Руны на шевронах

Глава 13

Лазил по танку прямо в парадке и крутил ручки, заставляя подниматься и опускаться пушку, разбирался с подачей боеприпасов и даже шевелил рычаги. Пока Катя не стала ныть, что уже хватит, пора обедать. Пусть военный и Авдей с Мухаммедом ничего не говорили, но, и правда, на часах скоро полдень. Осмотр одного танка занял всё время визита.

Одобрил я машину, о чём сказал майору Бирюкову. И, раз уж танки ещё не приняты советом, и вообще мы в дружине сами себе велосипед, приказал доработать их под себя.

Первое, что приходит в голову, курсовой станковый пулемёт не должен замолкать, когда водитель экстренно покидает танк. Пусть человек напоследок задаст угол возвышения и сектор, и пулемёт работает до последнего патрона.

— А как же водитель покинет танк, если пулемёт будет стрелять? — уточнил майор.

— Каком кверху, — ответил я резковато. — Я просто задал направление — сами думайте.

— Есть, подумать! — согласился Витя.

Пошли мы к своим машинам. На прощанье командир вручил мне папку. Дескать, там справочные данные о поступающем вооружении и новых людях, а так же его соображения.

Проехали в гостиницу. В номере я только сменил парадку, а то успел в танке обо что-то испачкать маслом и копотью, да Катерина переоделась — она ж костюмчик уже полдня носила.

Дальше сказали коридорной, что мы съезжаем немного раньше и спустились в ресторан. Пообедали на дорожку, потом Авдей с Мухаммедом проверили «Волгу», и мы поехали в Москву. Катя улеглась мне на колени, а я расположил на её сиськах папку, открыл и углубился.

Начал военный с общих положений. Дружина моя создавалась для войны, которой не будет. Все прям уверены, что никакой войны не будет. А коли её не будет, то и дружинники не парились.

Боярину зачем-то нужна дружина, значит, кто-то должен в ней служить. Не надо боярину создавать проблем, и он не создаст их солдатам. Люди из года в год спокойно ходили на работу и старались не давать воли низменным инстинктам. Даже для малопьющей Гардарики уровень нарушений оставался очень низким.

Бояре не перегружали дружины личным составом и новейшим оружием. Приличия заставляли превышать нормы на десять процентов, значит, превышали лишь на десять, и не процентом больше.

Понятно, что для любителей спокойной жизни мест не хватает, и в дружинах процветает кумовство. Без одобрения командира роты заявка соискателя не попадёт в штаб, и если соискатель через ротного не заинтересует штаб, заявку отклонят. В итоге — в дружине все свои.

По наитию мне повезло застрелить тыловика, отстранить старого командующего и назначить майора Бирюкова…

Нет! Этот деятель так и написал, что мне с ним повезло!

А! Бывший начальник утвердил его замом со стороны, без подати, только чтобы дружина походила на воинскую часть. Вот он, боевой офицер, был единственным, кто думал, что какая-то война обязательно будет. Делал что мог, но не в его силах было преодолеть общие настроения и пресечь финансовые потоки…

Ну, коли так, реально повезло мне с Бирюковым.

Но вот я стал боярином, и настроения сломались на самом верху. Теперь каждое совещание начинается с того, что кому скоро на пенсию, лучше сразу уйти. Остальным следует молиться, чтобы вопрос их соответствия должностям решался обычным порядком, а не по законам военного времени.

Утро каждого солдата начинается с политинформации, на которой повторяется без счёта: война будет. А дальше физкультура. Речь пока не о сдаче нормативов Совета Княжеств, у всех есть время обдумать положение. Кто-то пишет рапорты на увольнение по собственному желанию, кто-то старается набрать форму и соответствовать. Ведь каждый месяц, сколько пришло пополнения, столько выгонят худших.

Пополнение прибывает активно и нареканий не вызывает. Парни закрыли по два-три контракта в реальных конфликтах. Их не ставят в общий строй, формируют новые части. Благо, что нанимать предпочитают технических специалистов.

Танкистов в первую очередь, к окончанию мною курса Бирюков ручается, что никого из старого состава не останется. Старики уйдут вместе со старыми танками. Зенитчики, пулемётчики, бронебойщики, артиллеристы, снайперы — все из нового набора. Водителей грузовиков и прочих машин заместили пока половину.

