(с)дала на «отлично»

Глава 48

ВИКА

ГОСПОДИ ЗА ЧТО?

Я бреду по лабиринтам коридоров одинаково обшитых деревянными панелями, не разбирая и не запоминая дороги. Четкие повторяющиеся движения во время ходьбы помогают справиться с внутренней агонией, трансформируя энергию от шквала эмоций в механический процесс. Кажется, если я остановлюсь, то утону в собственных слезах.

Больше всего жалею о том, что показала свою слабость. Расплакалась, как ребенок. Доказала свою эмоциональную незрелость, неспособность держать под контролем свои чувства.

Нет, сказала все по существу. Здесь я собой могла гордиться. Но вот то, что при этом рыдала белугой, травило и огорчало с новой силой.

Надо было держать марку! Сохранить достоинство. Смотреть на них свысока, а не размазывать сопли по щекам.

Размышлять о себе в таком ключе легче, чем обдумывать поведение окружающих меня людей. Все же, когда ругаешь сам себя, плакать почему-то хочется меньше. Уверена, начни я себя жалеть, как горько-соленую плотину уже будет совершенно невозможно сдерживать. И тихие всхлипы обернутся громкими истерическими рыданиями с желанием биться головой о стены.

А я уже достаточно опозорилась.

Один из темных коридоров вывел к винтовой каменной лестнице. Отполированные за годы ступеньки мягко поднимали вверх. В редких маленьких окошках бледным пятном мерцала мутная луна.

Шаг за шагом. Шаг за шагом. Потеряв счет времени.

Не заметила, как дыхание сбилось, слезы высохли, а глаза уперлись в массивную деревянную дверь с металлическими петлями. Пришлось приложить немало усилий, чтобы отворить ее. За ней — небольшая лестница, словно на чердак.

Открывшаяся комната выбила все мысли из головы сказочным великолепием. Я поняла, что нахожусь в одной из круглых башен замка.

Небольшое помещение идеальной формы не имело углов, равно как и самих стен. Вместо них огромные панорамные окна на металлическом каркасе и такой же прозрачный сводчатый потолок.

Миллионы звезд смотрели прямо в мою растерзанную душу, подмигивали бело-голубыми искрами, безмолвно забирали печали. Полная луна тускло-желтая, как кусок сливочного масла, рассеянным светом обнимала мои плечи и гладила робкими лучами по голове, путаясь в волосах. Казалось, сам воздух здесь заряжен космической энергией. И я, вдыхая этот далекий и в то же время пропитывающий все вокруг свет, сама наполнялась сиянием бесконечного незыблемого спокойствия ночного неба.

В центре помещения располагалась комфортная продуманная зона. Широкий полукруглый диван, на ощупь бархатный и мягкий, с множеством подушек, перед ним круглый столик с водруженными на него разнообразными толстыми свечами, на полу мягкий пушистый ковер.

Скинув неудобные туфли, ступила на теплую шерстяную поверхность и почувствовала нереальное наслаждение. Поймала себя на мысли, что это первое физически приятное ощущение за весь этот гребаный вечер.

Вторым приятным ощущением стало избавление от короны. Сразу так и не оценишь, насколько она тяжелая и давит. На голову, на мозг, на плечи, на позвоночник… Избавившись от тяжкой ноши, я как будто даже расслабилась. Позволила себе быть простой смертной. Нежной девушкой, обиженной коварными мужчинами. Страдающей и плачущей.

И, знаете, ругать себя за это больше не хотелось.

Надо же, казалось бы, такая незначительная деталь, всего лишь недорогой аксессуар, а довлеет так, что сами собой вырастают завышенные требования.

Устроившись на уютном пружинистом диване, позволила себе расслабиться окончательно. Физически и морально вымотанный организм требовал перезагрузки. Думать о произошедшем я сама себе запрещала, берегла остатки нервов.

Я смотрела в прозрачные окна на простирающиеся дали, голые деревья, пологие склоны, присыпанные белой пудрой скудных осадков и далекие желтые огни соседней деревушки, скользила взглядом по виднеющемуся вдали старому хвойному лесу, черному пятну незамерзшего озера и… ни о чем не думала.

Кажется, я достигла нирваны.

