Ручей

Глава 32. Грей

В этот раз Мать заметно нервничала и нацепила новую шкуру. Грей попробовал — мягкая, идти на монта не годится, на монта надо влезать в огненную шкуру, в которой Мать с Сестрой и Греем сюда прибыли на ревущей неживой зверюге. Та твёрдая, а эта рвётся с пол укуса. Значит, на охоту не пойдут, а зря. С утра никого не кормили, конечно же, в логове кончилась пища, а самцы не смогли добыть, может, плохо прятались и не поймали, надо самим идти, что тут думать.

Внезапно Грей услышал клёкот хисса, поразился, неужели тот приполз бесшумно и напал? Он напрягся, впрочем, ненадолго, подумал, что одного хисса самцы громовыми палками легко уделают, он медленный, хоть и может насмерть грызануть, если проворонишь. И даже если не насмерть грызанёт, всё равно скверно — поганые слюни.

Потом среди монотонного писка запретного входа и гомона птичьих голосов двуногих услышал сулицу, даже двух, и они не боялись. «Буду снова биться здесь», — понял Грей, и на этот раз не ошибся. Он слышал далёкий гомон множества двуногих и звуки чужих битв. Он слышал, как одна сулица заела вторую, а после них шаург заел хисса. Почему эти разные звери оказались вместе с Греем в одном логове?

— Ты наконец-то поведёшь меня пред нос и очи Матриарха? — спросил он.

Мать не умела говорить и ответила чушь, вроде «речка камень проползи». Но зато подарила самое ценное — ласку, а в её птичьем голосе Грей слышал надежду и нежность.

«Я буду терпелив, — подумал Грей, — внимателен, и скоро всё узнаю…»

Мать села на лежбище, а он устроился рядом с её тёплым боком, изнывая в предвкушении боя. Голод царил в его животе, голод царил и в сердце, особенный, неутолимый голод, от которого короткий прыжок до благодатной ярости, о-о-о, как она сладка, когда бьётся в сердце муста! Ещё бы с Матерью в битве слиться.

Наконец, открыли вход, и двуногий самец с болезнью глотки повёл их, как Грей и ожидал, в логово для притравки молодняка, непривычно шумное, яркое и крикливое. Кто угодно бы оглох в этом шуме, он едва услышал и разобрал голос врага. А затем враг завопил так яростно, что каждая шерстинка на шкуре Грея встала дыбом.

Это была киарра, крупная самка, молодая и сильная, опасный быстрый враг с невкусным мясом и яростный боец. Киарры жили семьями подобно мустам, только меньшими. В слиянии от них отбиться можно, но один на один? А если киарр — две?

— Лаской твоею! — сказал Грей, но Мать не ответила и не дотронулась носом.

Она была одна, взвинченная до слюней. А Грей был не один, а с Матерью. Двуногий, державший киарру отпустил её, едва Мать переступила соты, та не ожидала, может не знала, что надо смотреть внимательно. Зато Грей знал, с самого первого момента, как услышал вражескую песню, ждал и не боялся. Он запел в ответ, чувствуя, как из голода, будто из бутона, расцветает благодатная ярость, и встретил врага как мог.

На неё неслось чудовище размером больше ксеноволка, с длинными передними, короткими задними лапами и куцым огрызком на заднице. С огромными шрамами башка была размером едва ли не в треть её тела. Мощную шею покрывали длинные слюнявые потёки, глазки налились кровью. Кажется, эта тварь могла проглотить Серого если не целиком, то в два укуса! Поражённая Лана не успела ничего понять, как зверь закричал тем тонким голосом, который появлялся у него лишь в моменты боя, оттолкнулся от её живота и прыгнул навстречу, балансируя хвостом.

Она обернулась к Шульге, взглядом спрашивая — как так? Алексей развёл руками, мол, как-то так, и снова склонился к соседу в костюме. Видимо, в гости пожаловал кто-то важный и полезный. Зрители вопили. Среди них оказалось много прилично одетых и остриженных, немало явилось и дам. Раньше Лана с любопытством поразглядывала бы их наряды и янтарные украшения, но сейчас ей было не до разодетых азартных сучек.

Серый бросился чудищу в ноги, укусил, отскочил, но недостаточно быстро, и сам получил скользящий укус в холку. Вдоль костяного гребня на серой шкуре заалел порез, к счастью, зверь словно не чувствовал боли. Противники пошли по кругу, выжидая, готовясь к новому удару, ведь в первый раз никто не захватил другого. Серый сделал обманный выпад, отскочил, уродливое чудище вёртко и правильно увернулось.

