С привкусом пепла

Глава 20

Самое трудное в засаде - это не охотничий инстинкт, заставляющий кровь вскипать, и пугливо вздрагивать от малейшего чиха. Чувство опасности быстро сменяется вялой апатией. Час, два и тебя уже неодолимо тянет поспать. И черт с ней с засадой, как-нибудь само образуется. Борьба с мочевым пузырем тоже терпима. Омертвевшие ноги как данность. Самое трудное в засаде – это молчать. Так уж устроен человек, если он не один, то его неудержимо тянет поговорить. Пусть о погоде, детишках или еще какой-нибудь чепухе. Молчать невежливо и противоестественно. Хотя бы пошлый анекдот рассказать. Любое затянувшееся молчание общественно порицается, выходит неловким и оставляет осадочек на душе. Молчуны не в почете. Они вроде что-то задумывают, пакости разные. Наверное так повелось с первобытных времен, когда дикие предки по кой-то черт спустились с деревьев и жались друг к дружке мохнатыми спинами в лесной темноте. Они сидели и разговаривали. Голос был единственным подтверждением, что тебя не утащили зверям на прокорм. А если кого утащили, то это и к лучшему, значит остальные переживут очередную страшную ночь и отомстят подвернувшемуся под руку мамонту. Молчание медленно убивает, вынуждает нервничать и стыдливо откашливаться, прочищая пересохшее горло. Твои чувства обострены, мозг паникует. Глаза видят людей. Открываешь рот и вовремя одергиваешь себя. Ты в засаде.

Света от керосинки хватало лишь для того, чтобы в землянке не устоялась полная темнота. Тени метались по низкому потолку, клубы мрака набухали вдоль стен, размывая очертания немногочисленной мебели и окоченевших людей. Стрелки на циферблате застыли на без пятнадцати два и отказались идти. Оборот секундной, казалось, длился много часов. Зотов сидел полностью скрытый во тьме, перекатывая в пальцах левой руки кусок влажной глины. Из угла открывался великолепный вид на плотно закрытую дверь, все, пересекающее линию огня, убрано. «Шмайссер» снят с предохранителя, патрон дослан в патронник, указательный палец вдоль спусковой скобы. Одно мгновение от оценки опасности до принятия решения и начала стрельбы. Рядом на подстилке два дополнительных магазина. Авось не понадобятся, лучше взять сволочь без боя. Если, конечно, сволочьпридет. Кобура с «ТТ» растегнута, нож под рукой. Вроде готов. Зотов старался дышать размеренно и неслышно, успокаивая расшалившиеся нервишки.

Карпин расположился в противоположном углу и словно умер, ни звука, ни шороха. С Решетовым было сложнее. Соскучился капитан по общению, еле угомонили. Людочка от него пряталась и ревела ревмя. Ухаживать Решетов мастер. Ничего, вытерпела, ей это зачтется при раздаче наград.

Медсестра, сгорбившись, сидела за дощатым столом возле нар, бессильно уронив голову на руки. Из-под косынки змейкой выбилась темная прядь. Намучилась девка. Но не спит, вся на иголках. За нее Зотов переживал больше всего. Мужики - тертые калачи, пороха вдоволь нанюхались, а девчонке семнадцать лет, для нее война - только страшные байки и раненые, требующие ухода и ласки. Она видела кровь, видела страдания, видела смерть, но не войну. Девочкам не нужно видеть войну.От этой мысли становится стыдно. Сколько их, таких Людочек, вчерашних школьниц и любящих дочерей? Сотни тысяч, миллион? Радистки, телефонистки, зенитчицы, медики, летчицы, партизанки и снайперы. В самом пекле страшной войны. Забывшие косички и бантики, забывшие первые робкие поцелуи, сменившие туфельки на безразмерные сапоги. Девочки, милые девочки… Простите нас, если сможете. Ведь это мы пустили немца сюда. Мы, обязанные вас защищать.

Решетов барином развалился на нарах и смотрел в потолок. Левая рука свесилась, отщипывая кусочки коры с плохо ошкуренного бревна. Велено гаду помирающего играть, а все неймется ему. «Скучно», – сказал, и все должны его развлекать. Ага, размечтался, пришлось в грубой манере поставить на место, только тогда обидчиво поутих. Решетов - человек порыва и действия, ожидание для него смерти подобно. Хорошее качество для боевого командира, отвратительное для оперативника. Но подкупает не этим, другой на его месте давно бы горячку порол. А этот нет, дивно спокоен. Покушение и гибель Есигеева перенес стойко, все держит в себе, прикрылся броней напускной веселости и равнодушия. Что внутри разве черт разберет.

