Северные новеллы

СТАРЫЙ И МОЛОДОЙ

Он лежал без движений в густых зарослях дальневосточного папоротника за могучим стволом кедрача уже битых два часа, наблюдая за звериной тропой. В пустом желудке громко урчало, приходилось то и дело прижимать брюхо к земле, чтобы подавить предательские звуки.

Рассветные лучи понемногу слизывали густой туман; тропа, бегущая к водопою, виделась далеко, до подножия сопки. За это время по ней прошли только двое: изюбр и белогрудый медведь. Они не учуяли амурского тигра, он затаился с подветренной стороны; напившись вволю, звери беспрепятственно скрылись в тайге. Лет десять — пятнадцать назад гигантская кошка наверняка вступила бы с одним из них в поединок и задавила бы через считанные секунды. Но сейчас тигр не решился напасть. Ему было сорок девять лет, и к зиме, самое позднее — к следующей осени он должен был подохнуть от старости. Давно обломаны, стёрты когда-то грозные десятисантиметровые когти; как наждаком, стёрты до дёсен семисантиметровые клыки. В ударе лапой не оставалось былой силы, а быстро бегать зверь не мог, сразу задыхался.

Нет, ни изюбр, ни медведь ему не по зубам, не по когтям. Добыча не должна быть такой крупной…

Долго таился Старый в засаде, боясь пошевелиться, даже почесать свою некогда роскошную, рыже-красную, с резкими чёрными полосами, а теперь запаршивевшую, постоянно зудящую, в лишаях, шкуру. Он уже хотел отправиться в обход "личного" охотничьего участка, огромной территории, равной ста тысячам гектаров, в надежде наткнуться на случайную добычу, когда слух его уловил далёкий звук хрустнувшей ветки. Обоняние у тигров плохое, но чуткости слуха, остроте зрения позавидует любой зверь. Старый прервал дыхание, плотнее прижался брюхом к земле.

Раздались чавкающие звуки: тропа, защищённая от солнца буйными ветвями деревьев, была сыра, не просыхала и в жаркие дни.

Кто-то приближался, выдёргивая копыта из вязкой почвы. Чавкающие звуки всё слышнее, ближе…

Наконец глаза Старого различили серо-бурого сохатого с небольшими рогами. Это был не матёрый сохатый — с ним бы тигр не решился на поединок, — а подросток, не набравший ни веса, ни силы. То, что надо! Старый пропустил сохатого, и зверь прошёл к водопою, далеко выкидывая мосластые ноги. Пусть сначала вдосталь напьётся, затяжелеет, тогда и совладать с ним будет легче.

Лось пил долго, жадно, однако не забывал время от времени поднимать голову и настороженно слушать тайгу: нет ли опасности? А Старый тем временем, где ползком, где мягкими, бесшумными прыжками, приближался к своей жертве. Вскидывал голову сохатый — тигр мгновенно замирал, пусть в самой неловкой, неудобной позе.

Не чует лось беду, ветерок от него дует. Опять горбоносая голова тянется к воде, желанная влага льётся в глотку… Когда до пахучей горки живого мяса осталось пять метров, Старый спружинился, разом уменьшился в размере и прыгнул. Он сшиб лося с ног, и тот упал на мелководье, взметнув каскад брызг. Тигр оседлал противника и вцепился ему клыками в затылок. Тупые, стёртые клыки только проскрежетали по кости. А раньше, помнится, он мгновенно прокусывал это место… Тогда хищник принялся перегрызать более податливые шейные позвонки. Мясо-то на загривке порвал, но, когда зубы добрались до тверди позвонков, полусгнивший клык с треском обломился и врезался в десну. Нестерпимая боль так и пронзила Старого. Он применил другой приём убийства. Перевернув жертву на спину, тигр упёрся передними лапами в грудь животного и резко надавил, мотнув головою. В былые времена позвоночник сразу переламывался, и наступала быстрая смерть. Чёрта с два! В лапах дряхлого хищника не было достаточной силы.

