал расшалившийся старший братишка.

Валерий перестал кричать и впал в забытье. Склонившись над ним, Актис даже боялась дышать, чтобы не побеспокоить его.

Где-то за стеной кто-то кричал и бегал. Гулко раздавались шаги. Кто-то что-то уронил с таким грохотом, что Актис вздрогнула. Но в эти комнаты, где были Валерий и его возлюбленная, никто не входил и не вбегал. Словно сама судьба решила, что в эти последние минуты он и она должны быть только вдвоём. Через какое-то время, Актис не помнила, долго это было или нет, Валерий снова пришел в себя. Он открыл глаза и удивлённо посмотрел на девушку.

— Я ещё жив? — спросил он.

— Ты всегда будешь жить, — Актис обманывала сама себя, — никогда не умрешь.

Валерий вздохнул. Взор его был чист и ясен. На лице появился румянец.

— Помнишь, ты рассказывала историю про птицу? — спросил он. — Её звали Певцом зари. Он полюбил розу и разбился об её шипы. Помнишь?

— Да.

— У нас с тобой получилось почти как в этой легенде. Не правда ли?

Валерий поднял правую руку и попытался дотронуться до лица Актис. С трудом он погладил её по щеке, коснулся растрёпанных волос. Затем его рука бессильно упала, а на лице Актис остались следы его крови. Но девушка даже не заметила этого.

— Ты роза, — продолжал Валерий. — А я птица. Только вот шипы между нами воздвигла жизнь. Ты была роза в цепях. Я полетел, чтобы порвать их и освободить тебя. Но шипов я не увидел. И все зря. Прости меня. И… прощай.

— Валерий, не умирай, — Актис зарыдала.

— Поцелуй меня в последний раз, — умоляюще попросил юноша.

Актис нагнулась и их губы встретились. Последние силы вложил Валерий в этот поцелуй.

— У тебя на лице моя кровь, — сказал он, когда силы покинули его, и голова вновь упала на руки девушки.

Актис дрожала, Её душили рыдания, а губы горели от жара этого поцелуя, и от слез. Валерий, не отрываясь, смотрел ей в глаза.

— У тебя на лице моя кровь, — сказал он. — Станешь ли ты от неё ещё прекрасней?

Он улыбнулся. Это были его последние слова. Боль снова пронзила всё его тело. Улыбка смешалась с гримасой страдания. На губах появилась пена. Валерий задергался и стал вырываться из объятий Актис. Кричал что-то непонятное. Звал кого-то.

Глаза его помутнели и застыли, глядя в какую-то одну точку на потолке. Из груди вырывались хрипы. Руки со страшной силой вцепились в платье Актис.

Девушке показалось, что она сейчас умрёт.

Британец выдыхался. Топор был тяжёлым, а римляне наступали все упорнее и упорнее. Давно уже они опомнились от той неожиданной атаки, что застала их врасплох после поединка центуриона с Валерием, и теперь снова наступали. Откуда они только брались. Там и тут сверкали их короткие мечи. Белые щиты строем бросались на рабов и после каждой атаки несколько мятежников оставались лежать на земле. Всё ближе и ближе друг к другу теснили легионеры восставших. Снова образовалась давка в дверях храма. Малодушные и трусливые бились уже между собой за право первыми проникнуть в узкую дверь.

А те, кто сражался с солдатами, уже не в силах были сдерживать их натиск. Отступать было некуда, и рабы в отчаянии бросались на щиты римлян, многие из которых иэ белых превратились в красные от крови, погибали и убивали сами.

Проход, в котором шло сражение, сужался и вскоре Британец был оттеснен от передних рядов и смог поэтому перевести дух. Увидев, что творится у входа в храм, он стал пробираться туда, чтобы попытаться там навести порядок и сделать отступление организованным. Было трудно бороться с людским потоком, но крепкое телосложение, высокий рост. и громадные мускулы помогли смелому варвару достичь нужной цели.

Оказавшись у входа, Британец стал силой наводить порядок. Это ему удалось не сразу, но постепенно рабы начали соблюдать организованность. Перестав зря давить друг друга, они один за другим стали исчезать в желаемом спасительном проёме. Но это длилось недолго. Вскоре паника вновь охватила рабов и они толпой опять стали штурмовать храм.

Что же послужило тому причиной?

Дело в том, что легионеры подтянули к храму Юпитера свои метательные орудия: две катапульты и одну баллисту. Обслуживающие эти машины легионеры, наконец, сделали положенные и необходимые для стрельбы действия. Командовавший ими центурион рассчитал угол стрельбы, примерился к цели и приказал начать стрельбу.