Несмотря на безумие последних суток, сон не шел, в голову лезли всякие мысли, крутя безумную карусель. В висках тюкали крохотные молоточки, уши инстинктивно ловили посторонние звуки. Лагерь давно затих, погрузился в обморочное молчание. Изредка сонно всхрапывали лошади, и брякала сбруя, дважды мимо санчасти кто-то прошел, не задерживаясь и не пытаясь зайти. Придет убийца или не придет, оставалось только гадать. Рискнет или нет? Затаится или полезет на рожон, обнаглев от неуловимости и безнаказанности? Про липовый самолет известно всем, партизанский лагерь - большая деревня, в одном конце чихнут, с другого «будьте здоровы» желают. Приманка знатная, вон покряхтывает, болезный. Сказано пластом лежать, а он червяком извивается. На огромном-преогромном крючке. А хищнаярыбка где-то здесь, рядом, затаилась и ждет. От этой мысли шевелились волосы на затылке. Зотов шкурой, на опыте, чувствовал чужое, опасное присутствие за стеной. Холодная, расчетливая ненависть прожигала накат. Хотелось выбежать на улицу и остудить разгорячившееся лицо. Но там стояла непроглядная темнота, и в ней скрывался хищный, безжалостный зверь. Или воспаленное воображение играло злые шутки с хозяином.

Именно в эти минуты напряженного ожидания и тянет поговорить, хотя бы полусловом обмолвиться, иначе ощущение вымершего склепа начинает потихонечку угнетать, подталкивая на всякие гадости. Надо держаться.

Чтобы немного отвлечься, Зотов в сотый раз прогнал в уме дерзкий в своей гениальности план. Взять убийцу нужно живым, по крайней мере попробовать, но без излишнего риска. Вряд ли лапки подымет, придется ласково, но настойчиво попросить. В идеале, без разговоров, сразу звездануть по башке. Роли расписаны и заучены. Преступник заходит в санчасть, Людочка возмущается полночному вторжению и отвлекает его на себя. Стрелять он не будет, лишнее внимание ему ни к чему. Опять граната? Вряд ли, ведь это последний шанс убить Решетова наверняка. Попытается обездвижить медсестричку и заколоть беспомощную жертву, на все про все меньше минуты. В эти несколько десятков секунд уложится чья-то целая жизнь. А возможно и не одна. Вооружен убийца будет до зубов, а сдаться и не подумает. Вся надежда на прыть Карпина, успеет лейтенант подмять урода под себя или нет. Подводные камни? Да сколько угодно. Гладко было на бумаге, да забыли про овраги. Может вообще не прийти, или прийти, но не один...

Решетов заворочался на нарах и изобразил рукой зевоту. Дескать нечего тут ловить, давайте на боковую. Зотов подался вперед, выплыл из тьмы и красноречиво погрозил ему кулаком. До рассвета еще палкой не докинуть. Капитан тяжко вздохнул и с видом первого христианского мученика откинулся на подушку.

Часы отсчитали двадцать минут третьего. Где-то рядом истошно заверещала ночная птица, нагоняя страха и жути. Ну вот почему дневные птахи выводят мелодичные трели, а ночные воют и стрекочут адскими тварями? Развить интересную мыслю не успел. Птичьему крику вторил человеческий, так же страшно и пронзительно тонко:

– Пожар! Горим!

Заполошный крик шел обрывками, приглушенный расстоянием, несся издалека.

– Склад горит! Склад!

– Боеприпасы!

– М-мать!

Лагерь, мирно посапывающий мгновение назад, наполнился воплями и топотом ног.

– Воды! Воды!

– Ща рванет!

– Воды!

У Зотова от нехорошего предчувствия екнуло сердце. Неужели началось? Сам он на месте преступника так бы и поступил: отвлекающий маневр и быстрый удар. Все по учебникам.

Решетов резко подскочил, чудом не вписавшись лбом в потолок, и тут же лег, взвинченный, перевозбужденный и злой. Правая рука скользнула под одеяло, в тишине чуть слышно щелкнул взведенный курок. Будет стрелять не целясь, сквозь одеяло, на первое движение или звук.

Карпин ничем себя не проявил. Нет у человека нервов, как не завидовать?

Людочка привстала и сделала неуверенный шаг к двери. Первый порыв: если горит, надо пойти посмотреть. Зотов выплыл из тени и успокаивающим жестом велел девушке сесть. Устав медицинской службы не велит оставлять тяжелораненых ни на минуту. Сиди девочка, сиди, жди. Ты Красная шапочка, и волк скоро придет.

