Ручей

Глава 19. Гардыш и Хлебушек

— Слышь, Палыч, а баба-то хороша, — сказал Хлебушек, зависая над койкой. — Я только посмотрю.

— Не страдай хернёй, — бросил Гардыш, удерживая лягавщуюся девчонку. — Да успокойся ты! Проклятье! Укусила!!!

Он притормозил, на ходу доставая из кармана целлофанку, размотал, прижал к орущему рту и носу платок, густо смоченный отравой навроде старого доброго хлорэтана, только помоднее да чутка получше. Конечно, не укол, но на время вырубит, а там и со станции уберутся. Хорошо или плохо, согрешил он или помог «хорошему человеку», дело сделано. Дело сделано!

Закинув на плечо обвисшее лёгкое тельце, он быстрым шагом пошёл прочь. Камеры Хлебушек отключил и почистил сразу, едва попал в контрольный пункт, осталось выйти со двора, смотать резину, забрать инвентарь электрика, прихлопнуть калитку ограды — ловите ветра в поле!

Позади него, в станции, раздался тонкий пронзительный вой, оборвавшийся на верхней ля. Он подумал, что это уж никак не звук аппаратуры, так могло кричать только живое существо. А потом закричал Хлебушек.

— Гардыш! Сука! Помоги, Гарды-ы-ыш! А-А-А-А-А!!! — как резаный вопил электрик.

Гардыш растерялся. Он же вырубил бабу, влупил ей седатива, что твоей свинье. Он сам видел, как она упала на подушку, спящая глубже, чем в тот момент, когда они вошли. До утра проваляется как мясо, к тому времени ищи-свищи дочурку-то, и без мокрухи, слава тебе, господи. С Шульгой они уговорились о встрече в его охотничьей колыбе, бывшей энергостанции мебельной фабрики, выкупленной предприимчивым Шульгой у банкрота. Каких-то вшивых два часа езды по корпоративной трассе, а там уже, за полем, собственная вырубка и база, откуда мужики и ходили на промысел.

Просто. Осталось. УБРАТЬСЯ!!! Но ебаный Хлебушек, носатый уродец, влез в какое-то дерьмо. Что там, блядь, могло случиться?!

Ему сильно захотелось просто уйти одному, с девчонкой на плече, бросив к хуям и электрика, и весь его скарб, забодай рогач, но Гардыш быстро сложил два плюс два. Поймают Хлебушка — вычислят Шульгу. А краденная девка тебе не шкура саблезуба, штрафом не отделаешься, это пожизненная статья. Садиться хозяин за Гардыша не будет, быстро умоет руки, я здесь не при чём, скажет, я уважаемый бизнесмен, это всё он. И сдаст мусорам. Прощай, офис с процентами, да что там офис, прощай волюшка, понюшка и лес, прощай, азарт, с которым Гардыш нажимал на курок, глядя в глаза свирепых хищников, лесных и болотных. Не-е-ет, братцы, за Хлебушком придётся возвращаться. Девчонка обдолбана и никуда не денется, а вот крепко наследить они могут, забодай его рогач.

Гардыш свалил девчонку на землю прямо у входа, и ринулся назад в тот миг, когда на станции раздались беспорядочные выстрелы из гангстерской пугалки, а крики Хлебушка переросли в верещание свиньи, которую из хлева тянут к колюну. Гардыш законно хвалился своей меткостью, однажды, на спор, уложил шерстистого носорога прямо в глаз, не сводя цель с мушкой. Он на ходу сорвал винчестер и дослал в патронник патрон с самой тяжёлой экспансивной пулей. Чёрт побери, не дейнозуб же кореша ебёт?

Хлебушек отключил ворота, а с ними вместе — энергию на всей станции. Система-автомат уже включила аварийную подсветку, и теперь по ходу движения Гардыша в стенах зажигались лампочки, в коридоре к лаборатории, вбок, по другому коридору, к личной комнате смотрителя, где он Хлеба и оставил.

В белёсом тусклом свете экономок ему открылась дикая картина, хотя жизнь трепала его как могла, отчего повидал Гардыш на своём веку самых разных картин немало.

Баба ожидаемо лежала тушкой. Посреди комнаты плясал Хлебушек, в прорезиненном переходном, как и сам Гардыш, скафандре, хаотично размахивая руками и во все стороны разбрызгивая кровь. Ствол он выронил и тот валялся поодаль, а вокруг Хлебушка, как пчела вокруг цветка, порхала шипастая тварь с длинным хвостом. Вертелась, юлила, заходила снизу, сверху, с боков, уворачивалась, извивалась, и жалила, жалила, жалила, вгрызаясь с лютью, чтобы снова отскочить и снова укусить, а в местах его быстрых и лёгких укусов расцветали кровавые розы.

