Руны на шевронах

Глава 21

За высоким окном шёл снег, метель закружила древнюю столицу. С грудня до зимобора…

На англицком это «from november to march».

Вот все четыре, а то и пять месяцев дворники, сипло матерясь, бегают с большими лопатами, солдаты и курсанты, угрюмо сжав зубы, тянут службу, а он, князь Москвы, прогрессивнейший из атавизмов Гардарики, сидит в тёплом кабинете и смотрит в окно на полёт больших снежинок.

Ровесник века, князь видел неуклюжие полёты первых дерзновенных авиаторов и тогда ещё точно знал, что люди из аэропланов сделают оружие, и оружие это станет мощнейшим.

Глупое слово «самолёт», но как-то прижилось! Что поделать, человеческий гений придумывает не одно хорошее.

Было ему всего девять лет, звали его Веней, иногда добавляя «княжич». Был он прогрессивным мальчиком и живо интересовался техникой, но нечто в душе его улыбалось, наблюдая полёт птиц. Всё-таки нелеп человек в своих попытках подражать творцу. И мудрые наставники тогда говорили княжичу:

— Опять считаешь галок на уроке, ленивый чертёнок! Ужо скажу князю!

Никто не может понять великого правителя даже в столь юном возрасте. И теперь его наставники, став старыми пердунами, пишут мемуары, как они наделили его мудростью. А он в эту секунду смотрит в окно и думает себе всякую ересь!

Князь Москвы недавно отметил своё сорокалетие, но, несмотря на свой строгий вид и особенно титул, оставался обычным в принципе пацаном. Среднего роста, синеглазый, с русой бородкой — сделай он лицо попроще, да переодень в простую одежду, никто и внимания не обратит.

И как всякому нормальному пацану, ему просто требовалось насмотреться в окно, размышляя всякую чушь о жизни, прежде чем он сотворит обычную, положенную ему по званию и титулу гадость.

Вот отметил князь своё сорокалетие с подобающей званию и округлости даты помпой. Устроил для приближённых бояр и магов пир, пришли поздравить представители всех конфессий и удостоили даже некоторые князья и короли, кому нечего было делать. И в гордуме устроили торжественное заседание.

Но не было боярина Большова, ни на пиру, ни в думе. В думу ему ещё рано по малолетству, пускай вначале гражданские права выслужит, а на пир князь просто не позвал. Забыл парнишку.

Не! Теперь-то Вениамин припоминает поданное кем-то из секретарей его прошение и свои легкомысленные слова:

— В семнадцать ему жениться? Ой, да пусть женится, только ведёт себя хорошо!

Тогда ему показалось, что он сказал что-то остроумное — сам захихикал, и окружение угодливо подхватило. Теперь же, когда князь на первых страницах «дела» боярина Большова прочитал официальный свой ответ, ему захотелось грязно ругаться. Этот Артёмка, оказывается, побеседовал с иностранным журналистом, текст прилагался. И князь, наверно, позже всех в Европе ознакомился с его интервью.

Вообще секретарей понять можно. За Московским князем ещё не водилось, но другие князья, если им такое вовремя не доложили, могут и пристрелить, а печенеги вообще на кол сажают…

Или только вешают, как татары? В принципе это детали. Главное, что боярин Большов перестал тогда интересовать князя, и этим многие воспользовались. Секретари не стали его утомлять лишней, как им казалось, информацией. И четверо магов попробовали срубить немного капусты…

Да, ещё был самый первый, но он пострадал из принципа. Впрочем, все пятеро были не очень важны князю…

И Вениамин просто по-человечески почувствовал себя сволочью. Дима, отец Тёмы, был его одноклассником и считался когда-то его другом. Они вместе насмехались над древней Гардарикой и гордились своим европейством. Димка ещё в двадцатых годах вошёл в тот безнадёжный совет. Став боярином, он пришёл к князю и обещал плоды проекта только ему.

Они вдвоём грезили о великом будущем! Эскадрильи тяжёлых бомбовозов князя вооружат новыми атомными бомбами, и Гардарика, наконец, обретёт цивилизованные формы! Дима верил прогрессивному князю. Все древности будут просто забыты. Гардарика, обладая таким оружием, договорится с Европой и процветёт под властью князя, ставшего царём!