Но пехота останется старой. Или, вернее, новой старой — отслужившие срочку парни, кто не может найти себя на гражданке. Вот для них обстрелянные коллеги придумывают полосы препятствий, внезапные тревоги и марш-броски с окапыванием.

Новый командир считает, что для эффективности дружины число пехотинцев следует увеличить вдвое. Пусть оно сильно превышает десять процентов, продиктованных приличиями, но ведь я должен думать не о приличиях, а о войне.

На данный момент поступило две машины эвакуации на базе «Рыси-1» по двести пятьдесят тысяч. Пятнадцать танков «Рысь-1» по пятьсот тысяч. Зенитных броневиков два по двести тысяч. Зенитных орудий 37-мм семь по восемьдесят тысяч. Противотанковых орудий 45-мм пять по семьдесят тысяч. Пушек «А-21» 122-мм пять по сто тысяч. Ружей бронебойных…

Доклада военного на три раза с запоминанием и обдумыванием хватило на два часа. Вывод первый — рано я сорвался в Москву, нужно было остаться, прочитать записки майора, обсудить их с ним…

С другой стороны, пусть привыкает к самостоятельности, учится принимать решения. При всём моём боярстве мне никогда не возглавить дружину, Совет за этим проследит. Я могу только серьёзно влиять на назначение командующего, а вся ответственность всё равно на Бирюкове.

Но ведь пехота! Мой орёл хочет под себя не полк уже, а целую дивизию. Танковую. Генеральская должность на секундочку, хотя у меня ему больше полковника не светит. Как молодец войдёт в подчинение армии, как закружится у него головушка!

Правда, он уже общается с целым московским боярином, и ничего такого не наблюдается. Хотя не будем себе льстить, боярин пока несовершеннолетний, то есть в политике ноль без палочки.

Что ж, в виде эксперимента можно одобрить увеличение численности, но обусловим обязательным поголовным соответствием бойцов не только нормам Совета, а и критериям дружины. Кстати, надо посмотреть самые высокие критерии из ныне существующих и увеличить своим на десять процентов. Пока на десять.

Решил передать майору решение обычным порядком, через курьера штаба — пусть пока считает, что я обдумываю предложение. Тут как раз и первая остановка, четверть часа погуляли вокруг машины.

Дальнейший путь домой я посвятил себе и тотему. Вот Мухаммед и Авдей словно спят с открытыми глазами. Взор их пуст и безмятежен, они явно наслаждаются покоем. Но я опять не замечу, как эти увальни станут смертельными зверями в прыжке. Я буду таким же!

Ну, когда-нибудь. А пока всю дорогу представлял себе тотемный дух, уверял себя и убеждался, что он реально существует, и тянулся к нему, как в сказку. Около часа робкого погружения, пять минут слияния, часовой откат. Четверть часа растерянных улыбок на милые вопросы Кати. Она прелесть, даже когда злится. Но время отдыха заканчивается, сели в машину и снова приближение к тотемному духу.

Восемь часов пролетели незаметно. Когда ещё выпадет столько времени? В Корпусе сильно вряд ли, остаются лишь часы после занятий и выходные. Только Катя на меня сердится, но это пусть — мне и положено в этом возрасте быть немного эгоистом.

Встретила нас Миланья, как сто лет не видела. Снова заплакала отчего-то. Но сауна и горячий ужин были готовы, хотя её и не предупреждали…

Или предупреждали? Катя, кажется, звонила позавчера, чтоб отменяла Миланья переадресацию еженедельных изданий. Можно из этого сделать вывод, когда приготовить ужин? Зная мою нелюбовь к ночным поездкам, можно. А Миланья-то совсем не дура, хоть и не маг.

С дороги попарились, ужинать и после бурной любви с Катей сон. Автомобили всё-таки выматывают. Утро прошло по обычной программе, только после завтрака Миланья сказала, чтоб я позвонил в ректорат. У них что-то официальное.

Ну, позвонил. Меня соединили с ректором, и он официально передал мне вызов на дуэль!

Я же заседаний думы не посещаю, обо мне известно только то, что учусь я в Московском Кадетском Корпусе, один раз уже вызвал на дуэль боярина, и ректор был секундантом. Вот к нему официально и обратились.

