С привкусом пепла

Глава 19

Зотов не знал сколько был без сознания, секунду, минуту, час, целую вечность. Очнулся в кромешной темноте, напоенной запахами тола, крови, пыли и приглушенными стонами. Голова раскалывалась, правый бок калило огнем. Руки и ноги вроде целы, спасибо и на том. Он с трудом сел, закашлявшись песком и землей. Подтянул негнущуюся руку к боку, пальцы попали в липкое, френч и гимнастерка висели лохмотьями. Ранен. Эта мысль почему-то успокоила. Живой. Живой твою мать. Что случилось? Нестерпимо звенело в ушах. Ах, да, граната. В землянку бросили гранату. Рядом кто-то ворочался и стонал.

– Есть живые? – спросил Зотов у темноты, еле услышав свой голос.

– Мамочка, мама, – заскулили во тьме.

– Живой кто? – захрипел Зотов, шаря вокруг. Ухватился за мягкое и дряблое.

– Я живой, – ответили ему.

– Помогите, – простонали откуда-то с другого конца.

– Решетов?

Капитан не отозвался. Зотов попытался встать, хватаясь за стену. Голова закружилась, и он снова упал. Послышалось надсадное пыхтение, и в следующее мгновение ползущий навалился на него.

– Куда прешь? – захрипел Зотов.

– Выход где? – лицо обожгло несвежее дыхание. По голосу вроде Кузьма. – Где выход, спрашиваю?

– Н-незнаю, – выдавил Зотов.

– Ранен?

– Да.

– А меня вродьне задело. Только глаза забило. Ну м-мать.

– Мамочка, – откликнулись из темноты.

– Ты, Ванька?

– Я-я.

Забрякало, Кузьма матерился вполголоса, судя по звукам, пытаясь совладать с коробком. Чиркнула спичка, оранжевый огонек подсветил страшное, грязное, заляпанное лицо и дикие, выкатившиеся глаза. Из темноты проступили опрокинутый стол и ноги в кирзовых сапогах. Тело терялось во мраке, и оттого казалось, будто человек разорван напополам. Спичка мигнула на сквозняке и погасла. Сквозняк? Зотов перевалился и увидел прямо перед собой, шагах в пяти, синий просвет ночного неба с одинокой блеклой звездой. Ужас оказаться заживо погребенным в землянке разом прошел. Слышались приближающиеся, возбужденные голоса, пятно выхода расчертил желтый луч электрического фонаря. Зотов превозмог боль в боку и пополз на просвет. В двери появились люди, в лицо ударил ослепительный свет. Зотов прикрылся рукой и едва не расплакался.

– Тут живой!

Подхватили под руки и вытащили на улицу. Зотов свалился в траву, хватая прохладный ночной воздух высохшим ртом, словно выброшенная на берег огромная рыба. Его тормошили и ощупывали. К свету фонарика прибавились горящие факелы. Тьма отступила, разжала черные когти.

– Что случилось? – сверху нависло бородатое лицо.

– Взрыв. Граната…, – Зотов зашелся кашлем. – Там раненые остались.

Лицо исчезло. Вокруг беспорядочно носились тени, отсветы факелов прыгали по деревьям.

– Подсвети!

– Эй, кто живой!

– Тащи!

– Чего случилось-то?

–Говорят, граната рванула.

– Доигрались!

– Кольцо кто-то дернул, она и жахнула.

– У нас однажды старшина подсумок пнул, так гранаты от удара рванули. Ногу ему по самые причиндалы оторвало.

– Брешешь.

– Не брешу!

«Не сама рванула, бросили нам ее!» – хотел возразить Зотов, но вовремя опомнился. В чугунной голове возникла эфемерная мысль.

Споры и пересуды перекрыл рык Маркова:

– Разойдись, не мешай! Раненых выносите! Светите, черти!

Зотов рывком сел. Два партизана положили рядом Кузьму. Решетовец мотал головой и мычал, пытаясь выскрести мусор из глаз.

– Кузьма, – позвал Зотов.

– Ну, – простонал партизан.

– Про случившееся ни слова, и всем своим передай.

– Какого хера?– изумился Кузьма.

– Делай, что говорю.

– Виктор Палыч! – из темноты выплыло обеспокоенное лицо Маркова.

– Живой я, – Зотов улыбнулся командиру. – Задело маленько.

– Врач где? Врача! – заорал Марков и засуетился вокруг. – Что случилось-то?

– Граната взорвалась, несчастный случай, – Зотов, успевший прийти в себя, твердо решил правды не открывать и сцапал командира за воротник. – Всех из землянки тащите в санчасть, быстро. Вопросов не задавать!

– Твою мать, – ахнул Марков. – Ну когда это кончится? Куда ранило-то?

Зотов тихонечко застонав, перевалился на левый бок.

– Батюшки, – вскинулся Марков. – Кровищи-то натекло! Врач! Где, сука, врач!

– Я могу, я, – сбоку подскочила простоволосая девчушка лет шестнадцати, с побелевшим лицом. – Я курсы медсестер окончила, сейчас посмотрю. Куда тебя, миленький? – и всплеснула руками, вляпавшись в кровь. – Ох!