Сохатый, изловчившись, сбросил смертельного врага и сумел подняться. Дробный бешеный галоп огласил глухомань. Задыхаясь в беге, Старый длинными прыжками бросился вдогонку. Казалось, ещё секунда — и тигр настигнет лося, опять сшибёт с ног. Двести, двести пятьдесят, триста метров… И хищнику пришлось оставить погоню. Дальше бежать с такой скоростью тигр не мог.

Он лёг на тропе. Бока ходили со свистом и хрипами, как старые кузнечные мехи. Плохи дела. Совсем плохи дела. Лося-подростка добыть не смог! Видно, не давить ему теперь таёжного зверя, не пировать единовластным хозяином.

Оставалось одно: воровать домашнюю живность у людей. В деревнях её навалом: коровы, лошади, свиньи, козы. За всю свою долгую жизнь Старый не воровал из деревень, словно понимал, что это преступление, низкий, подлый поступок. Исключение составляли разве что собаки, деликатес, излюбленная пища гигантских кошек. Да ни один тигр не устоит, зачуяв желанный запах собачатинки, непременно умыкнёт четвероногого дружка у хозяина.

За полторы недели Старый добыл лишь зазевавшегося, не успевшего взлететь глухаря. И голод толкнул тигра на рискованное предприятие. То, что красть у людей живность — занятие чрезвычайно опасное, он понимал отлично: жаканы и карабинные пули, несущие смерть, не раз отгоняли его от посёлков и деревень.

Скрывшись за стволом пихты, он долго осматривал светлыми немигающими глазами избы деревеньки, стадо коров, пасущееся на пойменном лугу, бородатого старика, прикорнувшего на ватнике. Возле человека валялся длинный витой кнут, лежала двустволка и дремала старая, как и хозяин, лохматая собака. Тихо. Разве что в кузне, на отшибе, вдруг послышатся резкие металлические звуки да скрипнет колодезный журавль. Изредка пройдёт по слободке мужик, старый, морщинами побитый, непременно с бородой, — и опять тишина, вязкая и парная от излишней сырости.

Старый даже слюнки пустил, учуяв желанный псовый запах. Но собаку не взять: рядом с нею лежит человек, которого следует опасаться. И тигр перевёл взгляд на бурёнок. Он был мудр, то есть осторожен и хитёр, и понимал, что давить корову в стаде, на виду у пастуха, никак нельзя. Надо следить за отбившимися животными. И хищник терпеливо следил.

Кормясь, коровы разбрелись по лугу. Одна из них, крупная, с тяжёлым выменем, паслась у самой кромки тайги. На неё-то и устремился звериный взгляд.

Терпеливое ожидание, выбор удачного момента для нападения — важнейшее условие успешной охоты.

Бурёнка наконец скрылась в тайге, видно, наткнулась там на хороший корм. Длинными бесшумными прыжками, скрытый от глаз человека и собаки буреломом, Старый приблизился к животному и отрезал ему обратный путь к лугу… Он не напал, а только показался корове. Шум поединка наверняка услышат человек и собака, и тогда придётся уносить ноги. Пусть обречённое животное само отбежит подальше. И расчёт оправдался: корова, завидев гигантскую кошку, с неожиданной прытью галопом поскакала в глубь тайги.

Старый оглянулся и убедился в том, что треск сучьев не потревожил дремавшего человека, прикорнувшую у ног хозяина собаку. И лишь тогда начал преследование.

Ему не пришлось ударами лап сбивать её с ног: зацепившись копытом за корневище, она сама растянулась на земле. Тигр оседлал жертву, затем рывком перевернул её на спину. Упёршись лапами в рыхлую грудь, он довольно легко переломил корове позвоночник.

Надо бы для безопасности оттащить тушу подальше от деревеньки, но у Старого не оставалось сил. А в молодости, помнится, он, добыв одичавшую лошадь, тащил её без устали к воде несколько километров, перепрыгивая со своей тяжкой ношей завалы бурелома. Когда волочившаяся задняя нога жертвы застряла между деревьями, тигр так дёрнул тушу, что нога эта оторвалась.

