Руны на шевронах

Глава 1

По автобану летела открытая спортивная машина. Её длинный чёрный капот в сочетании с белым укороченным двух-дверным кузовом с пижонски откинутым верхом, плюс облик шофёра, его развевающийся белый шарф, очки-консервы и пшеничные английские усы должны оказывать на встречных фрау волшебное действие.

За рулём сидел англичанин до тридцати лет Томас Ридли, и он, что называется, дорвался до бесплатного. Спортивка была вообще не его, а предоставленная министериумом магии и внешних сношений мистеру на время его нахождения в Европе.

Но ведь только он сам решал, сколько ему в Европе пробыть, и машинка предоставлена ему для представительности! На ней не написано!

К сожалению, о впечатлении, производимом на фрау, при скорости в сто пятьдесят километров в час толком не спросишь, а медленнее ехать по автобану на спортивке никак нельзя. Остаётся лишь строить уверенные предположения о реакции на их вид хорошеньких фрау и любоваться панорамами.

Дорогу проложили с большим умом и даже любовью — там да сям идиллические лужайки с овечками, культурные лесные опушки, будто пряничные хутора и шоколадные замки.

Правда, газолиновые станции у немцев не очень, и сами они вблизи не располагают к разглядыванью. Представители низших классов какие-то сероликие, измождённые, неулыбчивые, погружённые в свои мысли. В принципе, как дома, в Британии, но это же всё настоящая Европа!

Мистер Ридли заодно являлся немножко шпионом. Правительство Его Величества не полностью доверяло официальным европейским отчётам, потому в очередном послании матушке мистер честно напишет, что работяги в виденной ему Европе не выглядят вполне счастливыми, но о причинах из них и слова не вытянешь.

Впрочем, мистер и так знал, о чём они думают, просто матушке всего писать не нужно. А думают они, что во всём мире кризис и люди несчастны оттого, что в Гардарике растёт производство и народ от этого только в плюсе. Им ведь повторяют, что всё из-за русских.

В том, что оно действительно так, маг мистер Ридли сомневался, просто ненависть и зависть всегда склонны к преувеличению. Пусть себе думают! Всё равно в Гардарику нельзя просто приехать и жить — для этого сначала нужно разгромить их варварские орды. Охотнее эти несчастные пойдут в солдаты…

Упс! Мистер сбавил ход до полной остановки и сдал задним ходом к прелестной фрау в белом костюмчике, что горестно стояла возле открытого капота «Опель капитана». У фрау плюс к костюмчику на очень ладной фигурке были миленькие синие глазки, русые волосы до плечиков, а из двигателя валил белый дым.

— Фрау, я могу вам помочь? — учтиво сказал мистер, подняв окуляры на лоб.

Она обернулась к нему точёным личиком и сказала звонким голоском:

— Эге! Да немецкий тебе неродной! — она перешла на английский. — Ты в этом дерьме разбираешься?

— Нет, но… — заговорил мистер.

— Тогда… э…

Тут у автора этические затруднения. Допустим, сказала девушка:

— Езжай дальше, мистер.

— Американка, что ли? — удивился Томас.

Она состроила скучающую мордашку, выражая досаду, что мистер ещё не уехал.

— Почти соотечественница! — выразил мистер восторг. — Давайте я домчу вас до ближайшего города, и вы вызовите эвакуацию!

— У тебя же лобового стекла нет, а у меня один макияж на двадцать баксов, — лениво возразила незнакомка.

— В багажнике стекло! — с готовностью сказал Томас. — Только ограничение скорости при поднятом верхе до шестидесяти миль.

— Ну… — задумалась леди. — Вообще тут до Нюрнберга фигня осталась — можно тебя потерпеть, — она решилась. — Ставь стекло!

Мистер вылез из-за руля, осанисто прошёлся к багажнику. Затем установил стекло, не совершая лишних движений, и учтиво открыл перед леди дверцу. Она подозрительно следила за его манипуляциями. Сказав:

— Только ты давай всё-таки небыстро, — уселась, как королева.