— Ату-у-у, девочка моя-а-а!!! — заорал Клайд, блондинчик с залысинами, в костюме с пёстрым галстуком и дурацких белых штиблетах, с фетровой шляпой на затылке, словно спрыгнувший с широкого экрана.

Лана его сразу возненавидела.

Как пушечное ядро Бонни ринулась вперёд. Серый прыгнул вверх, но Бонни в прыжке схватила его за лапу и тряхнула, ударив об пол. Лана ахнула. Всё?! Нет. Её зверь извернулся длинным телом, как змея, острым хребтом полоснул Бонни по глазам, та на миг ослабила хватку, и он снова отскочил, прихрамывая. Вспрыгнул на сетку и повис, зацепившись хвостом.

— Ату! Давай! — вопил Клайд и бил себя по коленям.

Бонни снова швырнула на Серого всю свою массивную тушу, но он резко оттолкнулся, поднырнул под её мордой и брюхом, и выскочил с другой стороны — теперь его морда была в крови, а из Бонни брызнуло, она была ранена, хоть и полна сил по прежнему.

Сердце колотилось как бешеное, шум трибун стал далёким. Сжимая кулаки, Лана наклонилась вперёд и заорала во всю мочь лёгких:

— Ррработай, Серррый! РРРРРВИ-И-И!!!

Два тела, могучее, мускулистое, и маленькое, вёрткое, схлестнулись и пошёл замес. Бонни вцепилась изворотливому зверю в хвост и сделала хватку, острые костяные шипы сломались в её рту, но тот дотянулся до мягкого, раненого брюха и вгрызся в него со всей лютью. Бонни взвыла и закружилась, не отпуская хватки, тряхнула башкой так, что в Сером что-то хрустнуло, но он продолжал работать в её страшной ране и она не выдержала — бросила. Тогда отскочил и Серый, теперь раненый трижды. Передняя лапа у него висела, как и хвост, но в глазах по-прежнему плескалась чернота, пасть скалилась, он был весь в крови Бонни, а у той из распоротого брюха провисла петля кишечника.

Клайд сорвал с башки шляпу и в бессильной ярости впился в неё зубами.

— Куси его, детка! — едва не плача, крикнул он.

— Рррви её, мальчик, добивай! — вне себя выкрикнула Лана.

На трёх ногах Серый пошёл вперёд. Поливая арену кровью, Бонни мчалась на него, во всю ширь распялив огромную пасть. Зверь и не думал уворачиваться. Молниеносным прыжком, вытянувшись в струну, он вошёл прямиком в эту раззявленную пасть и впился в горло изнутри. Бони с разгону врезалась грудью в сетку, тяжело завалилась на бок и задёргала лапами.

Зверь вылез из дыры в её животе, и больше он не был серым. Трибуны взорвались воем, визгом, свистом и аплодисментами. Зверь стоял, пошатываясь, над телом огромного поверженного врага. Клайд упал на колени, кажется, он плакал. Стараясь не скользить в крови, Лана подбежала к своему раненому питомцу и взяла на руки, горячего и липкого.

— Дамы и господа! — закричал конферансье. — Ублюдки и проститутки! Кровососы, членососы и человеческие отбросы! Перед вами победители! Это Кра-асавица и её Чу-у-удовище-е-е!!!

Из динамиков грянула музыка. Кто-то бросил на сцену янтарное кольцо, ещё кто-то — пачку денег.

— Красавица, пойдём на кофе? — прижавшись к сетке, выкрикнул какой-то господин, а может и ублюдок.

— Красавица, продай мозгоеда! Хорошие деньги дам! — неслось с другой стороны.

Вся в крови, Лана прижимала к полуобнажённой груди и плечам тяжело дышащего Серого и сама, едва дыша, оглядывалась по сторонам. Вдруг Клайд выкрикнул:

— Эй!

Лана обернулась. В его руке был пистолет, и целился он в них с Серым.

— Сдохни, сука! — завопил Клайд. — Я все деньги потерял!!!

Хлопнул выстрел и она вздрогнула всем телом. Клайд выронил пистолет, мягко лёг на арену лицом вниз, да так и остался. Кровожадный зал снова взорвался овациями. Лана оглянулась — Шульга подмигнул и спрятал ствол в карман широкой куртки от кутюр. Господин рядом с ним хлопал, одобрительно улыбаясь.