Руны на шевронах

Глава 8

Одноэтажное здание вокзала стояло среди лип и тополей тёмное, не светился даже зал ожидания. По приличным асфальтовым дорожкам я прошёл за военными к нестарому ещё «Москвичу». Боец с винтовкой уселся спереди, а мы с капитаном сзади.

Тут нужно пару слов сказать об отечественных автомобилях. Не было в Гардарике революции, не потеряла она два десятилетия автомобильного развития. К тому же маги постановили, что все государственные учреждения и фирмы с минимальным участием тех же магов пользуются только отечественным транспортом.

И маги у себя ехидно спрашивали коллег, чем им в бытовом отношении свои машины не угодили. Просто пришлось брать русские марки, иностранцам не светило. Но ведь есть громадный рынок не-магов, в Гардарике даже рабочие могли себе позволить автомобиль.

То есть чистой монополии не получилось. А маги, кто не имел отношение к производству, очень просили своих коллег не наглеть в хлам. Ну, маги, кто отношение к выпуску машин всё-таки имел, входили в региональные и прочие кланы и советы — без этого трудно продвигать продукцию и вообще легко стать дохлым магом.

Вот и имеет Гардарика довольно продвинутое производство своих, а не по лицензии, разных по цене и назначению автомобилей. Даже по сравнению с Европой продвинутое.

«Москвич» штаба почти ничем не уступал моей «Волге». Мы лихо пронеслись в свете фонарей по окраинным сонным улочкам обычного городка. Уровень освещения улиц и состояние дорог я признал хорошим. Хотелось думать, что на их состоянии сказалось расположение в городке моей дружины…

Или не хотелось так думать — не определился за время пути.

Подъехали мы к освещённому среди ночи одноэтажному дому. Капитан сказал, что его это дом. Ну, неудивительно, ведь он являлся магом. При его-то должности!

Удивительно, что военный поселил у себя кадета. Не задавая вопросов, я прошёл за ним. Вошли на крылечко прямо с улицы. Миновали сени, и в уютной прихожей капитан Сидоренко представил меня Светлане, очень симпатичной девушке экономке. А он сегодня дежурит по штабу, так что просит его извинить.

Военный ушёл, и Светлана предложила пока поставить сумку на диванчик и идти за ней. Хоть и ночь уже, но мне, конечно, захочется в душ или в баню…

Она вопросительно на меня посмотрела, и я выбрал душ. Только взял из сумки смену белья и последовал за Светланой. По пути выяснилось, что семью капитан позавчера отправил отдыхать в Крым, а сам пока не может, даже нанял её, Светочку экономкой.

Я с удовольствием принял душ и надел чистое бельё. Света сказала грязное оставить в душевой. Я и оставил с лёгким сердцем, мне не жалко. Она ждала меня в гостиной и сразу проводила в столовую, где стоял уже накрытый ужин.

Я велел Свете присоединяться и сел за стол. Она приготовила картофельную пюрешку с голубцами и салатик из огурцов и помидоров. Я с удовольствием употребил всё предложенное, невзначай спросив, кто Свете сказал, когда меня ждать.

— Так капитан и сказал позавчера, — усиленно делая мне глазки, ответила она нежно. — Велел в дому прибраться и ждать гостя сегодня ночью.

— Спасибо, очень вкусно, — проговорил я, допив морс. — Больше не могу, спать очень хочется.

Света подхватилась, причитая, что рада мне услужить, а теперь коли спать, то она меня понимает. Проводила в комнату с широкой кроватью и пожелала отдохнуть с дороги.

— Если сразу не уснёшь, я тут за стеночкой. Просто позови… поговорим, — проворковала она томно, делая мне глазки.

Я её поблагодарил, разделся и лёг под покрывало, а она погасила свет и ушла. А надо было трахнуть! Ведь оно не считается изменой, если просто переспать? Или считается? Неизвестно ещё, как отнесётся Катя к тому, что мне просто очень хочется Светочку! Но я ведь кадет — мне всех девчонок хочется…

Утром спозаранку я по-кадетски в одних трусах выбежал на двор. Живности нет. Хотя оно и к лучшему. Сделал зарядку, облился колодезной водой и вернулся в дом. Разбудил Свету.