Лагерь ожил и закипел, словно уха на костре, сыпя матом и воплями. Склад – это серьезно, Марков перед возможным уходом решил оставить часть амуниции и боеприпасов, лагерь в глухом лесу, болотища с двух сторон, немец скорее всего не доберется, а значит за сохранность снаряжения можно не переживать. Да и смысла тащить все на новое место нет. Пупы только рвать. Груза на складе несколько тонн, если шарахнет, мало никому не покажется. Почитай разом минус партизанский отряд.

Рядом с землянкой почти неслышно хрустнула ветка, Зотов напрягся, обратившись в слух. По спине побежали мурашки, и он услышал невнятные, а оттого внушающие душащий, иррациональныйужас шаги. Топ-топ. Человек не крался, замирая и поминутно оглядываясь, человек шел поступью сильного, уверенного в себе хозяина положения. Без страха и без сомнений. Лагерь погружался в хаос и суетливую беготню.

Зотов протяжно выдохнул и коротким движением бросил на стол кусочек размятой, крошащейся глины. Условный сигнал. Всем приготовиться. Глаза Людочки расширились, лицо в полутьме приняло меловый оттенок, грудь бурно вздымалась. Только не подведи, девочка, только не подведи.

Неизвестный обошел землянку, шаги остановились у двери. Наступил момент хорошо знакомый сотрудникам НКВД. Неуловимая грань, когда кровь закипает и колотит в висках, перед глазами мутная пелена и дрожь пронзает все тело. Теперь ты или он, охотник и добыча, и пока не понятно, кто из вас кто. Сладкое и пьянящее слово – задержание.

Дверь открылась нереально медленно, словно залитая водой, и на порог из кромешной тьмы выплыла приземистая фигура без очертаний, размытая и бесформенная, теряющаяся на фоне стены. Вместо лица черный провал. Зотов перестал дышать. Главное не торопиться, вдруг кто из своих проведать зашел.Брать надо с поличным. Зотов представил как напрягся Карпин, готовясь к броску.

– Товарищ, сюда нельзя, – заученно ахнула Людочка. – Това…

– Ти-ше, – по-змеиному зашипел полуночный гость. Черная дыра на месте лица повернулась к неподвижно лежащему Решетову, чужак сделал шаг, уронив из рукава в ладонь длинное, узкое лезвие. Отблески керосиновой лампы окрасили клинок в кроваво-медные полосы. Он это, он!

– Стоять на месте! – заорал Зотов и выпустил короткую, в три патрона очередь в потолок, автомат забился в руках, как живой. Огорошить, смять напором, ревом и матерным воем, не позволить соображать. – Руки в гору, мордой в пол, мразь!

Карпин и Решетов сорвались одновременно. Лейтенант опередил на мгновение, вытянул руки и… отлетел, получив встречный удар в живот кованым сапогом. Кипиш, поднятый Зотовым, на преступника никакого воздействия не возымел, сориентировался он в долю мгновения. Карпин в узком проходе завалился на Решетова, и они вместе смяли шаткий, держащийся на одном честном слове стол. Взвизгнула Людочка, лампа грохнулась на пол и разлетелась на сотню кусков, землянка погрузилась во тьму. Тут же, без перерыва, грохнули выстрелы, две белесо-оранжевые вспышки плеткой стеганули глаза. На фоне блеклого пятна открытой двери мелькнула черная тень. Уходит, уходит! Зотов выругался, кидаясь в погоню и проорав на ходу:

– Не стрелять! Живым брать! Живым!

Выскочил из землянки на прохладный, застоявшийся воздух. Правее темнота освещалась всполохами багрового пламени, вокруг горящего склада метались изломанные чадом фигурки людей, пытались тушить. Зарево волнами расплывалось между деревьев, неся клубы белого дыма и сотни колючих огненных искр. Нестерпимо воняло паленым. Преследуемый убегал по тропе. Хрен тут убежишь! Кусты вырублены, место расчищено. Зотов с наслаждением нарушил свой же приказ и открыл огонь от бедра, целя по ногам. Жалко трассеров нет! Темная фигура споткнулась и припала к земле. Неужели попал? В ответ грохнул выстрел, пуля царапнула щеку и с сырым щелчком врезалась в бревна. Подозреваемый вскинулся и побежал. Из землянки вывались Карпин и Решетов.

– Мишка, от леса отсекай! От леса! Никита за мной! – Зотов бросился в погоню, дыхание перебило, ветер хлестнул по лицу. От пожарища неслись возбужденные крики.

– Стреляли?

– Патроны рвутся на складе!

– Чичас рванет!

