Сделай и живи спокойно 4

Глава 8

Пять дней меня продержали в одиночной камере. Хотелось бы высказаться покрепче по этому поводу, но — не буду. Про подземные казематы и руки по локоть в крови у палачей на Лубянке — это не ко мне. Было бы плохо, так бы и сказал. Отношения, конечно, не как в санатории к пациентам, но — такая работа и содержание соответствующее. Вполне нормальные камеры. Видел и хуже — был такой опыт, в своё время. Когда в армии служил. На "губе" пришлось строевые упражнения отрабатывать. Там было гораздо хуже. А здесь вполне сносно. Прохладно — да, но зато сухо и более-менее светло. Кормёжка так себе — это точно. Но — это для меня, а может кому-нибудь нравится такая кухня. Откуда я знаю. В жизни всякое бывает. При гастрите, например, говорят — нельзя жирную пищу кушать. Вот тут-то, как раз, она очень не жирная. Можно даже сказать, что постная. В общем, на любителя.

Допросы, допросы и допросы все пять дней. Ночью меня редко допрашивали. Было всего пару раз и то, вряд ли это можно назвать допросом. Скорее беседа с уточнением всяких деталей. Если честно, я в камере днем, всего-то несколько часов провёл. Это когда покушать приводили и вздремнуть разрешали. А так только вопросы, опросы и очные ставки.

Мне вообще, с самого начала, вся эта кутерьма не понравилась. Ну какой может быть арест без суда и следствия? Мне это было давно известно. Вот и резало слух, такое заявление от тех, кто нас задерживал. Потом уже, знающие люди всё разложили по полочкам. Перестарались, в этот раз милиционеры. Напугать нас хотели. Чтобы мы в таком, напуганном состоянии сразу во всём признались. Только не на тех напали. Пугаться — это не про нас. Мы, если надо, сами кого хочешь напугать можем. Так что нас не арестовали, а задержали — вот это правильное определение будет. Да, собственно, чего это я? Вроде разобрались и ладно. Жизнь она такая — вся из неожиданных сюрпризов состоит. Получил опыт нестандартный, что тоже хорошо — с одной стороны.

Сколько раз, за это время, я пожалел, о спонтанно-принятом решении, сделать подложные документы на техпроцесс — не сосчитать. Что за блажь такая, мне пришла в голову? Наверное кто-то сверху подсказал — другого объяснения у меня нет. Теперь сомневаюсь в правильности этого. Особенно на второй день пребывания сомневался сильно. Прям карма у меня такая с этим числом. Тогда, дело дошло до того, что я хотел во всём признаться, но — тут случай помог. Сдержался. Всё-таки есть кто-то, кто за мной приглядывает откуда-то со стороны. Я загадал что, если на ужин будут макароны, то ничего не скажу, а если что-то другое, то сознаюсь. Подали макароны и я ничего не стал объяснять следователю. Упёрся, как клин монтировочный и стоял на своём — ничего не знаю, никого не видел. Как бы он не пытался, вывести меня на откровенность, ничего не получилось. А ведь следователь, о чём-то таком догадывался. Вот только с уликами ему не повезло.

Сейчас сижу в сквере у политехнического музея и смотрю на людей, что суетятся вокруг. Живут люди. Бегают. А тут — настроение отсутствует полностью. Охота всего и сразу, а с другой стороны мне лень — разрыв шаблона какой-то. Надо бы шевелиться, куда-то бежать, чего-то делать, а я терпеливо жду, когда за мной приедут мои товарищи. Вроде по телефону договорились, что здесь встречаемся. Мне разрешили сделать звонок, когда выдавали вещи, отобранные при задержании. Куда я мог позвонить? Только Крапивину в горком комсомола. Других телефонов в моей памяти нету. Он мне и предложил подождать тут. А что? Хорошее место. Культовое. Скоро на площади поставят памятник Дзержинскому. А ещё, через какое-то время, в этом сквере установят монумент Крупской Надежде Константиновне. Да-с… Память иногда выдаёт совершенно бесполезную информацию.

С этим задержанием, конечно, не удачно вышло. Знал бы раньше, что так получится — всё сделал бы немного по другому и не так кустарно. Было ведь время хорошенько подумать. Нет, на скорую руку наваял подделку и радовался, своей скорости. Но и так всё, слава советским законам, неплохо закончилось. Не знаю уж кого и благодарить-то за это. Злодеи, в ближайшее время, будут наказаны, а непричастные продолжат счастливо жить, наслаждаться свободой и работать, на благо Советского Союза. Это я про себя сейчас. Непричастный я потому что — ни в чём и ни к чему. Вот так-то!

