Ручей

Глава 14. Павор

— Встать, суд идёт!

Вставая, Павор не удержался — подмигнул стриженной шалашовке, адвокатке Светланы, мол, посмотрим, чья возьмёт! Сама Светлана на суд так ни разу и не явилась, дочери Павор тоже давно не видел. За Капитолиной, похожей на его покойную матушку белобрысой прямой чёлкой и курносым носиком, её смехом, топотом и лепетанием, он скучал почти до слёз. Разве он хоть раз обидел своего ребёнка? Да Павор с неё пылинки сдувал. Но гадина со статусом жёнушки решила все вопросы в одно рыло и лишила Павора драгоценного общения. Быть может, если бы ему было двадцать пять, он бы плюнул на это всё и кому-то другому заделал ребёнка, но он разменял сороковник. Повторно Светлана, несмотря на все его старания, так и не забеременела, даже женское здоровье по его настоянию проверяла, и всё оказалось хорошо, а значит, дело в нём самом. Проверяться Павор не хотел, боясь услышать, что его сперматозоиды попросту сдохли и вышли в утиль. Старый, жирный Паврик Мусорщик, который ещё может выебать жену, но сделать себе сына уже не может. Капу требовалось вернуть любыми средствами, и теперь, когда у него была информация, средств стало больше.

— Согласно официальной статистике аналитического отдела Ручья за прошедший год, — с разрешения судьи начал яйцеголовый, роясь в часах, чтобы оснастить свою речь картинками на экране, — на ручейных энергостанциях произошло семьсот сорок шесть внештатных ситуаций. В том числе: четыреста девять нападений местной фауны, из них восемнадцать со смертельным исходом, девяносто два коротких замыкания, четыре обширных пожара, причины которых не были установлены, восемь рейдерских захватов, два отравления токсичными веществами и один случай возникновения нового инфекционного заболевания вследствие бактериальной инфекции.

По экрану поползли статистические, более подробные таблицы.

— Заболевания за год получили шестнадцать смотрителей, — продолжил адвокат, — из них у восьмерых травматического характера, а хронической формы че…

— Объясните суду, для чего мы слушаем статистику травм и несчастных случаев по всеобщей энергосистеме? — судья меланхолично взглянул на него и отвёл усталый взгляд.

— Потому что энергостанция в иномирье — не место для ребёнка, ваша честь! В то время как мать сознательно, либо по легкомыслию подвергает ребёнка опасности. Мы имеем неопровержимые доказательства того, что на станции ОЗДЖ проживает несовершеннолетний ребёнок.

Это было ужасное заседание, Павор весь измучился, доказывая, что с ним дочери было бы лучше, а главное, безопаснее. Все старания Павора с яйцеголовым оказались напрасны. Усы были настроены критично, а пропустившая удар шалашовка теперь доказывала, что называть опасной станцию всё равно, что публично обвинять Всемирную Энергосистему Ручей, высшее благо человечества, в неправомерных действиях. И что на станции ОЗДЖ за все годы её существования не случилось никаких неприятностей, о чём имеются контрольные акты МЧС, санстанции и пожарной части — акты шалашовка предъявила, — а значит, она совершенно безопасна.

«Это мы ещё посмотрим», — подумал Павор.

Всё в мире держится на связях, попробуйте оспорить. К примеру, электроны обеспечивают связь между атомами, что позволяет металлам проводить электрический ток прямиком от нулевых точек — к машине, стиралке, робопылесосу и кухонному комбайну, хе-хе, почему бы и людскому на связях не держаться? Общество, считай, то же тело, так что слава господу творцу и всем его святым за дружеские связи, с особой благодарочкой за учёбу юного ещё Павора в одной группе с нынешним директором областного ручэнерго, у которого имелись собственные связи.

Лёха Шульга зашёл вольготно, за ним тянулся густой шлейф парфюма — бандюк-бандюком. Курчавые с проседью, длинные волосы собраны в хвост на затылке, морда в шрамах, один, самый широкий и криво сросшийся, рассекал лоб от линии волос, левую бровь, щеку и верхнюю губу. Не лицо, а визитная карточка. Все пальцы — в отборном янтаре, на шее — огромный янтарный крест, словно у попа.