– Царапина, – простонал Зотов без всякой уверенности. Пугать сестричку не хотелось. Шутка ли, целые курсы окончила. Поди двухнедельные. Квалифицированный специалист. Лишь бы в обморок не упала…

– Потерпи, миленький, я сейчас, я скоро, – неожиданно сильные руки перевернули Зотова на бок.

– Ну чего там? – сунулся Марков.

– Не мешайте, товарищ командир.

Затрещала одежда. Прощай френч, нам было хорошо с тобой.

– Решетов как? – просипел Зотов сквозь секущую боль.

– Не видел его, щас гляну, – Марков заметался и исчез. Сестричка облегченно вздохнула. Нет ничего хуже работы под наблюдением непосредственного начальника. Легче повеситься.

– Крови сколько, – ужаснулась девчушка.

– Жить буду? – спросил Зотов.

– Наверно. Не знаю, – буркнула сестра, ковыряясь в боку. Зотов засипел, набивая в рот сухую хвою.

– Очень больно?

– Да нет, это я так смеюсь. Анекдот вспомнил один.

– Потом расскажите?

– Он не для детей, – Зотов едва не завыл.

– Бок и спину осколками посекло, – сообщила сестра. – Я перевяжу и в санчасть, там доктор посмотрит.

Снова затрещала одежда, на этот раз не его. Сестричка рвала на себе рубаху или еще что-то из гардероба, Зотов не видел. Перед глазами мелькали ноги и полосы света. Из землянки выносили тела, но кого именно он разглядеть не сумел.

– В санчасть уносите! – крикнул Марков и присел рядом. – Живой Решетов, живой, сильно поранен, весь в крови, но живой.

Зотов облегченно забулькал. Главное жив. Но видать крепко досталось, Никита ближе всех ко входу сидел.

– Этого к доктору, быстро! – приказал Марков. – Не растрясите!

Зотова бережно переложили на одеяло и потащили в ночь. Санчасть встретила приглушенным светом, едким запахом хлорки и бренчанием инструментов. Нет ничего хуже больниц, Зотов их навидался. Его взгромоздили на стол, медсестрички содрали остатки одежды.

– Ну куда вы его? – возмутился местный хозяин. Как его там... ведь хотел познакомиться... Ивашов вроде бы... Врач был без маски и без халата. Зотову окончательно поплохело. Лишь бы не пьяный…

– А чего? – спросил кто-то из партизан.

– Ничего. Надо понимать. Ранение легкое, осколки по касательной прошли, – Ивашов ткнул чем-то острым в открытую рану. Зотов охнул. Ну, сука.

– Парочка застряла под кожей, ничего страшного, – пояснил Ивашов. – Снимайте и давайте тяжелых. Люда, Ира, помогите!

Немного обиженный Зотов перекочевал на пол. Вот так вот. Жди своей очереди. От сердца почти отлегло. Осколки по касательной это херня, заживет, как на собаке, пара лишних шрамов не в счет. Внутрь заводили остальных, к счастью, своим ходом, не волоком. Зотов видел побелевшие, грязные лица и напуганные глаза. На большинстве даже крови нет. Что за граната такая? В замкнутом пространстве жахнуло, а потерь почти нет. Попалась с брачком? Всего Зотов насчитал четверых. Троих не хватало. Решетова, Есигеева и часового, того угрюмого, неразговорчивого мужика.

На стол взгромоздили окровавленного человека, Зотов с трудом узнал Решетова. Медсестрички Людочка с Ирочкой, вооруженные ножницами резали куртку и гимнастерку. Капитан лежал без сознания, обмякший, словно тряпичная кукла. Зотов почувствовал тошноту. У Решетова не было лица. Кровь шла толчками и клок волос почему–то торчал около носа, закрывая глаза. Жутко белела оголенная черепная коробка.

Следом внесли второе тело, и за неимением места положили у стены. Часовой Фома Крытов лежал навзничь, закрытые веки подергивались. Над ним захлопотала белокурая Ирочка. В дверь сунулся Карпин, за ним подпрыгивал Колька Воробьев и просматривался невозмутимый, заспанный Шестаков.

Зотов поманил Карпина пальцем, жарко зашептал в ухо:

– Лейтенант, все вопросы потом, бери Кольку со Степаном, организуй охранение, никого к санчасти не подпускать. Слышишь, никого. Гони взашей, хоть сам товарищ Жуков придет.

– Сделаем, – Карпин коротко кивнул и растворился в ночи. Господи, как приятно иметь дело с понимающими людьми.

– Всем посторонним выйти, – глухо приказал Ивашов.

– Товарищи, на выход, не мешайте! – накинулась Людочка на партизан. Тех как ветром сдунуло.

– Ирочка, что там? – спросил через плечо Ивашов.

– Тупая травма головы, гематома, пульс прощупывается, – отчеканила медсестра, осмотрев Фому.

– С этим закончим, сразу на стол!

Внутрь протиснулся Марков, покосился на Решетова и спросил:

– Как он?

– Без сознания. Сильнейшая контузия, – отозвался Ивашов, колдуя над головой раненого капитана.

– Паршиво выглядит, – Марков утробно сглотнул.

– Да в порядке он, жить будет, – фыркнул Ивашов. – Кожу осколком срезало, гляньте.

Доктор подцепил пинцетом лоскут окровавленного скальпа величиною с ладонь и, примерившись, вернул на законное место. Лицо Решетова стало похоже на голову деревенского пугала, сшитую из старого, разорванного мешка.