Она подорвалась было готовить завтрак, но я заявил, что сгодятся и бутерброды с растворимым кофе. Вот пока ждали, когда закипит чайник, да Светлана громоздила на хлеб масло, сыр, разную колбасу и зелень, я девушку расспросил о своём будущем житье.

Она, оказывается, в курсе, что я не какой-то там кадет на практике, а целый боярин. Спать я могу, сколько хочется, кормить меня полагается вволю, ещё водить на речку купаться и показывать иные достопримечательности. Прочие услуги оказываются добровольно, по обоюдному согласию, но Света хорошо запомнила, что плата ей зависит от числа дней, что я проведу в её обществе.

Я достал из бумажника купюру в сто рублей и застенчиво спросил:

— Так нормально?

Света денежку прибрала и, грустно вздохнув, кивнула.

— Ты классная, — несмело улыбнулся я. — Но у боярина много дел в Москве. Вот только в штабе отмечусь и на вокзал. Вызывай машину.

— Ты только там не говори, что уезжаешь, — попросила Света убитым тоном, вставая.

— Хорошо, — сказал я виновато.

Она вышла в гостиную. Вернулась через минуту. Проговорила строго:

— Иди, встречай машину, — и порывисто ушла к себе.

Плакать. Дура! Я виноват в том, что она себе сочинила!

Хотя виноват, что точно хотел…

И в квадрате виновен, что не стал. Грустно взял сумку и вышел из дома. Минут через десять приехало такси. В открытое окошко дядька высунул приличную харю с усами и крикнул:

— Сюда мотор вызывали?

— Сюда, — сказал я, открыв дверцу спереди и устраиваясь на правом сиденье.

Он смотрел недоверчиво. Я вынул бумажник и уточнил:

— Тебе вперёд заплатить?

— Пристегнись, — буркнул он и включил счётчик.

Десять копеек за посадку! А в трамвае только три! Дороги в Гардарике деньги.

— Тогда штаб отменяется, — сказал я повеселевшим голосом, пристёгиваясь. — Давай на вокзал.

Я протянул водителю трояк, положил сдачи рубль восемьдесят в кошелёк и вышел из машины. Авто поехало под знак с шашечками, а я прошёл в вокзал. Сначала изучил расписание и, не заглянув в кассы, прошёл на перрон.

Через четверть часа точно по расписанию пришёл пригородный поезд. Смешавшись с его пассажирами, вышел на привокзальную площадь. Приметил грузовой фургон у гастронома, его как раз разгружали двое грузчиков под руководством сразу двух деятелей. С независимым видом я подошёл к крепенькому мужику с блокнотом и длинному, сутулому мужчине в синем халате.

— Ты водила? — спросил я.

— Ну, я, — солидно бросил дядька с блокнотом, оглянувшись.

— До располаги дружины подбросишь? — проговорил я грубовато.

— А тебе в танковую или пехотную? — уточнил он, приглядываясь ко мне.

— В танковую, конечно, — молвил я уверенно. — Вот на практику направили.

— За пятьдесят копеек подброшу, — солидно проговорил мужик.

— А давай за сорок? — как должен сказать безденежный юнец и кадет.

— Ладно, воин, — снисходительно улыбнулся дядька. — Сейчас только фургон закрою.

Грузчики взяли по две последние коробки, и мужчина в халате протянул водиле бумагу. Тот её внимательно просмотрел и, кивнув, уложил за обложку блокнота. Мужик в халате буркнул:

— Бывай тогда, — и пошёл прочь.

— Бывай, — не оборачиваясь, сказал водитель.

Он что-то отметил в блокноте, убрал его и ручку в нагрудный кармашек рубашки и принялся закрывать фургон. Закончил и обернулся ко мне подобревшей харей:

— А ты залезай в кабину справа. Это там, — показал он пальцем. — Справишься или подсадить?

Я помотал лицом и направился в указанном направлении. Справился сам, водила же тем временем занял своё место. Поехали. Я старался смотреть на дорогу, не озираясь, хоть и подмывало. Не был же ни разу в кабине довоенного грузовика! Из мира магии!