Старость — не радость…

Прежде чем приступить к трапезе, хищник отдохнул, отдышался, затем отыскал ручей и долго пил. Вода облегчит работу желудка и кишечника. Потом жрал, жадно и долго, начав с задней части туши.

С голодухи он сожрал сразу килограммов тридцать нежного, пахнущего молоком мяса. И опять пил. Тщательно вылизал языком мех — умылся, поскрёб обломанными когтями кору лиственницы, очистил их от пищи.

Обычно тигры съедают добычу целиком, находясь подле туши лося, коровы или изюбра неделю, а то и больше. Спят, пьют и едят, опять спят и вновь пьют и едят. Но Старый понимал, что сюда могут явиться люди, и тогда ему будет худо. И бросать горку вкусного мяса ему очень не хотелось. И мудрый старик придумал такой маневр: отдыхать, отсыпаться не возле туши, а на безопасном от неё расстоянии. Возвращаясь к своей добыче, он долго ходил кругами, нюхал землю, пытался отыскать подозрительные следы, зорко оглядывался, чутко прислушивался и только после этого приступал к трапезе.

Так продолжалось два дня. А на третий случилось непредвиденное: к растерзанной коровьей туше явилась стая волков. Старый ещё издалека почуял ненавистный ему дух хищников. Ведь волки прожорливы чрезвычайно и питаются тем, чем и тигры. Словно сознавая кровожадность волчьей братии, гигантская кошка истребляет серых конкурентов нещадно и не успокоится, пока не задавит на своём участке последнего гангстера. Тигров называют истребителями волков. Там, где объявляются эти твари, живо исчезает таёжная дичь.

Но что такое?.. Старый вдруг попятился, развернулся и побежал прочь. Дело в том, что возле своей жертвы он увидел не обыкновенных, а красных волков. Красных хищников он боялся панически. Не из-за цвета или каких-нибудь особенно агрессивных черт нрава, нет. Если в стае обыкновенных волков всего голов десять — двенадцать, то красные собираются по тридцати и больше. С таким количеством и царю дальневосточной тайги не потягаться…

Сытый и довольный, тигр-старик полторы недели отлёживался в урёмном местечке, мурлыкал под нос немудрёную песенку, а когда вновь начались голодные спазмы, побрёл к деревне. Но не к той, из которой украл корову. Туда второй раз приходить опасно, можно поплатиться жизнью. К другой. Деревень во "владениях" тигра было, слава богу, достаточно.

Скрытый в густой осоке, он наблюдал за деревней с другого берега реки, и ничто не ускользало от внимательных глаз зверя. Вон прошла старуха в длинном чёрном платье и блеклом платке в горошинку. Тёмную морщинистую руку оттягивала непосильная ноша — ведро с водой. Потом в подшитых валенках, несмотря на жару, с сучковатой палкой в руке проплёлся согнутый годами в три погибели дед, чуть ли не подметая пыль жёлтой от табака бородой. Молодёжи в маленьких дальневосточных деревеньках почти нет: разбежалась по городам да крупным селениям. Не по силам, не по нутру ей извечный труд отцов и дедов — охотников-промысловиков…

Вот и солнышко за сопку горбатую скатилось, и пастух скотину по домам развёл. И деревня заснула. На покой она отходила вместе с курами.

Тигр неслышно погрузился в воду и переплыл реку. Без всплеска он вылез в камышовых зарослях и, прижимаясь к земле, пополз к длинному бревенчатому строению — свинарнику, оттуда вкусно, жирно пахло живым мясом. То и дело вожделенный запах псины, доносившийся из деревни, заставлял Старого поворачивать голову, облизываться, но он подавлял искушение отведать лакомства.

Наконец зверь возле свинарника. Крадучись обошёл строение. Раздумывал: сделать подкоп? Сломать ударами лап дощатые ворота? На подкоп уйдёт немало времени, ломать ворота — значит поднимать сильный шум. Всё-то он понимал…

Старый махом вспрыгнул на дранковую крышу. Жиденькое замшелое перекрытие прогнило от времени и сырости.