– Заштопаем, всего и делов, – Ивашов жестом фокусника вытянул руку. – Людочка, нитку, иглу.

Марков поспешно отошел, присел к Зотову и шепнул:

– Есигеев погиб.

–Погиб? – Зотов не поверил ушам. Вот и потери накликал.

– Всего осколками посекло, – кивнул Марков. – Грудь, лицо, в кашу, едва опознали. Какой стрелок был, любо-дорого, второго не сыщешь. У него в руках граната, стало быть, и рванула?

Есигеев, Есигеев… Значит это он метнулся к гранате. Хотел отбросить или прикрыл собой остальных. Благодаря шорцу легко и отделались. Эх! Зотов осмотрелся, кроме персонала посторонних в санчасти не осталось. Ну ничего, придется выкручиваться. Заодно проверим, кому здесь можно доверять, а кому нет. И сказал:

– Это не несчастный случай, товарищ командир. Гранату забросили в землянку.

Марков поперхнулся.

– Чего?

– Кто-то бросил гранату, – терпеливо повторил Зотов. – Я видел, как она влетела в дверь. Решетов тоже видел, и Есигеев, он закрыл гранату собой. Поэтому мы и живы сейчас.

– Но…, но, – растерялся Марков.

– Бросили? – недоверчиво хмыкнул, сидящий рядом Кузьма. Партизанский госпиталь погрузился в вязкую тишину. Ивашов прекратил шить и смотрел на Зотова, как на умалишенного. Медсестрички пооткрывали рты.

– Именно бросили, – подтвердил Зотов. – Зачем? Ну я не знаю, развеможеткто пошутить немножкохотел.

– Это Лукин, – подскочил Кузьма. – Сукой буду, это Лукин!

– Ну нет, – возмутился Марков. – Не мог Владимир Алексеевич, ну никак не мог!

– Это не Лукин, – согласился Зотов. – Думаю, наш убийца активизировался. Надоело резать поодному. Немецкая операция спутала карты. Ему нужен Решетов, а возможно уже завтра отряд снимется с места, а что будет послезавтра не знает никто. Вот он и засуетился. Оглушил часового и угостил нас гранаткой. И я хочу, чтобы вы об этом молчали.

– С хрена ли? – удивился Кузьма.

– А потому что я так сказал, – в упор посмотрел на него Зотов. – Это наш последний и единственный шанс выманить убийцу и ухватить за причинное место. Для всех взрыв останется несчастным случаем, Михаил Федорович лично объявит об этом по лагерю. Я хочу, чтобы убийца думал, что остался незамеченным. Списывайте на самоподрыв, упоминайте о возможном участии Лукина, мне все равно. Пусть убийца занервничает и сделает следующий шаг. Ясно?

– Ясно, – Марков машинально кивнул.

– И главное, – Зотов понизил голос. – Мы распустим слух, будто Решетов тяжело ранен, и помочь в наших условиях ему невозможно. Это ляжет на плечи доктора и медсестер. И это не игрушки, девчата, настоящее дело.

Медсестры переглянулись и закивали, глазенки блестели. Еще бы, безвылазно сидеть при санчасти, а тут сразу чуть ли не боевая операция.

– Михаил Федорович, – продолжил Зотов. – Запустит дезу, мол через сутки за Решетовым прилетит самолет для эвакуации на Большую землю. Все-таки герой, заслуженный партизан, Центр вполне может пойти на эвакуацию, подозрений это не вызовет. А теперь, товарищ командир, поставьте себя на место убийцы. Вы почти достигли цели, но жертва уплывает из рук и скорее всего навсегда. Ваши действия?

– Попытаюсь закончить начатое, – без раздумий ответил Марков и хлопнул по бедрам. – Убийца придет за Решетовым следующей ночью!

–А может и днем, – хищно осклабился Зотов. – И мы будем его поджидать.

– Ага, так он и полезет, зная, что вы тут сидите, – скептически хмыкнул Ивашов, закончив зашивать голову капитана. Решетов в себя так и не пришел.

– А уж это моя забота, – откликнулся Зотов. – Ваша задача распустить слухи и держать языки за зубами. Дальше…, дальше как получится. Расставим ловушку и посмотрим, кто в нее попадет. Эту ночь и следующий день при Решетове всегда должен кто-то быть. Лучше всего сестрички и доктор. И поблизости должна ошиваться пара бойцов. Никого не пускать.

– Сделаем, – кивнул Кузьма. – Пусть только сунется, порежу на ремни.

– Начинаем операцию «На живца», – Зотов обвел партизан пристальным взглядом. – А я пока поищу АнюЕрохину. За дело!

***

Зотов, Карпин, Шестаков и Воробей покинули отряд затемно. Невыспавшиеся, опухшие, злые, как черти. Зотов уходил с тяжелым сердцем. Мысли в голову лезли поганые: а если кто проболтается? Если рыбка соскочит с крючка в последний момент? Если не поведется на блеф? Если, если, если…, так и сходят с ума. Весь план - авантюра чистой воды. И козырь в этой игре только один: убийце нужен Решетов. Убирая бойцов группы по одиночке, он все это время шел к капитану, Решетов - его главная цель. А когда цель начнет ускользать из рук, убийце придется действовать, торопиться. А где торопливость, там и ошибки. Следующая ночь станет решающей. Главное, чтобы преступник задергался. Добраться до Решетова в санчасти - для него единственный шанс. Ну может и не единственный, вдруг попробует напасть по дороге на аэродром или прокрасться в самолет. Но эти варианты очень уж сложные и ненадежные. Риск потерять жертву слишком большой. Останется ночь и лазарет. Зотов, на месте убийцы так бы и поступил.