А для себя Большов старший попросил только князя не гневаться, когда он по-боярски в гордуме станет увещевать непонятливых. Князь и не гневался целых двенадцать раз — шестеро сами Диму вызвали. Москва вложилась в проект Димы, и князь ждал результата…

И вот он погиб. Все, включая князя, напряглись поначалу, пытались понять, что будет дальше. А дальше стало известно, что выжил юный Артём, и больше ничего не происходило. В гордуме сначала робко попросили у того совета отчёта. Они попытались сослаться на секретность, на князя…

Но что он мог сделать⁈ Князь не смел кому-то показать даже осведомлённость, не то что заинтересованность. Московский Князь сделал вид, что его это не касается. И в гордуме уже открыто потребовали объяснить, какого овоща Москва вбухала в тот совет столько денег.

Возмущённым деятелям кто-то прикрыл рот секретностью. Москва урезала участие, но средствам не дали пропасть — в совет влезли Рязань, Новгород, Кай-ёв и многие поменьше. Димы же не стало…

Вот погиб он, и князь Москвы сразу выбросил из головы и проект, и Диму, и его сынишку. Князя понять можно, слишком у него плотный график. Москва остаётся непризнанным центром Гардарики и прилагает немалые усилия, чтобы выигрывать у других княжеств в конкуренции за людей, за финансы, за производство и за инфраструктуру.

А что до проекта, ну, не будет он там единственным, зато станет одним из первых. Без Князя Москвы всё равно не обойтись. Он продолжает совершенствовать и увеличивать свою дружину — свои самые быстрые, самые дальние, самые высотные бомбовозы в мире. Надо же кому-то будет доставить полезную нагрузку, вот его машины поднимают до пяти тонн.

Но всё-таки Вениамин был нормальным человеком. Грустно вздохнув и чувствуя себя последней скотиной, он продолжил листать дело боярина Большова. Вот собственно с чего его секретари задёргались.

Газетка «Московский еженедельник» рискнула опубликовать пространный разговор с Артёмом Большовым. Судя по приложенной справке, газета вся в долгах и стремительно желтела. Можно не сомневаться, что Большов купил её долги, и это в чистом виде его заявление.

В статье снова описывается первая дуэль, когда Тёму назвали попаданцем. Упреждая вопрос журналиста, он никому не советовал даже спрашивать его об этом. Но бог с тем идиотом, могут у Тёмы быть некие фобии.

Вениамин глубоко вздохнул, перевернул лист и подавился воздухом. Всё дело, оказывается, в интервью англичанину. В нём Артём сказал, что не сомневается в нападении Европы на Гардарику и готов убивать на войне европейцев. Так это интервью стало причиной вызовов. Кому-то не нравится его заявление…

Ежу уже ясно, что «кто-то» — сам Князь Москвы. Вениамин отвлёкся на потолок, стараясь дышать ровно.

Ну, как его ещё понимать⁈ Но о тех четырёх дуэлях князь ни сном не духом! А из слов Артёма выходит, что действовали они с ведома Князя Москвы! Главное, что пацан сам в это верит!

Князь отдышался и вернулся к чтению. Так… ага. Первый из Рязани просто понадеялся на то, что Тёма ещё мальчишка, а три следующие были весьма продвинутыми в магии москвичами. Князь разрешил Тёме жениться, когда у кого-то закончились такие специалисты, и вызовы прекратились.

Вениамину чуть не до слёз стало себя жаль. Да будь только у него такие специалисты! Был один Дима, но погиб, теперь за него Артёмка. И думает гадёныш, а вместе с ним читатели этой газетки, что главный злодей и миролюбец Князь Москвы.

Дальше журналист допытывается у боярина Большова, чем ему так не нравится мир с Европой. Оказывается, мир боярину очень нравится, просто он считает, что Европа при любых раскладах кинется на Гардарику.

Вопрос не в режимах Европы и в способности властей Гардарики с ними договариваться, а в том, что ни одному оленю ещё не удалось договориться с волчьей стаей. Такова просто европейская природа. Пока мы их не выжили как более сильные хищники, пока они тупо живы, европейцы при любых режимах чувствуют себя волками, а всех других, включая Гардарику, мясом.

