Ручей

Глава 29. Лана

Она до сих пор спала скверно и просыпалась до будильника, которого теперь не было, как и работы, и какой-либо определённости. Лана лежала, обнимала Капельку, гладила зверя, и со всей возможной ясностью понимала, что сама себя загнала в глухой угол.

Любому человеку нужна опора, как минимум безопасность в обычном человеческом социуме. Множество людей попросту жило на социальном пособии, ведь синтезированная еда и одежда из вторсырья крайне дёшевы, а энергия бесплатна, для чего утруждаться? Ели, пили, плодили подобных себе. А если найти работу — можно повысить потребление.

Казалось, едва ли не каждая связная ночная мысль начиналась с «если». Если бы они с мужем разошлись цивилизованно, Лана непременно выбрала бы второй вариант, а Капельку бы отпускала к нему на выходные. И самая частая мысль: нулевые точки ведь открыли? Если бы придумали машину времени, Лана вернулась бы в студенческое прошлое и начала общение с Павором с фразы «иди на хуй, блядь, не приближайся ко мне». Но тогда не родилась бы Капелька, которую Лана любила как душу, и она с досадой отвергала эту мысль.

Материнская любовь эгоистична, поэтому Лана не думала о благе ребёнка, только о том, что станет с нею без дочери, и губила их обеих, сознавая, что у Павора малышке и в самом деле хорошо и безопасно жилось.

Намедни во дворе девочка увидела драку двух людей Шульги, как называли Алексея, Лана не знала, фамилия это или прозвище. Один обвинил другого в краже ножа, тот, недолго думая, разбил ему нос, и оба покатились по земле, орудуя кулаками, под свист и хохот товарищей.

— Врежь ему, Васёк, чё ты как тряпка?!

— Тони, апперкот, блядь!

Дочку Лана сразу увела, но Капелька всё равно испугалась.

— Когда мы пойдём домой?

— Скоро, дорогая…

— Я про настоящий дом, к папе?

— Дорогая, папа хочет тебя забрать у мамы…

— Та тётя с видеокамерой сказала, папа хочет, чтоб мы с тобой вдвоём вернулись. Я хочу домой.

Что Лана могла ответить?

Браконьерская колыба была не местом для ребёнка. В первый же день отморозок с библейским именем Адам ударил Серого электрошокером со словами: «Падла, двух людей угробил». Лана была настолько взвинчена своим отчаянным решением, что неожиданно для самой себя вцепилась ногтями ему в щёки и чуть глаза ему не выцарапала, в добавок сам Шульга объяснил доступным образом, что они здесь почётные сука-гости, и если Адам или любая другая сука посмотрит криво или приебётся, то будет нещадно сука-пизжен. Так что Лану не задирали и зверя больше не трогали, просто сторонились их.

Бывший командный пункт Шульга переделал под свой кабинет, там подолгу зависал, занимаясь делами, оттуда в случае потребности открывал точку входа-выхода. С другой стороны находилась его же фабрика по производству деревянной мебели, дохода она приносила гораздо меньше, чем колыба, но деньги отмывать помогала.

Кроме десятка грубых мужиков с уголовными повадками в колыбе жили потерянные женщины. Две — усталые шлюхи и законченные инъекционные наркоманки, ещё одна — прежде судимая, теперь скрывавшаяся от второго срока, спрятать её в иномирье Шульгу упросил любовник-егерь, и повариха, горластая сварливая баба, бесконечно ругающаяся со шлюхами, мать одного из охотников. Гнездился народ по дружбе и родственным связям, одни охотники приходили и уходили, другим, видно, некуда было податься и они обжились как дома — смотрели аналоговый телевизор в свободное время или резались в нарды. Повариха с зечкой жили привилегированно, вдвоём, они убирались и готовили на кагал, за что получали честные деньги, а шлюхи кочевали из комнаты в комнату за еду и наркотик — им так нравилось. Выделили отдельную комнату и Лане с её семейством, из мебели в ней стоял комод, тумба и полуторная кровать, впрочем с фабрики сразу притащили стол и стулья, даже нашли детских книжек, правда, мальчуковых. Лана думала, что оттуда пришлось кого-то выселить, но оказалось, в комнате никто не жил, когда-то в ней паршиво умер некий Теньчик, захлебнулся рвотой, а после смерти привиделся пьяному своему товарищу. Тот сразу завязал и с охотой, и с горячительными. Лане Теньчик не являлся, видимо, претензий не имел.

— Как долго мне здесь оставаться? — спросила она Алексея после первого, пробного боя Серого.

— Я потерял двоих людей, — доброжелательно пояснил тот. — Пока найду замену, подготовлю, пройдёт время, значит ты покроешь убыток. Один, положим, одиноким был и жил в колыбе, а у второго старуха-мать осталась, висит у меня на шее, надо денег, чтоб оформить её в приличный пансионат.

Лана вздохнула.

— Смотрим дальше, — продолжал Шульга доверительным тоном. — Тебе документы новые справить да твоей дочурке, хорошая ксива стоит недёшево, сама понимаешь, надо чтоб комар носа не подточил. Затем, билеты наподальше, да вам двоим финансовую подушку на первое время. Посмотрим, как дело пойдёт. Месяцок-другой перебудешь, потрудится твоя скотинка, отработает, реклама пойдёт завтра.