Дедовский «Газик» не в счёт — вполне современный и «ремонтопригодный». Вот ни разу не стебусь, термин из их рекламного буклета…

— Меня Колей звать, — сообщил водитель.

— Артём, — сказал я.

И Коля надолго заполнил эфир. Ну, проблема всех шофёров — вечное одиночество. Главное, им не отвечать, но раз уж ответил…

Характером водитель обладал насмешливым, но меня спрашивал серьёзно. Он реально сомневался, что офицеры различают право и лево, а так же считал, что не все военнослужащие способны залезть в кабину грузовика.

Иначе, что они забыли в вооружённых силах? Это же самое сложное из всего! Серьёзно! Вот его «ласточка» тонко чувствует человека, я, например, хороший. А раз человек хороший, то управлять грузовиком — одно удовольствие! Его «ласточка» может…

Разговор до конца поездки заклинило на его машине. Я Колю слушал краем уха и старался запомнить путь от вокзала. Главное он сказал в самом начале, как простой люд относится к армии. Никак не относится. И это понятно в стране, которая не воюет за своё существование уже пятьсот лет.

Заплатил я Коле ровно сорок копеек, убрал кошелёк и вылез из кабины. Грузовик сразу уехал, а я глубоко вздохнул. Не, если в дружине соблюдают инструкции, меня сразу разоблачат, моя проделка всем покажется детской, и мне будет стыдно.

Но инструкции же не соблюдаются! Они считают меня пацаном, что только увидит Светочку и её сиськи, сразу решит, что в рай попал⁈ А ничего, кстати, девочка и её…

Гм. О чём это я? А! А я не такой! Я сразу понял, что капитан Сидоренко мне не соврал. Но он маг, знает, что нельзя врать магу. Его это дом. И дежурство его по штабу настоящее. Только дежурство по случаю моего приезда, и не факт, что у капитана только этот дом в собственности.

А что он семью в Крым отправил, сказала Света. Она не маг — ей врать можно. Но в эту игру ведь можно играть вдвоём. Когда Свету спросят, она честно скажет, что я уехал в Москву. И проверить это они смогут лишь по открытым источникам. Что-то переспрашивать в Москве у людей, кто им сообщил о моём приезде, в дружине просто не должно быть технической возможности.

Интересно, а кто им сообщил? Если свои, то просто не успеть приготовиться. Кто-то точно из училища!

Но это ещё подождёт. Я второй раз вздохнул и направился на инспекцию своей дружины. Поправил гимнастёрку и фуражку, снял с плеча сумку и потопал к проходной в одноэтажное длинное здание.

— Кадет Большов для прохождения практики прибыл! — отдав честь, сообщил я радостно военному, что сидел в кресле у тумбочки с телефоном.

Он вальяжно протянул ко мне ладонь, бросив:

— Документы.

Я подал ему солдатскую книжку.

— Действительно Большов, — хмыкнул воин и, взяв трубку на телефоне, накрутил две цифры. Спустя секунду заговорил. — Так это, тут ещё один… Ну, как прошлый! Угу.

Военный положил трубу и утратил ко мне интерес, впрочем, документ не вернул. Я продолжал стоять смирно. Через пять минут явился плотный лейтенант с заспанными глазками и красной повязкой «дежурный» на рукаве. Он, не взглянув на меня, без предисловий сказал солдату:

— Давай его бумаги.

Воин протянул мою солдатскую книжку. Лейтенант взял документ, открыл и, наморщив лоб, углубился. Поднял на меня глаза и проговорил:

— Точно тот самый Большов?

— Наверное, однофамилец! — сказал я.

— Это шутка была, — недовольно вякнул офицер и продолжил. — Только из твоего училища кадет уже два часа проходит практику. Ты арестован за опоздание на две недели!

— Это снова шутка? — спросил я неуверенно. — В предписании сказано, что у меня на дорогу три дня.

— Правда, три? — удивился лейтёха. — Тогда ладно. Ты арестован всего на неделю за отсутствие чувства юмора.

— Так точно! — гаркнул я, дабы не усугублять.

