Самые жестокие женщины в истории

Мэри Энн Коттон. Черная вдова

Мэри Энн Коттон умерла 24 марта 1873 года. Ее казнили за убийство четырех мужей и почти в три раза большего числа детей. В самом факте убийств и в ее вине не сомневался никто факт не признавался лишь самой Мэри Энн), но одна загадка во всех этих отвратительных убийствах остается: почему такая респектабельная женщина может испытывать желание совершить такое количество гнусных преступлений?

Мэри Энн Коттон родилась в маленькой английской деревушке Лоу Мурзли в графстве Дергем в октябре 1832 года. Ее родители, Майкл и Маргарет Робсон, были молодыми рабочими, принадлежащими к методистской церкви, которые всю свою жизнь боролись, чтобы уберечь себя и семью от бедности. Майкл Робсон был шахтером, страшная работа по тем временам. Кроме того, что он был неистово религиозен и посещал церковь каждое воскресенье, он поддерживал жесткую дисциплину в семье. Без сомнения, он руководил своими домашними железной рукой и, вероятно, применял различные физические наказания и к Мэри Энн, и к ее брату, Роберту. Тем не менее оба ребенка чувствовали себя в безопасности в тесно замкнутом кругу семьи; у них были и отец, и мать, и хотя денег не хватало, еда на столе была. Трагедия произошла когда Мэри Энн было восемь лет. Семья переехала в шахтерский городок Мортом, где через год после переезда с отцом Мэри Энн случилась беда — он погиб, упав в ствол шахты. Без кормильца в доме семья оказалась в весьма тяжелом положении. Жизнь семьи рабочего в Англии девятнадцатого века, и в особенности семьи, возглавляемой вдовой, была необычайно суровой. Тень приюта замаячила над головой Мэри Энн, и мало что могло быть хуже этого — как из-за низости людей, так и из-за жестоких условий, которые ей пришлось бы вынести там. Вот что писал Чарльз Диккенс в своей статье для журнала «Household Words» примерно в 1850 году:

«В том месте, в приюте Ньюгейта, группу мальчиков и юношей запирали во дворе; а их комната была похожа на конуру, где случайных бедняг обычно прежде укладывали на пол на ночь. Некоторые из них находились тут долго. «Разве они никогда не выходят?» — последовал естественный вопрос. «Большинство из них калеки в той или иной форме, — ответил надзиратель, — они ни для чего не годятся». Они бродят, как унылые волки или гиены; и набрасываются на еду, когда им ее приносят, точно так же, как эти животные. Большеголовый идиот, шаркая ногами вдоль дорожки на солнышке в стороне, казался все-таки более приятным субъектом во всех отношениях. Множество детей на руках; множество матерей и больных женщин в постелях; толпы сумасшедших; джунгли мужчин в выложенных камнем нижних комнатах, ожидающие обеда; еще больший лес стариков в верхних больничных каморках, тянущих жизнь бог знает как — вот сцены, через которые я прокладывал свой путь в течение двух часов».

Но на этой критической точке в жизни Мэри Энн произошел счастливый поворот. Вскоре после смерти Майкла Робсона, мать Мэри Энн снова вышла замуж. Хотя между Мэри Энн и ее отчимом не было любви, но приемный отец все-таки сыграл свою роль. Новый мужчина в семье все-таки имел маленькую зарплату, и таким образом Мэри Энн спаслась от приюта и почти верной нищеты. Но чего она, однако, не смогла избежать, так это урока, который научил ее на всю оставшуюся жизнь, что она должна в любых обстоятельствах иметь деньги.

В шестнадцать лет Мэри Энн решила покинуть дом. Можно только предполагать, что, возможно, из-за сложных взаимоотношений с отчимом, но она решила начать самостоятельно зарабатывать. Вскоре она нашла работу прислуги в Южном Хеттоне. Работа предполагалась на три года, и к концу срока Мэри представляла из себя тяжко работающую, раньше времени стареющую женщину. Через три года, она оставила эту работу, чтобы учиться на швею.