— Пригнись! — гаркнул Гардыш.

Оба повернулись в его сторону, и Хлебушек, и тварь.

Это был мозгоед, самый натуральный мозгоед, каких им с Шульгой показали в Еlectri, живее всех живых, как детская пугалка — Ленин. Узкая длинная морда лаково блестела от крови, чёрные провалы глаз отблёскивали мёртвым светом. Что до Хлебушка, у того глаз больше не было, вместо них по бокам длинного носа зияли глубокие рваные дыры.

— Помоги, Гардыш! — сказал Хлебушек, поскользнулся в собственной крови и упал.

Гардыш вскинул винтовку, упёрся прикладом в плечо и выстрелил. Мозгоед словно чуял — извернулся змеёй и бросил своё длинное тело в Гардыша. Тот ударил прикладом и попал, тварь отлетела, но тут же вскочила и с прежним тонким воем кинулась в бой. «Он берёт за голову, как за самое уязвимое место», — подумал Гардыш, доставая нож, и закрыл рукой с ножом голые лицо и шею. Но мозгоед словно знал, что такое тяжёлый охотничий нож — описал вокруг Гардыша кульбит и вгрызся под коленом.

— Ах ты ж сука ебаная! — заорал Гардыш, мотыляя ногой у лупя ножом, но только незначительно задел изворотливую тварь. С птичьим клёкотом мозгоед отпрянул и спрятался за ослепшим, ослабевшим Хлебушком.

— Помоги, Гардыш, — как заведённый талдычил тот, водя руками по полу, словно искал и не мог найти собственные глаза. — Помоги…

Вокруг него расплывалась кровавая лужа. Жилу, что ли, порвал? Теперь электрик был попросту бесполезен.

— Падай! — рявкнул Гардыш, перезаряжая.

Остатки соображалки у Хлеба, слава богу, работали. Он лёг и Гардыш выстрелил в серую тень за ним. Вторая пуля тоже ушла в молоко — тварь, пусть и раненная, была чертовски быстрой. Он не успел перезарядиться, как почувствовал лёгкий, казалось бы, удар: острые зубы сомкнулись на здоровой ноге под коленом, выше берца и ниже защитной пластины, словно зверь делал всё, чтобы человек на своих двоих не ушёл. Зверь упёрся лапами, впившаяся в людскую плоть изящная головка с длинными кожаными отростками возле ушей повернулась набок, и Гардыш взвыл от боли. Он исхитрился снова достать мозгоеда ножом, но к сожалению, опять не насмерть: изворотливый убийца брызнул из-под рук и ушёл куда-то влево, но это дало вторую желанную передышку.

В ботинках теперь мокро хлюпало. Это плескалась его кровушка. «Надо убираться, — подумал он. — Электрик не жилец, самому бы ноги унести…» Чёрт с ним, с мозгоедом, просто выйди и захлопни дверь, а уж тот не откроет, у него лапки! Гардыш нервно хохотнул. Целясь перед собой и медленно поводя стволом из стороны в сторону, готовый мгновенно нажать спусковой крючок при малейшем движении, он попятился, кряхтя и морщась от боли.

Сможет ли он донести девчонку до джипа? Нет, пусть сама идёт, её-то ноги целые, забодай рогач, а вот всю амуницию придётся бросить. «Залягу на дно после дела, затихарюсь, — думал Гардыш. — Пусть Шульга раскошелится уладить»…

Длинный хвост хлестнул по ногам и словно прилип, впившись костяными шипами. Он запутался и свалился как мешок, выронив нож, впрочем, выстрелить успел. От выстрела привставший на карачки Хлебушек снова лёг и больше уж не шевелился — на каждого Колобка своя лиса найдётся рано или поздно, догнала-таки судьбина. А вот перезарядиться Гардыш больше не смог, потому что мозгоед взгромоздился ему на грудь, лёгкий и тёплый, как домашняя кошка. На него уставились глаза без радужки и белков, чёрные, будто дьявольские дыры с выходом прямиком в охотничьи угодья сатаны. На груди мозгоеда красовался порез, второй, кровавый, шёл вдоль рёбер. Чуточку выше, и Гардыш проткнул бы ему сердце. Тварь распялила пасть и тонко завизжала ему в лицо, поднырнула под рукой, которой он пытался защититься, впилась в шею над ключицей, прокусила, провернула, рванула и ушла.

Кровью Гардыш изошёл в считанные минуты.