Решетов пришел в себя около двух часов по полуночи, страшный, похожий на ожившего мертвеца. Ругался страсть. Известия о смерти Есигеева шарахнуло капитана обухом по голове. Выслушал план Зотова и ничего не сказал, только глаза загорелись недобрым огнем. Часовой Фома очнулся чуть раньше. Лежал в углу колодой, потом резко задергался и сел, осматриваясь безумным, ошарашенным взглядом. Случившееся помнил смутно: стоял на посту, никого не трогал, на тропе появился человек в плащ-палатке. Человек и человек, по лагерю постоянно кто-то шастает, даже и в темноте. Лицо Фома, понятно, не разглядел. Человек вроде как мимо шел, буркнул неразборчивое приветствие, Фома хотел вежливо ответить и поймал удар по башке. В доказательство горе-часовой болезненно мычал, предъявляя горемычную голову, с огромной багровой шишкой на ладонь выше левоговиска. Один точный и сильный удар, работа профессионала. С левой стороны, значит преступник правша. М-да, не густо, жаль Лукина нет, для бравого майора работы непочатый край. Можно девяносто процентов отряда смело арестовывать и пытать до полного удовлетворения садистских потребностей.

К рассвету весь отряд знал, ночью у решетовцев рванула граната. По глупости, ясно. Один убит, много раненых, сам Решетов в крайне тяжелом состоянии, Ивашов борется за жизнь капитана. Счет идет на часы, требуется срочная операция, нужны медикаменты, кровь и врачи. Пришлось пренебречь всеми правилами безопасности и выйти на связь с Большой землей. Центр дал добро на эвакуацию. Скоро будет самолет, риск огромный, но другого выхода нет, борт попытается всеми правдами и неправдами прорваться через немецкую ПВО. Пружина крысоловки взвелась.

С самого утра осенней нудотенью зарядил сволочной, мелкий дождишко. Небо заволокли низкие, отяжелевшие водой облака. Лес посерел и утратил краски, зелень поблекла, сапоги скользили по раскисшей тропе. Хорошая погодка, нелетная, самая любимая для бойца. Пусть сырой, пусть продрогший до косточек, пусть зубы прилязгивают, зато ни одного самолета, полная благодать. Даже сволочная вездесущая «Рама» пропала.

Перевязанный стираными бинтами бок нещадно пекло, Ивашов-живодер ковырялся, будто у него и вправду анестезия есть. Зверюга. Вся операция не заняла и десяти минут, в тазик с кровью и сукровицей на дне лязгнули три осколка не больше спичечной головки. Вроде такие крошки, а ощущения, словно сто двадцати двух миллиметровый снаряд от гаубицы в бочине застрял. Ивашов, падла, на память взять предлагал, на шею повесить, перед бабами хвастаться. Зотов вежливо отказался. Знал бы товарищ доктор сколько железа из Зотова за время службы повыковыривали… Грамм, наверное, на двести потянет.

– Виктор Палыч, – Колька Воробей пошел рядом с самым загадочным видом.

– Да, Николай.

– Виктор Палыч, а я чего вызнал.

– Ну не томи, – поморщился Зотов.

– Помните, велели по Твердовскому информацию собирать? Так я собрал, – Колька горделиво воздел остренький нос. – У него в Глинном, деревенька такая тут не далече, женщина есть, Антониной Лазаревой зовут.

– Вот как, – удивился Зотов, пытаясь прикинуть на кой ляд ему такие ценные сведения. – Прямо и женщина?

– Ага, – Колька доверительно коснулся локтя. – Олег Иваныч пока живой был, постоянно к ней шастал. У нас про то всякий знает.

– Раньше почему не сказал? – напрягся Зотов. В этом деле могла сгодиться каждая мелочь. Лазарева - один из свидетелей, которых не проверяли. Причем свидетель повышенной ценности, особисты они тож мужики, а после любви бывает тянет откровенно поговорить.

– Забыл, – оправдался Колька.

– А теперь вспомнил?

– Мужики вчера рядили про энто между собой, я и вспомнил.

– Благодарю за службу, агент Воробей.

– Да я чего, я завсегда, – смутился Колька и поспешно отстал.

Жар от ран, залитых разведенным водой до синего оттенка йодом, полз по спине и груди. Глинное… Надо бы проверить, если время найдем. В висках стучали звонкие молотки, временами зрение резко ухудшалось, и Зотов шел на автопилоте, с трудом переставляя ватные ноги и шумно дыша. Лес расплывался и темнел. Километра через четыре Зотову окончательно поплохело. Он споткнулся и едва не упал.

– Во-во, еле живые остались и на тебе, снова куда-то поперли, – заворчал идущий рядом Шестаков и поддержал под руку. – Не сидится на жопочке-то? И меня горемычного истязаете.

