Сценарий убийства

20

Я направил машину обратно в «Шато-Мармо», решив вернуться той же дорогой. Продолжая смотреть в окно, Рот погрузился в свои мысли. Вдруг он выпрямился и неожиданно веселым голосом предложил отправиться на пляж. Я отказался.

– Нет, правда, – с мальчишеским задором настаивал Рот. – После всего, что выпало вам на этой неделе, я хочу заплатить хотя бы за ленч.

Пляж, который Стэнли Рот имел в виду, вовсе не был местом, где Рот мог встретить знакомых. По этой причине никто не ожидал увидеть его там, а даже увидев, ни за что не узнал бы в этом человеке знаменитого Стэнли Рота. На пляже «Венеция» каждого настолько обуревало отсутствие каких бы то ни было запретов, что никто уже не думал ни о чем другом. В чистом, прокаленном воздухе на скейтах пролетали девушки с голубыми, незамутненными мыслью глазами и перманентной, будто приклеенной улыбкой. Вид этих цветущих, едва прикрытых молодых тел заставлял позавидовать людям, чьи лица выглядели так, словно они никогда не покидали пляж, не имели проблем, связанных с нормальной цивилизованной жизнью, и давно потеряли счет времени.

Слившиеся с толпой и никем не узнанные, мы шли вместе, Стэнли Рот и я, по широкой цементной дорожке, отделявшей пляж от витрин магазинчиков, раскрашенных в немыслимые цвета. На асфальтированной площадке в центре пляжа шумно играли в баскетбол молодые мускулистые парни.

Чуть поодаль желающих поднять штангу вдохновлял широкоплечий мужчина с узкой талией и перекачанными ногами. У самого края песка – там, где на берег едва заметной зыбью набегали волны, – повизгивали детишки, резвившиеся в неглубокой, всего по щиколотку, белой пене прибоя. Нас окружали тяжелоатлеты, культуристы, прыгуны с трамплина и бегуны, причем все они: юноши, старики, мужчины средних лет с волосами, выгоревшими от бесконечного пребывания на солнце, женщины и дети, – все без исключения находились в движении, плавном и ни на секунду не прерывавшемся. Повсюду открывался один и тот же вид, и круглый год здесь был один, никогда не кончавшийся сезон. Здесь не существовало ни вчера, ни завтра, был только один день, растянутый до бесконечности. И только одно, настоящее время, в котором имело значение лишь то, что вы чувствовали и как выглядели. Похоже, Стэнли Рот был тут как дома.

Вдруг глянув в сторону, Рот пошел через дорожку. Резко остановившись посередине, придержал меня рукой. Мимо нас, точно пущенная вдоль берега ракета, пролетела на роликах девчонка-подросток. Низко пригнувшись, она ничего не различала, кроме музыки, бьющей по мозгам из наушников. Рот убрал руку. Сделав еще несколько шагов, мы оказались возле оштукатуренного и выкрашенного в темно-зеленый цвет строения. В небольшом квадратном окошке, прорезанном слева от входной двери, красовались розово-неоновый фламинго и пальма.

С уверенностью не раз бывавшего здесь человека Рот вошел внутрь. Секунду мои глаза привыкали к темноте, затем я увидел, что мы в небольшом баре или кафе. Напротив стойки у стены стояли четыре сдвинутых вместе столика, еще два располагались в углу. Бармен с всклокоченными седоватыми волосами и усталыми слезящимися глазами выглядел лет на шестьдесят, хотя ему с тем же успехом могло быть сорок. Одетый в сине-красную гавайскую рубашку, он равнодушно стоял за стойкой, засунув руки в карманы. Вид у него был такой, будто, стоя на перекрестке субботним вечером, он ждал хоть какого-нибудь происшествия. Нас он не замечал до тех пор, пока мы не сели, водрузив на стойку локти. Тогда бармен кивнул Стэнли Роту – так, как обычно приветствуют незнакомых людей, с которыми виделись достаточно часто, чтобы запомнить. Бармен не знал, кто такой Стэнли Рот. Впрочем, заглянув в его потухшие глаза, я засомневался, возымеет ли эффект имя Стэнли Рота, если произнести его вслух.