Три каменных снаряда, перелетев через головы сражающихся римлян, как возмездие Юпитера, обрушились в самую гущу восставших рабов. Среди грохота сражения раздались такие душераздирающие вопли, что они сразу же заглушили шум боя. Почти полтора десятка мятежников пострадали от страшных снарядов, но не успели рабы опомниться от первого потрясения, как в них обрушилась новая партия смертоносных камней. Набрав в полёте высоту, они, с гулом рассекая воздух, летели в обезумевших от ужаса людей. Жертвы были в такой плотной массе, что, видя даже, что в них летит смерть, не могли и шаг сделать в сторону, чтобы уйти из-под удара. Люди походили на столпившихся в кучу овец на крупной бойне, когда тех загнали в угол мясники. Они орали, сдавленные друг другом, глядя вверх обезумевшими глазами. Даже какое-либо подобие порядка и организованности исчезло.

Те, кто дрался в первых рядах, растерявшись, дрогнули, словно увидели воочию свою обречённость. Римляне же воспрянули духом и вновь бросились на противника. Смерть обильно пожинала плоды в рядах восставших. Та тысяча, что осталась от рабов после сражения на Большом мосту, таяла, как снег под жаркими лучами солнца.

Римляне уже три раза меняли тех, кто сражался в первых рядах, однако центурион, ранивший Валерия, не думал покидать ратное поле, был пьян от пролитой им крови, и наслаждался запахом битвы. Гордый своей недавней победой, он жаждал ещё раз как-нибудь отличиться.

Ему нужен был бой, а не просто убийство тех, кто уже перестал сопротивляться.

А сопротивляться, действительно, уже многие перестали. Отчаяние, усталость и страх овладели всеми. Легионеры, напротив, никого не собирались брать в плен. Мечи и копья работали с крестьянской старательностью цепей, молотивших пшеницу. Легионерами владело лишь одно желание — убивать. Убивать как можно больше. Никакой пощады. Только кровь поверженного врага, — есть истина жизни каждого солдата и воина.

Британец с ужасом смотрел на эту бойню. Что он мог поделать в данной ситуации? Пора было спасать свою жизнь.

Центурион с десятью солдатами пробивался сквозь потерявших всякий человеческий облик рабов, к той самой двери, за которую шла отчаянная борьба. Усеивая свой путь трупами, римляне быстро приближались к цели. Задачей центуриона было отрезать рабов от последней возможности отступления. Юноша просто кричал от восторга, когда его меч расчищал дорогу. Щит свой он давно уже выбросил, разбитый в щепки от нанесённых ударов. Теперь, подобно Марсу, нёсся он по полю смерти, наслаждаясь битвой. Глаза его горели. Но когда он уже достиг заветной цели, то увидел, что в дверь, к которой он стремился, вбежал тот самый варвар, который был всегда в самых опасных участках сражения и всегда впереди всех. Центурион звонко, по-мальчишески расхохотался. Вот ещё один шанс стать героем.

Он даже не мечтал, что будет вот так сражаться лицом к лицу, когда родители буквально силой засунули его в этот тихий легион, от которого битвы также далеки, как и Альпы.

Юноша рванулся за Британцем. Его люди бросились за ним. Разогнав от двери рабов, они ворвались со своим молодым командиром прямо в храм. И оказались лицом к лицу с целым отрядом мятежников, которые успели прийти в себя в этом убежище и теперь снова готовы были сражаться.

Римляне, поняв, что совершили досадную оплошность и обрекли себя на неравный бой, повернули назад. Но было уже поздно.

Рабы успели окружить их и закрыть дверь на засов. Те, кто остался снаружи, были обречены. Сюда доносились их жалобные крики. Но кто в такие минуты прислушивается к чужим жалобам?

Солдаты Рима и их молодой центурион бросились. в драку. Центурион выполнил своё желание, когда выбрал своим противником Британца.

Римлянин и варвар встретились в жестоком поединке. Юноша упивался опасностью. Он был счастлив, он улыбался.

Но улыбка сошла с его губ, когда меч Британца вонзился в тело центуриона. Закричав от боли, юноша покатился по холодному полу. Британец поразил его в то же место, куда был ранен Валерий. Но центурион умер быстро, пролепетав лишь только такие слова:

— Что же это? Я не хочу. Мама!