Лана снова вздохнула.

Во дворе Алексей построил сараи и склады, где складывали, сортировали и разбирали съедобную добычу — огромных рогачей да ксенобыков с лохматой гривой и длинными, изогнутыми рогами. Даже мини-цех по разделке туш держали — натуральное мясо пользовалось большим спросом и стоило денег на чёрном рынке. В другом цеху снимали и обрабатывали кожи с ярких рептилий, привозимых с болот, и могучих хищников, саблезубов и ксенопантер. Полированные огромные черепа на складе лежали горой, ожидая покупателей, а в лесу за вырубкой, на стихийной свалке, гнили отходы с туш, приманивая хищников покрупнее Грея, похожих на лис и волков. Этих Шульга отлавливал для боёв. В отдельных железных клетках на передержках, случалось, сидели звери, заказанные ублюдками вроде Павора для домашних забав.

Лана докатилась — добровольно привела ребёнка в натуральный притон. Теперь, когда служба опеки осталась где-то далеко за лесом, просекой и замершими, как комар в янтаре, приисками, а жить приходилось невесть с кем, стало понятно, что она ужасно ошиблась. Порой накатывало такое отчаяние, что жить не хотелось, вытаскивала мысль, что если Лана умрёт, то между Капелькой и Вечностью никого не останется, а это было недопустимо. И Серый, неизменно приходивший к хозяйке и что-то объяснявший на своём наречии: к-к-ке, да к-к-к-к-к-ке.

К её огромному удивлению, довольно скоро и она сама, и Капелька обвыклись, дочка перезнакомилась со всеми обитателями колыбы, с какими-то даже подружилась. Один вырезал из дерева чрезвычайно натуралистичные фигурки зверей, и нарезал целый ящик, другой обучал её стрелять, а одна из шлюх оказалась мастерицей плести косички и каждый день, если не бывала в хлам упоротой, делала новую плетёную причёску той сложности, на которую у Ланы ни за что не хватило бы сноровки. Дочка всем подряд интересовалась, приходилось следить, чтоб она не мешала людям, не лезла в разделочные и не подходила слишком близко к зверью.

Тем временем букмекерское дело и в самом деле двинулось. Серый оказался не просто бойцом, а находкой. Она сама не ожидала, что не только привыкнет к отвратительному и жестокому зрелищу, но и научится разбираться, что у чему.

«Если бы я знала какой он, — порой думала, глядя на Серого, — когда подбирала, то оставила ли бы за забором? Нет, тогда лишилась бы дочки…»

Судьба послала Светлане всех и всё не просто так, если высшие силы существуют, они требуют измениться. Или хотя бы функционировать согласно обстоятельствам.

— Бойца надо подбадривать, — сказал ей Шульга на третьем, уже ставочном бою, ради которого через нулевую точку мебельной фабрики прибыли пока немногочисленные гости, в основном, мужчины, пара-другая со своими женщинами.

— Кричи, хлопай в ладоши, он должен слышать твой голос и знать, что ты бьёшься вместе с ним. Презанятная у тебя скотинка, мать, мне б такую, я бы даже не женился!

— С ним бы трахался?

— Смелому человеку всё вагиной может быть.

И захохотал, довольный собой и своим юмором. Лана тоже ухмыльнулась.

На арене, за сеткой, её зверь согласно своей природе расправлялся с годовалым ксеноволком, пойманном намедни в ловушку. Тот бился без азарта, но довольно ловко уходил от захвата, а Серый с арией (кажется, он брал верхнее ля) его изматывал, то взлетая на сетку и цепляясь хвостом, то прыгая длинными прыжками.

— Мозгоед — огнище. Продай!

— Нет.

— Ну, на нет и суда нет, тогда веди себя с ним как положено.

— Это как? — Лана поморщилась.

— Я заметил, у него ритуал. Всякий раз он первым делом выжирает печень, затем трётся о тушу шкурой, затем идёт к тебе и показывает, какой охуенный, потому что он охуенный. А ты корчишь ебач, словно не видишь, что ему одобрение надо. Да похуй, в чём там он пришёл, хоть в говне, ты должна его погладить и похвалить. Сам хотел, так он скалится. Я для него — чужак, ты — семья.

Она поступила согласно совету Алексея. И когда Серый загонял и заел ксеноволка размером в три мозгоеда, погладила окровавленную морду и уши, потрепала отростки и почесала шею. Тот заюлил всем своим длинным тонким телом, затрещал: к-к-к-ке! Бой был лёгким, зверь остался энергичным.

— Пошли перетрём, надо обсудить, — сказал Шульга, отловив её на следующий день, и повёл в свой кабинет.

Лана несмело вошла, ожидая, что увидит копию офиса Павора, либо что-то вычурное, сродни янтарям в ушах и на пальцах Шульги, но кабинет оказался самым простым, без роскоши и атрибутов его торговли, без единой шкуры или черепа, единственное, что говорило о роде занятий хозяина — шкаф с бережно расставленными на полках дорогими, очевидно, ружьями, и другой — набитый более дешёвым, небрежно сложенным оружием.