Гауптвахта встретила меня… как обычная гауптвахта. Ничего особенно магического. Неделю за неразвитый юмор там приняли без удивления. Обыскали, даже в задницу заглянули, отобрали на хранение деньги и сумку и, как был в парадке, поставили с другими новоприбывшими на заготовку дров.

Кормёжка ничем особенным не огорчила и не порадовала. Силушку и ловкость я в Корпусе прокачал, так что прописывать меня в хате устали ребята. Трудно объяснить простым не-магам, что против военного мага им всей губой не светит.

Следующие дни я разгружал снаряды и патроны, таскал солдатские фекалии на носилках из полевых нужников в большую яму, чтоб ассенизаторскую машину лишний раз не гонять, и жмуров в местном морге, а то у них вечная нехватка санитаров. А на политзанятиях в выходные проникался миролюбием Гардарики и старался не уснуть.

Служивые мне поражались. Все они ополчение, основа вооружённых сил Гардарики, а профессионалы или дружинники на губу не попадают — у них наказывают по-своему. Я им говорил, что не успел ещё поступить на практику, слишком тупой для профессионалов.

Ребята сокрушались, что для дружинников все тупые, и разговор сворачивал на баб. Не желали парни понять, что первокурсников из училища не выпускают, требовали описаний моих похождений. И, правда, тупые.

Но пролетела неделя на гауптвахте, как глупый, затяжной кошмар. Я снова предстал в располаге перед дежурным в той же летней парадке с сумкой в руке, только на этот раз вместе с солдатской книжкой предъявил бумажку с гауптвахты, где сказано, что кадет Большов, направленный на практику в дружину боярина Большова, честно отбыл неделю за отсутствие чувства юмора. Всё осознал, чувство юмора в норме, замечаний нет.

Воин, скривив личность, сделал запись в журнале, присовокупил документ и недовольно проворчал:

— А люди с техникой мучаются, пока ты невесть где прохлаждался! Обойди этот дом снаружи и найди капитана Любимого. Скажи, что я послал.

— Кто «я»? — спросил я ровным тоном.

— А написали, что чувство юмора в порядке, — сокрушённо молвил боец и заорал. — Я — это помощник дежурного! Бегом, кадет, а то практику не пройдёшь! Некогда мне тут с тобой, не видишь, что ли!

— Так точно, — не повысив голоса, сказал я и вышел из дома.

По совету бойца обошёл дом…

Просто обошёл! Вот почему я не немецкий шпион!

Обошёл, значит, очень немаленький дом и с той стороны спокойно проник в ремонтный цех. Оглядываясь на боевые машины, спросил первого же голого по пояс бойца, где найти капитана Любимого. Тот указал на другую по торс обнажённую мускулистую фигуру.

Я уставным шагом приблизился, откозырял и представился. Он насмешливо меня оглядел и сказал:

— Меня Витей звать. За той машиной, — он указал пальцем. — Ваш драндулет. Заодно познакомишься со своим экипажем.

— Есть, за той машиной! — сказал я и повернулся кругом.

Обошёл танк уже спокойнее и увидел кадета из нашего училища. Он стоял ко мне в пол-оборота, немного нагнувшись, и зачем-то бил кувалдой по траку. Я подождал, когда он решил немного передохнуть и сделал паузу, весело проговорил:

— Привет, Миша!

Он обернулся ко мне и пролепетал:

— Здравствуй, Артём.

Я просто запретил Мише говорить кому-либо, что я боярин. Особенно маме. Он с виду вынужденно мне подчинился, ведь это моя дружина, и он к ней приписан приказом о практике. Вообще ему самому было жутко интересно, зачем это мне понадобилось.

Миша просто глазам своим не верил, глядя на меня в робе и с кувалдой или монтировками. Я на общие разговоры не отвлекался, ведь наш танк проходил полугодовое ТО-2.

Сняли все оптические прицелы и сдали в специальную мастерскую для проверки и удаления люфтов. Требовалось снять траки, заменить кое-где катки. Ведущие шестерни точно нужно менять. Коробка вызывала нарекания, но в сборе на замену не было, пришлось разбирать эту. Электропривод поворота башен заедал. Движков целиком тоже не нашлось, а этот начал выдавать меньше двух третей мощности — тоже снимали, разбирали, а гильзованием и расточкой, к счастью, занималась некая фирма в городе.