Что-то задерживаются мои товарищи. Как бы опять чего-нибудь не случилось. Охота нормально помыться, покушать и минут шестьсот поспать. Ещё бы жену под бок, но — это только мои мечты. А вот потом, можно продолжать заниматься оформлением заявки на изобретение.

Некстати разобрал смех. Сижу как балбес и хихикаю сам с собой. А что? Вспомнил, как этот комсомольский предводитель из Всекопромсовета, товарищ Колесников Павел Павлович который, пытался изготовить кирпичи по моим подложным документам. Пресс, они со своими друзьями, успели приобрести ещё в Калуге, а вот с составляющими смеси им пришлось помучаться. Глина, песок и даже, мелкодисперсионный порошок доломита — это достать не проблема. Особенно для таких ушлых граждан. А вот с сернокислым ураном возникли неожиданные проблемы. В моих записях, я указал, что это вещество продаётся в аптеке. Вот этот дебил(а как его ещё назвать-то?) туда и попёрся. Он или действительно в школе не учился, или я даже не знаю что и думать. Ясен пень, что в ближайшей аптеке его ждал офигенный облом. В других собственно тоже. Когда все умные мысли в голове у этого недалёкого товарища закончились, он решил поискать уран на рынке. Идиот, я же говорю. Я как представил такую картину, то ржал уже в полный голос. Идёт такой весь правильный комсомолец и строгим голосом, у одного торговца спрашивает:

— Вы уран сернокислый продаёте?

А у другого:

— Почём сегодня уран сернокислый?

Или как-то вот так:

— Кто тут у вас ураном сернокислым торгует? Мне срочно надо пять грамм!

А самое смешное, что смог представить, это такой вопрос:

— А у вас сернокислый уран свежий?

Честно, я даже про еду забыл от смеха! Минут на десять — не меньше. Наконец мне удалось успокоиться. К тому же рядышком с моей лавкой расположилась женщина с передвижным лотком. Мороженое приехало! Нафиг всё. Пока не съем штуки три, никуда отсюда не уйду. Деньги есть, почему бы крем-брюле себя не побаловать. Мне сейчас любые калории подойдут. А уж такие, вообще за радость.

Что-то я развеселился некстати. Как бы чего не произошло. Вот прям чувствую, что это веселье не к добру. Но — ничего не могу поделать с собой. Понимаю, что это такая реакция организма, на стресс вследствие нервного перенапряжения и лучше, с этим ничего не делать. Само как-нибудь пройдёт. А смех? А что смех? Смеяться нужно и, как говорят всякие умные товарищи, даже полезно.

Очереди нет. Народ пока не разглядел, что лакомство приехало. Так что купить три порции мне никто не помешает. Дело это недолгое, но очень нудное. Стоять и смотреть, как у тебя на глазах делают вафельное чудо, чем-то сравнимо с испытанием на прочность. Там ведь женщина, с помощью специального аппарата, вручную изготавливает холодное лакомство. Процесс интересный но нервный. Пока дождался третьей шайбы мороженого, первая уже прилично подтаяла. Пришлось облизывать её со всех сторон, чтобы не обляпаться. Вроде всё. Пойду-ка я на лавочку, чтобы не мешать другим.

Смотрю по сторонам, наслаждаюсь превосходным вкусом холодного лакомства. Хорошо-то как! Воспоминания о задержании мелькают, где-то на грани создания и в виде коротеньких эпизодов. И тут чуть мороженым не подавился и опять от внезапного приступа смеха. Вспомнил, как гражданин Колесников пытался убедить следователя и меня заодно, что документы принадлежат мне. Это случилось на нашей очной ставке. Я специально потребовал её. Мне нужно было отвести от себя подозрения. Ну — откуда пацан, шестнадцати лет отроду, знает о существовании сернокислого урана? Вот и пошёл ва-банк. А этот гражданин слюнями брызгал, глазки закатывал, ручками, что-то пытался показать и всё это чтобы ему поверили, что документы не его. Прямо так и говорил, ничего не стесняясь:

— Это бумаги не мои, а комсомольца Тихого! Вот посмотрите, видите здесь есть его фамилия. А я нигде не указан! Здесь нет моих данных!