А Британец дрался уже с другим солдатом. С римлянами расправились быстро. В храме было человек сто. Они с трудом дышали, их мечи дымились кровавыми парами. Никто ни на кого не смотрел.

Тяжко на полу стонали раненые.

После того, как двери храма Юпитера захлопнулись и мятежники скрылись внутри святилища, по приказу легата легионеры начали преследовать оставшихся снаружи бунтовщиков, и тех кто не успел поникнуть в храм, римляне добивали их мечами. Некоторые мятежники были взяты в плен и закованы в кандалы, а затем загнаны в базилику, в которой до этого происходили судебные разбирательства.

Выставив посты у каждого выхода из храма, легионеры собрались на сходку, которую устроил Петроний Леонид. Легат стоял в самом центре площади, расположенной перед святилищем. Отряды выстраивались перед ним полукольцом. Аквилла, зорко оглядывая своих бойцов, обдумывал те слова, которые собирался сказать этим уставшим, но всё, ещё стремившимся в бой людям.

— Солдаты! Вы доблестно сражались, и разбойники разбиты. Но нескольким мятежникам удалось укрыться в тех стенах. — Легат простер руку в сторону храма Юпитера. — Они осквернили наши чувства. Они посмели войти в нашу святыню. Вам предстоит последний бой с взбунтовавшимися варварами. Вы должны очистить храм Юпитера от разбойников.

Вперед выступил легионер. Какая-то мысль тревожила его.

/ — А не будет ли так, командир, что это мы, ворвавшись в храм, с оружием, навлечём на себя гнев богов. Ведь что стоит рабам обесчестить наши святыни. Юпитер — это не их бог, а наш. Да разве есть у разбойников боги? Они поклоняются всему на свете, вплоть до камня.

— Успокойся, воин. Мы войдем в стены храма не как осквернители пристанища богов, а как избавители. Кровь мятежников будет искупительной жертвой.

Солдат вернулся в строй. Легионеры уже не размышляли о возможных последствиях ненависти богов за поругание святилищ. Легат дал им право покарать мятежников. Солдаты стали расходиться. Отдых перед осадой был недолог. Ещё не успели остыть тела от сражения, а уже снова нужно идти в бой. И воины, не взирая на усталость, сразу со всех сторон начали штурм храма. Леонид, которого одолевали беспокойные мысли, ходил взад-вперед перед главными воротами в святилище. Мятежники, потеряв веру, с которой они шли в бой, были угнетены. Повалившись на пол, они предавались тяжелым раздумьям, и уже ничего не ждали хорошего в этой жизни. В их души забрался страх. Снаружи послышался монотонный удар тарана, которым легионеры старались пробить дверь. Преграда долго не выдержит. А потом… Мысль о дальнейшем ужасала, бросала в дрожь. Но в глубине души каждый из них почему-то надеялся, что все обойдётся, что удача улыбнётся им. Люди вздрагивали при каждом новом ударе, с испугом глядя на пока ещё целую дверь.

Британец, казалось, один не терял присутствия духа. Он ходил мимо мятежников; подбадривал тех, кто впал в апатию, говорил, что еще есть шансы на спасение. Но никто ему не верил. Люди отмахивались от него, словно от наваждения. Неожиданно Британец увидел, как в одном из дальних коридоров мелькнуло яркое одеяние. Кто бы это мог быть? Ведь там никого из его людей не было. Все были у главных ворот храма, за исключением детей и женщин, да нескольких стариков, находившихся в соседних комнатах. Сподвижник Валерия долго не раздумывал. Он быстрым шагом направился к тому месту, где он видел фигуру человека. За алтарём были три двери, не отличимые друг от друга. Раскрыв первую дверь, Британец осмотрел небольшую комнату. В ней было пусто, лишь две скамьи, да покрытый белоснежной материей стол.

За второй дверью также никого не оказалось. Но в комнате дернулась занавесь. Кто-то недавно был здесь. Британец рывком сорвал ткань. За ней скрывалась низенькая, вполовину человеческого роста дверь. Британец тронул её, но она была заперта изнутри.

Сильный удар ногой, и дверь с шумом раскрылась. Согнувшись пополам, Британец с трудом протиснулся внутрь другой комнаты, богато убранной, потому что в ней хранились предметы для мистических обрядов.

В углу, вжавшись в стену, стоял авгур[18] храма. Он был испуган. Блуждающими глазами взирал на великана Британца и трясущимися руками пытался что-то запихнуть в отверстие в стене.

Британец прыжком достиг жреца, и деревянный ящик вывалился из рук авгура. Со звоном посыпались драгоценности. Но варвара не интересовало золото.