Теперь ей было почти двадцать, и многие из тех, кто позднее рассказывал о ней для газет, вспоминал, что она была хорошенькой девушкой, хотя на сделанной после ареста фотографии в возрасте сорока лет можно увидеть грузную женщину с простым лицом. Тем не менее Мэри Энн должно быть что-то собой представляла, потому что в течение жизни явно была привлекательной для многих мужчин. Одним из них стал ее первый муж, Вильям Моубри, которого она встретила вскоре после того, как ей исполнилось двадцать. Моубри, как и ее отец, был шахтером. Они поженились в Андреевском соборе в Ньюкасле-на-Тайне в июле 1852 года. После свадьбы Моубри решил, что не хочет больше работать в шахте, и вместо этого стал подряжаться на разные работы, в том числе на строительстве железной дороги в Корнуэлле и Дергеме. Должно быть, это вызвало серьезные осложнения в их союзе, так как Моубри подолгу работал вдали от дома. Довольно быстро они с Мэри завели пятерых ребятишек. Четверо младенцев умерли, через несколько дней после рождения, и, хотя смертность среди детей в викторианской Англии была очень высокой, это оказалось первым признаком склонности Мэри Энн к убийствам. Причиной смерти в каждом случае объявлялось воспаление желудка, диагноз, который за многие годы становился все более привычным.

Поработав шахтером, а потом на железной дороге, Вильям Моубри перешел работать на пароход с названием «Ньюбурн», который стоял в Сандерленде. Семья переехала туда, чтобы снова быть вместе, но Моубри долгое время проводил в море и несколько раз даже плавал за границу. Однако все изменилось, когда в январе 1865 года из-за раны на ноге Моубри вернулся к Мэри Энн, так как ему требовался хороший уход. Однако вскоре его поразила странная неопределимая болезнь, и через несколько дней он умер в судорогах.

Мэри Энн, теперь вдова, забрала страховочные деньги мужа и решила начать новую жизнь, переехав в местечко Сихэм Харбор. Там она встретила Джозефа Наттресса.

Наттресс жил с двумя своими братьями. Он был помолвлен с местной женщиной, и хотя Мэри Энн казалась ему очень привлекательной, она не смогла заставить его разорвать помолвку. Ей снова пришлось вернуться в Сандерленд, где она нанялась работать сестрой в сандерлендскую больницу в отделение для выздоравливающих от инфекционной лихорадки. Так как раньше она работала служанкой в семье, во всех историях болезней отмечается, что Мэри Энн была старательным работником, который всегда заботился о состоянии своих пациентов. Одним из ее пациентов был Джордж Уорд. Сестричка и пациент полюбили друг друга, и после выписки Уорда из госпиталя они сразу же поженились. Однако довольно быстро Уорд заболел и, несмотря на заботы нескольких врачей, в октябре 1866 года умер; страдал он от длительных приступов паралича и проблем с кишечником. Перед смертью Уорд написал завещание, оставив все что у него было своей жене. Известно, что сразу после его смерти Мэри Энн взяла короткий отпуск, чтобы съездить в Сандерленд, где и познакомилась со своим третьим мужем, Джеймсом Робинсоном.

Робинсон работал мастером в судостроительной индустрии. Его первая жена Ханна умерла, оставив ему четверых маленьких детей, и чтобы вернуться к работе, ему нужна была домоправительница. А Мэри Энн искала работу и была нанята, но вскоре после заступления на пост, самый младший ребенок Робинсона, десятимесячным младенец, умер от воспаления желудка. Убитый горем отец решил найти утешение у своей новой домоправительницы. Довольно быстро состоялась помолвка, но свадьбу пришлось на короткое время отложить, так как в марте 1867 года заболела мать Мэри Энн, Маргарет. Мэри Энн вернулась домой и обнаружила, что здоровье Маргарет улучшилось, но как заботливая дочь, она осталась с матерью, чтобы помочь пожилой женщине набраться сил. Через нескольких дней после приезда Мэри Энн мать стала жаловаться на сильные желудочные спазмы и вскоре умерла.

После смерти матери Мэри Энн вернулась к жениху, и в июне 1867 года их с Джеймсом Робинсоном обвенчали в церкви городка Бишопвермауз. Однако медовый месяц продлился недолго, потому что к концу года случилась трагедия, да не одна — все трое детей Робинсона один за другим заболели желудочной лихорадкой и умерли.