Лично он, боярин Большов, Европу бы уничтожил чисто из санитарных соображений, но для этого Гардарике нужно другое устройство, иной взгляд на мир. Для русских даже волки твари божьи и пусть себе живут, пока не лезут из лесу, куда не надо.

Приходится Артёму учитывать натуру Гардарики и, не призывая к невозможному, готовиться к неизбежному — к нападению Европы. Он открыто это сказал европейцам, что заставит кого-то из них задуматься, и хоть на день отсрочит начало неизбежной войны.

Боярин открыто заявляет свою позицию и предлагает всем «миролюбцам» высказать свою ему в лицо шпагой или пистолетом. Так его воспитали, что судьба Гардарики ему превыше жизни.

Он, может, счастлив будет оказаться неправым! Но когда неизбежное станет явью, что скажут «миролюбцы» гражданским, кого европейцы будут насиловать и убивать? Что опять что-то не учли и где-то ошиблись? Кому помогут их слова⁈

Вот Артём непросто болтает всякое, он все силы направил на подготовку к нападению. Сам боярин теперь кадет Московского Корпуса, и дружина его наполняется людьми и техникой за его же деньги.

Далее журналист переключился на детали. Дружина принимает всё больше бойцов с опытом, наполняется техникой. Пока часть в процессе роста, однако, боярин давно превысил приличные десять процентов, и дружина с обычного полка приближается к дивизии…

Князю неинтересна техника сухопутной части, он рассеянно пролистал до интересного. Ага, выводы по статье — фиг бы с ней, мало ли что, где-то напечатано. Сама статья ерунда, важен результат.

Люди, оказывается, прочитали перепечатку интервью Большова англичанину и надеялись, что будет продолжение в отечественной прессе. И вот дождались. Редакцию завалили отзывами. Почтовый совет даже предложил редакции для срочного вывоза их корреспонденции из Восточного Царства заказать за свой счёт дополнительные борта, чтобы письма не ехали месяц по железной дороге.

И что вы думаете? Редакция оплатила рейсы целых трёх дополнительных транспортных самолётов! Читатели же не только высказывали поддержку Артёму и давали советы, они слали купюры и спрашивали реквизиты, по которым присылать помощь!

Газетка весьма хитрая, выходит по четвергам, вот на другой неделе редакция заявила о создании общественного движения из себя любимой и множества трудовых коллективов. У движения в Банке Москвы открыт счёт, и чтоб там всё было честно, подключилась Православная церковь.

Вениамин снова воззрился на потолок, барабаня пальцами. Епархия — это серьёзно. Монахи не позволят ободрать людей и разбежаться, свалив всё на Тёму. Князь вернулся к «делу» и на другой странице обнаружил официальное сообщении Епархии.

Они во всём уповают на бога и молятся, дабы не было войны. Но дело Артёма считают благим и богоугодным. Сами вносят лепту малую, благославляют паству свою на помощь движению, и поручают монахам своим со всею кротостью в движение войти.

То есть священники не дали словам Тёмы тихо заглохнуть. И газетка эта залезла на ТОП изданий. Вот статья о посещении дружины представителями движения, передача подарков в виде тёплых носков и варежек своей вязки от тёток, писем с рисунками бойцам от детворы и походных печек от их папаш.

Фото майора Бирюкова, командира дружины боярина, и его заявление, что он очень рад такому общественному вниманию. Его бойцы и командиры свободно поделятся с общественниками чаяниями и проблемами. Он считает это прогрессивным и надеется, что другие дружины поддержат доброе начинание.

Вот, пожалуйста, на страницах газетки отклики других бояр из разных княжеств, двое даже из Москвы. Они тоже разделяют воззрения боярина Большова и считают десять процентов превышения просто плевком. Эти бояре готовы усилить дружины вдвое и просят через общественность поделиться опытом.

И рядом с этой милотой статьи боярыни Катерины Большовой о войне, которую не заметили. Вениамин обнаружил на этих листочках сведения, которые никак не засекретишь, но крайне не желательные к распространению.

Как вопреки всему княжества, Московское тоже, тайно направили Восточному Царству войска, чем занимался напрочь мирный Совет общей обороны, и как японцы с марионетками умылись кровью. Но ведь героев страна должна знать! Фото героев прилагается. И о проблемах войск должны знать в дружинах, а напрочь мирный Совет общей обороны, будто не понимает, о чём речь.

