Руны на шевронах

Глава 12

Жизнь Дитриха стала кошмаром. Она и раньше была не сахар, поскольку Дитрих был, во-первых, немцем и уроженцем Нюрнберга, а, во-вторых, он уродом тупо родился. Даже мама, не самая писанная красавица, понять не могла, в кого это! Ну, не в папу же, тоже своеобразной наружности, которому только мама и соглашалась давать.

То есть какие-то шансы на продолжение себя у Дитриха теоретически были, но практически от них убегали даже кошки, уползали хомячки и улетали попугайчики, так недобро на них Дитрих с молодости косился.

Мама и папа Дитриха очень любили и говорили, что истинная красота человека внутри, что у него очень богатый внутренний мир. Дитрих его усиленно развивал, читал немецкую классику и с тринадцати лет остервенело теребил гениталию на всё, что движется и немного дышит.

В четырнадцать он легко цитировал Шпенглера! В оригинале! Пусть он тоже немец, для русского его сверстника это было бы серьёзным достижением, чего от этих животных ожидать трудно, несмотря на всю заурядность их облика. Ну, должен же Дитрих кого-то не любить и считать виноватыми — правило компенсации за богатый внутренний мир. Для людей с магическими способностями это почти закон.

Вот расширял Дитрих внутренний мир и всю школу просидел один. Его даже учителя не наказывали розгами, поскольку трудно успокаивались другие ученики от вида его семиугольной жопы. Пришлось ему быть отличником и примерным поведением добиваться, чтоб оно не очень бросалось в глаза. Для мага учёба не была очень трудной.

Он начал писать стихи и поступил в университет. Пусть там розгами не наказывали, Дитриха всё равно не вызывали на дуэли. Студенты ведь почти все магически слабее Дитриха, и дуэли же случались из-за девчонок, а они и так не хотели иметь с ним дел.

Дитрих сидел в дальнем углу аудитории в гордом одиночестве — вокруг всегда образовывалась пустота из незанятых мест на лавках — и внимательно слушал профессора, какую бы ахинею тот ни нёс. Он расширял и углублял внутренний мир, постигал науки и всё больше ненавидел русских.

Эти животные даже не пытались понять европейский гений! Они во все тяжкие размножались, поклонялись чему-то своему и всех, кто пытался открыть им глаза, слали лесом. А если сразу не понял, куда идти, задавали направление выстрелами из своего ужасного оружия.

Потому Дитрих выбрал областью научных интересов историю, конкретно историю сношений с Гардарикой. В изучаемых им сношениях дикари почему-то всегда оказывались сверху, даже если изначально были где-то с боку, и с этим следовало что-то делать.

Дитрих был всё-таки сильный маг, не зря он работал над внутренним миром, и его научными работами даже заинтересовались в родном университете. Он почти сразу вошёл в группу Штанмайера и честно попытался его подсидеть — профессор сам этого заслуживал!

Тем более одним из фигурантов стал краса и гордость его курса Ганс! Вот кто всегда подчёркивал своё холодное призрение к Дитриху! Вот перед кем не могла устоять ни одна девушка!

Ну и не нужно было трогать жену студентку Штанмайера, во всяком случае, не стоило всем хвастать, какая она горячая. Тогда мстительный профессор и не старался бы так пройтись кувалдой по темечку Ганса.

Увы! Обаяние Ганса и ревность профессора обернулись для Дитриха новыми унижениями. Его работа, труды всей его группы легко присваивал профессор. А что взамен? Штанмайер при каждом удобном случае пинал Дитриха, ведь все они стали секретные.

В Берлине Дитрих продолжал писать стихи, но кому интересна поэзия? Он со своей группой занимался анализом открытых источников и написанием докладов неизвестно кому. Правда, некоторые источники не являлись очень открытыми — они фигурировали в замечаниях к статьям под грифом «есть мнение».

Эти источники немного забавляли Дитриха, но по большому счёту не трогали. Ему уже было всё равно, для кого они пишут доклады. Дитрих расширял свой внутренний мир, писал стихи, теребил гениталию и ненавидел русских — этого не мог отнять даже Штанмайер!