Мистер закрыл дверцу и, обежав машину, занял место за рулём. Соблюдая пожелания леди, поехал не более сорока миль.

— Вы не забыли ключи от авто? — начал он беседу.

— Вот ещё мороки! — фыркнула девушка. — Папка новую купит.

— А кто у нас папа? — задал мистер вопрос неучтивости.

Ну, американке-то можно!

— Просто миллионер, таких в Америке много, — отмахнулась она. — Зови меня Кэт. А к тебе как обращаться?

— Томас, — скромненько молвил мистер. — В Европе я в командировке.

— Ой, как интересно! — воскликнула Кэт. — Не то, что некоторые, которых на родине похищают! Ты, правда, англичанин⁈

— Да, я англичанин, — с достоинством ответил Томас.

— Тогда простым сосанием члена не отделаешься, — глубокомысленно проговорила Кэт. — Придётся давать всерьёз. Как у тебя со временем?

Покрасневший с ушами Томас хотел уже сказать, что ему бы подошло и простое сосание, а если она беспокоится за свою безопасность, может и у обочины остановиться. Но он напомнил себе, что действительно является англичанином, поэтому сдержанно молвил:

— Нормально у меня со временем. После научной конференции около восьми я ужинаю у себя в гостинице.

— Заодно и поедим, — деловито проговорила Кэт. — Давай визитку.

Томас, не отвлекаясь от управления, полез во внутренний карман…

Конференция состоялась в университете Нюрнберга. На кафедру самой большой аудитории поднимались по очереди маг-профессоры. Первый, солидный и седовласый доложил давно известные факты. Проект проникновения в магически отсталую реальность через общее прошлое являлся совместным с магами Гардарики. И всё шло довольно неплохо, отклонения не превышали расчетных значений…

Тут профессор пробежался по основным позициям проекта, что заняло час-полтора. (Любопытным рекомендую серию «Тень души», все четыре книжки.)

Значит, пробежался немец и поднял проблемы. С каких-то пор княжество Труевское и второй по значимости его город Скол стали демонстрировать нездоровую магическую активность. Идеологемы, согласно которым маги являли собой безусловное зло, там успешно переворачивались кем-то, кого мы изначально считали просто магами-дикарями из нашего мира.

Учёным Гардарики удалось внедрить в верхушку власти троих своих опытных сотрудников, и они приняли необходимые, как всеми тогда казалось, меры. Их ошибка зиждилась на уверенности, что дикари что-то не поделили. Ну, один из них зарезал второго и подвергся чудовищным пыткам!

Увы! Это покажется бредом и мистикой — наши дикари в кавычках оказались родом из магически неразвитой Гардарики! Они как-то договорились, впёрлись в расставленные на них ловушки и надели их охотникам на головы. Если вдаваться в детали, свадьба младшей сестры князя Труевского, которая была заложницей боярина Глыбы, с наследником печенежского хана, который тоже считался заложником того же боярина…

Вот на свадьбе этой должны были обнулить князя со всей семьёй, боярина с семейством, печенегов поголовно и этих дикарей снова пытать. Но в результате перебили всех наших рыцарей, и сотрудники Гардарики были вынуждены срочно эвакуироваться. На этом Гардарика вышла из проекта и обрезала обмен информацией. Мы можем только предполагать их решения.

На этом один немец покинул трибуну, и его место занял другой. Он сказал, что оставалась возможность успеха — нужно было только натравить на Труев Кай-ёв и Новоград. Тогда-то совершили вторую фатальную ошибку. С чего-то решили, что, раз Гардарика умыла руки, то и «дикари» должны уйти. Но один из них точно остался в теле сына хана и дал всем просраться!

Немец в общих чертах обрисовал ситуацию. Все ждали, что князья Труева и Скола подождут врага за стенами своих городов, ещё и перелаются. Однако князь Труевский самоубийственным маршем задержал войско Великого князя. Кто мог послать его на смерть⁈

Тем временем войско новоградцев, что шло на соединение, влезло в засаду, устроенную Сколом. Соотношение — пять к одному! Кто мог вывести неожиданно войско на столь удобную позицию⁈

Затем они повернули к Кай-ёву и совместно с печенегами разбили войско Великого князя. Печенеги вдоволь пограбили княжество Кай-ёвское и новоградские земли, пока шла торговля о дани.