Вызов обусловлен моим интервью западному изданию, так что сам виноват. Но вызвал меня не боярин, а простой маг, так что я могу отклонить дуэль. С мага взять, скорей всего, нечего, и он зарабатывает на жизнь дуэлями. Но за одним отклонённым вызовом последуют другие — бесплатный пиар на моём имени не отменить. В общем — решать мне.

Я немного подумал. Блин! Завтра же мой День Рождения, так хотелось отметить его с Катей! При свечах. Но с какими мыслями мы его встретим? Тяжко вздохнув, я сказал ректору:

— Завтра в десять утра у Перунова камня на пистолетах. Прошу быть моим секундантом.

— Да куда от тебя денешься, — проворчал дед. — До завтра… да! И денег прихвати, а то задаток кончается.

— Хорошо, — сказал я, и старик повесил трубку.

Катя смотрела с немым вопросом, пришлось рассказать ей подробности. Магу не соврёшь. Она грустно сказала:

— Угораздило же тебя стать боярином в шестнадцать.

Ну, что ещё сказать? Я боярин, и этого не изменить. В любом случае, на пистолетах у меня хорошие шансы. Короче, пошли мы в гостиную за Катиной политинформацией.

Перед физкультурой позвонил в штаб, чтоб прислали курьера, да после обеда принял господина Иванова, управляющего моим молочным подмосковным хозяйством, а так день катился по накатанной.

Только вечером Катерина ушла в другую спальню. Мне перед дракой насмерть всё-таки нужно сохранять гармонию. Обидно, но переживу — действительно буду злее. К вызвавшему меня на дуэль магу появилось личное отношение. Тем более я уже знаю, на что потратить два часа. Сел на колени и стал настраиваться на тотем…

Утром после разминки и душа Авдей с Мухаммедом традиционно отсоветовали мне завтракать. Катя с Миланьей остались нас ждать, и мы поехали к Перунову камню.

Мы шли через лес, я думал о сопернике. Это не тот капитан, которого — не будем себе врать — я просто убил. Но он и не тот холодный убийца, что собирался прикончить меня первый раз.

Что он обо мне знает? Богатенький мальчик, кто сам по детской спеси подставился, дал англичанину интервью. Именно детская спесь заставит меня принять вызов. Я убил кого-то шпагой, но мне могло просто повезти. И я же на эту дуэль выбрал пистолеты. Враг, скорее всего, шакал — считает меня своим шансом подняться, и ему всё равно, как он выглядит со стороны…

Ну, точно. У камня нас встретил непривычно замкнутый парень средней комплекции, лет двадцати, в офицерской повседневке с погонами младшего лейтенанта. Выпускник какого-то училища, может, даже отличник — хорошая физическая и стрелковая подготовка, но маг ниже среднего.

Его секундант тоже паренёк с погонами младшего лейтенанта, но в офицерской парадке — ему по траве не кататься. Он усиленно отводит глаза, смотрит мимо — парню не очень нравится присутствовать при расправе.

Охраны при них нет, явно не по карману. Авдей с Мухаммедом посмотрели на них, как на пустое место. Их точно задевают взоры моих рысей, парни покрылись красными пятнами. У них ещё и комплексы!

Мой секундант ректор, его одного я приветствую. Он стоит высокий и подтянутый с деревянной коробкой, зажатой в правой подмышке.

— Здравствуй, Артём, — ответил мне Григорий Васильевич и повёл ладонью к замкнутому парню. — А это твой противник Павел Владимирович, — он обернулся ко второму. — И его секундант Александр Иванович…

— Давайте обойдёмся без формальностей, — проворчал секундант. — Вызов принят, Паша твёрдо намерен убить этого выскочку.

— Пожалеем их, — улыбнулся я. — Им очень хочется, чтоб всё побыстрее закончилось.

Григорий Васильевич поджал губы, но просьбу уважил — открыл футляр.

— Клянусь, что оружие не заговорено, и Артём с ними незнаком. Вызванный выбирает первый, — сказал он важно.

Я подошёл ближе и, наморщив лоб, уставился на пистолеты барабанного типа. Обернулся к противнику и серьёзно спросил:

— Так из какого тебя застрелить?

Тот проигнорировал мой вопрос, ещё больше закаменев таблом. Григорий Васильевич проворчал:

— Всего в барабане по восемь патронов, но дуэль не останавливается, когда противники потратят все. Живым уйдёт один. Не люблю пистолеты, шпаги красивее.