— Людмила, чаю подсуетись! Да покрепче! — крикнул Павор в дверь и добавил совсем другим, доброжелательным голосом, с доверительными, чуть фамильярными нотками, призванными показать симпатию, расположение и уважению к собеседнику: — Присядь, Алексей Петрович.

И сам опустился в своё огромное кресло, пусть грузный, но эффектный в отличном, с иголочки, костюме. Солидный человек в солидном офисе, а не Мусорщик, как его окрестили какие-то недоумки. Прозвище своё он ненавидел.

Шульга развалился на диванчике против Паворова стола и широко, по альфа-самцовски расставил колени, словно сдвинуть их приличным образом мешали гигантские яйца. Одет браконьер был вычурно и небрежно, дорогая брендовая куртка была порвана и испачкана с показательным презрением к роскоши, на ногах красовались сапоги из кожи редчайшего, опаснейшего квинкана, очевидно, собственноручно добытого, из него же ремень. За эти два аксессуара кто угодно заплатил бы огромный штраф, а то и в тюрьму присел, но не Шульга — у того на подсосе сидело всё полицейское начальство, а глава областного ручэнерго, с которым в своё время Павор в универе менеджменту и учился, эх, сколько выпито было вместе дешёвого студенческого пойла, приходился ему кумом, у него браконьер крестил старшую дочь. А кум, как известно, больше, чем просто родственник.

Открыв дверь плечом, вошла старая мымра с подносом, как всегда встревоженная и хмурая. Выставила на стол чайник, чашки, тарелки с фруктами да сластями; исподтишка бросив взгляд на нарядного браконьера, убралась в приёмную.

— Почему бы двум уважаемым господам не украсить этот гнусный день глотком чего покрепче чаю? — спросил Павор, вынимая из ящика стола початую бутылку скотча.

— Можно и украсить, — ответил браконьер, разглядывая Павора взглядом глаз таких чёрных, что зрачка от радужки отличить невозможно было. Что-то было в Шульге цыганское.

Павор налил по рюмке ему и себе, скольнулись, выпили.

— Не буду ни томить тебя, ни задерживать, Алексей Петрович, а сразу скажу, что нуждаюсь в помощи.

— Какой именно? — зажевав виноградиной, осведомился браконьер.

— Говорят, твои ребятки и живых зверей за Ручьём добывают?

— Живой зверь всяко дороже, — пожал плечами Шульга. Кажется, особенно подобной прихоти он не удивился, — Смотря какого хочешь, Павор, смотря для чего. Ты пойми, мужик, мне пацанам зарплату — плати, за каждое увечье — плати, а если кто подохнет — его бабе с пиздюками компенсацию по утрате кормильца, чтобы, значит, пасть закрыла и бежала, богатенькая, в дансинг нового хахаля искать, а не жалобы строчить в прессу и мусарню.

Последнее слово Павора неприятно уязвило, потому что так злые языки называли его фирму переработки вторсырья. Из полицейских у Павора работали только несколько отставников, юрисконсультами. Вот почему мусарня, Мусорщик?!

— А не зверя живого добыть на иной стороне твои ребятки могут? — скрывая досаду, спросил он.

— А вот это уже интересно, — Шульга выстрелил в Павора взглядом жгучим, как уголёк.

Потикивали антикварные механические часы в углу кабинета, из панели контроля климата легонько веял ветерок с запахом клеверного луга.

— Хочу забрать своё и наказать бывшую, — медленно произнёс Павор. — Эта сука не просто ушла и меня опозорила, но и дочку забрала, проблядь драная. Достать её никак не могу, потому что сидит моя проблядь на станции нулевой точки. И малую там же прячет.

— Чья станция? — спросил Шульга.

— Общества ебучих лесбиянок и одиноких вонючих дыр, — с ненавистью выплюнул Павор.

— Ты на киднепинг меня подбиваешь, мужик, — чуть подумав, сказал Шульга.