Во время суда 1873 года над прозванной позднее репортерами «Лукрецией Борджиа севера»[59], публика недоумевала, почему никто не обратил внимания на необычайно частый посмертный звон колоколов вокруг Мэри Энн? Ведь она за недолгий срок похоронила троих мужей, не говоря уже о детях. Неужели никто не замечал этого? Однако во время каждой болезни близких, Мэри Энн вызывала разных докторов, кроме того, после каждой смерти она очень внимательно выбирала, в какой дом переехать, часто меняла города, если уж не графства. Мэри Энн сохраняла все признаки респектабельной, честной женщины. Она хорошо выглядела, правильно говорила и работала медсестрой, а это была ответственная работа. И, наконец, немаловажно, что химическое вещество, которое она выбрала, чтобы быстро расправляться со своими жертвами — мышьяк — был обычным средством в хозяйстве. Многие люди использовали его в качестве крысиного яда, а некоторые мешали с мыльной стружкой, чтобы дочиста отскребать полы. Поэтому неудивительно, что ни у кого не вызывало подозрений, когда женщина входила в местную аптеку или скобяную и покупала мышьяк. Мышьяк также был легким способом избавиться от кого-либо, потому что, во-первых, мог даваться за закрытыми дверями и, во-вторых, потому что он почти бесцветный и, не имея запаха и вкуса, мог добавляться в пищу или питье так, что жертва не могла этого определить. А, кроме того, симптомы цианистого отравления (боль в желудке, тошнота, рвота, понос и так далее) присущи и другим, более прозаичным болезням, так что, если вы не ищете специально именно отравление мышьяком, истинное состояние больного может быть (и гораздо более часто) диагностировано неверно.

Учитывая все эти факторы, неудивительно, что Мэри Энн так долго не попадала под чье-либо внимание, но после смерти детей Робинсона ее судьба покатилась в худшую сторону; Джеймс Робинсон начал подозревать жену. В течение их короткого брака Мэри Энн постоянно просила у мужа все больше и больше денег. Она настаивала также, чтобы он застраховал свою жизнь, а его дети, которые были такими здоровенькими до того, как он встретился с Мэри Энн, умерли один за другим. Будучи мастером на верфи, Робинсон хорошо разбирался в финансах и был очень щепетилен при записи расходов на содержание домашнего хозяйства. Поэтому он был неприятно удивлен, когда начал получать письма со счетами различных долгов, которые накопила Мэри Энн. И к тому же Робинсон обнаружил, что жена заложила несколько его наиболее ценных вещей. Разъярившись, он вышвырнул Мэри Энн из своего дома, что без сомнения уберегло его от ужасной смерти.

Лишившись дома, Мэри Энн оказалась на улице, именно этого она боялась с детских лет. когда угроза приюта нависала над ней. Но полоса невзгод для нее не продлилась долго, потому что вскоре она оказалась в безопасности, найдя работу экономки в исправительном доме Сандерленда. В этот период Мэри Энн познакомилась и влюбилась в молодого морского офицера, но пока тот был в плавании за границей, она украла все, что могла из его дома, после чего быстро переехала и устроилась на работу к доктору Хефферману. Судя по записям ее перемещений, было бы разумно предположить, что Мэри Энн вероятно задумала женитьбу на своем последнем нанимателе, но к счастью доктора Хеффернана, обнаружив, что она украла деньги из ящика стола в его спальне, он сразу же уволил ее.

Мэри Энн снова переехала, на этот раз на север, в Волботтл, графство Нортамберленд. Именно там ее подруга, Маргарет Коттон, познакомила ее со своим братом Фредериком. Как и Джеймс Робинсон. Фредерик Коттон был вдовцом, к тому же он уже потерял двоих из своих детей. С другой стороны, его сыновья, Фредерик младший и Чарльз, представляли собой образчики здоровья.