Вот с неё, гениталии, всё и началось. Дитрих иногда позволял себе пирожное с орехами под какао в одной кондитерской. В его жизни так мало радости…

— Вы позволите? — раздался девичий голосок, как гром среди ясного неба.

— Д-да, к-конечно, — пролепетал он милой девушке.

Она спокойно присела за его столик, мило улыбнулась и сказала, что её звать Мари…

Сразу он определил только две вещи: Мари не маг и отчего-то переносит его присутствие спокойно, без содроганья. На третью ночь Мари уже лежала в его койке, а он в промежутках читал ей свои стихи. На четвёртую Мари попросила копию доклада Дитриха…

Он всё давно понял, но не смог ей отказать. Ведь Мари единственная в жизни ему дала. И они вовсю занимались этим при Гансе прямо на службе, Дитрих провёл туда свою новую секретаршу. То есть он легко сменял свой тонкий внутренний мир на пару прелестных глазок.

Дитрих врал себе, что это всё, чем он заплатит за Мари. Ну, теоретически её могут заводить уроды? Увы, его всё-таки пришли вербовать. В той же кондитерской за столик Дитриха подсел моложавый господин и молвил:

— Экой ты, братец, уродливый! Аж хочется помыться. Кстати, разреши представиться — твой куратор, разведка Гардарики…

Куратор наверняка русский. Но главное, что Мари точно немка! Куратор отстёгивает Дитриху тугие пачки марок за каждую копию докладов его группы, но хорошо понимает, что эта карусель крутится, пока Дитриху даёт Мари. Без этой девчонки Дитрих обрушит всю конструкцию даже себе на гениталию!

Дитрих посвящает стихи лишь Мари, и они всё трагичнее. Он читает их в паузах, и девушка плачет. Гардарика в сношениях снова оказалась сверху, и ей плевать, как он ненавидит русских. Его жизнь стала кошмаром, но Мари… его Мари…

Всегда говорил себе, что есть люди, кому приходится ещё хуже, и это помогало. Я напряжённо искал в жизни трудности — решал задачи с двумя звёздочками, от занятий на шпагах даже Катя хотела меня убить, а на физкультуре Авдей с Мухаммедом честно пытались это сделать.

В результате Кате, Авдею и Мухаммеду приходилось гораздо труднее, но они на секундочку люди, близкие могущественному боярину. Что уж говорить о сотнях миллионов, у кого не было даже несчастного миллиона франков или марок? Конечно же, многим людям приходится гораздо хуже!

А мне стало пофигу. То есть передохнуть Кате и Авдею с Мухаммедом я иногда позволял, но это соображение перестало меня поддерживать. То есть перестала работать сама идея.

Подчеркну, что именно у меня перестала работать, я её притащил в новое тело из прошлой жизни. Она меня долго поддерживала, ведь это не просто так — волей и разумом подчинить чужой организм. Но организм молодой, способный и даже боярский, и мысль эта помогала всё меньше…

Пока я не сделал своё открытие. Бояре и сильные мира сего вообще плевать хотели на других людей. И дело не в том, что Тёма мой боярский сынок с рождения. Если бы этот зверёныш оказался среди простого народа, люди бы стали для него добычей, мясом. А коли он родился сынком богатого боярина, мог просто плевать на смертных — до его совершеннолетия выходил на кровавую тропу папа.

И суть совсем не в пяти боярах и тринадцати простых магах, а в самом боярстве. Вряд ли земли ему просто подарили, и сомнительно, что он кому-то делал скидку на аренду его земель. Также нет сомнений, что он никому не прощал задержку платежей.

Как боярин делал политику и решал что-то в совете, так же его предок со своими рысями когда-то отстаивал справедливость — просто ножом по глотке и топором по темени. Политика стала другой, боярам не требуется к кому-то ходить с тотемными, но сам боярин и его детки всё те же.

Чудное открытие, я лучше стал понимать собственный организм. Только я сам именно из народа. Тогда ещё часто слышал вокруг, мол, непонятно, как наверху их не понимают. Ну, теперь понятно — наверху просто плевать на них хотели — но что мне с этим знанием делать?