Этот немец слез с трибуны, стали подниматься другие. Они с немецким педантизмом рассказывали о разведке, которой варвары себе не представляют, о связи, которая варварам никак недоступна, и о связности войск, которую просвещённые европейцы встречали в столкновениях с магической Гардарикой…

Только один уродливого вида всё порывался что-то сказать, но его удерживали коллеги.

Итог подвёл первый совершенно седой немец. Сын хана стал князем Труевским и в союзе с печенегами и русскими творит всё, что его попаданской душеньке угодно. Говорят, что собрался на Царьград, но это неточно.

Другие княжества срочно озаботились магией, выискивают и выдирают друг у друга способных парней и девчонок. Через сто лет вернётся известная всем со школы история, так что проект проникновения закрывается. Это всё, что на данном коллоквиуме хотели сказать. Всем спасибо, все свободны! Только просьба людям с допуском задержаться, дабы обсудить технические моменты.

Совершенно замороченный Томас Ридли поправил белый шарф и остался на месте. Когда в гулкой аудитории осталось всего восемь человек, если не считать Томаса, на кафедру влетел молодой, но очень некрасивый немец с горящими глазами и торопливо заговорил:

— Господа! Положенная в начало расчётов теорема Лобачевского-Кирхгофа справедлива лишь…

За ним поднялся солидный и седой немец, некультурно, за шиворот удалил несистемного оратора и сказал:

— Оставшихся господ прошу за мною в служебные помещения.

Он прямо с кафедры направился в неприметный боковой проход. Господа направились за ним, мистер Ридли тоже встал. Прошёл он последним в небольшое помещение.

— Двери закрываем! — недовольно вякнул какой-то герр.

Закрыл Томас двери и огляделся. Народ вставал вокруг овального стола, крытого зелёным сукном, где прям на магических рунах, нанесённых по краям просто мелом, возлежал обнажённый молодой человек без сознания.

— Мистер Ридли, — обратился к нему седовласый. — Подойдите и возьмите соседей за руки, чтоб мы видели. Вы же маг, так чтоб не напрасно слушали всю эту непонятную ахинею — хотя бы поможете.

На мистера воззрились немцы от стола. Томас закинул на плечо язык белого шарфа и подошёл. Взял соседей за руки, как просили. Господа за столом поступили аналогично, кроме седовласого. Образовался круг, на мистера указывал член лежащего без сознания молодого человека. Молодой, уродливый немец, шмыгнув толстым носом, снова проговорил:

— Ничего не получится. Теорема Лобачевского-Кирхгофа в данной ситуации…

— Заткнитесь, Дитрих, — молвил седой и перевёл взгляд на мистера. — Специально для нашего британского гостя повторю основные тезисы. Мы отказались от проекта проникновения, но есть более долгий и ненадёжный способ получения технологий не магического мира. Согласно нашим расчётам…

Молодой урод Дитрих испустил тяжкий вздох. Седовласый на него укоризненно посмотрел и продолжил:

— Вот согласно нашим расчетам, вследствие скатывания общей истории в нашу версию, то есть возможного проникновения в неё магов из магически отсталой реальности, появилась возможность раз в сто лет похищать одно из их сознаний. Правда, носитель сознания должен на момент заклинания умереть. Ну, в магически отсталой реальности должны быть катастрофы.

Седой нагнулся и взял кувалду на плечо. Указал челюстью на молодого человека без сознания:

— А это Ганс. Слишком увлёкся осваиваньем выделенных на магическую науку средств…

Немцы вокруг принялись что-то напряжённо разглядывать на столе.

— Был уличён, — продолжил седовласый профессор. — Приговорён к повешенью. Но согласился помочь науке и сам принял эликсир забвения. Его мозг девственно чист и лишь ждёт сознание из другого мира.