До появления Мэри Энн дом брата в порядке содержала сестра Фредерика Коттона, Маргарет, его дети были хорошо накормлены и ухожены, но вскоре после прибытия подруги Маргарет умерла. Причиной смерти стала непонятная желудочная болезнь. Лишенный помощи, ища утешения, Фредерик Коттон обратил свое внимание на подругу сестры, Мэри Энн, и естественно у пары возникли отношения, в результате которых Мэри Энн забеременела. Вскоре Фредерик предложил Мэри Энн выйти за него замуж. Коттон и предположить не мог, что Мэри Энн все еще была замужем за своим третьим мужем, Джеймсом Робинсоном. Однако для женщины, которая совершила несколько убийств, такое преступление, вероятно, казалось пустяком, и пара поженилась в сентябре 1870 года в церкви Св. Андрея, в Ньюкасле-на-Тайне, в той самой церкви, где она уже выходила замуж за первого мужа, Вильяма Моубри.

После свадьбы Мэри Энн уговорила нового мужа застраховать не только свою жизнь, но также жизни двух своих детей. В начале 1871 года у Фредерика и Мэри Энн Коттон родился сын. Мальчика крестили как Роберта Робсона Коттона. Его среднее имя, возможно, было связано с девичьей фамилией Мэри Энн — может быть, оно напоминало ей о более невинном периоде в ее жизни. Какова бы ни была причина, семья, которая теперь состояла из Фредерика, Мэри Энн и трех маленьких детей, переехала в Вест Окленд в графстве Дергем. Это последнее место жительства стало местом постоянных скандалов Мэри Энн с соседями, чей домашний скот, в особенности значительное число свиней, стал вдруг дохнуть. Обвиняющие пальцы начали указывать в сторону Мэри Энн, поэтому Коттоны уехали. Однако другим объяснением их отъезда стал Джозеф Наттресс.

Наттресс — это тот человек, с которым у Мэри Энн была любовь так много лет назад, и к радости для себя она недавно обнаружила, что он не женат и живет в Вест Окленде холостяком. Поэтому семья покинула Ньюкасл-на-Тайне, но только лишь, чтобы встретиться с горем; в декабре 1871 года, когда едва прошел год после его второй женитьбы и всего несколько месяцев после рождения Роберта, Фредерик Коттон умер.

День для Фредерика начался нормально, он ушел на работу в добром здравии, но вскоре его согнула мучительная боль в животе, сопровождавшаяся рвотой, его принесли домой, где он вскоре скончался. И снова диагнозом стало воспаление желудка. Мэри Энн забрала страховочные деньги, и вскоре Джозеф Наттресс въехал в ее дом в качестве квартиросъемщика. Дальнейшую последовательность событий трудно выстроить хронологически, особенно потому, что историки — современники тех событий — дали противоречивые оценки, но известно, что после смерти Фредерика Коттона двое его сыновей — Фредерик младший и Роберт Робсон Коттоны — умерли в одном и том же 1872 году. Мэри Энн поступила на новую работу, ухаживать за Джоном Куик-Маннингом, правительственным акцизным чиновником, который поправлялся после тяжелой оспы. Сэри Энн, как в давние дни жизни с Джеймсом Робинсоном, вскоре забеременела от Куик-Маннинга и решила выйти за него замуж. По-видимому, он был гораздо лучшей партией, чем Наттресс, который вскоре заболел воспалением желудка и умер через несколько дней, но он удачно успел сделать новое завещание, оставив все своей хозяйке. После смерти Наттресса Мэри Энн получила тридцать фунтов страховки, а затем попыталась избавиться от последнего оставшегося в живых ребенка Фредерика Коттона, Чарльза. Почему она не убила его вместе со всеми остальными, остается загадкой и по сей день, но вместо того, чтобы дать мальчику мышьяк, она попыталась получить для него место в приюте. Администратор заведения, мелкий государственный чиновник Томас Райли, расспросил ее и сообщил Мэри Энн, что детей берут, только если у них нет родителей. Говорят, в ответ Мэри Энн сказала: «Я бы могла снова выйти замуж, если бы не этот ребенок. Но там он не проживет долго и уйдет за всей семьей Коттонов»[60].