Ну, не разбирается комсомольский активист в строительной документации! Что я могу сделать? Путает личную подпись с фамилией разработчика в штампе. Это вроде как одно и тоже, а стоит разобраться — две огромные разницы. О чём я и поведал следователю. Между прочим вполне адекватный и образованный человек оказался. Он все эти доводы разбил одним вопросом:

— Как эти документы попали к Вам! Объясните.

Колесников начал бормотать, что-то про то, как я ему эти бумаги продал. За сто рублей! Но — это звучало очень неубедительно. Следователь сразу быстро уточнил:

— Свидетели вашей сделки есть? Кто-то присутствовал при передаче денег? Можете назвать фамилию и имя человека, который может это подтвердить?

Жалкие доводы про: отсутствие кого бы то ни было рядом в момент передачи денег и личной договорённостью между нами — не убедили никого. Мне не составило труда доказать, что просто-напросто не мог продать эти бумаги, так как, в таком исполнении, вижу их в первый раз. Для этого я попросил принести мой чемодан. Достал оттуда такую же маршрутную карту и показал всё наглядно. Заодно и пояснил, по ходу дела:

— Вот смотрите товарищ следователь. Все мои документы выполнены академическим шрифтом. В штампе указана не только моя фамилия, а также, есть моя личная подпись. А в этих бумагах используется архитектурный шрифт, ну и подписи моей нет. Хотя фамилию кто-то вписал мою. Но это ничего не доказывает. На заборе тоже кое-что написано, сами понимаете.

Гражданин Колесников стал опять выворачиваться из неприятной ситуации. Он начал утверждать, что не разбирается в типах шрифтов, так как не имеет специального образования. Его только попросили купить описание новой технологии. Что он, в итоге и сделал. На нём нет никакой вины и никакого отношения к тому, что написано в документах — он не имеет.

Следователь не стал продолжать нашу очную ставку. Всё и так было ясно — кто-то один из двух присутствующих врёт. Осталось только разобраться кто. Для этого присутствие двух человек не обязательно.

На этом, собственно, наша очная ставка завершилась. Больше я этого гражданина Колесникова не видел. Меня, ещё какое-то время водили на допросы и всё так же содержали в камере, а потом отпустили под подписку, о запрете покидать город Москва пока идёт следствие.

Что-то, у меня, от этих воспоминаний, резко поменялось настроение. Только смеялся в полный голос, а теперь грусть какая-то присутствует. Это от отсутствия нормального питания. Точно говорю. Последнее время пища была однообразной и без достаточного количества витаминов. А мой организм требует усиленного питания и всяких там микроэлементов. Тёща и жена приучили — кормили от души и регулярно разнообразными блюдами. И каждый день, между прочим, на столе был какой-никакой салатик витаминный. Это я ещё, про квашеную капусту и солёные огурцы молчу. В подвале заготовок было не счесть. Тут же, в этой Москве, у меня никакого регулярного питания. Да, фиг с ним с регулярным, просто нормальной еды нету. Ещё и возраст такой — расту не по дням, а по часам. Скоро под два метра ростом вымахаю и вес в районе восьмидесяти килограмм — точно будет. Кушать хочется постоянно. Эх-ма… Где же все пропали-то? Я чего, с голоду тут, в центре Москвы, должен помирать. Опять, что ли мороженого купить?

Середина рабочей недели, а народ свободно бродит по улицам. Хотя, о чём это я? Статьи за тунеядство пока ещё не существует. Чего бы не гулять? Может тут все после ночной смены прогуливаются. Спать им не охота, вот и дышат свежим воздухом. Тем более, что погода вполне соответствует, для проведения такого моциона. Весенняя погода — солнце светит, на небе ни облачка, только ветерок холодный задувает порывами. По ощущениям в районе нуля градусов. Может чуть больше. Нету у меня градусника, чтобы точно сказать. Мне в общем-то вполне комфортно на лавочке. Не рассчитывал на такую погоду и оделся потеплее, когда уезжал из Калуги. А сейчас я думаю, что свитер можно было не надевать. Если придётся идти пешком, то запарюсь в такой одежде.