Он опустил кувалду до уровня пояса, замахнулся, скомандовав:

— Приготовиться отдавать всю силу рунам! — ударил кувалдой Ганса по темечку и заорал. — Начали!

Мистер честно приложил все силы. По рунам на столе побежали бледно-синие всполохи. Молодой человек лежал без движения.

— Ещё! — крикнул седовласый.

Руны загорелись синеньким. Парень на столе лежал, как прежде.

— Ну, ещё немного! — седой бросил кувалду и вцепился в шевелюру Ганса.

Хоть руны загорелись фиолетовым, тот не реагировал.

— А я что говорил! — выкрикнул некрасивый Дитрих. — Не получится ничего!

На него обернулись все лица, кроме Ганса.

— Но вот же руны светятся! — возразил научный руководитель. — Заклинание работает!

— Ну, встанет кто-нибудь в Бразилии после удара молнии, — небрежно сказал Дитрих и опустил руки.

Все за столом опустили руки, только седой профессор держался за волосы Ганса. Руны медленно погасли, а Дитрих, явно наслаждаясь полученным вниманием, заговорил:

— Теорема Лобачевского-Кирхгофа верна для четырёх стабильных измерений! Но в случае переноса сознаний между реальностями время нестабильно! Условия теоремы оценочные! То есть мы не можем заранее утверждать, чьё тело займёт сознание!

«Совсем уродцу девки не дают»! — подумал Том горестно.

Повисла неловкая пауза. Собравшиеся отвели взгляды от Дитриха и посмотрели на Ганса. Седовласый профессор убрал грабки от его головы.

— Гм, — молвил лысоватый немец. — Столько сил в него влили. Может, хоть зомби сделаем?

— Да! — поддержал его чёрненький товарищ. — Старый Альберт уже еле ходит и пробирки путает!

— Делайте, что хотите, — тихо ответил седой и вышел из кабинета.

Это второе фиаско совершенно подкосило его научные силы. Ему стало плевать на Гансов и Альбертов. В жизни ещё есть вкусная еда на ужин, и молодая, горячая жена студентка на ночь, а остальное пусть идёт само.

Утром ему сообщили, что родной министериум, наконец, засекретил тему. Он даже не смеялся, просто послал в секретариат приказ снабдить охраной всех причастных. Ещё через два часа пара гвардейцев заняли пост у его двери, а его всюду сопровождал человек с пустыми глазами и в сереньком костюме.

Ещё через час сообщили о британце, он тоже, согласно приказу, являлся носителем секретов. Так Томаса Ридли уже около полудня нашли в ванной, обнажённым, но мёртвым — повешенным на белом шарфике. Не только его он ужасно раздражал.

С кем мистер Ридли общался — ни у кого из прислуги не осталось сведений. Это косвенно можно считать приветиком от русских. Магическая Гардарика в теме его изысканий⁈ Эта жизнь становится всё интереснее!

Очнулся я с ужасной головной болью. Открыл глаза, так и есть — двоится. Белый потолок, белые с бежевым стены, лежу на казённой койке. И болело не только в голове — при попытке вздохнуть поглубже неприязненно отозвались рёбра слева, а когда решил дать им облегчение, лечь на правый бок, заныли бёдра и колени.

И вовсе я не пил! Я вообще не пью! Мама, помнится, поставила видео о пацане, кто до четырнадцати лет выигрывал на олимпиадах, да какая-то скотина дала ему попробовать коктейль. Понравилось. Так к шестнадцати годам он только разгружал хлебную машину, зарплату за него забирали опекуны.

— Видишь, Артёмка? — серьёзно спрашивала мама. — Ещё неизвестно, что сейчас в эти коктейли мешают!

Артём моё имя если что…

Только ощущение, что всё это уже было. Дальше я вспомню детство…

Ну, ставили мне учителя тройки — все пять учителей. А не надо было вслух размышлять, чего ради одна грымза ведёт сразу геометрию, алгебру, русский язык и английский. От её английского даже мои уши болели — как нет у старой клячи интернета.