Печально, но именно так все и произошло. В начале 1871 года Чарльза Коттона послали в ближайшую аптеку с наказанием купить немного мышьяка. Аптекарь отказал мальчику, объяснив, что по закону он может продавать мышьяк только людям старше двадцати одного года. Далее записано так: тогда Мэри Энн попросила о покупке одного из своих соседей. Вероятно, она посчитала, что за жизнь купила уже достаточно много, и было бы разумно, чтобы в списке регистрации покупателей ядов появилось бы какое-нибудь другое имя. Как бы то ни было, но Чарльз Коттон вскоре после того умер и диагноз, что не удивительно, был воспаление желудка. Теперь Мэри Энн могла свободно выйти замуж за Куик-Маннинга, и, без сомнения, она сделала бы это, но подозрение уже зародилось. Доктор Чарльза Коттона, например, удивился, услышав, что мальчик умер; он навещал его несколько раз за последнюю неделю и не обнаружил ничего серьезного. Но именно Томас Райли пришел в полицию и рассказал о своих подозрениях, припомнив, что Мэри Энн говорила ему в приюте. Он потребовал, чтобы врач не подписывал сертификат на смерть Чарльза Коттона, тогда у полиции будет время на расследование. Сертификат смерти был необходимым документом, чтобы Мэри Энн могла получить страховку Чарльза. И именно за страховкой пришла Мэри Энн, еще до того, как организовала похороны Чарльза: едва ли то был шаг заботливой женщины. Планы Мэри Энн были разгаданы, поэтому теперь собирались провести расследование смерти Чарльза.

Вначале во время дознания не было никаких признаков грязной игры. Обследовавший врач заявил, что он не нашел ничегo, что бы указывало на смерть от неестественной причины. Мэри Энн могла бы успокоиться, но это не стало концом дела, потому что на этот раз в историю вцепилась свора местных газет. Называя ее «Леди Гниль», они, конечно, опубликовали исследование, но, кроме того, они также повторили местные сплетни, которые заклеймили ее как серийную отравительницу. Куик-Маннинг, в ужасе от этих статей, разорвал отношения со своей предполагаемой невестой, несмотря на то, что она была беременна его ребенком, а она, напуганная газетными обвинениями, начала готовиться к переезду из этих мест. Похоже, до нее не доходило, что, делая так, она может выглядеть более виновной, чем когда-либо. Носились уже очень устойчивые подозрения, и, прежде чем она успела сменить место жительства, весь ее мир рухнул; один из врачей дознавателей при расследовании сохранил образцы желудка Чарльза Коттона, и теперь он начал исследовать их на признаки отравления.

К несчастью для Мэри Энн, в середине девятнадцатого века появились лучшие методики определения присутствия мышьяка в теле. Частично это произошло благодаря растущей тенденции людей страховать жизнь (мышьяк называли даже «порошок наследства»), делая, таким образом, застрахованных привлекательной целью для убийства. Чтобы иметь возможность успешно привлечь к суду больше людей, было очень важно развивать судебную медицину, и в особенности токсикологию. Важными вехами стали методика Марша 1836 года и методика Ринша 1841 года, обе уже хорошо представленные ко времени лихих убийств Мэри Энн.

Вообще-то желудок не самое лучшее место для определения присутствия мышьяка, волосы, ногти, кровь и моча, гораздо лучшие индикаторы того, что у кого-то неестественно высокий уровень яда в организме. Однако врач провел исследование и вскоре получил результат. Он был положительным. Затем доктор попросил полицию эксгумировать тело, которое, в свою очередь, показало высокий уровень мышьяка. Сразу же после этого полиция эксгумировала еще несколько близких и родных Мэри Энн (включая тело Джозефа Наттресса), и сделала точно такое же открытие.

6 мая 1873 года выездная сессия суда присяжных графства Дергем обвинила Мэри Энн Коттон в убийстве Чарльза Эдварда Коттона. Суд был отложен, пока она не родила дочь Куик-Маннинга (позднее ребенка удочерили), после чего дело пошло быстро.

Прежде всего обвинитель сделал заявление судье, мистеру Джастису Арчибальду, что чтобы доказать ее логический подход к убийству Чарльза Коттона, следует выслушать показания относительно смертей Джозефа Наттресса, а также нескольких других жертв. К ужасу Мэри Энн судья согласился, и обвинитель энергично принялся за дело, приведя многочисленных свидетелей, которые показали, что Мэри Энн часто покупала мышьяк. Обвинитель также представил нескольких докторов, которые подтвердили необычайно высокую смертность от воспаления желудка в домах Мэри Энн, и наконец вызвал на свидетельское место Томаса Райли, который подтвердил, что Мэри Энн заявляла, будто Чарльз Коттон является препятствием для ее брака с Джоном Куик-Маннингом.