Внутри не осталось ни желаний, ни боли, ни страданий…

Мир застыл вокруг. Застыло время. Застыла я.

Из состояния глубокого ничего меня выдернул странный грохот и невнятное чертыхание. Кто-то явно намеревался нарушить мое уединение.

Сначала из мрака показалась темная макушка, затем стройная фигурка и тонкие руки, которые удерживали плетеную корзину.

Гретхен.

Увидев меня, девушка как будто удивилась.

— О. Привет. Тебя там все ищут. — бодро сказала будущая мамочка, скидывая свои балетки и направляясь прямиком ко мне.

— А ты, стало быть, нашла, — буркнула ей в ответ.

— Пфф… Вот еще! Ты и так меня достала за последние дни, — комната освещалась лишь луной, но я отчетливо разглядела, как девица капризно закатила глаза.

— С чего бы это? Мы даже не общались.

— Ой, твой Горский весь мозг вынес, возомнив, что он Пиноккио, а я его Совесть. Больше суток в пути! Клянусь, я блевала не столько из-за токсикоза, сколько из-за нудных монологов, которыми он меня пичкал!

— Он НЕ МОЙ.

— Как скажешь, подруга.

— Знаешь, я не хочу о нем говорить. Вообще говорить не хочу…

— И слава богу! Я и не собиралась! Я, кстати, Гретхен. Но ты можешь звать меня Грета.

— Вика.

— Ха! Думаешь. Хоть кто-то здесь не знает твоего имени?!

Я обиженно надулась. Грета и не думала проявлять сочувствие, участие или поддержку. Кажется, ее вся ситуация забавляла и раздражала одновременно.

Она поставила корзину на столик и принялась выгружать из нее прямо на диван пластиковые контейнеры с едой, аналогичной той, что служила угощением на вечере.

Той, что мне так и не довелось попробовать.

Грета снимала крышки, и воздух наполнялся ароматами еды, заставляя ощущать смертельный голод.

Все морально-этические и душевные переживания растворились в желудочной кислоте, оставляя лишь острое желание есть. Базовое. Инстинктивное.

Грета, словно радушная хозяйка банкета, плюхнулась напротив меня со словами «налетай, подруга».

Несколько минут мы безмолвно поглощали деликатесы. Клянусь, еще никогда еда не приносила мне столько удовольствия. Она словно лечила мои внутренние раны. Затыкала дыры от осколочного ранения разбитым сердцем.

Недаром говорят, сыт — весел, а голоден — нос повесил.

С каждым кусочком колбасы жизнь неумолимо становилась лучше.

И в голове стала проскальзывать мысль, что все не так уж и плохо.

— Знаешь, где мы? — спросила Грета, жуя фруктовое канапе в прикуску с пармской ветчиной.

— Где?

— Трауэр-турм!

— Башня Скорби?

— Угу.

— Тут слишком красиво, чтобы скорбеть…

— Это теперь. Раньше тут держали нерадивых жен, непослушных дочерей и строптивых невест графы фон Беренгофы. Дедушка Гера тут все переделал, но сути своей это место не изменило. Мы все сюда приходим грустить…

— Тебе грустно, Грета? Ты поэтому сюда пришла?

— Ну… не то чтобы погрустить… там внизу все с ума посходили… бесят… хотела пожрать в тишине и зарядиться космосом.

Он ее откровенности и простоты общения веяло семейным теплом, словно мы давно друг друга знаем и для нас совершенно обычное дело сидеть здесь и есть в темноте, словно тараканы.

— Что будешь делать теперь? — спросила Грета, осторожно поглядывая на меня из-под густых черных ресниц.

— Не знаю, — совершенно честно ответила я.

Мой голод давно утолен, а Грета продолжает поглощать закуски, как не в себя, жмурясь при этом ласковой кошечкой. Расквитавшись с едой, она смахнула опустевшие контейнеры обратно в корзину и, словно заправский фокусник, извлекла откуда-то снизу огромный плюшевый плед.

Зажгла толстые белые свечи. Вытянула термос и налила в его крышку ароматный травяной чай.

Так мы и сидели, погруженные в собственные мысли, укутанные тишиной и плюшевым коконом, попивая чай из одного стакана.

Но вновь идиллию вечера нарушил грохот с лестницы, и вскоре показалась темноволосая голова на широких плечах…