За одно это мерзавку нужно четвертовать! Эту газетку уже цитируют в Европе! Особенно её статьи, и перепечатывают фото горящих танков и самолётов. Правда, Катенька боярыня, ей приходится улыбаться, пока рядом Артёмка.

А потом Тёма крестился. И с Катей своей обвенчался. Князь в лёгком ступоре принялся за справку, зачем оно понадобилось боярину…

И Вениамин весело рассмеялся! Паршивца просто привязали к себе православные, чтоб из других конфессий к нему не лезли. В православный фонд некоторые маги и даже бояре отдают земли пожизненно и отказываются в пользу Артёма от ренты, за что тот даёт им деньги. А если маги и бояре московские, без затей продают ему земли.

Откуда у него деньги? Снова никаких тайн! Эти фунты открыто дают взаймы священникам англичане под земли, которыми Епархия типа не владеет, а Тёма может продать только Москве или её боярам и магам.

Но все верят Епархии, даже британцы, а фунты всё равно так в Европе и остаются. Новые их владельцы, используя британские и американские прокладки за долю малую, вкладываются в Европу под её сумасшедшие проценты.

Ох, слишком много магов и бояр переводят активы в Европу. Они согласны с Тёмой, только немного наоборот — ставят на противника Гардарики.

Кстати, деньги не столько британские, но американские толстосумы как бы не в курсе. Ну, не суть, что имеем в результате? А раскручивается финансовая афёра типа пирамида, которая завязана на Тёме лично. И вере в обязательное нападение Европы.

Сам князь его не исключает, хотя и не считает неизбежным. Но Артём же собой олицетворяет именно веру в неизбежность нападения. Поддержать его? Вот после всего, что он наговорил!

Хотя его слова — просто слова. Они ничего не стоят. Готов Вениамин поставить на Артёма, войти в его дело? Однозначно нет. Князь считает, что он и ему подобные могут вести с Европой переговоры сколь угодно долго, они же все цивилизованные. Пусть это происходит целую вечность. Лучше ведь говорить, чем воевать.

А заявления Артёма сильно осложняет переговорную позицию с европейцами. Как говорить, что мы им верим? Как крутить им мозги? Как корчить из себя оленей? Если волка прямо в морду назвать волком, он тут же и атакует!

Нет! Поддерживать Артёма нельзя, пусть его мнение остаётся частным. И европейцам ткнём — видите, до чего вы довели наше общество? Натурально до истерики!

Ну, пока ничего другого не остаётся. Артёму просто так рот не заткнёшь, он всё-таки московский боярин. Эх! Жаль, что нет у Вениамина специалистов! Был Дима…

Ладно. Тёмку следует признать экстраординарным случаем, и меры к нему требуются нерядовые. Любая московская газетка должна помещать официальные обращения князя и гордумы, а также обязана публиковать частное мнение князя в одной статье не более, чем на один разворот.

Правда, Веня столько и не напишет. Если честно, он и не собирался писать сам. Князь просто накидал распоряжение секретарям написать от его имени статью и перед публикацией обязательно принести её для правки. Тезисы статьи:

Нападение Европы на Гардарику властями не исключается, потому с европейцами идут переговоры.

Позиция Артёма Большова сильно переговоры осложняет.

Сам князь не может вызвать кого-то на дуэль, однако Вениамин с удовольствием сделал бы для Тёмы исключение.

В любом случае, Князь Москвы Вениамин будет считать другом всякого, кто порешит Большова на дуэли.

Вениамин убрал ручку в подставку и, нажимая кнопку на селекторе, дабы вызвать секретаря, успел подумать, что это даже хорошо, что очень немногие знают, каково быть его другом…

Кате не надоело одолевать советы от моего имени, правда, на другие уже темы. И действительно, почему бы не обнародовать статистику по некоторым вопросам? Сами засекретили, вот пусть теперь с Катей мучаются, а мне её визиты лишь за радость.

Подписывал я бумаги «где галочка» и слушал её, что сегодня Рождество, 25-е хмуреня, а вчера был Сочельник. Так она с Авдеем, Мухаммедом, Клавой и Надей стояли всенощную в Соборе Василия Блаженного с одиннадцати почти до двух. Такая лепота и благость! Очень жаль, что я не видел.

