(с)дала на «отлично»

Глава 45

Я медленно отступала назад. Шаг, еще шаг…

Пока моя задница не уткнулась в стол с напитками. Переливчатый звон хрусталя отвлек от застывшей в пространстве картины, где два братца, резко начавшие обретать схожие черты, и мой папенька среди них слегка, совсем чуть-чуть, виновато смотрели на меня и не шевелились.

Вообще весь зал затих, словно мать-природа перед грозой. Бабочки притаились, мотыльки прикрыли изящными ручками рты, дабы не уронить на паркет отвалившиеся челюсти, ласточки попрятались за спины своих самцов.

Я взяла с верхушки пирамиды изящный бокал с розовым шампанским и залпом выпила напиток до дна.

Игристое вино затупленными швейными иглами покалывало нёбо, пенилось в стиснутом легким спазмом горле и, проваливаясь вглубь ошарашенного организма, обжигало пищевод, оставляя после себя нежное ягодное послевкусие.

Отставив пустую посуду, взяла еще один бокал и вновь осушила. Наконец, приятное тепло побежало ласковыми волнами по рукам, ногам и позвоночнику, концентрируясь в районе солнечного сплетения, укрывая согревающей волной оголенные нервы, притупляя сознание.

В абсолютной тишине обернулась к соседнему столу. Радужно-яркие закуски больше не манили. Желудок скрутило до желчной тошноты.

УБЛЮДКИ.

Я тяжело дышала, чувствуя, как дрожат мои напряженные плечи и ослабевшие колени. Последние, к слову, были готовы выгнуться в обратную сторону, дабы превратить меня в кузнечика и в два прыжка унести с этой ярмарки слабоумия и предательства. Внутри, под ребрами, там, где обычно пульсирует мое сердце, словно мощный энергетический шар росли гнев, обида, разочарование. Я смотрела на мужчин перед собой — Вася, папа, Марк… И хотела кричать, грязно материться и бить посуду об их головы.

Взглянула на пустой бокал в своей руке, представляя, как запущу им в любого из предателей, наслаждаясь его болью. Перед глазами красным неоном вспыхнула мысль «Давай! Не щади никого!». А потом вдруг стало жаль. Жаль красивую, изящную, наверняка дорогую вещь, а еще больше жаль прекрасных добрых бабочек, что своими нежными лапками будут собирать тонкие осколки с паркета. В чем они виноваты?

Ни в чем!

Под напряженные взгляды мужчин, что казалось, считывают с меня мысли, как лозунги с майского транспаранта о субботнике, отставила хрусталь в сторону.

Обернулась в поисках другого оружия.

Хотела бросить в предателей фарфоровое блюдо с тарталетками, однако, христианское воспитание не позволило портить еду, сочтя подобный жест кощунственным. Зачем мне лишний грех на душе-то?

Правильно.

Незачем.

Хотела кричать. Так громко, чтобы лопались барабанные перепонки в благородных ушах и из них била фонтаном голубая кровь. Хотела бить со всей силы их отчего-то невеселые лица, царапать небритые и гладко выбритые щеки, рвать одинаково темные шевелюры и плевать в одинаково черные, воистину братские, блядские, глаза!

Но силы разом покинули мое тело, образуя внутри зияющую пустоту.

Холодное, бесчувственное НИЧТО.

— Ты, ты и ты, — ткнула в каждого пустым бокалом, — Каждый из вас мог рассказать мне правду… но не захотел… Вы предпочли наблюдать за мной, как за подопытной крысой в стеклянном лабиринте, что бегает по кругу, повинуясь инстинктам, ищет выход, натыкаясь на препятствия, бьет себя током, грызет пенопласт… Мучается, решая жизненно важную для себя проблему, не зная, что служит лишь развлечением для больших взрослых дяденек. Лекарством от их скуки. Таблеткой от бытового однообразия. Один великодушно назначил меня любовью всей своей жизни… придумал красивую историю… придумал мое в ней участие… сам поверил… и принялся перекраивать МОЮ жизнь ПОД СЕБЯ. Без спроса. Без объяснений. Без вариантов. Просто потому, что где-то когда-то видел меня, что-то понял, о чем-то догадался… Да, Вася? Знаешь, что хочется тебе сказать? — ВЫНЬ ГЛАЗА ИЗ ЗАДНИЦЫ!

Парень напрягся и поднял на меня свои ошарашенные графские очи. Кажется, до кое-кого стал доходить весь масштаб собственного фиаско.

— Вика, я… — начал было Виссарион, мать его, Альбертович.

— ТЫ ЗАТКНИСЬ, ВАСЯ… Второй из вас решил, что я со своими надуманными глупыми проблемами не стою серьезного внимания, не стою искренних глубоких чувств. Подумаешь, влюбленная дурочка… перебесится… сохранить хорошие отношения с братом гораздо важнее… Да, Марк?… Кстати, пока у нее башню рвет от безвыходности, можно и поразвлечься втихаря… Добавить опыта, чтоб могла порадовать любимого братишку… Главное, чтоб девственницей при этом оставалась. А то порченая игрушка не сгодится на роль графской избранницы…

— Вика, — дернулся навстречу Марк.

— СТОЙ, ГДЕ СТОИШЬ, ГОРСКИЙ!

Надо же, какой послушный.

— Тебе, папа, мне тоже есть, что сказать. Вернее спросить. ЗА ЧТО? Нет, не так. ПОЧЕМУ? Почему ты счел меня настолько никчемной, не способной самостоятельно найти свое место в жизни, определиться с профессией, встретить любовь, выйти замуж? В твоих глазах я так глупа и ничтожна, что ты позволил постороннему человеку решать все за меня…

Горячие слезы струились по щекам, капая холодными каплями на ключицы. Не знаю, в какой момент сорвало эту эмоциональную плотину, но с каждой пролитой соленой каплей, с каждым вытолкнутым из горла звуком, я истончалась, испарялась, таяла.

— С одной стороны слепой идиот, с другой стороны бездушный предатель и в центре всего этого мой собственный отец. Смотрю на вас и вижу глупых мальчишек, которым в руки попалась кукла. Одному хочется в нее играть, второму раздеть, третьему оторвать голову и убедиться, что она пустая… Найдите себе новую игрушку, детки. Я покидаю эту песочницу. Видеть вас больше не могу.

Н-Е-Н-А-В-И-Ж-У!

Я разворачиваюсь и, стуча кэблами, несусь куда-то через весь, мать его, зал, огромный, как футбольное поле. Ритмичные звуки шагов гулко резонируют, эхом возвращаясь обратно. Прочь! Отсюда! БЕЖАТЬ!

У противоположного выхода меня нагоняет Лиля.

— Вика, постой! Мне нужно тебе кое-что объяснить…

— Я и так все поняла, Верховская! Не трать слова!