Мы заказали пиво, и бармен принес две бутылки. Я попросил стакан – в основном чтобы увидеть его реакцию. Кивнув, он повернулся, достал с полки один стакан и поставил его передо мной, даже не спросив Рота подать ли другой. Улыбаясь, Рот отпил из горлышка и вытер губы тыльной стороной ладони.

– Не найдется ли для нас парочка бургеров? – поинтересовался он.

Бармен неторопливо двинулся к закопченному до черноты грилю. Квадратные рукава гавайской рубахи болтались на худых руках.

– Таких гамбургеров, как здесь, вы не найдете в Беверли-Хиллз.

– Могу поспорить, – хмыкнул я.

Я заметил, что из-за столика у дальнего угла стойки за нами наблюдали две девушки лет двадцати или того меньше. Смеясь, они перешептывались с таким видом, словно одна предлагала сделать что-то, а вторая никак не хотела соглашаться. Наконец они почувствовали мой взгляд. Перестав болтать, девушки посмотрели на нас так, словно ждали знака внимания. Пытаясь справиться с улыбкой, я вылил в стакан остатки пива.

– Не хотите ли нас угостить?

Я поднял глаза. Одна из девушек уже стояла рядом. Но только я собрался отрицательно покрутить головой, как Рот неожиданно сказал:

– Конечно, почему нет? Что предложить вам и вашей очаровательной подруге?

Рот сделал заказ, и мы перебрались к ним за стол. Рот представил себя как Джо. Меня он назвал Стэном. Двигаясь в том же медленном темпе, бармен принес два гамбургера и выставил на стойку напитки для девушек. Наверное, достал их из холодильника: два запотевших стакана со льдом, пеной и сладким ароматом тропических фруктов.

– Вы откуда? – спросил Рот, чавкая гамбургером, как проголодавшийся подросток на первом свидании.

Ответы были туманными и двусмысленными, как будто то, откуда девчушки приехали и чем занимались в прошлом, никак не пересекалось с их нынешними обстоятельствами и тем, что они планировали на будущее.

– Средний Запад, – сказала одна.

– Восточное побережье, – ответила другая.

Рот замолчал, на несколько секунд увлекшись гамбургером.

– Чем занимаетесь? – вновь спросил он, внимательно посмотрев на одну, потом на другую девушку. Меня удивил его неподдельный интерес.

– Мы актрисы, – ответила та, что назвалась Шелли, очень приятная блондинка с бесстыдными глазами. Более активная в сравнении с подругой, она имела и чуть более резкие черты лица. Эта девушка первой отвечала на вопросы.

– Еще нет, – быстро поправила Вилма – спокойная шатенка с короткими волосами и загадочными темными глазами. Застенчиво улыбаясь, она словно извинялась за слова подруги.

Отложив гамбургер, Рот склонился над столом:

– Возможно, кто-то из вас станет второй Мэри Маргарет Флендерс.

Он произнес эти слова совершенно спокойно, без эмоций – как старший и умудренный опытом человек, решивший вдохновить более молодого, только вступавшего в жизнь. Не могу описать, насколько шокирующе прозвучало имя его погибшей жены, сказанное походя, без всякого личного отношения. Он мог назвать имена Греты Гарбо и Элизабет Тейлор либо взять любое из дюжины имен знаменитых киноактрис. Однако через секунду я понял, что никакое другое имя не возымело бы такого действия на двух сидевших перед нами девушек. Мгновенно исчезли все их претензии на житейскую искушенность. Перед нами были две обычные, обожающие кинозвезду девчонки.

– Она была так прекрасна! – восторженно произнесла Вилма.