Я подписал последнюю бумажку и полностью с ней согласился. И не соврал ведь! Действительно бы посмотрел, но как-нибудь дистанционно. С наступлением эпохи интернета обращайтесь с записями.

Она всё-таки почувствовала какую-то недосказанность и нахмурилась, мага её уровня трудно обмануть. Вот хмурую Катю я расцеловал в обе щёки, и сердитая она, прихватив документы, вышла из ректората.

Я тоже покинул помещение и, упругим кадетским шагом направляясь в столовку доедать второе и допивать компот, думал, что удачно я крестился. Церковь освобождает воинов и приравненных к ним кадетов от постов и соблюдения праздников.

Только дома пришлось выделить комнату под молитвы и купить иконы, чтобы не таскаться по воскресеньям в храм. Катя и без меня сходит. Не нравится ей, что я слишком отрешённый и крещусь редко.

А когда, спрашивается, креститься, если вход в транс у меня десять минут, да в трансе сорок, и ещё на выход десять минут отдай и не греши! Вот и крещусь до и после, то есть через час.

Зато перед сном не стою на коленях, но Катя всё равно чем-то недовольна. Наверное, догадывается, как я молюсь — на неё прямо не угодишь! Молюсь же! Чем транс принципиально отличается от молитвы? И с крестным знамением оно точно легче переносится.

Я пришёл в столовку, сел за своё место и, приступив к остаткам остывшего второго, грустно вздохнул. Каково ещё в походе мне будет! Нелегко на свете быть воином-рысью…

Ну, я в бою уже впадаю в тотемный транс, теперь всё — воин-рысь.

Петю и Степу можно только пожалеть. Но они же сами того и добивались? Тем более недовольства на их рысьих мордах я не заметил. Тяжелее всех моё крещение далось Авдею и Мухаммеду.

Они прям как больные меня упрашивали, чтоб я не крестился. Им же придётся креститься со мной, или обоим возвращаться в дружину, чего мы все вместе сильно не желали.

Я на них буквально наехал, в чём же дело! Клава и Надя ведь только поморщились немного, но выразили готовность следовать за боярыней. Так эти двое оригиналов признались, что всё упирается в исповедь.

Магу никто в глаза соврать не может, а отвечать на прямые вопросы священника они не станут. Быстрее вскроют себе животы. Я тогда почесал в затылке, причина мне показалась важной.

Поехали мы в обитель к наставнику — назначили уже крепкого мужика с цепкими карими глазами и ястребиным профилем. Он нас почти сразу принял, и я изложил проблему. И от себя добавил, что крещение мы примем только вместе. Или вообще не примем, всё отменяется.

Отец Никодим, так звали наставника, нахмурился и сказал, что таинства не принимаются частично или понарошку. Крещение принимается полностью, к нему нельзя принудить…

Но и исповедь тоже добровольная. Грехи каждого лишь его ноша. Если кто не желает от каких-то освободиться — его выбор. Готовы ли Авдей и Мухаммед ответить или не ответить лишь на те вопросы, что прежде прочтут на бумаге?

Они дружно ответили:

— Готовы, отче.

А Мухаммед добавил:

— Ещё я хочу оставить имя. Так назвал меня отец в честь друга, кому обязан был жизнью.

Тонкие губы отца Никодима тронула улыбка, и он молвил:

— Мухаммед вполне библейское имя, носи его с честью, сын мой. Ваши затруднения разрешены, более не задерживаю.

Крестились мои охранники, теперь ходят за Катей по храмам и соблюдают посты, аж Миланья вздыхает горестно. Ужас просто, что они иной раз едят! Хоть из Корпуса не вылезай, но просить себе готовить отдельно — просто свинство.

Я допил компот и решительно пошёл учиться дальше…

Катя приезжала ещё только в пятницу, а так наша учёба ничем от обычной не отличалась. Это в Европе Новый Год, а у нас просто окончание семестра. Построили нас в субботу после занятий на плацу в форменных шинелях и шапках с кокардами. Зачитали наши оценки за первые полгода — все отличники — и большинство потопали к КПП, а десяток тоже отличников угрюмо продолжили обучение в Корпусе.