Я сживаюсь с Тёмой, становлюсь боярином. Тут нет обратного хода, разве что в петлю. Но с какой это стати, ведь быть боярином так здорово! Пусть не помогает мне мысль, что кому-то хуже, вообще наплевать, зато я редкий боярин, кто точно знает, что есть народ и у него мнение. Правда, уже лишь умом понимаю…

То есть стараюсь не ржать…

Ну, прикольно же — я, офицер, поведу простых людей на смерть и буду что-то такое о них думать… п-ф-ф-ф!!!

Не, реально буду думать, чтоб их много не убило, и они завалили побольше врагов. А то ж подготовка стоит времени и денег. И так буду водить людей на смерть, пока враг не заскулит о пощаде, чтобы брезгливо выкрутить ему ласты и холодно продиктовать условия его существования.

Просто не нужно себе врать. Достался мне Артёмка, ничего с этим не поделать, буду жить такой. И знание о народе мне поможет. Прослежу, чтобы те, кто о нём много думает, не пролезли в мои офицеры. В общем, пришлось мне искать другие идеи, помогающие в тяготах.

Например, придумал рожу того, кто меня убьёт на дуэли. Теперь атакует не Катя, а он, гад такой! Прямо нападает, чтобы убить! Неистощим на выдумки, но и я не промах. Я сильнее его! Загоняю паразита, и он всё-таки говорит Катиным голосом:

— Ну, сколько можно! Всё, хватит, я больше не могу!

А я сурово ему отвечаю:

— Ладно. Один разок ещё напади и отдыхать.

Враг отчаянно атакует, чтобы высказать мне всё! Собственно ради этой атаки я и довожу Катерину, когда она почти готова меня убить.

Вот Авдея и Мухаммеда довести не удаётся. То есть почти. Мужики просто впадают в тотемное состояние, если чувствуют себе угрозу. И я смог её создать, вот!

Первый раз просто попутал, а потом освоился. Ну, не умеют они проигрывать, это сильнее их. Мужики долго не хотели признавать очевидное, потом ссылались на слово, данное моему отцу, что я точно не узнаю от них о трансе тотемных…

Но я ведь уже знаю! Катя их сдала, почему они побеждают в безвыходных ситуациях. Пришлось воинам-рысям рассказать мне о древнем тотеме. Папа не просто так хотел, чтобы его сынишка о нём узнал как можно позже и прошёл мимо.

Ёлки! Как пройти мимо такого⁈ Даже если оно на всю жизнь. Начал я в семнадцать Артёмкиных лет, с чего рыси начинают в шесть — с робких попыток приблизиться к тотему. Авдей и Мухаммед рассказывают о тотеме чудесные сказки — иначе о нём не рассказать. Я пытался это представить в медитации. Меня хватало на пять минут с откатом в час, но прильнуть к тотему даже на столь короткое время, просто быть с ним — очень неплохо для начинающего.

А Мухаммед с Авдеем мерцают, входят в озверение по своему желанию на два часа в сутки! Я, конечно, продолжил их доводить, с этим такое дело — раз начав, уже не остановишься. Особенно, когда ты боярский сынок и молодой боярин.

В целом время каникул пролетело незаметно. Двадцать пятого серпня я сказал, что, как ни жаль, а отдых наш закончился. Мне ещё надо заскочить в дружину, посмотреть, как там дела, потом мой День Рождения скромненько и начало нового семестра. Радости Кати и Авдея с Мухаммедом не было предела!

Не, я понимаю, что не подарок, но они могли хотя бы не столь откровенно улыбаться⁈

Почти день ушёл на путь до Семёновска, восемь часов с тремя остановками. Водителю нужно отдыхать, тут с охраной не поспоришь. Эх, скорей бы восемнадцать лет и права!

Нет, я просто угораю! Стать мехводом и водить армейский грузовик или танк все могут с шестнадцати, а за свою машину отвечать на общей дороге можно только с официального совершеннолетия!

Короче, за руль лучше не проситься, Авдею и Мухаммеду ничего не объяснишь. Зато мужикам всё нипочём, а Катя всю дорогу дремала у меня головой на плече или спала на коленях. У «Волги» очень большой салон и широкие сидения.

Поселились в Семёновске в той же гостинице, дали даже тот же семейный номер первого класса. Первым делом позвонил в штаб предупредить, что я приехал и собираюсь спать. К внезапным проверкам готовиться не нужно. Только с утра планирую заехать к командиру и с ним вместе осмотреть дружину. Дежурный ровным тоном сказал, что передаст по инстанции.