Бросив в сторону подруги покровительственный взгляд, вторая гордо и с вызовом сказала, обращаясь к Роту:

– Наверное, я могла бы стать такой.

Не уверен, вспомнил ли он о том, как в свое время превратил в звезду Мэриан Уолш, или решил, что способен повторить этот путь – уже с другой девушкой? И насколько Мэри Маргарет Флендерс от нее отличалась, когда Рот встретил ее в первый раз? Требовала чуть большей шлифовки? Была чуть менее образованной? И важно ли это, когда другие люди, гораздо лучше разбирающиеся в моде, решают, во что тебе одеваться? Когда все или почти все слова, слетающие с губ актрисы, на самом деле написаны другими людьми? Когда единственный вопрос, интересующий окружающих, – как она смотрится на экране. Не в полутемном пустом баре, а под безжалостными объективами камер.

– Не исключено, – ответил Рот. – Вы видели ее последний фильм? Я как-то пропустил. Хорошее кино?

– Чудесное! – ответила Вилма.

Ее темные глаза искрились от гордости собственницы, словно она сама принимала участие в картине и какая-то ее часть осталась на экране. Я отчетливо вспомнил: так же горели глаза зрителей, на которых я успел мельком взглянуть в кинозале. Сидевшие рядом, они были полностью захвачены происходившим на экране, считая действие вполне реальным.

Посматривая на Стэнли Рота, белокурая Шелли тянула свой напиток через трубочку. Наконец стакан опустел, и трубочка издала шипящий звук. Дразня языком кончик трубочки, Шелли ждала, что Рот предложит ей еще.

– Она была прекрасна, – с печальной полуулыбкой продолжила Вилма. – Не представляю, как муж мог убить ее, такую красивую, такую чудесную.

– Потому что этот парень просто дрочила, – с грубым смехом заявила Шелли. – Потому что хотел получить ее деньги. И потому, что она спала со всеми. – Повернувшись к Вилме, она спросила, глядя ей прямо в лицо: – На ее месте, став такой же знаменитой, разве ты отказалась бы?

Такой вопрос, заданный любой из известных мне женщин, прозвучал бы настоящим оскорблением. Но в представлении нового поколения все было иначе: оказалось, темноглазая девушка, всецело преклонявшаяся перед Мэри Маргарет Флендерс, ничуть не обиделась.

– Нет, – серьезно ответила она. – Я не стала бы совсем от этого отказываться. А что, разве она должна была? Если бы она его не любила, то не вышла бы за него.

Готовая изобразить ослепительную улыбку, Шелли поморщилась, сложив губы в кривую ухмылку, неприятную и язвительную. Девушка с жалостью взглянула на подругу:

– Она вышла за него потому, что он – Стэнли Рот.

– Я в это не верю, – сказала Вилма, выразительно покрутив головой. Помолчав, она добавила: – И я не верю, что он действительно ее убил. Не мог он такое сделать, по крайней мере с ней. Он ее любил – не мог не любить. – Смутившись, Вилма потупилась. – Как вы считаете, он действительно ее любил? – спросила она, вновь подняв глаза.

Девушка смотрела на меня, но почти отчаялась получить ответ.

– Уверен, что так, – доверительно сказал Рот. – И я тоже не считаю, что это он ее убил.

Шелли не хотела продолжать разговор на тему, не касавшуюся ее самой. Она спросила Рота:

– Джо, чем ты занимаешься? Ты живешь здесь, в Лос-Анджелесе?

Рот спросил у Вилмы, не хочет ли она другой напиток. Тот, что стоял перед ней, девушка едва пригубила. Поблагодарив, она отказалась.

Подойдя к стойке, Рот дождался, пока бармен достанет из ниоткуда еще один полинезийский компот. Вернувшись со стаканом в руке, он поставил его на стол. Потянув через трубочку, Шелли улыбнулась, и ее голубые глазки начали новую игру.

– Чем ты занимаешься? – Она повторила вопрос, покручивая трубочку между двух пальцев. Ногти были покрыты розовым лаком.