– Может хватит уже? – простонал Зотов.

– А чего?

– Прекращай, Степан, херово и без тебя.

–А если и со мной херово, и без меня, так может я и не нужен совсем? Чего грязь понапрасну месить? По кой черт нам эта Кокоревка сдалась?

Перед выходом Зотов распустил хитрую дезу, дескатьв походном строю чапаем в Кокоревку с наиважнейшим боевым заданием: разведать обстановку и по возможности помочь обороняющим село партизанам. Наврал, конечно. Такая подлая штука жизнь.

– Как на кой черт? – изумился Зотов. – Подсобим нашим, ка-ак ударим германцу во фланг, он и в бега.

– Ага, в бега, – фыркнул Степан. – Мы немцу, как дробина слону. И не почешется.

– Чем меньше блоха, тем она злей.

– Эт точно, – Шестаков задумчиво почесал подбородок под бородой. – Но и привыкаешь к ним быстро. Мерзопакостно поначалу, зудит во всяких потаенных местах, а потом ничего, притерпливаешься, некоторых даже в лицо узнаешь.

– Да успокойся, ни в какую Кокоревку мы не идем.

Карпин, следующий головным, сбавил шаг и прислушался.

– А куда? – удивился Шестаков.

– Побродим по окрестностям и вернемся.

– Во, это дело! – обрадовался Степан. – Воздухом, значит, подышим? Лесной воздух-то, он пользительный, от всех болезней спасает!

– Вернемся, но по отдельностии разным путем, – пояснил Зотов.

– Колись, чего задумал? – спросил лейтенант.

– Убийца сегодня ночью должен прийти, так?

–Скорее всего.

– Решетов в санчасти будет один?

– Ну один. Он же приманка.

– Вот. Он приманка, а мы охотники. К вечеру незаметно вернемся в лагерь, засядем в госпитале и будем ждать. Дальше как карта ляжет.

– Незаметно? – фыркнул Карпин. – Ты никак шапкой невидимкой обзавелся? За ней в последнее время шастал, весь загадочный такой из себя? К Бабе-Яге? К лесу передом, к тебе задом?

– Не получится незаметно, – согласился Степан. – Только ежели ход подземный копать, аки кроты.

– Ваш головастый командир все продумал, – успокоил Зотов и напустил туману. – Скоро сами увидите, осталось немножечко потерпеть. Ты, Степан, не отвлекайся, веди.

– Веди туда, не знаю куда, – насупился Шестаков. – Видал я это Малькинское болото, ничего тама нету, окромя тины, утопленников и огромадных лягух. – он показал руками тварь в добрых полметра величиной. – Не знаю, чем эти дуры питаются, зайцами поди, али заблудшими партизанами.

– Дорога там есть?

– Как не быть, – закивал Степан. – На болоте раньше староверы-окружники жили, которые после Раскола в топи ушли, сбежали от Никона, не желая троеперстием осеняться и крестным ходом посолонью ходить. Посреди Малькинского болота остров стоит, лесом поросший, там и отгородились от жизни мирской. Цела деревня, избы поставили, церкву срубили, иконы старые и книги уберегли. Через болото гать тайную проложили, леса вокруг подсекли, поля рожью засеяли. Как гонения на них прекратились, начали к людям выходить, ягодой, дегтем и грибом торговать, дорогу лесную расчистили. К себе чужаков не пускали, береглись. Дожились в спокойствии и молитве до революции. А в двадцатом новая власть и до них добралась. А то как же, чего это они в лесу своем на лишае с мохом сидят и делиться с трудящимся прольетариатом никак не желают? Вдобавок Богу молятся, которого вовсе и нет. Значится не порядок. Ишь чего удумали, в чаще зверями дикими жить в отрыве от коллектива. Направили к ним продразверстку, сусеки проверить, и комиссара молоденького, просвятительские беседы вести, о большевизме рассказывать. Дед мой проводником. Вышли к болоту, глядят, дым черный клубами плывет и гарью воняет. Староверы, прознав про гостей, в церкви затворились и подпалили сами себя. Скотину пустили под нож, даже котов и собак. Горит храм Божий, угли щелкают, пламя воет, а внутри хор литургию поет. Прокричали дважды «аллилуйя», и купол обрушился, все и сгорели до тла, почитай сотня невинных душ, детишки, бабы, жуткое дело. Комиссарик тот седеньким вернулся, дед мне рассказывал. С тех пор вера пошла, будто церковь сгоревшая в трясину ушла, а в полночь колокол бьет, манит мимохожего человека. Мы опосля с мужиками охотились недалече, так хотели на тот остров попасть, на кости и черепа поглазеть, гать отыскали, да сгнила она к тому времени, зеленой водой залилась. Ванька Малышев завяз и чуть не утоп, веревкой тянули, повернули назад. А колокол слышали, вот тебе крест.

– Прямо и слышали? – усмехнулся Зотов. От рассказа по спине побежали мурашки. Лес словно стал гуще, насупился и помрачнел. Даже птицы умолкли.

– Хошь верь, хошь не верь, мне врать резону нет, – не обиделся Шестаков. – Мы, конечно, слегка поддатые были, но не глухие. В лесу ночевать затеялись, а с болотабум-бум-бум, протяжно так, жалобно.