Уф! Когда ветерок утихает, то солнце показывает свои возможности и становится немного жарковато. Тут ещё и мысли такие, что температура сама собой повышается. Это всё мои сомнения по поводу: стоит или не стоит признаться в том, что подложные документы изготовил я сам. Всю голову сломал пока решал. Оба варианта хороши. Один даёт дополнительное время, а второй возможную помощь со стороны всяких компетентных товарищей. Нет, я понимаю, что в конце концов мне придётся сознаться. Но сделать это нужно, как можно позже. Надо довести до конца дело с оформлением заявки. А вот когда она окажется, в комитете по изобретениям, то тогда можно и сознаться. Пусть я получу по шее и последствия будут неоднозначные, зато дело будет сделано.

Где же все пропали-то? Нет, так-то я могу и своим ходом дойти. Но — вопрос есть один. Куда идти — в райком или институт, или может на квартиру к Крапивину? Блин, если через полчаса никого не будет, то пойду в горком. Туда ближе и, по пути, я знаю хорошую столовую. Эх! Желудок реально напоминает, что его пора наполнить. Ладно, жду минут двадцать и иду. Чего-чего, а ждать, за последние пять дней, я научился…

Был момент, когда следователь Полухин Станислав Петрович, оставил меня одного в комнате, а сам куда-то ушёл. Три часа я был предоставлен сам себе. Из комнаты даже не пытался выйти. Вдруг это такая проверка? И меня там ждут, за этой дверью, с кучей пистолетов и автоматом в придачу. Расстрел, на месте, сразу после выхода из комнаты. И при этом никакого суда и следствия. Передумал всякого в тот момент. Именно тогда, я решил немного подыграть следователю — помочь чуть-чуть. Дать ему небольшую подсказку, самую маленькую, но — очень перспективную. Дальше он сам сможет сделать правильные выводы. Если, конечно, он нормальный следователь, а не просто погулять вышел. Первые мои слова, когда следователь вернулся в кабинет, были:

— Мне кажется, что я знаю откуда могли взяться те бумаги у Колесникова.

— Да? — удивлённо спросил Полухин, — и откуда же?

— Понимаете, — начал объяснять я, — когда работаешь с миллиметровой бумагой, нельзя ошибаться и проводить линию рейсфедером надо там где надо. Миллиметровка не терпит ошибок. Тушь, с её поверхности, невозможно оттереть, если поставил кляксу или прямую не там провёл. Так получилось, что я несколько раз ошибся и два листа запорол. Я их не выкинул, а убрал в ящик письменного стола. На черновики сойдёт, а может и для маленького чертежа пригодится. Думаю, что эти листы с незаконченными маршрутными картами, кто-то каким-то образом смог вытащить, незаметно для меня. А там дело техники. Перерисовать, если есть желание, труда не составит.

— То есть, — спросил следователь, — это всё-таки твои листы? А ты нам сейчас голову морочишь!

— Да, нет же! — воскликнул я, с упрёком, — основная тема моя, подтверждаю! Может и миллиметровка тоже из моей стопки. Не знаю. Но, вот эти материалы, которые указаны в бумагах, ничего общего с моей технологией не имеют. Я же вам показывал оригиналы!

— Зачем это нужно было делать? — удивился Полухин, — если кто-то хотел присвоить ваше изобретение, то какой смысл менять ингредиенты?

— Не знаю, Станислав Петрович, — я сделал вид, что задумался и медленно, как бы сомневаясь ответил, — но, могу предположить, что это было сделано намеренно. Правда, непонятно с какой целью. Кстати, можно позвонить в Калугу и кому-нибудь поручить проверить ящик моего письменного стола. Тогда всё станет ясно. Если испорченных документов на месте не будет, то моё предположение верно. В противном случае нужно будет искать другую версию того, что произошло.

В общем — следователь уцепился за моё предположение. Можно даже сказать, что процесс расследования получил ощутимый пинок. Больше не было никаких очных ставок и долгих допросов. Был один звонок в Калугу. Мне разрешили, в присутствии следователя, связаться с линейным отделом милиции в Калуге. Когда я дозвонился, то Собкин всё понял и подтвердил, что готов помочь. Потом Полухин с ним ещё долго разговаривал. О чём — не знаю. Меня выставили из кабинета. Но и так стало понятно, что дело сдвинулось с мёртвой точки. Стоило только посмотреть, на сияющее лицо Станислава Петровича и всё становилось ясно. Меня если и вызывали на разговор, то только чтобы уточнить какие-то детали. А иногда, Полухин, сам не чурался прийти в мою камеру — некоторые подробности записать или факты сопоставить. Слава богу, что я не курю, а то камера провоняла бы табачищем. Следовать курил, как в последний раз — жадно и часто. Вот нафига люди сами себя травят? По мне так лучше пирожок какой-нибудь скушать. Вкуснее и полезнее намного. Выйду на волю, сразу к Крапивину направлюсь. Одежду отстирывать от этого запаха. И вообще — он мне должен! Их с Ерасылом, в отличие от меня, сразу после опроса отпустили. Свидетелей, на Лубянке, долго не держат, от них сразу избавляются. В хорошем смысле этого слова.