Ну, моё дело предупредить, а если люди захотят испортить себе отдых, их решение. Мы же поужинали в ресторане отеля, поиграли немного в номере в карты и разошлись по комнатам. Утром без скачков лёгкая разминка, душ и на завтрак прошли в ресторан.

К нам за столик вдруг попросился Руслан Ибрагимович в штатском. Говорит, случайно встретились, он в этом кафе всегда завтракает. Мирзоеву я всегда очень рад, с удовольствием его пригласил. А что гуляет без погон, так не от балды командир закрывает глаза. Но это пока Мирзоев из старших сержантов не стал генералом.

И ни разу не шучу, я серьёзно. За едой он так мне радовался, так радовался! И раз уж поймал, сунул на подпись папку финансовых документов. Всего, по его подсчётам, на текущее содержание дружины я трачу семьсот тысяч, а на реорганизацию около пяти миллионов. Но это пока.

Я, честно говоря, даже побледнел, подписывая. Однако Мирзоев меня успокоил, что это больше для налогов. Оказывается всё, что я потрачу на дружину, налогом прямо не облагается. Только со служивых возьмут и НДС со всего, что купим. С моим капиталом я ещё долго смогу этим маяться, успеет Руслан Ибрагимович стать генералом.

Позавтракали, в общем. Мирзоев попросил его подбросить до штаба, он как раз дорогу покажет. По моему приказу, командир нашёл другой вариант с хорошей охраной. А звонил я вчера не в штаб, а в новую гостиницу — там персонал предупреждён.

Ничего я не сказал. Как ни назови, всё равно это Россия — всё через… гостиницу. Вот прошли мы на стоянку, так ещё полчаса потратили на паранойю Мухаммеда и Авдея — они проверяли машину, даже заглянули снизу.

«Волга» стояла на парковке отеля, фиг знает, что у них за охранники. А водитель тоже отдыхал в гостинице, да и нет у них особого доверия водиле, когда речь о моей безопасности. Я смотрел на них и думал, что же они будут делать на войне. Так же перед боем проверят мой танк?

Всё-таки поехали. Мухаммед устроил Мирзоева на коленях, тот показывал, куда сворачивать, а Мухаммеду отчего-то стали пофиг правила. Катерина всю дорогу с них умилялась, даже подкалывала и хихикала, а я делал лицо, как у охранников.

Проехали через городок. Начался длинный, бетонный и явно военный забор — поверх ряды колючей проволоки. Повернули и проехали немного навстречу бронеколпакам с дулами пулемётов в амбразурах. Снова повернули и упёрлись в шлагбаум.

Военные, наведя на нас винтовки, всех попросили выйти из машины. Сержант, не проявляя эмоций, дотошно у всех, даже у Мирзоева, проверял документы, а рядовой осмотрел автомобиль, для чего попросил водителя открыть багажник. И всё время мы стояли под прицелом их сослуживцев.

Потом нам разрешили занять места в машине, но проехали мы только до стоянки, к двухэтажному штабу со стороны этого КПП дороги просто не было.

Настроение моё заметно улучшилось, я во время вынужденной прогулки даже скупо заулыбался. Вот это я понимаю — отношение к безопасности. Молодцы ребята, молодец командир, и пусть против сильных магов это всё ничего не значит, пусть даже я параноик — я тоже молодец.

В штабе у нас снова проверили документы. Руслан Ибрагимович попросил его извинить. Он, оказывается, здесь нынче работает и у него много дел. Я пожелал ему всего хорошего, Мирзоев ушёл по коридору, а мы вчетвером поднялись по лестнице.

В дверь с табличкой «Командир дружины майор Бирюков В. В.» первым вошёл Авдей и сразу навёл «Парабеллум» на памятного мне адъютанта. Вторым через приёмную прошёл Мухаммед и со стволом в руке открыл начальственную дверь.

Я и Катя прошли мимо бледного лейтенанта за столом секретаря и Авдея у первой двери, вошли за Мухаммедом в кабинет командира. Я одобрил новшество — вместо стула для посетителей имелся целый т-образный стол. Я и Катя уселись в офисные полу-кресла, ласково посмотрели на майора и хором сказали:

— Привет!