Взяв со стола бутылку, Рот глотнул немного пива.

– Я кинопродюсер, – ровным голосом произнес он, пристально глядя на девушку.

Она засмеялась:

– Нет, правда… Скажи, чем ты занимаешься?

Он пожал плечами:

– Сказал же: я продюсер.

Она замялась. На секунду в глазах девушки застыло сомнение, но лишь на секунду. Казалось, она была уверена, что Рот лжет. Что может делать в таком месте продюсер или любой человек, мало-мальски известный? Люди известные, люди из мира кино – все они ходят на дорогие частные пляжи в Беверли-Хиллз. Встретив Рота в одном из таких мест, пусть даже в надвинутой на глаза бейсболке, в темных очках и с седой щетиной на лице, возможно, она приняла бы его за того, кем он представился. Там она могла вспомнить, что уже видела это лицо или, даже не узнав, могла случайно услышать обращенные к ней слова о том, что это и есть великий Стэнли Рот.

Только не здесь. Не в таком месте, где все сочиняют истории о том, кем они были, откуда пришли и кем собираются стать.

– Пошли, – сказал Рот, вставая из-за стола. – Пора двигаться.

Шелли посмотрела на него поверх стакана, уперев трубочку в нижнюю губу.

– Может, сходим куда-нибудь вместе? – предложила она.

– Нам пора, – сказал Рот, обращаясь ко второй девушке. – Приятно было пообщаться. Думаю, вы правы насчет Стэнли Рота. И знаю, что вы правы относительно Мэри Маргарет Флендерс.

– Что, нужно возвращаться на студию? – осведомилась Шелли, пряча разочарование от неудавшейся интрижки за язвительным смешком.

Выйдя из бара, мы заморгали от яркого света. Рот заметил:

– Она могла бы стать второй Мэри Маргарет Флендерс. – Почувствовав мое недоумение, он пояснил: – Нет, не блондинка, другая – тихая и темноглазая. Вы заметили этот мечтательный взгляд? И как, привлекая внимание, она вызывала определенные эмоции, заставляла вас желать, чтобы у нее все было хорошо? Вы уже симпатизировали ей, не так ли? Но другая… Вам уже хотелось, чтобы она растянулась на полу лицом вниз. В этом отличие. Собственно, вот и все – но этому нельзя научить, это нельзя выработать. Это качество… Оно или есть, или нет. Это было у Мэри Маргарет. Возможно, в большей степени, чем у всех, кого я знал.

Я шел по пляжу вслед за Ротом, при каждом шаге увязая в сыпучем песке. Рот присел на деревянную скамейку рядом со спортплощадкой, где пара молодых ребят изо всех сил старалась выяснить, у кого лучше техника прохода в зону. Вытянув ноги, Рот впал в долгое, тягостное молчание, отрешенно изучая невысокий прибой. Казалось, солнце, едва прошедшее зенит, вот-вот прожжет дыру на небосклоне. Перед нами на песок плюхнулся мяч, на который тут же бросился мальчуган пяти или шести лет. Казалось, Рот ничего не замечал. Прищурившись, он не отрываясь смотрел в какую-то одному ему известную точку пространства, медленно двигая челюстью. Неожиданно он сказал:

– Вы меня спросили тогда, в доме, не знаю ли я, кто убил Мэри Маргарет… Вы действительно не вычислили, кто это?

– По вашему мнению, кто мог это сделать? Уирлинг?

Его взгляд ничего не выражал. Ни малейшего намека. Из того, что Стэнли Рот сказал дальше, я так и не понял, слышал ли он вопрос. Или, как актер, знающий только свою роль, сосредоточился на том, о чем собирался рассказать после моих слов.