Оглянулся вокруг — нету никого. Ещё ждать — что ли? Надоело. Да и хрям с вами! Я, как узник кровавой гэбни, требую компенсации в размере двойной порции обеда, в ближайшей столовой. Вот нафига меня отпустили так рано? Могли бы после обеда это сделать. Хоть покушал бы бесплатно и по расписанию. Ладно, раз уж решил, то пора идти.

Встал и пошёл. Чемоданчик у меня маленький, а рюкзак на спине совсем не мешается. Так что чапаю по улице и пытаюсь понять, что такое могло произойти. Почему меня не встретили? Но — пока что, все мысли крутятся вокруг неожиданного форс-мажора. Как можно, чего бы то ни было предполагать, если нету никакой информации? Доберусь до горкома там и узнаю. Чего раньше времени панику разводить?

На Маросейке зашёл в знакомую столовую. Меня один знакомый архитектор её показал, в начале девяностых. Мы тогда по индивидуальным проектам много чего строили. А он был как раз большим специалистом в этом деле. Эта столовка тут со времен Нарпита существует. Сразу после революции открылась. Несколько раз внутренняя планировка менялась. Но, одно оставалось всегда — это доступное меню. Первое, второе и компот — всё как обычно. Цена за все очень пролетарская, то есть доступная для любого человека. Дополнительно взял разных булочек и пирожков. Но это с собой, на вынос. Вдруг Крапивин и Ерасыл голодные сидят в осаде? От этого времени, можно ждать чего угодно. Не буду исключать и такой вариант.

Довольный и сытый я шёл потихоньку к московскому горкому комсомола. Почему бы не пройтись, если настроение отличное. Подошёл внутренне отдохнувшим. На вахте вопросов не возникло, стоило только показать паспорт. Осталось всего ничего и одной загадкой станет меньше. Надоело уже думать, о причинах из-за которых меня не приехали встречать. Сейчас всё узнаю и буду думать.

В кабинете секретаря была только его помощница Елена Петровна. Увидев меня она удивилась:

— Товарищ Тихий?! А почему вы здесь?

— А где я должен быть, по вашему? — полностью ничего не понимая, ответил я.

— У вас же сегодня заседание в комитете по изобретениям. Объяснение и позиция метода полусухого прессования! Все наши поехали туда, чтобы поддержать вас.

«Ни фига себе поворот! А почему я об этом только сейчас услышал? Чего это там случилось, в этом комитете, что назначили заседание?» — такая куча мыслей пролетела у меня в голове. А вслух я просто спросил:

— Такси можно вызвать отсюда или придётся на улицу бежать?

— Можно, — ответила Елена Петровна, только потом спросила удивлённо, — так у вас же наша машина должна быть. Зачем вас такси?

— Какая нах… — чуть ненагрубил я, потом поправился, — нет у меня никакой машины. Я пешком с Лубянской площади до сюда добирался.

Дальше, мы, минут двадцать задавали друг другу всякие дурацкие вопросы, пытаясь разобраться в ситуации. В общем — ничего не понятно. По журналу: заказана машина ЗИС-101 из гаража ЦК ВЛКСМ, на целый день, с водителем. А куда она делась — совершенно непонятно. Помощница Крапивина клялась и божилась, что меня должны были встретить. Ерасыл даже домбыр свой с собой взял, чтобы это всё выглядело торжественно. Но — что-то не срослось. Где-то, на километровом отрезке пути, от Лубянки до Московского горкома, машина и три человека пропали. Что тут делать, мне неизвестно. Как реагировать, я тоже не представляю. Бежать в комитет по изобретениям? А что я там буду делать? Куда там идти? К кому обращаться?

Сидим вдвоём пьём чай. Я думаю, а помощница Крапивина нервничает и ждёт решения от меня. Но — я больше никуда сам не пойду. Хватит с меня одного раза. Буду сидеть тут — ждать кого-нибудь, кто мне всё объяснит!