Я, конечно же, выходной пропустить никак не мог, потому из КПП бодренько проследовал к своей «Волге», что работала на холостом ходу. Её усиливать и бронировать мне пока не хотелось. Дорого, и неизвестно ещё, как к тому отнесутся Авдей и Мухаммед.

Проехали через зимнюю Москву без приключений, хотя столько техники на улицах не заметил. В другом мире и зимы мягче? Но снега ведь выпало даже больше! Магией какой-то, что ли, убирают?

Открыла Миланья, Кати ещё не было дома. Авдей и Мухаммед, отчего-то странно улыбаясь, сразу повели меня в гостиную. Я даже напрягся, что там ещё…

Ёлки-палки! То есть просто наряженная ёлка. Украсили несчастное растение своими руками клееными шарами, гирляндами, какими-то пирамидами и само собой конфетами, а сверху вместо звезды приладили подобие сосульки.

Тут я должен умилиться и что-нибудь воскликнуть…

— Ай, да Катя! — воскликнул я искренне.

— Все клеили! — справедливости ради добавила Миланья, имея в виду украшения.

А я, вообще-то, восклицал исключительно о Кате. Она же и впрямь чудесная. Что же до ёлки… ну, в прошлом году её ещё не было. Катя, видимо, тогда ёлку сочла преждевременной. У Тёмы ёлок раньше не водилось, а я просто не хочу вспоминать ту жизнь. Кажется, я к ежегодному спиливанию елей относился равнодушно.

Для приличия пару минут полюбовавшись на «лесную красавицу», я прошёл в кабинет. На столе меня поджидал отчёт за неделю. Катя и годовой отчёт перенесла бы на хмурень, да такая бедняжке досталась дикая страна. Тут конец года в вересне, и вся отчётность под это заточена.

Но у меня цепкая молодая память, помню все цифры по каждой неделе, спокойно складываю и сравниваю год к году. Ничего в этом удивительного нет, особенно с магией. Тем более что и сравнивать нечего, всё только начинается.

Как и обещал Серёже, вошёл я в его православный фонд со своими землями и почти сразу под них англичане дали кредиты. Какие они англичане, Серёжа и сам не знает, но и не отрицает возможности, что первые деньги выделила Епархия, чтоб я не съехал уже.

Финансы я направил на перевооружение и содержание дружины, да с этим здорово общественность помогает…

Вот я умную голову ломал, с чем подкатить к ректору и преподавателям, чтоб поделились они, что им выпускники пишут! Ректор, преподаватели и выпускники сами вошли в общественность, кто открыто, кто через тех же бывших кадетов, и всех уже достали наболевшим!

Зато за каждой копейкой надзор — общественное ведь. И дело не ограничивается копейками, люди покрывают до трети всех расходов.

Но я всё равно при случае продаю доходные дома. Неизбежно ведь питейные заведения и гастрономы закроют, а на всех свободных квадратах разместят эвакуированных и госпитали.

Вот такая я скотина, что не хочу на этом терять. У себя дома для своих устрою госпиталь на камеры, и отстаньте от рыси, чтоб не загрыз!

Блин! Дёргает меня ещё та мораль. Смешно и грустно, местные-то бояре и не подумают осуждать, только позавидуют прозорливости. Как представлю Катю с подружками в одеянии милосердных сестёр — смех разбирает. А ведь никто её заставлять не станет. Только от родов отойдёт, сама и наденет.

Малышка моя родиться в июне. Местным магам-врачам можно верить, точно девочка…

В общем, нечего тут корчить из себя, я же не только для себя стараюсь. Взять мою полупроводниковую аферу — снабдили уже рациями мою дружину, завалили просто.

На той же элементной базе сделали автоматическое управление пулемётами. Можно спокойно выпрыгивать из люков, экипаж без их поддержки не останется. И тут только начать, фиг потом остановишься!

А гранатомёты? Вот не вру — выпускники придумали автоматизировать и в том числе оснастить танки. Я сам сначала не понял, чего это прочитал, а когда дошло, натурально пророс в кресло. На самом же деле так далеко в будущее не заглядывал, в настоящем бы разобраться. Ан без меня заглянули.