– Может железка рядом или лесорубы работали? – предположил Карпин.

– Может и лесорубы, – неожиданно легко согласился Шестаков. – Значица, к дороге этой идем?

– К ней, – кивнул Зотов. – Найдешь?

– Да уж как-нибудь постараюсь, – Степан сбавил шаг и пошел сзади, потеряв интерес к разговору.

Зотову полегчало, головная боль улеглась, оставив давящую тяжесть в висках. Ноги обрели прежнюю твердость. Лес становился все гуще, наливался влагой, с веток на тропу свешивались серые космы лишайника, волны порыжелого, мертвого мха выплескивались из чащи, обтекая растрескавшиеся, окатанные ветром булыжники, похожие на черепа. Пришло нехорошее ощущение чужого, враждебного взгляда. Шестаковские истории чтоли на фантазию действуют?

– Ну пошто напираешь, места тебемало, щенок? – огрызнулся за спиной Шестаков.

– Я не напираю, – пискнул в ответ Колька.

– Как не напираешь, все пятки мне обступал! Держи дистанцию!

– Я держу-у, – жалобно, едва не плача, отнекался Воробьев.

– Чего тогда липнешь, как телок к мамкиной сиське?

– Да не липну я.

– Отвали, малец, не замай.

– Товарищ Зотов!

– Слушаю.

– Не могу я последним идти, – сознался Воробьев. – Мертвых староверов боюсь!

– Пф, – подавился смешком Шестаков.

– Миша, смени его, – попросил Зотов. Умирающий от страха замыкающий, ни к чему хорошему не приведет. Не на прогулке. – Степан головным.

Карпин остановился, баюкая ППШ на руках, и подождал, пока крохотный отряд пройдет мимо.

Шестаков, ворча и ругаясь вполголоса, поменялся с лейтенантом местами, поддев напоследок:

– Не боись, шкет, староверы только по ночам шастают и кровушку пьют.

– Шестаков! – одернул Зотов.

– Все-все, умолкаю.

В темной и холодной утробе непроницаемой чащи потрескивал сухостой, истошно скрипели умершие стволы на ветру, цепляясь друг за дружку крючковатыми руками цепких ветвей. Пахло весенней прелью, толстые, заплесневелые елки подпирали серое небо, где-то рядом выстукивал дятел. Шестаков вел глухоманью, мимо затянутых ряской бочажин, неглубоких, забитых кустами оврагов и буреломов в человеческий рост высотой. Через час впереди показался робкий, белесый просвет, и скоро они вышли на старую, заросшую просеку.

– Дорога на Малькинское болото, – шепотом сообщил Шестаков и указал направление. – Выйдем прямо на гать.

– Телега недавно прошла, – Карпин присел и коснулся травы.

– Быть того немогёт, – удивился Степан. – Какая телега?

– Продразверстка из двадцатого года. Сам посмотри.

Зотов приблизился и увидел след, петляющий по дороге. На краю лужи, в грязи, остался четкий, незаветренный отпечаток колес.

– Не нравится мне это, – обронил лейтенант.

– Все в порядке. Наверное, – успокоил Зотов. – Нас должна ждать Ерохина с друзьями и телегой.

– Все темнишь? – сощурился Карпин.

– Хотел сделать сюрприз, – Зотов пошел по дороге. – План прост, как все гениальное: мы с тобой залезаем в телегу и строим из себя мертвецов. Нас привозят обратно в отряд, и там, в санчасти, мы благополучно оживаем.

– А что за друзья?

– Самому интересно.

– Люди, – сообщил, резко останавливаясь, Степан.

Зотов сравнялся с проводником. Метрах в пятидесяти впереди из туманной дымки проявилась телега, запряженная лошадью. Рядом кучковались несколько вооруженных человек. Анька Ерохина, сидящая на телеге и болтающая ногами, приветливо помахала.

Разведчица привела троих хмурых, бородатых мужиков и такую же хмурую лошадь. Задача перед Ерохиной стояла простая: отыскать надежных людей из другого отряда, умеющих держать языки за зубами и не задающих вопросов. Справилась на отлично.

Ерохина дождалась, пока они подойдут и дурашливо бросила ладонь к виску.

– Товарищ командир, задание выполнено. Вот товарищи из отряда «Пламя», главным Семен Башлаков.

– Зотов, – Зотов пожал руку Башлакову, крупному мужику лет сорока, в ватнике, перетянутом кожаными ремнями крест на крест, и кепке, надвинутой на глаза. – В курс дела вас ввели?

– Поверхностно, – откликнулся Башлаков. – Наша задача?

– Требуются услуги похоронной команды. Доставить в отряд «За Родину» двоих под видом убитых.

– Постоянно так делаем, – хмыкнул Башлаков.

– Ну вот. Марков в курсе и поможет в нашем маленьком представлении.

– Легенда?

Этот человек Зотову определенно понравилсяспокойствием, рассудительностью, короткими и точными репликами.

– В бою вы потеряли двоих, вынесли и везете к родственникам. Попроситесь переночевать, вам предложат перенести тела в сарай, примыкающий к санчасти, там яма и холодок.

– Дальше?

– Дальше отдыхаете, наслаждаясь гостеприимством. Мне нужно скрытно пробраться в отряд. Больше ничего.

