Семь колодцев

18

Шотландское виски оказалось таким же вонючим, как Вовочкины промокшие носки у костра, но я все же ухитрился проглотить целый стаканчик. Стало так сла-а-авно!

Мы уже раскованно беседовали, как близкие друзья, не избегая и личных тем.

— Он мне надоел, как геометрия! — говорила Света про Вовочку. — Привязался, Квазимодо! Из-за него меня за километр все обходят! На себя бы сначала посмотрел, прежде чем за мной ухаживать! А пахнет от него, как от козла! Еще и брата мне испортил, теперь целыми днями со шпаной слоняется…

— А мои придурки, Фомин и Яценко, думаешь, мне не надоели? — вторила ей Танюша. — Зачем мне нужны эти бандюги! По ним тюрьма плачет, а я в Италию хочу!

— Плюнь на них! — Захмелевший Кузя положил руку на плечо Танюши. От его забавной застенчивости не осталось и следа. — Я с ними разберусь! Вот увидишь!

— Правда? — Танюша совсем растаяла.

— Конечно! А Италия — не проблема. Я уже был там: Рим, Венеция, привато, резервато. Если хочешь, я увезу тебя в этот солнечный рай, май лав. Моего отца собираются в следующем году туда послать…

— Честно?

— Честное пионерское!

Я не ожидал подобного поворота событий. Может быть, втайне о чем-то и мечтал, но вряд ли всерьез надеялся. Думал, выпьем чуток в тесном кругу, расслабимся, поболтаем. Но уже после первых тостов, славивших великое событие, происшедшее в нашей жизни: окончание восьмилетки, пошли такие откровенные разговоры, что мне оставалось только изумляться и пользоваться моментом.

Между нами четырьмя вдруг возникло нечто. Какой-то тайный заговор. Это уже была не просто маленькая гормональная вечеринка на опушке леса. Мы чувствовали себя самыми настоящими заговорщиками, участниками секретной сходки этаких вольных каменщиков, утаивающих свои истинные убеждения и цели от окружающего мира. Это было тревожное и вдохновляющее ощущение.

Не знаю, как это получилось, но вскорости я уже обнимал Свету и наивно тыкался губами в ее щеку.

А совсем осмелевший Кузя радостно и слюняво тискал и целовал Танюшу. Свой фонарик по забывчивости он продолжал держать в руке, и мутный луч витиевато прыгал по сторонам, выхватывая из черноты слайды таинственной лесной чащи.

«Кузя! — донеслись издалека истошные крики. — Кузя, твою мать!»

Я вздрогнул, и моя добыча выскользнула из моих рук.

— Нас хватились! — упавшим голосом констатировал Кузя. — Что делать?

— Да выключи ты свой фонарь! Сейчас свет заметят! — нервно бросил я Кузе.

Он долго тыкал заевшую кнопку и, отчаявшись, ударил фонарик о ствол дерева. Лампочка погасла. Мы затаились. Девчонки заметно волновались.

«Кузя! Кузя!» — кричали по всему лесу.

Я почувствовал себя защитником и обнял Свету за талию. Меня переполняло воодушевление и подогревало ощущение опасности.

Я должен был действовать. Я готов был на любой подвиг.

— Я пойду на разведку, — сказал я.

Меня пытались удержать, но я был непреклонен. Глотнув для храбрости виски, я отправился навстречу приближающимся голосам.

Под ноги попалось упавшее ветвистое дерево. Я приподнял его и с шумом поволок в сторону лагеря. Через пару минут я нос к носу столкнулся с Вовочкой и Фомой.

— Ты где был?! — подскочил разъяренный Фома. Вовочка положил тяжелую руку на его плечо:

— Подожди, Фома, не гони!

— Как где? — удивился я. — Вот дерево нашел. На всю ночь хватит.

Фома недоверчиво оглядел мою находку.

— А где этот раздолбай Кузя?

— А черт его знает. Я его сразу же потерял… Ребята потоптались, закурили.

— Ладно, молодец, тащи к лагерю. — Фома протянул мне сигарету. — На, покуришь потом. А мы этого недоноска очкастого пойдем искать…

Я притащил дерево в лагерь, кинул несколько веток в затухающий костер и бросился назад. По пути встретил заспанную Надежду в окружении веселых и возбужденных одноклассников. Она пыталась руководить поисками.

— Ну-ка, ребята, еще раз все вместе крикнем: «Кузнецов!» На счет три…

Она была почти в истерике.

Тут я понял, что ищут одного лишь Кузю. Отсутствия Светы и Танюши пока никто не заметил.

Соблюдая осторожность, я вернулся на полянку и рассказал друзьям обстановку.

— Я пошел! — сказал Кузя, поправляя пальцем очки.

— Фома злой, как черт! — предупредил я. — Может, не стоит рисковать?

— А другого выхода нет. Чего теперь всю ночь в лесу сидеть?

Я пожал плечами: действительно, он прав.

— Не ходи! — жалостливо всхлипнула Танюша. Она вдруг оступилась и, наверное, упала бы, если б Света не успела ее поддержать.