— Да какой киднепинг, если я отец? — негромко возмутился Павор. — У меня дом, все условия, у дочери такая комната была — ммм! — он поцеловал подушечки пальцев. — Я возьму прислугу, няньку, найму интерактивного педагога и психолога, а что может дать ей проблядь? На станциях опасно, иномирье — не место для ребёнка. Только на прошлой неделе в Бельгии…

— Это уж точно, — перебил Шульга, почёсывая шею. — Но одно дело — достать кому детёныша саблезуба для клетки в загородном доме, а другое — с защищённой станции общества защиты бабских прав умыкнуть дитё.

— Цена вопроса? — морщась, спросил Павор. — Назови любую сумму, я найду и заплачу хоть всё наперёд. А лучше половину наперёд — вторую, когда дочь окажется дома.

— Дело не в деньгах, — лениво произнёс Шульга, — а в принципе. Я что, нуждаюсь в деньгах, по-твоему? На одних рогах и копытах в прямом смысле слова дохера имею. От хорошей жизни бабы не бегут в иномирье, мужик. Моя жена аккуратно хаты держится. С моей мамкой у них мир, дружба и жвачка, как и у меня с тёщей. Все вместе в жопу меня целуют, не успел подумать «дайте тапки», как они несут. И это, заметь, уже вторая моя жена, с бывшей отношения норм, с сыновьями тоже, я её не обделил ни баблом ни лаской, ну, разошлись, бывает. А когда я сдохну, то оплакивать меня будут все скопом, и похоронят у самых кладбищенских ворот, рядом с мэром Сивохиным. И памятник поставят из розового мрамора. Потому что при мне они все как сыр в масле катаются, и рукѝ я на бабу ни разу в жизни не поднял. Захочу ебашки — так найду кого себе под стать, чтоб нормальный махач вышел. А ты свою, походу, учил по-старинке уму-разуму, сам и проебался. Теперь хочешь мести, а моим пацанам рисковать свободой и жизнью? Они честные охотники, живущие с леса, беспредельничать им в западло.

Павор разозлился. Что он себя позволял, этот бандит, необразованная сволочь, уголовник? Павор знавал таких молодчиков — башкой вроде вынырнул, но остальная туша в говне застряла и торчит, как лошадиный труп в навозной яме. Как такого ни разукрась, как ни закидай баблом, останется бандитом, со всеми повадками быдла. И что занятно — такие как он всегда нравились бабам. Двое детей от первого брака, двое от второго, один от любовницы. Бык-осеменитель! А вот Павора девки всегда сторонились, снисходительно поглядывали только разведёнки, либо другой неликвид, отчего и вышло так, что женился он поздним браком, а Капитолина осталась его единственным ребёнком. И того лишили!

«Встать бы сейчас, — думал Павор, — да врезать в морду этому уроду так, чтоб она треснула опять ото лба до подбородка, а сам он перевернулся вместе с диваном, да неизвестно, нет ли у него в кармане огнестрела, что вполне вероятно и даже ожидаемо. Или просто послать его на хуй? Не-е-ет, нужно держать себя в руках. Дочку заберу — а дальше и дура моя вернётся, никуда не денется. Законными путями их из общества взаимодрочки тупых вагин не выковырять, остаётся этот вариант…»

— Алексей Петрович, за монстра меня держишь, — укоризненно сказал он. — Просто баба истеричкой оказалась. Если тебе с семьей повезло, это не значит, что всем везёт, войди в положение. Неужели ты стервозин никогда не видел? Она психически нездорова, при этом очень хитрая. Я же не прошу её грохнуть к чертям, просто хочу исполнить свой отцовский долг и гарантировать безопасность ребёнку. Это опасная мать, в припадке она дочку и угробить может. Ты не просто денег заработаешь, но и доброе дело сделаешь, ну?

Шульга пожевал губами.

— Не нравится мне это дело, — сказал он. — Смердит от него за версту как от прокисшего мусора. Если бы кум за тебя не просил — ни на что бы я не согласился. Цена вопроса будет двести тысяч общих единиц.

Конечно, кум за Павора просил. Потому что кроме институтской дружбы, их связывал неплохой общий бизнес: Павор регулярно отстёгивал главе Облручэнерго кругленькие суммы за пользование одной их нулевой точкой, энергетики принимали здесь, и вывозили в иную сторону неликвидный мусор, который сваливали в озеро, за что каждый участник имел вторую зарплату, и платил им Павор.

— Половина сейчас — половина по завершению дела. — сказал он.