– Хорошо, – кивнул Башлаков и стрельнул глазами на Аньку. – Сюрпризов не будет? От этой егозы всего ждать можно, научен.

– Скажешь тоже, Семен, – притворно надула губки Ерохина. – Я тебя подводила?

– Последние три раза считаются? Ну то-то. Кто с нами?

– Я и Миша, – Зотов кивнул на Карпина. Лейтенант не удивился. Удивился Шестаков.

– А мы куда? – изумился Степан.

– А вы пешком прогуляетесь. Хочешь, Кольке остров старообрядческий покажи, он обрадуется. Раньше завтрашнего утра я вас в отряде не жду.

– Лады, – кивнул Шестаков, явно обрадовавшийся такому развитию событий. В Кокоревку героически сопротивляться оккупантам не надо идти, в лагерь, где случайно рвутся гранаты и убивец орудует, возращатся не надо. Форменный выходной.

Колька Воробьев застыл, изумленно хлопая глазами, еще не до конца понимая, что такое произошло. Губы дрогнули, голос был тихий, растерянный:

– Виктор Палыч… А я?

– Ты со Степаном, – пояснил Зотов. – Может подружитесь, по крайней мере я этого искренне жду.

– Со Степаном? – Колька приготовился расплакаться. – А вы? А я? Без меня значит? Без меня?

– Без тебя, Коль, – миролюбиво сказал Зотов.

– Убийцу ловить? – Колька размазал слезы по грязному лицу. – Он Вальку зарезал, а вы меня туркаете? Вы чего? Вы зачем?

– Прекратить истерику, Воробьев, – посуровел Зотов. Брать с собой Кольку он не мог и не хотел, пускай даже ценой ненависти со стороны пацана. Приглядывать за ним будет некогда.

– Так значит, да? Так? – Колька упрямо сжал кулаки.

Помощь пришла со стороны Анны, разведчица подошла к закипающему парнишке, ласково обняла за плечи и шепнула:

– Ты погоди, Коленька, погоди. Надо так милый. Понимаешь? Надо.

Она притянула голову Кольки к себе. Подросток уткнулся в фуфайку, худющие плечи затряслись в беззвучном рыдании.

– Ты поплачь миленький, поплачь, оно полегчает, – Анна, нежно воркуя, увела парнишку в сторонку, подальше от злых и безжалостных, ничего непонимающих взрослых. Зотов проводил ее окаменевшим взглядом. Вся такая хорошая, добрая, искренняя. Поди таким же голоском завлекала партизан к Трофиму на верную смерть.

Анна, словно почувствовав, обернулась и непонимающе спросила:

– Вить, ты чего?

– Так, подумалось, – он пожал плечами.

– Странный ты, – Анна улыбнулась и повела Кольку по тропе, шепча на ухо.

Зотов перехватил Шестакова за рукав, притянул к себе и тихонько сказал:

– Отвечаешь за парня головой. Делай что хочешь: обманывай, изворачивайся, байки трави, но чтобы в отряде духу его не было ближайшие восемнадцать часов. Понял?

– Как не понять, когда чуть не стволом под ребрами тычут, – умилился Степан. – Нет, ну что я, нянька ему? Своих забот полон рот.

– Не нянька, но парня удержишь.

– Ноги ему может сломать?

– Сломай, если потребуется, – серьезно парировал Зотов. – С мальчишкой не справишься? Справишься. Я тебе Ерохину в помощь могу отрядить.

– Так-то складнее будет, – сдался Шестаков и сплюнул в траву.

– Только приглядывай и за ней.

– Это с чего? – удивился Степан.

– Надо так. Не доверяю я ей.

– Это с каких пор?

– С таких.

– Значит отшила она тебя? Ух, Анька, во дает, – Степан ушел, посмеиваясь в бороду.

Зотов направился к телеге и заглянул под просвечивающий на свет, грязный, местами прогнивший брезент. Ничего так, уютненько. Дно застелено свежей соломой, для дальней дороги самое то.

– Когда должны прибыть в отряд? – спросил Башлаков.

Зотов мельком посмотрел на часы.

– Давай к закату, темные дела любят темноту.

– Хм, изрядно покружим, – Башлаков задумчиво посмотрел на больное, мутное солнце. – Мертвецов, то есть вас, сразу упаковывать будем? Я и саваны приготовил, все честь по чести.

– Ты как, Миш? – повернулся Зотов к Карпину.

Тот пожал плечами и отозвался:

– Давай сразу, я не суеверный. Отлить только надо, чтобы дальше не мучится.

– А если приспичит?

– Под себя прудить будете, – усмехнулся Башлаков. – Не дай Бог, кто увидит, как из телеги мертвецы в саванах лезут и до ветру по лесочку бегут. Не отбрехаемся. Полезайте.

Зотов и Карпин сбегали в кусты и нырнули в телегу, на мягкую, пахнущую сыростью и мышами солому. Зотов переложил автомат на грудь. Партизаны сноровисто запеленали обоих в обрывки тряпья, парусом хлопнул брезент, свет мигнул и померк. Предстояла дорога назад.

– Н-но, милая.

Телега дернулась, качнув бортом, словно корабль.

– Анна! – послышался голос Башлакова. – После этого мы в расчете?

– В расчете, Семен. Ни пуха вам.

– К черту.