Я удивленно заглянул Танюше в лицо. Она была совершенно пьяна.

— Света! — сказал я. — Ты должна отвести Танюшу в лагерь и уложить спать. Чтобы никто ничего не заметил. А мы будем отвлекать…

Мы сердечно попрощались — так, будто нам не суждено было больше увидеться…

Кузя объявился. Надежда его крепко отругала, быстро успокоилась и пошла спать. Вовочка и Фома проводили класснуху взглядом, тут же вцепились в Кузю и поволокли его в темноту, на распаханное поле. Я и десяток ребят последовали за ними.

В кругу возбужденных зрителей Кузю крепко держал сзади за руки Паскей. Все молчаливо одобряли: одноклассник серьезно провинился и должен был понести жестокое, но справедливое наказание.

— Ты где, ё, шлялся, курва очкастая? — орал Фомин ему в лицо.

— Говори, блядь! — вторил Вовочка, нанося Кузе беглые удары по печени.

— Я гулял…

— Не надо пи-пи! А почему пьяный?

Тут приблизился подавленный Яцек, которого раньше здесь не было, и тихо сказал, обращаясь к Фоме:

— Танюша в жопу пьяная… Всю палатку заблевала… Тот аж подпрыгнул.

— А кто, бляха-муха, Танюшу напоил? — заревел Фома. — Ну все, ты труп! Признавайся, гондон, у тебя с ней чего-нибудь было?

— Не твое дело! — Кузя пошел вразнос.

Мне вдруг стало очень стыдно, что я трусливо стою в стороне, бездеятельно наблюдая, как мучают моего друга.

Хотелось растолкать ребят, выйти на середину и объявить себя виновником всего происшедшего. Но… я поспешил тщательнее спрятаться за спинами зрителей. Фому трясло от злобы.

— Ах ты тварь! Ну-ка сними стекляшки!

Паскей отпустил Кузю, тот с готовностью снял очки и тут же получил сочный удар в ухо. Он лишь покачнулся, но из-под его свитера вдруг выскользнула бутылка и глухо шлепнулась в борозду.

Паскей вновь схватил Кузю за руки, а Фома поднял бутылку.

— Ни хрена себе! — Он покрутил добычу в руках. — Половина уже отпита…

— Ну-ка дай! — Вовочка протянул руку.

Он сделал несколько внушительных бульков, довольно рыгнул, глубоко втянул носом рукав и вернул бутылку Фоме:

— Самогонка вроде бы… Крепкая, падла!

Фома тоже попробовал (нет, не самогонка — фирма!). За ним последовали Паскей и Яцек. Бутылка оказалась пуста.

— Значит, это ты Танюшу напоил? — опять надвинулся Фома. — Говори, кто еще с вами был?

— Мы одни, больше никого…

— Ну, тогда получай!

Фома с разворота заехал Кузе в челюсть. Виновнику добавили Вовочка и засуетившийся Яцек.

— Палачи! Вам меня не сломить! — Кузя упал, сломал свои очки и теперь, с трудом поднявшись, подслеповато разглядывал обломки. Его подбородок был измазан кровью.

Я не выдержал и решительно шагнул вперед.

— А тебе чего? — удивился Фома. — Тоже хочешь?

— Хватит! — сказал я твердо.

— Чего-о?!

Разъяренный Фома было шагнул ко мне, но на его пути встал Вовочка:

— Не надо — он свой!

Фома тут же охолонул. С Вовочкой даже он не хотел связываться.

— Ладно, пацаны, разошлись. Никто ничего не видел. А тебя, Кузя, еще раз с Танюшей увижу, на клочки порву!

В три часа ночи мы купались в холодной Истре, мелководной речушке с быстрым течением. Ночь была светлая, ласковая. Многие уже видели десятый сон, но кучка самых стойких не хотела успокаиваться.

Играл магнитофон.

Света стояла в одиночестве на берегу. Она, единственная из всех, не решалась заходить в воду. Может быть, забыла взять с собой купальник?

Краем глаза я ни на секунду не упускал ее из виду.

Речку пересекал деревянный мост. Я вбежал на него, подлез под поручень и взобрался на подпорную балку.

— Ты чего, Сашок, разобьешься! Слезай! — закричали одноклассники.

Я посмотрел на Свету. Она не сводила с меня глаз.

Я сильно оттолкнулся и сиганул вниз. Вошел в воду ногами и сильно ударился о галечное дно. Но ничего.

Вынырнул. Огляделся. Девчонки зааплодировали.

У Фомы от зависти аж челюсти свело. Он было двинулся к мосту, но передумал — страшно.

Света сияла.

— Ну-ка разойдись! — зарычал Вовочка.

Он потопал на мост, неловко перелез через поручень, отчего тот затрещал, ступил на балку и примерился.

Все тревожно замолчали. Это уже было целое состязание.

В последний момент Вовочка поскользнулся и неловко оттолкнулся. Крупная туша неуклюже плюхнулась в воду. Взметнулся фонтан брызг.

Получилось невероятно смешно. Все от хохота схватились за животы и попадали на землю.