В том месте, где стоял тигр, крыша вдруг прогнулась и рухнула под тяжестью тела. Зверь упал прямо на спины отдыхавших свиней. Животные тотчас подняли невообразимый визг. Старый оставался в замешательстве считанные секунды. Ударом лапы он убил первую попавшуюся свинью и с добычей в зубах через прореху крыши перемахнул на волю. Пожирать тушу возле свинарника не решился, переплыл с нею на другой берег.

Хищник вдосталь нажрался жирного парного мяса. Половину туши оставил. Попив водицы и немного передохнув, он вновь явился к свинарнику и тем же манером добыл другую свинью. Притащил её к месту трапезы. Всё было тихо… Старый решил зарезать третью и оттащить всю добычу подальше от деревеньки. Он заготовлял пищу про запас.

Он уже собрался вспрыгнуть на крышу, когда сверху вдруг ударил упругий слепящий луч фонаря.

— Стервь! Морда нахальная! Вот я тте щас покажу!.. — Из прорехи крыши высунулась голова с окладистой бородой. Затем воздух вспорол гулкий, как из пушки, выстрел. Сноп пламени вырвался из дула древней берданки.

То, заслышав свинячий визг, пожаловал деревенский сторож. В прошлом опытный охотник, он сразу понял, кто учинил здесь разбой.

Стрелял сторож в воздух. Для острастки. Чтобы отогнать "тигру" от деревни.

За два месяца тигр совершил семь краж скота из деревень, "причинив убыток колхозам на сумму 1163 руб. 72 коп." — так с точностью до медяшек подсчитал корреспондент районной газеты в опубликованной заметке. Жертвами зверя стали ещё лошадь, тёлка, две козы и шесть свиней. Начальство района, равного по площади солидной европейской стране, отдало распоряжение об уничтожении хищника. Охотинспекция и учёные-зоологи разрешили отстрел тигра. Прекрасного, редчайшего зверя, занесённого в Красную книгу, охраняемого законом, поджидала смерть от беспощадных карабинных пуль…

Мера, предпринятая людьми, была жесточайшая, но совершенно необходимая. Уж исстари так повелось: тигров, давивших домашнюю живность, приговаривали к смерти. Опасались за жизнь человека. Ведь хищник, промышляющий на скотном дворе, может зарезать и человека: он тоже пахнет живым мясом, добычей. Встречались в дальневосточной тайге тигры-людоеды. И всегда сражённый пулей зверь оказывался или очень старым, или поражённым тяжёлым недугом, не способным добывать вёрткую таёжную дичь.

По карте района работники охотинспекции определили приблизительный маршрут тигра и те деревни, в которые он мог зайти. За околицами этих деревень, в тайге, непременно с подветренной стороны, были построены лабазы — жердяные настилы на деревьях, на пяти-шестиметровой высоте. Туда забрались стрелки из числа добровольцев; внизу, за ствол, была привязана живая приманка — коза, неспокойная и крикливая.

С вершины сопки Старый долго наблюдал за деревней, что вытянулась внизу, на излучине реки. Приближаться к человеческому жилью ему очень не хотелось: две недели назад, когда он зарезал тёлку, за ним погнались люди. Едва ноги унёс, пули и жаканы чудом не попали в цель. Но голод неудержимо гнал зверя к селениям, где находилась такая лёгкая и такая опасная добыча.

"Ммээ-ээ-э!.." — вдруг послышалось снизу.

Старый как бы весь обратился в слух. Тело вытянулось в струнку, пасть напряжённо ощерилась. И когда раздался повторный крик, тигр бесшумной полосатой торпедой ринулся к подножию сопки.

То обстоятельство, что животное кричало не в селении, а в тайге, ничуть не насторожило зверя. То коза, то корова частенько отбивались от стада, и это лишь облегчало охоту.