Колеса мерно поскрипывали, стучали о корни, фыркала лошадь, изредка доносились обрывистые реплики партизан. Карпин спал или искусно притворялся. Зотов, упакованный древнеегипетской мумией, потерял счет времени. Конечности затекли и одеревенели, разнылся искромсанный осколками бок. Хотелось с наслаждением расчесать рану, но руки были туго притянуты к телу. Мерная качка баюкала, веки тяжелели и наливались свинцом, медленные, словно улитки, минуты сливались в часы. Мягкость подстилки оказалась обманчивой, твердые бугры врезались в спину. Зотов дважды проваливался в беспокойный, прерывистый сон. Беспомощность угнетала, иногда казалось, что их везут к немцам. Вот сейчас вытащат, а там пулеметы, и немецкий офицер манит так ласково: «Ком, партизанен, ком». Несмешно. Или нарвемся на полицаев, партизаны благополучно сбегут, а «бобики» решат проверить груз на телеге штыком. Мозг услужливо представил полицая со злобной, пропитой рожей, вонзающего полуметровое лезвие в саван. Тьфу, прекрати. Идея с доставкой в отряд уже не казалось такой привлекательной. Смелой - да. Умной - нет. Слишком много риска в последнее время. На Зотова это было совсем не похоже.

– Подъезжаем, – сказал наконец Башлаков, обращаясь, вроде, к своим.

Зотов набрал воздуха в легкие и постарался не дышать. Теперь лишь бы Марков не подкачал, до санчасти должны дойти без задержек.

– Кто такие? – раздался взволнованный, молоденький голос.

– Из «Пламени» мы, хозяйство капитана Зарубина, – отозвался Башлаков. – Ты чего, Ленька, не узнал? А я тя еще помню, как ты дитем по деревне бегал, голым задом сверкал.

– Ты что ли, дядька Семен?

– Ну я.

– Вы откуда?

– На Алтухово, в разведку ходили.

– И как там?

– Херово. Немцы и полицаи леса прочесывают, артиллерией долбят. Мы дуриком сунулись, нарвались на егерей, еле ушли, трое раненых, два мертвяка. Раненых в Кокоревке оставили, а убитых родным за речку везем. Хотели у вас переночевать. Можно?

– А мне что? Чичас командира кликну, тута он, рядышком. Товарищ командир! Товарищ командир!

– Чего орешь? – отозвался Марков. От сердца немножечко отлегло, на месте Михаил Федорыч, ждет. А может даже и бдит.

– Товарищ командир, партизаны из «Пламени», просятся переночевать. Потрепали их сильно.

– Здорово, бойцы, – поприветствовал Марков. – Милости просим, накормим-напоим чем богаты.

– Спасибо, – устало просипел Башлаков. – У нас тут дело такое, товарищ командир, на телеге убитые товарищи, за речку переправляем, в родной земле хоронить. Второй день по теплу везем, куда бы на ночку определить?

– Ох, что делается, – натужно вздохнул Марков, разыгрывая роль, как по нотам. – Вы тела к медсанбату везите, там пристроечка есть, в ней яма глубокая. Сгрузите в холодок, а с утра заберете. Идет? Я провожу.

Вновь заскрипели колеса, Зотов позволил себе тихонечко подышать. Сердце испуганно трепыхалось. Спокойнее надо, спокойнее. Телега остановилась. Приехали? Зашуршал брезент.

– За ноги бери, – распорядился Башлаков.

– Осторожнее, дверь маловата, – предупредил Марков.

Зотова подняли и понесли. Послышался глухой удар. Кто-то приглушенно выругался. Зотова опустили на твердую, сочащуюся могильной прохладой поверхность. Ослабли и развязались узлы. Он почувствовал легкий хлопок и Башлаков тихо сказал:

– Готово.

И уже громче, обращаясь к своим:

– Второго давай.

Зотов лежал неподвижно, боясь шевельнуться. Надо выждать. Он слышал, как в сарайчик при медсанбате занесли Карпина и уложили рядком. Дверь мягко закрылась, стукнул засов, голоса затихли вдали. Все, добрались, можно распаковываться. Зотов забарахтался в саване, выпростал руку и содрал ткань с лица. Внутри царила зыбкая полутьма, блекло–серый вечерний свет сочился в щели наспех пригнанных бревенчатых стен. Он лежал на самом краю черной ямы. Одно неловкое движение и привет. Вот зачем она тут? Надо при случае Ивашова спросить. Или не надо, крепче будешь спать.

Длинный сверток, лежащий по левую руку и очертаниями подозрительно похожий на человека, заворочался, и из куколки вместо прекрасной бабочки вылупился помятый и злой Мишка Карпин. Зотов приложил палец к губам и попробовал встать. Получилось плохо, затекшие ноги протестующе взвыли, суставы жалобно щелкали. Зотов подавил болезненный стон и ползком добрался до противоположной стены. Тихонечко постучал и прислушался. В медсанбате приглушенно зашуршало, донеслись осторожные шаги, часть стены ушла в сторону, пропуская в мертвецкую робкие отсветы керосиновой лампы. В открывшейся дыре показалось обескровленное, усталое лицо медсестры Людочки.

– Товарищ Зотов, – прошептала она. – Спасите меня, я с ним не могу больше, сил моих нет.