Неделю моей службы всё и заняло. Миша промучился с этим динозавром две. Как раз пока сняли двигун, разобрали, потом через неделю снова собрали и поставили, успели всё остальное. Всё-таки немного удачно, что в экипаже шесть человек.

Ну, двухбашеный у нас танк, называется «Ратник-28». Миша наводчик, а я заряжающий в правой, орудие 76-мм, артиллерийской башне. В левой, противотанковой башне орудие 45-мм командир лейтенант Федя, его наводчик сержант Степан и заряжающий рядовой Андрей. А рулит мехвод сержант Вася.

Артиллеристы в отпусках, вот я и Миша за них. Экипажу с нами повезло! В других танках техобслуживанием занимаются четверо, пока двое отдыхают. И потом машина обкатывается, прицелы калибруются, и до осени в консервацию, а экипаж в отпуска или в пехоту. А с нами командир с наводчиком противотанковой пушки перед отпуском даже успеют покататься!

Нам тоже относительно повезло. В ополчении никого с располаги почти не выпускают, а в дружине служат десятками лет и ходят, как на работу. То есть кубрик на шесть человек в общем жилом комплексе был только в моём и Мишином распоряжении. Ещё бы не общий туалет на улице и не баня раз в неделю!

Зато мы могли каждый день обливаться у колонки. Серьёзно каждый день! Даже когда ездили на учения, возвращались в часть. Ну, не ночевать же умным танкистам, как какой-то пехоте, в палатках! А что лишний пробег танка — да что там того пробега! И всё равно за всё платит боярин.

Я и не возражал, обливался спокойно. Пусть пока жгут ресурсы, эти танки придётся продать. Тихоходны, неповоротливы, на уклонах неустойчивы. Башни квадратные, и броня всего 45 мм в лобовой проекции.

С экипажами тоже по большей части придётся прощаться. Ни одного занятия по эвакуации из танка. Автомат и гранаты вытащили только на ТО и, не глядя, отдали на замену.

Ни одной карусели. Ни разу не били сходу или просто на не пристреленном рубеже. Ни одного десанта. И ресурсы двигателей жгут без смысла. Не, таких танкистов в пехоту всех гнать, искупать грехи.

А пехота? Даже нас, кадетов, копать заставляли в разгрузках и касках. Пехотинцы вообще не видели этих штук. Да что там — сапёрную лопатку покажи, не все с первого раза опознают.

Танкистов хоть два раза в год заставляют шевелиться, а эти? Сколько из них подтянуться десять раз и просто пробегут двенадцать километров? Сколько они выбьют из мишеней со своими винтовками?

Прав всё-таки Коля! Неужели все невоюющие части такие?

Не, рассказывают о боярской разведке, о рысях, но они будто сами по себе. Папа о них говорил только, что есть они, а какие из себя, похоже, и сам не очень разбирался. Мутные ребята. Ладно, придутся им по душе мои реформы — сами придут. А на нет и суда нет.

В целом после практики шёл я на вокзал хмурый и задумчивый. Пешком шёл потому, что с Мишей. Сдружился я с кузеном. Вот он пояснил, что обычному кадету десять километров не крюк, если речь идёт даже о сорока копейках. Ведь это аж четыре раза можно сходить в парк на танцы! А на мороженое девочкам?

Вот брёл я задумчивый по улицам городка, и Миша спросил очень заинтригованным тоном:

— Мне-то можешь сказать, зачем тебе это всё?

— Что всё? — не понял я вопроса.

— Ну, всё! — нетерпеливо пояснил он. — Практика эта, танки, жара и пыль. Доказываешь что-то? Но кому? Ты ведь даже мне запретил о себе рассказывать!

— Зачем доказывать, — тряхнул я головой, отгоняя мысли. — Просто это моя дружина. Я ведь боярин.

— Просто для тебя это твоя дружина? — недоверчиво переспросил Миша.

— Ну да, — сказал я удивлённо. — А что такого?

— Ничего, — проговорил он весело.

Вдруг обхватил меня за плечи правой рукой и повторил, смеясь:

— Ничего! Ха-ха-ха!