Не, сейчас-то я понимаю, что в маленький городок порядочных учителей не заманить, что директриса просто из пантолонов выпрыгивала, вела самые трудные уроки и тем себя на алтаре народного образования сжигала. Да только я и сейчас не верю в души прекрасные порывы. Лишь при её выслуге имеет смысл брать дополнительные часы.

Вот молодые наши вообще не заморачивались — один вёл физику с химией, а вторая историю с географией. Всё как положено — строго по методичке и по учебнику. На все вопросы учеников давали один ответ без слов смеющимися глазами:

«Ну, ты понял, куда идти»?

Пошли они в педагогический институт потому, что хоть туда взяли. Вернулись в родной городок от того, что нахрен нигде не упали. И тут губернаторская программа помощи народному образованию — городская земля почти даром и ссуда на строительство. Если пять лет в школе проработать, то беспроцентная. А если десять, то и половину денег вернут.

Вообще они так и пятнадцать лет проработают, с приусадебным участком-то! Но тогда их молодыми специалистами считать уже нельзя, надо других заманивать. Вот не считают же молодыми трудовика и физрука. Один делает тонкую работу, типа починить, приварить, приклеить, другой грубую — поколоть дров или поднять холодильник на пятый этаж. Но валюта у нас в городке одна — спиваются мужики.

И думают, что дети ничего не понимают! Вот последние, и предпоследние, и особенно первая ставили мне трояки автоматом. А не надо много умничать! Обидно, но ладно. Мне-то хоть из принципа, а остальным просто потому, что всё равно никто поступать не собирается, и на «хорошо» даже «Он» не знает. Тем более мы с мамой малообеспеченные, что в прямой форме, что в натуральной родной школе никак не помогали.

Так, детство вспомнил. Потом я вспоминаю маму…

Работала она продавцом в магазине, и общественность считала, что должна там как сыр в масле купаться. Та самая общественность, что каждый грошик посчитает и за грошик этот готова придавить кого угодно.

Единственный мамин бонус от стояния за прилавком — ваш покорный слуга. Когда на местный завод ещё присылали практикантов, один из них к ней и подкатил. Зажили у неё. Потом он уехал в Москву спрашивать у родителей разрешения.

Папа мой так и не вернулся, а спустя положенные природой месяцы родился я. Много со мной маманя не мучилась, спихнула через три месяца на бабулю. Она тогда как раз на пенсию вышла, а дед ещё трудился водителем при местном хлебозаводе.

Никто маму не попрекал. Государство помогало, и, как и положено почти в деревне, с пяти лет я стал работником. Таскал воду бидончиком, стоял в очередях, пропалывал огород…

Называется, маму вспомнил! Ну, она особыми талантами не блистала, и я мог рассчитывать на самую заурядную биографию. Но ведь она на что-то надеялась, когда купила мне компьютер и тогда ещё через модем подключила к сети.

Скорость была — особо не поиграешь. Да и залипли дед с бабулей в «косынку», только мать их отгоняла. Играл я немножко в шахматы, скачивал интересные задачки по алгебре и геометрии и даже болтал по-английски. И вот в восьмом классе мама повезла меня на конкурс, где меня приняли сначала вне зачёта, а потом, когда я конкурс выиграл, приписали к родной школе задним числом. Ну, приз полагался школе, такие правила.

Вот каждый год я ездил на конкурсы — директриса от школы на меня подавала заявку и оплачивала проезд. Обнаружились у меня способности, хотя трояки так и ставили — для традиции и чтоб на общем фоне не выделять. Выигрывал… правда, один раз занял второе место — директриса очень ругалась. Значит, в основном выигрывал и возвращался. Нам в школу спонсоры даже компьютерный класс поставили, и на мои выигрыши поменяли кровлю. А последний раз был не совсем конкурс.