— Тогда без разницы, — сказал я, взяв верхний револьвер.

Павел Владимирович судорожно схватил нижний.

— Теперь вы можете воззвать к Перуну! — возвестил Григорий Васильевич.

Мы поклонились камню и без слов пошли друг от друга. Я отсчитал пятьдесят шагов. Тут и команда ректора:

— Оборачивайтесь! Начали!

Секунданты и охрана укрылись за камнем, противник двинулся ко мне. Я пошёл к нему навстречу…

Нас разделяют семьдесят шагов, враг медленно поднимает руку с пистолетом. Рановато для меня, но ладно, я тоже поднял револьвер.

Ощущение угрозы и его выстрелы:

— Бах! Бах!

Бьёт на уровень живота и паха, один прицельный, другой туда, где я могу оказаться. Мне повезло отскочить вправо, пули летят левее.

Ещё два шага и снова:

— Бах! Бах! Бах!

Сделал поправку, кроет оба фланга. Но мне же не запрещено просто немного отскочить назад. Тут главное, не поймать центральную пулю.

Враг явно не ждал от меня такой прыти, раздосадован. Решил сократить дистанцию, делает вперёд шаг, другой…

Ожидаемое решение. А я внезапно срываюсь вперёд, забирая левее. Он останавливается и берёт на прицел мою бегущую фигуру…

Опять не угадал. Резко торможу. Как у нас говорят — дорожка. И беглый огонь. Посылаю семь пуль, последняя на крайний случай…

Противник пытается уйти от внезапного огня, но падает в траву раненый в левую руку и в живот. Он лежит, ему очень больно, но у него ещё три патрона. Я могу просто подождать, когда он от потери крови лишится сознания, и добить. Время дуэли ведь не ограничено.

Но я обхожу его справа, и приближаюсь для последнего выстрела в голову. Он сквозь жуткую боль пытается поймать меня в прицел:

— Бах! Бах!

Враг судорожными рывками разворачивается за мной, ложится на живот и громко стонет. Вытянул ко мне руку с револьвером, но оружие его гуляет в ладони — Паша почти ничего не видит. Но не стреляет даже на удачу, тоже решил оставить патрон, чтобы я не смог убить его в упор.

Но мне это и не нужно — стреляю с десяти шагов ему в голову, прямо в темя. Враг упал лицом в землю. Я посмотрел на него с жалостью — срубил парень много денег по лёгкому. Вздохнул и вернулся к камню.

Когда подошёл, секунданты и мои охранники уже вышли из-за укрытия.

— Дуэль можно считать состоявшейся? — устало спросил я.

— Ты обещал Перуну, — торжественно мрачно сказал Александр Иванович. — Ты кланялся камню!

— Пистолет, что ли, положить? — не понял я.

— Не-не! — воскликнул Григорий Васильевич, отбирая у меня револьвер. — На нём же нет крови! Кстати, где второй?

— Там, — показал я пальцем.

— Вот заодно захватишь, — сказал ректор.

Авдей расстегнул пиджак и с пояса снял немаленький нож в ножнах.

— Отрежь врагу голову, — сказал он серьёзно, протягивая оружие.

Я уставился на клинок.

— Ты сам пообещал Перуну жертвенную кровь! — мрачно молвил Александр Иванович.

Я заторможено протянул руку и взял нож.

— Ну, почему тебе не советовали завтракать, — добродушно сказал Мухаммед.

Я обречённо развернулся к трупу и побрёл на дрожащих ножках. Это правило дуэли, я просто должен это сделать…

— Вот за это я и не люблю пистолеты, — за моей спиной кому-то сказал Григорий Васильевич. — Шпаги всё-таки элегантнее!

Как увидели меня живого и здорового, Миланья снова плакала, а Катя цвела улыбками. Без нас они за стол не садились, прямо кусок не лез в горло. Но тут быстро собрали утреннюю трапезу. Авдей и Мухаммед уплетали за обе щёки, а я ограничился кофе. Сказал, что нет аппетита.

На политинформации Кати немного пришёл в себя, а на физкультуре даже почувствовал, что напрасно не поел с утра. Энергия кончалась быстрее обычного. Так что к обеду я совершенно восстановился и даже попросил добавку второго.

