Ручей

Глава 6. Павор

— Встать, суд идёт!

Павор поднялся и оправил натянутый на животе пиджак. Надо взять себя в руки, заняться с тренером и прекратить жрать, но как? Работа у Павора нервная, теперь ещё и суды кровь сосут. Для восполнения высосанной крови Павор ел еду, закусывал пищей и загрызал десертом — молочным шоколадом с целыми лесными орехами, источником эндорфинов. Ну и запивал ликёром, чего греха таить. Разумеется, поднабрал немного на стрессе.

Его защитник, бывший полицейский и теперешний совладелец адвокатской канторы Виктор Юхимович тоже встал, меланхолично перелистывая пальцем документы в наручном компе-часах, готовился по мере требований подавать картинки на экран. Голова у Юхимовича была продолговато-вытянутой, как яйцо, короткая стрижка только подчёркивала эту смешную физическую особенность адвоката.

— Что он может порешать, яйцеголовый? — фыркал Павор сперва.

— В бракоразводных водах он — акула, — уверял в ответ Толик, рабочий юрисконсульт, знавший всё и вся. — Да и вообще, Витёк — решала высокого класса, помяните моё слово.

Кривясь и корчась, Павор согласился, о чём порой жалел. Хвалёная акула смогла выбить из судьи ровно то же, что любой обычный адвокат — полгода отсрочки. Развод Павор давать не хотел, кричал, что любит Светлану и ждёт её возвращения, что готов принять и простить, что не держит обиды и жить без неё не может, он едва не плакал и заслужил ебаный Оскар, в какой-то момент даже сам поверил, что мог бы простить Светлане этот длинный и мерзкий, как дохлая змея, скандал, в котором Павор выглядел дурак дураком, осмеянным, осуждённым и порицаемым. «Это который Мусорщик, от которого жена ушла?» Он бы охотно убил гадину, если бы мог.

Заседание было уже третьим. Как на зло, судья ему попался скверный: седой и преисполненный достоинства армянин с густыми чёрными усами. Господи, как же Павор ненавидел мясистый нос судьи и неуступчивые усы, лишённые пороков и порочных родственников усы, потому что любая слабость судьи, его жены либо сынишки пригодилась бы Павору, слабость — это тот костерок, в который можно подбросить соломки из ноликов, но усы были непорочны, как святая дева. Оставалось тянуть время и ломать комедию.

Действия яйцеголовый Виктор предпринял обычные и действенные: нашлись «близкие друзья семьи» и «вхожие в дом коллеги», которые выступили в защиту Павора, называя его прекрасным семьянином, образцовым отцом и мужем. Сосед, живущий «забор в забор» с правой стороны его дома тоже свидетельствовал в его пользу, но сосед с левой стороны оказался сукой и не пошёл, он всегда ненавидел Павора, считая, что тот отжал кусок его газона. Очередная клевета, не газон это вовсе был, а захламленный кусок, рассадник крыс, который едва ли не клином заходил в участок Павора. Иди к чертям, без тебя разберёмся!

Но настоящей находкой, королевским янтарём в ожерелье защиты стала тётка Светланы, молодящаяся старая кобыла, добытая лично Павором. Она не только явилась в суд хвалить зятя, но и показала видеоролик, в котором сыграла оскороносную роль актрисы второго плана, перебирая и называя вслух брендовые вещи в чехлах из гардероба племянницы. Ролик к отсрочке в разводе и привёл — дали время на примирение, как ни пыжилась, как ни ярилась стриженная шалашовка в мешковатых штанцах по щиколотку, адвокатка Светланы.

Тётке Павор подогнал электрокар, они расстались со всем взаимным удовлетворением.

— Ты всегда мне нравился, Павруша, — сказала она, усаживаясь за руль, и улыбаясь пухлыми, обколотыми губами — дань прошедшей молодости. — Я, как в первый раз тебя увидела, сразу моей дурочке сказала — Ланка, солидный мужчина, а красивый какой!

— Да ладно вам! — польщённый Павор рассмеялся.

«Вдуть старушке, что ли?» — подумал он на радостях, но дальше мыслей дело, слава богу, не продвинулось.

— Послушайте, Павор Игнатьевич, — сказал яйцеголовый, когда они остались без лишних ушей. — Отсрочку мы получили, но вы поймите, если жена будет упрямо держаться своих требований, вас всё равно рано или поздно разведут.

Слышать это было неприятно. Павору хотелось, чтоб Светлана вернулась. Уж тогда бы он оторвался. Уж тогда бы он за все плевки, за все косые взгляды в его сторону отомстил, без сомнения. И бить не понадобилось бы. Но по большому счёту на это можно было плюнуть, главное — забрать дочь. И потому, что единственного ребёнка Павор по настоящему любил, и потому, что лишившись Капельки, стерва так настрадается, что любо-дорого.

— В случае неминуемого развода я хочу лишить жену прав на ребёнка, — сказал Павор.

— Несомненно, на тех основаниях, что общество матери опасно для жизни и здоровья дочери? — осторожно спросил адвокат, улыбаясь краем рта.

— Именно так.

— Тогда неплохо бы узнать, где находятся ваши женщины, чем занимаются, эксэтэра.

— Цена вопроса? — спросил Павор.