Вовочка вылез злой. Его взгляд не предвещал ничего хорошего. Он снова пошел на мост, и теперь прыгнул достаточно чисто.

Что ж… Я тоже оказался на мосту, но на этот раз взобрался на поручень и вытянулся во весь рост. Сейчас мне нужно было пролететь до воды на несколько метров больше.

Я с диким криком сиганул в бездну, а перед самой водой поджал ноги. Получилось здорово. Вышел на берег тяжело дыша.

— Чего, Юрий Гагарин, что ли? — нахмурился Фома. — Тоже мне, герой нашелся!

Света, никого не стесняясь, смотрела на меня родным влюбленным взглядом. Я был на вершине счастья.

Соревноваться со мной больше никто не захотел…

Через полчаса в нескольких шагах от речки, в кустах я крепко обнимал податливо размякшую Свету. Со мной что-то происходило, я весь горел, но одновременно я чувствовал, что и с девушкой что-то происходит. Вся она была какая-то покорная, обессилевшая, будто под гипнозом.

Широкие глаза с влажным искристым блеском…

Прикосновение груди, запах волос…

Я поцеловал Свету в губы. Это был первый настоящий поцелуй в моей жизни.

Наконец-то я понял то, чего раньше никак не мог понять. Почему рыцари из романтичного и жестокого средневековья, всякие там донкихоты, готовы были пожертвовать всем и даже жизнью ради всего лишь одного поцелуя дамы своего сердца. Во дураки! Но теперь я и сам был готов отдать все взамен неописуемого наслаждения.

Поцелуи и сопутствующие им переживания были до меня описаны неоднократно. Наверное, тысячу или миллион раз. Как же быть? Повториться? Размазать сопли по щекам? Пустить одинокую слезу умиления? Вот, блин, мол, так и так… Или выпендриться технической стороной дела, заодно обнаружив знание вопроса? А может быть, удариться в словесную эквилибристику? Но что это даст? Лишь в очередной раз распишусь в собственном бессилии (имеется в виду литературном), что уже и так делаю на протяжении всех этих страниц.

Ах, братишка! Все тлен, пустота! Чапаев и пустота!

Как подобрать те волшебные слова, которые наиболее ярко и точно выразят то, что происходило? Где отыскать те обороты, которые представят мой случай с самой увлекательной, незабываемой точки зрения?

Что сделать, чтобы описать поцелуй лучше всех на свете?

А?!

Не буду и пытаться. Скажу только, что это был пусть недолгий, неумелый, поверхностный, но самый счастливый поцелуй в моей жизни.

Когда мы вернулись на берег Истры, стояла предрассветная немота.

Уже выпала роса, клубилась над водой молочная пенка.

Вдруг вспыхнула зарница и……… чего-то там… бла-бла-бла… разукрасила небо.

Я не мог и представить, что мне когда-нибудь доведется встречать рассвет вместе с этой чудесной девушкой.

Это была сказка.

Вскоре Света поежилась и предложила идти спать. Она первая направилась к своей палатке.

Мне не хотелось спать. Сердце в груди бешено колотилось. Я решил не ложиться и встретить утро на берегу. Для подобного случая у меня было припасено несколько сигарет.

На песчаном пляже, за ивовым кустом, я вдруг обнаружил Вовочку, Фому, Паскея и Яцека. Рядом валялись пустые флакончики «Шипра». Ребята хмуро курили.

— Вот ты и попался! — спокойно сказал Вовочка. — Мы вас тут уже давно поджидаем.

Фома предъявил мне свою знаменитую финку и сделал ей несколько залихватских движений. Паскей с ехидной улыбочкой подбросил в руке короткий ломик. Подлый Яцек, в свою очередь, незаметно отделился от компании и обошел меня сзади.

У меня затряслись ноги. Я не в силах был ничего сказать.

Вовочка отстранил Фому: «Я сам!» и подошел ко мне вплотную. Только я собрался все-таки что-то представить в свое оправдание, как получил сильнейший удар в висок и покатился на траву.

Дрался я нередко, но еще никогда не испытывал на себе столь мощного удара. Будто железной гантелей по башке треснули. Я на мгновение потерял сознание. Придя в себя, я решил не подавать признаков жизни.

— Ты его не убил случайно? — натурально испугался Фома.

Он уже проходил по уголовному делу, и ему не хотелось вляпаться в новое.

Яцек пощупал мой пульс.

— Жив! — радостно сообщил он. — Может, водой плеснуть?

— Пошли дрыхнуть, сам очухается, — махнул содранной рукой Вовочка и первый покосолапил по тропинке, ведущей к лагерю.

Утром Надежда поспешила всех разбудить и отдала распоряжение немедленно сворачиваться. Она уже многое знала о вчерашних происшествиях и была вне себя от ярости. Особенно из-за Кузиных синяков. Мы затормо-женно скрутили палатки и поплелись под конвоем Надежды на станцию…

Прикол был потом, когда Кузин папа подарил директору школы Гудвину шотландское виски — лучшую бутылку из своей дипломатической коллекции…