Умничка Карпин бесшумно растворился во тьме, сзади пыхтел и отдувался Решетов, преследуемый петлял метрах в десяти по тропе, четко подсвеченный полной луной и отблесками бушующего пожара. Черные, длинные тени дугами расходились по сторонам. Долго так продолжаться не могло, Зотов начал задыхаться. Где же ты, молодость?

– Все, не могу больше, – захрипел Решетов. Зотов оглянулся на бегу. Капитан рухнул на колени и со свистом тянул воздух ртом. После такой контузии сложно рассчитывать на рекорды. Команда инвалидов, м-мать, вся надежда на Карпина. Раненый бок нестерпимо зудел, сковывая движения тупой, ноющей болью.

Убийца резко свернул в сторону и пропал. Будто и не было. Зотов, прихрамывая, добежал до этого места и огляделся. Никого. Лунный свет отвесными полосами сочился сквозь мохнатые еловые лапы, горбом мамонта дыбился скат низкой землянки. Рядом, под навесом конюшни, беспокоились и похрапывали лошади, пламя за спиной стремительно опадало, крики и звяканье ведер стихали, огонь, похоже, смогли укротить. Убийцы не было, провалился сквозь землю. Зотовым овладела тихая паника. Где? Где эта сволочь? Неужели, гнида, ушел? Он краешком глаза уловил смазанное движение. Тень выскользнула из-за наката землянки, в лунном свете хищно сверкнул металл. Зотов даже испугаться толком не успел, инстинктивно выставив автомат. Клинок с сырым лязгом проскрежетал по металлу и вместо того, чтобы вонзиться в грудь, чиркнул вскользь по руке. Зотов ударил автоматом плашмя, попал в мягкое, убийца дернулся, на мгновение замер и перешел в контратаку, выписывая ножом восьмерки и вензеля. Знакомая техника. Зотовотскочил, готовясь открыть огонь. Противник мягко и бесшумно шагнул следом, приклеившись к Зотову и не позволяя стрелять. Грамотный, сука! И сам стрелять не стал, хотел по-тихому сработать ножом и уйти. Хер тебе! Зотов пятился, отпихиваясь автоматом и лихорадочно молясь про себя. Лишь бы под ногу какая кочка не подвернулась, тогда точно конец! Для открытия огня ему нужна была фора всего один шаг. Один чертов шаг. Пляшущий клинок метнулся змеей.

– Витя, Витя, ты где! – заорал Решетов, появившийся на границе лунного света и темноты. Лицо капитана остро белело, тело согнулось напополам, он схватился рукой за ближайшее дерево.

Преступник отвлекся, удар вышел не точным и слабым. Лезвие рвануло куртку на груди, Зотов услышал приглушенный, стонущий рык. Охотник почувствовал жертву. Жизнь капитана повисла на волоске. Зотов охнул, получив коленом под дых, словно с поездом столкнулся. Воздух, сипя, вышел из легких и расплющившихся кишок и он начал заваливаться назад. Убийца повернулся к Решетову, и тогда Зотов, падая, нажал на крючок. Частые всполохи и плевки пламени прорезали темноту, ствол дернулся снизу на верх, и длинная, в половину магазина очередь пропорола убийцу от паха через грудь наискось до левого плеча. На, тварь! Зотов грохнулся на спину и приложился башкой. Перед глазами плыло. Вставай, чего развалился? Зотов перекатился на бок, чуть отдышался и с трудом встал на колени. Его мутило, во рту стоял отвратительный вкус крови и тошноты. Неужели все? Убийца валялся бесформенной грудой, подавшись в сторону Решетова, нож так и остался в руке. Взял живым? Молодец…

– Витя, живой? – Решетов приблизился дерганной, косолапой походкой.

– Не подходи, вдруг притворяется, тварь. – захрипел Зотов.

– Да ладно, видел я сколько ты ему свинца накормил, – хмыкнул Решетов, но подходить ближе не стал, остерегся. – Мишка где?

– Шляется где-то, обормот, пока старики за него всю работу сделали, – Зотов взгромоздился на подгибающиеся ноги и осторожно пихнул лежащее тело носком сапога, повысив голос. – Карпин!

– Здесь! – среди деревьев возник лейтенант. – Как у вас?

– Взяли.

– Живым?

–Это вряд ли. Давай посвети, – Зотова так и подмывало увидеть лицо убийцы.

Щелкнул фонарик, синий луч зашарил по опавшей хвое и нащупал тело в распахнувшейся плащ-палатке. Карпин нагнулся и сдернул капюшон. Решетов выматерился, у Зотова застряли в глотке слова. Перед ними, в набухающей луже крови, распластался милый и услужливый толстячок, друг всех людей вокруг, добряк и просто хороший человек – Аркадий Аверин.