Защитник, мистер Кэмпбелл Фостер, ринулся в атаку. Он утверждал, что Чарльз Коттон, а также несколько других жертв спали в комнате, оклеенной зелеными цветочными обоями, которые, как известно, содержат элемент мышьяк. И правда, пигмент был открыт примерно в 1775 году Карлом Шеле, который назвал его «Парижская зелень». Поэтому существуют предположения, заявил мистер Кемпбелл Фостер, что ребенок умер от вдыхания частичек мышьяка из воздуха[61]. Кроме того, так как Мэри Энн необыкновенная чистюля, она использовала мыло и мышьяк для мытья полов. Когда вода высыхала, она оставляла ядовитый осадок, который также мог вдыхаться несчастным ребенком. То была умная защита, но присяжные не поверили ни одному слову из нее и вскоре ушли, а вернулись с вердиктом «виновна». Когда мистер Джастис Арчибальд зачитал смертный приговор, Мэри Энн потеряла сознание, и ее вынесли из зала суда два тюремных надзирателя.

Мэри Энн Коттон продолжала настаивать на своей невиновности до самой смерти. Она написала много писем не только тем, кто ее поддерживал (такие тоже нашлись среди некоторых ее бывших нанимателей), но также своему мужу, потому что по закону она все еще была замужем за Джеймсом Робинсоном, умоляя его принести ей в тюрьму ребенка, а также двум своим оставшимся в живых пасынкам. Джеймс Робинсон не ответил на письмо, но не смутившись, Мэри Энн написала ему снова с просьбой навестить. Вместо этого Робинсон воспользовался помощью шурина, послав в тюрьму его. Мэри Энн попросила того составить петицию, утверждающую ее невиновность и требование освободить ее. Шурин Робинсона отказался делать подобную вещь, но, как ни странно, при такой тяжести свидетельств против нее, Мэри Энн смогла уговорить несколько других человек составить такой документ и пустить его в ход, хотя из этого ничего не вышло, что и неудивительно.

24 марта 1873 года в возрасте сорока одного года Мэри Энн Коттон повели на эшафот, расположенный внутри дергемской тюрьмы. Говорят, что, будучи всегда дотошно аккуратной женщиной, она настояла на том, чтобы расчесать и аккуратно завязать волосы, прежде чем ее повели к месту, где ей предстояло быть повешенной. Палач, человек по имени Вильям Калкрофт, был специалистом своего дела. Начав известную карьеру в двадцать с небольшим лет с порки детей за 10 шиллингов в неделю, он дорос до палача с окладом 10 фунтов за «повешенье». Его работа палача длилась уже почти пятьдесят лет к тому моменту, когда Мэри Энн встала к петле, поэтому можно предположить, что конец был быстрый, а возможно, даже и безболезненный.

Естественно, так как Мэри Энн не призналась ни в одном из убийств, нет точного подсчета числа ее жертв, но учитывая век, в котором она жила, не будет притянутым за уши мнение, что некоторые действительно могли умереть от естественных причин. Большинство исследователей считают, что она убила от пятнадцати до двадцати одного человека, включая мать, любовника Джозефа Наттресса, свою золовку, Маргарет Коттон, четырех своих мужей и бессчетное количество родных и приемных детей. Страшная и по сей день, Мари Энн Коттон стала одной из первых британских серийных убийц-женщин, а также одной из первых в мире женщин, названных черной вдовой, как паучиха. Но что привело эту неприметную женщину к таким страшным поступкам? Первоначально, вероятнее всего, причиной являлись деньги, страх не иметь их в достаточном количестве, чтобы защититься от бедности, чтобы не превратиться в одну из тысяч, едва выживающих в викторианской Англии. Однако позднее, о чем можно только догадываться, она начала получать удовольствие от власти, которую получала над своими жертвами. Дом Коттонов в Ньюкасле стоит и по сей день, и говорят, что его посещает ее привидение, но только в компании с привидениями всех ее многочисленных жертв.