И пулемёты не от фонаря во множественном числе. Сделали автоматизацию для зенитных пулемётов, обзор через оптику танков. А оптику прикупили у немцев, они за её счёт много кровушки у нас попили в том мире. Теперь у меня новая афёра — оптическая.

Все зенитные броневики на первой реконструкции. Оптика и автоматика, плюс защита от крупных пуль и осколков близких взрывов бомб до тысячи килограммов. Что в результате? Уничтожить можно лишь прямым, прицельным попаданием. Вот и цельтесь, гады, под огнём 37-мм спарок!

Так рациями дружину завалили, подумали, куда их ещё воткнуть, а тут харьковчане танки поставляют. Новые машины пока самим нужны, но старые ведь все после капитального ремонта и в новой комплектации — чуть с руками не оторвали бояре по своим пехотным дружинам вдвое дороже.

То есть мои афёры уже приносят доход, который будет только нарастать. Элементарно харьковчане ещё долго смогут поставлять танки лишь нам, а на них, в нашей комплектации, уже очередь, хотя и задираем мы ценник безбожно.

А пока клепали старые рации, да копировали иностранные детали, налаживали выпуск, снова исследовали, что получилось. Вот за это время составлялись другие, более подходящие схемы и придумывалась под них своя уже элементная база. Мои полупроводники ещё всю дружину будут содержать и сверху останется…

— С Новым Годом! — прокричали девоньки хором, входя в кабинет.

Никак у меня Наде и Клаве не получается сказать, чтоб оставались снаружи. Всё как-то наглости не наберусь.

— С Новым Годом, — сказал я, подняв усталые глаза на них и закрыв папку.

Поднялся из кресла, подошёл к Кате. Долго смотрел в её смеющиеся глазки… и не выдержал всё-таки, обнял и поцеловал.

Дальше пропущу, это я много раз уже описывал. Только встреча Нового Года! С Катей! В постели…

Ну, за этим вообще в другое место.

Итак, повезли меня первого студня в Корпус сразу на двух «Волгах» все, даже Миланья. У КПП я их обнял, особенно Катю, ведь простились мы надолго. Вместо политинформации мы всем курсом, но строго по желанию, взяли тяжёлые котомки на плечи, лыжи пока в руки и выстроились на плацу.

С нами стояли шеренги третьего, четвёртого и пятого курса, а первыши ушли тихо сразу после завтрака. К нам вышел бравый генерал-лейтенант и заорал:

— Кадеты! Поздравляю с окончанием семестра!

— Ура! Ура! Ура! — хором крикнули мы.

— Новый семестр по традиции начинается с добровольной лыжной прогулки! Лыжи… надеть! — приказал ректор.

Мы дружно уронили лыжи и заскочили в крепления.

— За инструкторами! Вперёд! — дал отмашку добрый дедушка.

Мы только второй курс, пришлось подождать остальных. Но вот и наша очередь, побежали, пока соблюдая строй. У каждого курса свой маршрут. Скоро мы выйдем к снежной целине, там станет не до красивостей.

Григорий Васильевич всё сказал правильно — это просто лыжная прогулка. Только продлится она две недели. Спать будем у костров, если инструкторы разрешат, и еды у нас всего на десять дней.

Я пошёл со всеми, чтобы узнать, чего лишился прошлый раз, со мной ясно. А парни? Допустим, тех, кто откажется, ждёт что-то ужасное. Но они же могут отказаться все вместе — всем плохо не сделают. Неужели все побежали, и я побежал? Или что-то доказывают? Кому?

Задавался я этими вопросами ровно до начала снежной целины. Ломил через снег без смысла, без времени. Военный иногда неприязненно вякает:

— Вперёд смотрим, авангард!

Поднимаем лица, зная заранее, что ничего там не увидим. Просто так положено. Смотреть, ломить через снег и не думать.

Пока инструктор не сказал:

— Смена!

Мы трое соскочили на обочину отдыхать. Снова отчего-то мыслей не возникло. Только разыграли в «камень, ножницы, бумага» очерёдность, встали в конце колонны. Неумолимо приближается наша очередь…

На обед остановки не сделали. Глубоким вечером инструкторы скомандовали привал. В этот раз разрешили костры. Мы сварили каши с тушёнкой, поели, оставив на утро, и спать. Что-то с непривычки не спалось. А военные ещё и назначают караулы.