В углу стояло стандартное станционное оборудование с рубильником подачи энергии и пультом управления входом/входом — новейшим, автоматическим; не самый длинный стол с хорошим компьютером, поперечный столик рядом, поменьше, четыре мягких стула кроме его собственного кресла и диванчик.

— Промочим горло? — спросил Шульга, доставая из стола бутылку с чем-то явно крепче пива.

«Что тебе, собаке, надо?» — подумала Лана и кивнула.

Шульга налил янтарной жидкости в два стакана, скольнулись, Лана пригубила, оказалось — скотч. На закуску он открыл коробочку с вяленым мясом.

— О-о-о, это вещь! — рекомендовал с доверительной улыбкой. — Натурпродукт, собственное производство, ни малейшей химии, никакой синтетики.

Мясо было солёным и жёстким, в большей степени — пивная закуска. Лана пережёвывала его, ожидая, когда хозяин колыбы пояснит, зачем позвал.

— Пора нам выходить на новый уровень и повышать ставки, — наконец сказал Алексей.

— Каким образом?

— Я приглашу людей с другими бойцами. Бойцы со своей аудиторией, прибудет больше народу, срубим больше бабла.

Лана чуть не подавилась жёсткими мясными волокнами.

— Кто-то держит бойцовых ксенозверей?

— Ёбу дала, мать? — фыркнул Шульга. — Конечно держат. Ты же не одна такая шустрая. Много кто поймал либо заказал щенка или ящерку.

Лана помолчала.

— Во-первых, я тебе не мать, — сказала она холодно, — Во-вторых, я не вижу никаких причин говорить со мной в подобном тоне. Мы договорились, что поможем друг другу. Я тебе — вернуть якобы потерянные деньги, сомневаюсь, что ты много потерял на обустройстве осиротелой старушки, но понимаю правила игры и не спорю, мой зверь сейчас дерётся в твой карман. А ты нам с дочерью сделаешь новые документы, паспорт и свидетельство, в котором отец записан со слов матери. Надеюсь, они уже делаются?

Шульга со смехом развёл руками, вышел из-за своего стола и уселся на стульчик по соседству, в самой дружеской близости.

— Какая ты обидчивая, прошу меня простить и быть снисходительной, ну что взять с мужлана? Ты погляди, с кем я коротаю дни. Пацыки мои — они наивные и простые, как заготовки под мебель. Конечно, ты из совсем другого теста.

— Ну а ты сам деликатная и тонкая натура, — кивнула Лана.

— Творческая. Я стихи пишу, — Шульга, не спрашивая, обновил скотч в её и своём стакане. — Вот к примеру…

— Алексей, пожалуйста, давай вернёмся к боям, — умоляюще сказала Лана. — Чего ты водишь меня кругами, как Серый ксеноволка?

— Давай к боям, смотри, какой я покладистый, — Шульга выпил и хлопнул в ладоши. — Приедут люди, привычные к таким вещам, так их и встретить по-другому придётся, понимаешь? Пусть не удивить, конечно, но организовать покрасочнее. Заставлю шлюх напитки разносить, оденем как дорогой экскорт, но нам не хватает антуража. Изюминки нашей богадельни.

Лана покачала головой.

— Антураж я придумать не смогу, хоть убей, максимум композиций цветочных собрать, но они, наверное, будут не в тему. От меня тебе что надо?

— Хозяин выходит на арену со своим зверем, — заявил Шульга, разглядывая Лану чёрными глазами.

— Ещё чего?! — возмутилась она. — Не собираюсь я в таком участвовать!

— Это как если бы делая уроки с малой в первом классе ты вдруг решила бы сделать аборт. Поздно. Ты уже участвуешь, мать, — философски заметил Шульга. — Кроме того, просто выйти ты не можешь.

— Вприсядочку надо? — съерничала она.

— Это было бы плагиатом, вприсядку выходит мужик один, Карантач, хозяин берящерка.

— Кого?!

— Потом покажу. Своего зверя тебе надо презентовать. Создать совместный яркий образ, нечто, что выделит тебя из толпы ебланов, накупивших ксенозверей. Что-то утончённое, как ты сама.

— Алексей! — Лана в прострации развела руками. — Я ничего не смогу придумать! Я не танцую, не пою. В универе в теннис играла. Взять ракетку с мячиком? Это попросту глупо.

Дверь без стука открылась, в щель просунулась голова поварихи. Сперва осторожно, будто тётка Лиза ожидала увидеть иную картину и сразу скрыться в этом случае, затем — понаглее, потому что картина ей открылась самая обычная — хозяин с гостьей мирно выпивали, сидя на стульчиках по соседству.

— Эй, красавица, — сказала она. — Забери с пищеблока своё чудовище, оно там бродит и трещит, Валентину на стол загнало.

— А вот это идея! — сказал Шульга. — Антураж мрачной сказки. Блядей нарядим в говорящую посуду, одна будет бутылкой, вторая — стаканом.

Лана схватилась за голову.