Садыя

59

Договорившись с Андреем Петровым о летней работе, Славка с буровой добирался до города на вахтенной машине. Буровики в брезентовых куртках, тесно прижатые друг к другу, поминутно курят, озорно смеются и лихо подшучивают, коротая дорогу. Славка не чувствовал усталости, хотя весь день работал в бригаде. Встреча с Панкратовым, вдруг непонятное желание, с которым он потянулся к Илье Мокеевичу, наконец похвала Галимова на буровой: «Добро парень, толк будет!» — и дружелюбие, с которым встретили его рабочие, по-хорошему взволновали парня. На душе его так хорошо, так тепло. И так радостно. Радостно, потому что красив и добр мир, потому что так хорошо жить на земле в свои восемнадцать лет, и еще потому, что он почувствовал, что любим и силен своей молодостью. Самое горячее чувство возникает в душе юноши, если он любим и нужен взрослым, если душа, еще во многом детская, найдет отзвуки в другой, такой же хорошей и родной душе, по-детски чистой.

В машине было душно, в маленькое боковое окошечко ничего не видно, кроме бегущего куска земли и неба. Славка вслушивался в завязавшийся оживленный разговор:

— Ну вот и Марьин мост. А там рукой подать.

Из угла кузова кто-то вторил:

— Вот назвали Марьиным мостом, а кто она — Марья-то?

Славке интересно узнать о Марье, дома много споров было.

Однажды Марат даже предположение сделал: не Борькина ли сестра, Марья, здесь замешана? Ну и посмеялся Славка над ним… сразу видно, без соображения.

— Марья? — вдруг сказал пожилой буровик с острым, скуластым лицом и глубоко сидящими глазами. — Бурильщиком работала. Молодая и ладная женщина. В войну все это было. Время голодное, трудное, а тут, брат, сила-то мужская нужна. Так она за любого мужчину справлялась. Ее кулака и мы, откровенно сказать, побаивались. Не побалуешься. Ну вот. Зима тогдашняя — ужасть, людей не хватает. На тракторах смену возили. Трактористам без груза не платят, значит, мягкое место каждого из нас весило восемь тонн. У нас тогда начальник был Покровский, заядлый шахматист, на буровую к мастеру Смирнову ездил в шахматы играть. Случись авария, связи никакой. Вот какие дела. Как уедет смена, а тут вьюга — ни пройти, ни проехать. Бывалоча, и ждем, когда утихнет… Вот однажды Марье и пришлось в жуткую метель двое суток оставаться на буровой. Бурила. А когда смену наконец доставили, к трактору подошла отекшая — времечко-то! — слабая, увидела хлеб, и руки затряслись… Я и другие, все, кто был, сразу свои пайки вынули, давай ей в руки совать… Вспомнишь, слезы на глаза навертываются.

— А мост-то почему прозвали?

Глубокое молчание. Только машина потряхивает да бежит за окошечком земля. Славка вперед подался, чтоб слышать лучше.

— Мост-то? Это потом. Вот здесь, направо, где вот та качалка, ее буровая стояла. Поехала она однажды ночью, а моста здесь никакого, объезжать не захотела, махнула напрямик и застряла… Наутро еле трактор вытащили. Покровский разозлился: «Ты что ж, моста нет, а едешь? Взыскание накладываю на тебя». — «Мост есть, не рассмотрела я», — вскипела она, Марья-то. Вот девка. Он горяч, напустился на нее. «А ты не ругайся, приезжай да посмотри, а то от жизни отстал, вертогляд какой-то». Он и вправду поехал, а там, вот здесь, мост. Вот какая боевая. За ночь с ребятами отгрохала. Ну, значит, пришлось приказ отменить. С тех пор на этом месте мост, вот теперь уж новый возвели.

— Смелая. Вот и Марьин мост, доехали.

— Идут года, а Марьин мост как памятник трудным временам да женщине бывалой, что там калякать.

— Женщина, она ведь отроду смекалиста.

Возле моста вахтенная остановилась. Те, кто жили в поселке, сходили с машины. И хотя Славику надо было ехать дальше, в город, он тоже сошел. Марьин мост. Несколько раз он проезжал его, но подробную историю только сейчас узнал.

— Ну поехали, паренек?

— Я пешком пойду.

До города было километра три. Машина давно ушла, а Славка все еще толкался у моста. На одном из продольных бревен-маток кто-то выжег: «Марьин мост», а рядом буквы «К. М.». Далее шла другая надпись. Славик нагнулся. Прочел. «Здесь был буриль… Баграмян…» На бревнах настила, по бокам, всюду, где можно, были надписи, буквы, какие-то рисунки, инициалы — в общем, каждый старался оставить о себе память.

Славка подумал, достал из бокового кармана ножичек и тоже вырезал на видном месте: «Бадыгов», еще подумал и дописал: «Славка». А потом пониже красиво вывел: «Возвращался с буровой».

Довольный, он зашагал к городу. Он знал теперь, что скажет матери: «Ты не беспокойся, мама, я дядю Андрея не подведу и тебя тоже. Ты же сама говорила, что руки должны быть мужскими, крепкими. У буровиков я научусь многому». И еще он скажет ей, что дядя Илья Мокеевич очень хороший человек…

Розовый отсвет медленно сползал с горы. Уходящее солнце в последний раз улыбнулось, прощаясь с сегодняшним днем.

Славка повернулся, посмотрел на горы и прибавил шагу.