— Почему ты остался в храме? — зарычал он. Жрец молчал и тупо озирался по сторонам. — Ты что, немой? — Британец его встряхнул.

— Я тут живу… Боялся, что вы убьёте меня!

— Что ты бормочешь? Почему ты не ушёл со всеми? Говори! — Меня оставили одного, чтобы я берег наши святыни от разграбления.

— Ты имеешь в виду эти святыни? — варвар поднял с пола драгоценное ожерелье и сунул его за пазуху.

— Как тебе удавалось здесь скрываться от нас? Служитель, понуро опустив голову, молчал.

— Я слышал, что храмы имеют много тайн. Может, ты знаешь другой выход из этих стен?

Жрец вздрогнул, и Британец заметил это. Он схватил авгура за подбородок и повернул его лицо к себе.

— Ты знаешь тайны храма Юпитера, и ты откроешь их мне. Если ты не покажешь другой дороги, которая бы вывела бы нас отсюда, я клянусь, ты долго не проживёшь.

В руке Британца сверкнул меч. Жрец сразу весь обмяк. Ужас обуял его.

— Я покажу потайной ход, — тихо прошептал он. — Только не убивай меня!

— Быстрее веди меня туда. Возможно ещё, что ты спасёшь свою жизнь.

Британец схватил авгура эа одежду и потащил за собой. Тот молча, показывал рукой, куда нужно было повернуть, в какую дверь войти. Наконец он сказал:

— Здесь, — и все также удерживаемый Британцем надавил на камень в стене. Стена через несколько секунд исчезла, отъехав куда-то в сторону. Впереди было темно. Но в пяти-шести шагах от того места, где они стояли, тускло мерцали факелы.

— Подземный ход выведет тебя за город. Я исполнил то, что ты хотел. Теперь отпусти меня!

Варвар был изумлён. Дорога к спасению есть. Мятежник стремительно повернулся и побежал обратно, туда, где были его товарищи. Жреца он поволок за собой. Он решил сначала вывести из храма Валерия и Актис, а потом уж остальных. Выбегая в главный зал, он увидел, как дверь, которую легионеры пробивали тараном, слетела с петель, и внутрь вбегают римские солдаты. Путь в комнату, где были Валерий и Актис, был отрезан. Британец тихо выругался и посмотрел на авгура, через секунду он обрушил ему на голову рукоять своего меча. Он повернулся и побежал к потайному ходу. Вскоре Британец, освещая себе в темноте дорогу факелом, мчался по бесчисленным ступеням тоннеля. А там, где сияла дыра подземного хода, уже вновь была лишь сплошная стена.

Победителем вошёл в освобождённый от рабов и бунтовщиков храм Юпитера Петроний Леонид Аквила, легат Кампании. Полновластный на сей час правитель Капуи. Гордо оглядел он своды храма и статуй Олимпийских богов, которые взирали на полководца с высоты своего величия. Словно приветствовали.

Мимо на солдатских плащах несли убитых легионеров. Взгляд полководца упал на одного из них. Леонид с волнением узнал того самого молодого центуриона, что дежурил нынешней ночью и был у него под рукой во время переговоров с Энеем.

— Совсем мальчик, — тихо сказал Леонид. — Я всё время забываю его имя. Кто-нибудь назовёт мне его?

— Его звали Валерий Сервит, — сказал кто-то из офицеров. — Он так хотел попасть на войну..

— Валерий? — удивился легат. Он погрустнел и задумался.

Тут к нему подбежал один из адъютантов и что-то тихо сказал. Даже стоявшие рядом офицеры ничего не услышали.

— Они там? — спросил Леонид адъютанта. Тот кивнул.

Аквила быстро пошел за ним, знаком велев остальным оставаться на месте. Адъютант привёл его в отдалённый угол здания и взглядом показал на маленькую дверцу в стене. Легат похлопал его по плечу.

— Спасибо, Тулий! Ты сделал то, о чём я тебя просил.

Он постоял немного, о чем-то размышляя. Войти не решался. Вокруг сновали легионеры. Центурионы отдавали приказания рядовым. Наконец легат резко открыл дверь и вошел внутрь.

Тут стоял такой мрак, что Леонид на время ослеп. Затем, когда его глаза привыкли к темноте, он увидел Актис. Девушка сидела на полу. На коленях у нее, раскинув в стороны руки, лежал Тит Веций Валерий, племянник легата. Юноша был мертв.

Март-июнь 1993 г.