После обеда приехал курьер из дружины — я передал для майора пакет и приказал присылать курьеров каждый выходной. Позвонили из гордумы и попросили заехать, утрясти кое-какие формальности. Туда отправились с Катей, всё-то ей нужно знать, и с охранниками. Формальности заключались в имуществе вызвавшего меня мага.

Убиенный оказался недавним выпускником Рязанского общевойскового училища. Так бы меня из-за него не побеспокоили, но он при жизни владел целыми двумя участками земли, один из которых сельский. Оба участка отойдут Думе Рязани, вопрос только в том, за какой она мне передаст кадастровую стоимость. Катя сказала брать ту, что больше, и не париться отношением Рязани — не любить московских ещё больше они не смогут физически.

Вот что за беднота ко мне лезет! А у меня ведь расходы серьёзные. Одному только Григорию Васильевичу передал сто тысяч, не считая задатка и платы бойцам. Правда, конвертик немного в желчи и крови, и с парадкой пришлось распрощаться, но кто ему виноват. Самому брать деньги до дуэли не позволили принципы.

Выбрал я себе жизнь, полную страстей! А Паша мог спокойненько сносно жить только со своей земли, но ему захотелось большего. Глупо. Но всё равно жаль парня. В общем, возвращался я из гордумы в новой парадке, с грустным настроением и с задумчивой Катей. Дома обычные наши занятия. Катерина со всей магией не может выиграть у меня в шахматы, так требует, чтобы я больше решал и ей объяснял рекомендованных задач с двумя звёздами. А разговаривали мы по-английски или по-немецки на её выбор.

Вечером долгожданный День Рождения. Вкусный ужин и тортик с семнадцатью свечами. Я свечки задул и сделал Кате предложение. То есть пожелал, чтобы в новом для меня году она стала мне женой.

На этом месте она чуть не заплакала. Катя изучила этот вопрос, так дело не только в том, что я малолетка, но ещё и сиротка вдобавок. В обычном случае браки заключаются с согласия родителей, а в моём должен дать согласие князь Москвы. А он так ко мне настроен, если судить по разным деятелям, что мне этот годик тупо не прожить.

Я приказал ей не реветь и не грузиться. Одобрит князь брак, никуда не денется, не нужно думать о властителях плохо. Я вот прямо сейчас напишу ему прошение, а Катя при мне напишет своему боярину. Она, утерев слёзки, сказала, что попытка не пытка, и согласилась.

Потом были три сказочных дня с Катей. Дома, никуда не нужно ехать…

Не! Занятия наши никто не отменял. Но ведь дома, и Катя со мной! Ладно, не поняли и не надо — всё равно первого вересня начались трудовые будни. Меня привезли в Корпус учиться дальше, а Катерина на своей машине приехала преподавать английский и начала этикета.

Что кадеты второго курса приняли с воодушевлением, так это на месяц освобождение от наказаний на плацу. Просто плац оккупировали абитуриенты. Зато вместо шагистики все попали на полосы препятствий и стрельбу. И наказание или призы стали кардинальнее — десять кадетов курса получают в воскресенье увольнительные домой. Вообще, можно уехать в субботу сразу после практики на танках, а приехать в понедельник на политинформацию.

Я, конечно, оказался в десятке. Просто из принципа всегда быть первым. Ну, а там посмотрим. Значит, предупредил я Катю, позвонил домой, чтоб приезжали, а на последней паре инструктор мне и говорит зайти к ректору.

Я скинул танкистскую робу, быстро принял душ и в парадке явился в ректорат. Секретарь почти сразу пустила меня к ректору.

— Здравствуй, Григорий Васильевич! — сказал я, войдя в кабинет

А он поднял на меня усталые глаза и молвил грустно:

— Тебя опять вызывают на дуэль. Причина та же, твоё интервью. И ты можешь отказаться.

— Завтра в десять утра у Перунова камня на пистолетах, — тоном автомата оттарабанил я. — Прошу быть моим секундантом!

Дед вздохнул и сказал мрачно:

— Ладно. Иди, кадет.

Я строевым шагом покинул его кабинет. В машине ехал задумчивы-ы-ый. Пистолеты, конечно, так себе удовольствие, но с ними у меня есть неплохие шансы. И кончится же когда-нибудь у моих недоброжелателей желание меня убить!