– Вы прочитали «Блу зефир». Я уже говорил, что хотел снять фильм, равный «Гражданину Кейну». Открою секрет: приступая к работе над сценарием, я начинаю с концовки и всегда знаю, что произойдет и каким будет финал. Мне все известно еще до начала работы над первыми главами. Я не даю сюжету самостоятельности, потому что отталкиваюсь от характера главного героя. С «Блу зефир» так не получилось. Я не смог. Потому что сделал героя похожим на Кейна. Желая сделать его современным Кейном, я позволил персонажу развиваться, если можно так выразиться, расти. Потом я не смог выбрать финал. Вы читали – это две концовки. Они не так далеки друг от друга – Уэллс в обоих вариантах погибает. В одном его убивают, а в другом он умирает от сердечного приступа.

Я решил вернуться к самому началу, как обычно, отработав все сцены – словно это был лишь черновик, а не почти законченная вещь, в которой оставалось доделать только финал. В тот момент я понял, что упустил нечто важное, а именно – действие. Понимаете? Само действие. Уэллс не может просто умереть. Его следовало поставить в ситуацию, поистине невозможную. Нельзя, чтобы героя вели события: его покидает жена, чтобы уйти к его партнеру и основать новую студию. Он должен самостоятельно вести действие. Его могут в чем-то обвинить. Уэллс не умирает – умирает его жена.

Поняв, куда он ведет, я задумался, почему это до сих пор не пришло в голову мне? Для Стэнли Рота все, даже сам Стэнли Рот, имело значение лишь в случае, если это представало перед ним в виде сюжета или сценария, готового для производства очередного фильма. Я закончил его мысль:

– Уэллса обвиняют в ее убийстве. И затем Уэллс оказывается в суде. Это и есть действие, о котором вы говорите?

Рот жаждал рассказать мне больше. Я остановил его, задав еще один вопрос:

– Но Уэллс не убивал. Кто сделал это?

На губах Стэнли появилась загадочная ухмылка, словно он собирался раскрыть секрет.

– Помните еще одну картину Орсона Уэллса?

Я подумал, что он говорит о фильме, который мы уже обсуждали, – о «Принуждении». Оказалось, он имел в виду совсем другое.

– «Третий человек». Картину сняли в Англии. Говорили, это лучший британский фильм. – Рот с безнадежным видом покачал головой. – Уэллсу было двадцать шесть, когда он снял «Гражданина Кейна». Двадцать шесть лет, Господи Боже! К работе над «Третьим человеком» он пришел через семь или восемь лет. Я сейчас в два раза старше и… – Он опять с сожалением покачал головой, на этот раз коротко хмыкнув. – В этом фильме камера всегда стоит под углом к вертикали. Звучит необычно, но я сказал, как сказал. Разговаривают двое. Камера всегда показывает только одного из них. Причем стоит не прямо, как всегда, а под углом – и смотрит на этого человека снизу вверх. Потом она смотрит сверху или разворачивается на сорок пять градусов. Эффект состоит в изоляции того человека, на кого смотрит камера, с одной целью: подчеркнуть индивидуальность персонажа. Одновременно в кадре все оказывается таким, каким не бывает в жизни. Разумеется, это непосредственно связано с развитием действия – с загадкой «третьего человека». Помните, кем он оказался? После того как Гарри Лайма сбила машина, его мертвое тело несут трое. Двух опознали. Свидетель утверждает, что видел третьего человека. Кем был этот третий? Он всегда там был, прямо перед глазами. Третий человек… Помните? – спросил Рот со странным, почти насмешливым выражением.

Мне хотелось услышать продолжение, но Рот вдруг замолчал, и мне пришлось самому задать вопрос:

– Кто он? Кто этот «третий человек»? Стэнли, скажите – кто убивает жену Уэллса в новой версии сценария? Кто всегда перед глазами? Кто убил Мэри Маргарет?

Думаю, Рот заранее подготовился к этому вопросу, мысленно повторяя его с момента, когда я спросил в первый раз, стоя около пустого бассейна, в котором обнаружили мертвое тело его жены.

– Если я расскажу, это разрушит сюжет, – ответил он, поднимаясь со скамьи.