Сдал ЕГЭ по алгебре и геометрии на сто, а по физике и химии на девяносто девять, вот и поехал в Москву. Мама дала мне немного денег и сказала:

— Встретишь отца, ничего ему не говори. Он нам ничего не должен. И ты ничего не должен. Не захочешь — не возвращайся, не пиши…

Она сильная женщина! Конечно же, я ей написал, как сдал документы. Потом расписал, что было на собеседовании, ну, те же экзамены в профиль. Меня приняли на бюджет. И, разумеется, вернулся в родной город господином столичным студентом!

Ну, дешевле московской жизни, проехаться туда-обратно и провести лето возле своего огорода. И маме с бабушкой и дедом помог, и речка своя есть, не такая как Москва-река…

Блин, как голова-то болит! И в глазах двоится…

Главное, вспомнил, кто я и откуда…

Хотя такое забудешь! Господа столичные студенты по сто раз на дню напоминали. Хорошо хоть в общаге все иногородние, хотя там своя дедовщина, но больше оттого, что старшекурсники многое знают о московской жизни и вообще о студенчестве.

Зато в самом университете иное. Там я просто пустое место, все смотрят как бы сквозь тебя. В нашей группе всего четверо бюджетников, но иногородний я один. Даже эти трое никак на моё существование не реагировали. Они местные, а я «понаехал».

Но вот понесло меня после пар отлить, сил уже терпеть не было. Застёгивался уже, стоя у писсуара.

— На-ка, выкинь, — сказал грубоватым тенорком габаритный юноша, протягивая окурок.

Вроде бы, делов — бычок выбросить. Но один раз выполнишь такую просьбу, и всё — слабак, рохля. Имел поводы убедиться в родном городке. И я учился на чужих ошибках.

Дав постоять обладателю тенорка с бычком, я со вкусом застегнулся и молвил ровным тоном:

— Сам выкинь.

От полёта окурка я уклонился, нанося удар габаритному под колено прямой ногой. Но их же четверо меня не просто так обступили! Посыпалось! Пусть я уходил от большинства ударов, но сократить их число не мог, а те, что достигали цели, сильно уменьшали мои возможности. На третьей секунде я катался по полу, а четверо весьма упитанных юношей старались меня затоптать. И у них многое получалось!

Помирать так по-дурацки, конечно, обидно, но ещё обидней просить пощады. Я вцепился в чью-то бьющую конечность и разорвал зубами ткань штанов выше колена. Глупо — теперь я неподвижная мишень. Но так захотелось напоследок хоть одного изуродовать. Вой супостата, в пасти вкус крови, по телу медленно затухающие вспышки боли от ударов, и спасительная темнота…

Теперь надо ждать отца габаритного. Не знаю почему, уверен просто, что заявится высокий дядька с породистой такой харей. Принесёт полный пакет фруктов и конфет. Скажет, что ребята погорячились, и я сам во многом виноват. Один вон лежит с разрывом мышц и мягких тканей.

А ему совсем не нужно участие его сынишки в уголовном процессе. В общем, предлагает он всё замять. Избили меня какие-то хулиганы вне университета, ничего не помню. У меня будет отдельная палата и всё для скорейшего выздоровления! А сынок его Олег прямо сейчас извинится и пообещает, что такое больше не повториться!

Хотел я его послать, но больно уж захотелось увидеть рожу Олежки…

То есть захочется. Я же не вспоминаю… то есть как бы предполагаю на основе неизвестно откуда взявшихся воспоминаний…

Не! Я многое вспомнил! Вот помню же, что били меня четверо, и всех их запомнил, особенно Олега. А что папка его такой, только предполагаю…

Как болит голова! И двоится перед глазами!

Ладно, ждать осталось недолго. Вот сейчас откроется дверь в палату и зайдёт осанистый мужик с пакетом. Я приготовился…

Открылась дверь, вошёл осанистый мужик в белом халате и сказал что-то непонятное. За ним следом вошла женщина, подошла ко мне и на шею стала прикладывать что-то живое. Я с задержкой понял, что сказал дядька:

«Ага, очнулся. И, конечно, давление. Манечка, пока три — ему ещё понадобится кровь».

Это холодное у меня на шее нежно укусило и замерло. Это пиявки… в двадцать первом веке! Но на каком языке он сказал? И почему я его понял⁈