— Привет, — суховато ответил он. Неодобрительно посмотрел на Мухаммеда с пистолетом у двери и добавил. — Вообще-то, мне о визитах сначала должен докладывать адъютант.

— Ну, накажешь негодяя, — пожал я плечами.

— Только сильно его не ругай, — проговорила Катя. — Ему за нашими парнями трудно успеть.

Майор застыл лицом, принимая новую нормальность — мы всегда будем так входить. Для ускорения процесса я спросил:

— А «В. В.» на твоей табличке это как?

— Виктор Владимирович, — грустно сказал майор.

— Тогда, Витя, докладывай, — велел я благодушно.

Он ещё помолчал, собираясь с мыслями, и начал деловым тоном:

— Ну, оружие новое ты сам ощупаешь, особенно танки. Отвечу на все твои вопросы. Доложу пока о малопонятном. Вот штаб ты приказал перенести. Но суть его в том, что эту организацию не растащить по частям, иначе просто нет смысла собирать всё вместе. Будете ещё проходить в училище. Я и подумал всё сделать наоборот… или немного сбоку. Ты заказал среди прочего большой автопарк, машины стали прибывать первые. Потребовалась база, автобат, я и решил туда же перенести штаб, как ты того хотел. С охраной и другими мерами безопасности.

— Гм, — проворчал я. — Не думал, что у меня в Семёновске столько земли.

— А как ты хотел! — убеждённо сказал военный. — По договору с Московской думой городок без разговоров меняет свою землю на твою по их выбору.

— Просто меняет? Квадрат за квадрат? — уточнил я сдавленным тоном.

— А как может быть по-другому? — наморщил лоб майор.

Нет блин! Мои сельские земли рядом с самой Москвой за поросшие бурьяном пустыри этого Мухосранска! И военный ещё ничего не понимает!

— Поехали, посмотрим сначала новые танки, — мягко предложила Катя, глядя на меня весёлыми глазками.

Смешно ей! А дело ведь серьёзное!

— Как скажете, — проговорил Виктор Владимирович, поднимаясь.

Я перевёл тяжёлый взгляд на воина. Гм. Кажется, он реально не понимает.

— Ладно, — сумел я внятно проговорить, вставая.

Сдерживался всю дорогу, играя желваками на скулах. Повторилась проверка при въезде в танковую часть, проверили даже командира. По сравнению с недавним прошлым, явный прогресс, но ведь и площадь увеличилась больше, чем вдвое. А я уже знаю, чем за неё пришлось платить.

Почти свалился в тотемный транс, пока шли за провожатым в ремонтный цех. Новые машины ещё не ломались, просто их переводят из транспортного состояния в нормальное. Танковые башни с пушками не нужно всяким видеть. Есть же у получателя возможности, вот и везут их в вагонах отдельно от платформ, на которых не написано.

Слушал я Витю в пол-уха и думал только, что эта пытка закончится разочарованием. Главное, не зареветь, кадетам и почти в семнадцать лет не положено. Сорву лучше башню командиру, другого потом назначу…

И тут прямо в душу посмотрела она. Я не мог её не узнать. Та самая тридцать четвёрка!

Какой она казалась мило древней и беспомощной в той жизни. И что её обводы делают с Тёмой! И со мной тоже, ведь есть маленькая поправка — сейчас только 1940-й год…

— Самый близкий к твоей заявке вариант, — продолжал гундеть Витя. — Танк ещё официально не принят на вооружение, проходит испытания. Но ты имеешь право брать в дружину даже трофейные машины. Заказали по дешёвке девяносто боевых танков и пять ремонтных на том же шасси. Харьковчане обещают за год справиться…

— Харьковский завод? — спросил я растерянно.

— Они, — вздохнул майор. — Назвали «Рысь-1», чтоб к тебе подлизаться, но ведь совсем не понимают танкиста! В их машине трудно самому обо что-нибудь не убиться! Не нравится она старым танкистам, но ведь цена… и параметры.

— Можно в ней полазить? — спросил я застенчиво.

— Конечно, боярин, здесь всё твоё, — развёл руками Витя.