Закемарил под утро и сразу команда:

— Завтракать.

Раздули костры, немного разогрели каши, просто чтоб оттаяла. Только доели, новая команда:

— Продолжить движение.

На второй день у меня получилось уснуть. На третий в авангарде сам свалился в тотем и пёр без смены, пока был в трансе — я просто не слышал команд. Чтобы отойти от транса, мне хватило короткого отдыха на обочине.

Потом дни слиплись, как один, вспоминается лишь с первой команды инструкторов:

— Привал. Огня не разводить.

Отогревали тушёнку руками. Жались друг к другу. Маги помогают ребятам. Я маг, смог поддержать сразу пятерых бойцов. Правда, почти не спали…

Снова слипшиеся дни, даже когда не давали огня. Новая вспышка — я сваливаюсь в транс второй раз за день. Слабо удивился, отходя — даже не знал, что так бывает.

Ещё где-то за пять дней до конца пришлось снова урезать пайки, или последние дни мы пойдём натощак. Я это лишь принял к сведению, никак не реагировал.

Но вот подходит к завершению вторая неделя. Я запретил себе об этом думать. Снег и лыжи навсегда. Но нас в авангарде заставляют смотреть вперёд! Что там? Не, показалось…

Блин! Точно какой-то забор!

Ну, может, это чужой чей-то забор. Что ты увидишь среди ночи?

Но забор же с вышками, колючей проволокой и прожекторами! Наш это забор! И откуда-то берутся силы!

Пришли мы ещё через час. Сдали лыжи и пустые котомки с пустыми, сверкающими, такими раздражающими последние сутки банками от тушёнки. Из каптёрки в душ. Такие простые мысли!

Мы никого не потеряли в этот раз…

Ненавижу лыжи…

В следующем году непременно снова пойду…

Долго боролись с детскими ещё бородками, за две недели изрядно обросли. Из душа в столовую. Там уже старшие курсы, но сил на приветы просто нет. Только дотащить себя до койки и спать! Целых четыре часа! Первыши приползут под утро…

Началось утро с команды:

— Подъём!

Две минуты одеться и подумать, что вот и начался мой сорок первый год. Что же он мне приготовит? Впрочем, в Европе он давно начался…

— На зарядку! Бегом! — разоряется военный.

Началась обычная учёба. Физкультура, умные предметы, танки, рыси-близнецы и шпаги. Вместо плаца ковыряем мерзлую землю под себя, таких хороших, пока для стрельбы «лёжа». И два раза в неделю Катя. Я просто на неё смотрю и слушаю её голос:

— Ну, ещё подпиши, вон же галочка.

Наконец, долгожданная суббота. Мы стоим в строю в шинелях и шапках с кокардами, на шевронах у каждого руны. Собрание зачем-то почтил ректор. Хочет ещё раз поздравить? На него не похоже, но много не мало…

— Кадет Большов! — сказал почему-то Григорий Васильевич.

— Я! — говорю несколько недоумённо.

— Выйти из строя! — скомандовал он.

Рублю строевым три шага.

— Тебя вызвал на дуэль боярин Москвы Тимохин, — дал вводную генерал-лейтенант. — Отказаться ты не можешь. Твои условия?

Мне отчего-то смешно, но я не показываю вида. Отвечаю серьёзно:

— Завтра утром в десять! У Перуного камня! Пистолеты! Прошу быть моим секундантом!

— Буду, — проворчал ректор. — А пока становись в строй.

Потом слово взял другой военный, поменьше, и отчётливо зачитал список тех, кто лишён отпуска. Он же разрешил нам разойтись. Я нёс непроницаемое лицо к КПП, а мои же сокурсники поглядывали на меня с недоумением. Как будто я знаю! Я просто шёл спокойно и думал, что попадать в десятку неудачников мне теперь просто нельзя, неприлично.

И как неплохо начинается мой сорок первый — с дуэли! И не просто с дуэли, а с целым боярином Тимохиным. Наверное, крутой перец, если дёрнулся на меня после всего. Хотя гордыня грех. Надо будет поручить кому-нибудь со всем смирением помолиться. За раба божьего… э… по фамилии, вроде, не молятся?