Наконец среди деревьев замелькало белое пятно, в нос ударил запах живой приманки. Старый отрезал козе путь к деревне. Он хотел отогнать её подальше в тайгу и с этой целью показался домашнему животному. Коза громко закричала и закружилась на привязи вокруг ствола. И привязь не насторожила хищника, потому что он был диким свободным зверем и не знал, что такое цепь или верёвка.

Старый спружинился, изготовился к прыжку.

Оглушительного звука карабинного выстрела тигр не услышал: пуля, попавшая в голову, на какое-то время лишила его сознания. Но вот чувства вновь вернулись к нему. Тяжело, смертельно раненный зверь из последних сил пополз в чащобу, прочь с этой поляны-ловушки. Громыхнул второй выстрел. Старый ткнулся лобастой головою в мох и замер навсегда.

С лабаза спустился стрелок, пожилой мужик. Он присел на корточки возле мёртвого тигра, покачал головою. Вслух выругался. Потом отвязал насмерть перепуганную козу, закинул за плечо карабин и побрёл в деревню, хмуро сдвинув брови. Претило ему, профессиональному охотнику, не раз выходившему один на один с разъярённым медведем, вот такое подлое, из-за угла, убийство. И то, что убийство это было совершенно необходимым делом, ничуть не успокаивало его.

Веками охотился в дальневосточной тайге человек с винтовкой, выбивал нещадно несказанную красу здешних мест — гигантских кошек. Нынче пора бы одуматься. На всём Дальнем Востоке ухитрились пересчитать тигров, как кур на птицеферме. Их полторы сотни штук осталось…

Запаршивевшую, стёртую, в лишаях, кишевшую блохами шкуру старого тигра пришлось облить соляркой и сжечь, она ни на что не годилась. И мясо хищника не пустили на корм скоту: как определил ветеринар, оно оказалось заражённым гельминтами — паразитическими червями. Тушу облили известью и зарыли в глубокой яме.

Весною ему минуло десять лет, и он был в самом расцвете сил, отменного здоровья. Это был на удивление крупный амурский тигр, самец с прекрасным густым мехом затейливого узора и расцветки, сталеподобной крепости клыками; мышцы так и перекатывались на гибкой спине и широкой груди. Весил Молодой (назовём его так) три с половиной сотни килограммов, а в длину вытянулся на три метра, не считая метрового хвоста. Ни в схватках с таёжным зверьём, ни в брачных битвах с сородичами за право обладания самкой он ещё не знал поражений. Врагов у него не было. Кроме человека. Но деревни и посёлки тигр обходит стороною. Унаследованным от прародителей инстинктом он испытывал страх перед людьми, которые на протяжении столетий выбивали тигров.

Приближался к человеку Молодой лишь дважды, учуяв сладостный запах собачатины. Один раз в кромешной тьме он подстерёг на таёжной тропе всадника. Это был лесник. Он возвращался из дальнего объезда и держал на длинном поводке свою промысловую лайку. Тигр так ловко и бесшумно прикончил пса и перерезал, как бритвой, зубами новодок, что человек почувствовал неладное только тогда, когда подтянул к себе противоположный конец дублёного ремня.

Другой раз, тоже ночью, он подкрался к стоянке геологов и сорвал с цепи легавую; утром бородачи обнаружили характерные следы хищника и поняли, кто учинил разбой.

Зачем Молодому людские селения? Его не интересовала домашняя живность. У него были острые, крепкие клыки, острые когти, чудовищная сила, молниеносная быстрота реакции, и он мог добыть себе любую таёжную тварь.

Стадо кабанов разбрелось по таёжной поляне, с хрюканьем, тяжкими вздохами животные пропахивали землю, выискивали корневища лакомых растений. Тигр наблюдал за ними, распластавшись за стволом кедрача. Вот совсем рядом прошёл в траве старый секач. Из нижней челюсти торчали здоровенные клыки. Тигр беспрепятственно пропустил животное. Лет шесть назад, будучи неопытным подростком, он видел поединок секача и взрослого, матёрого тигра и воочию убедился, что нападать на этого неуклюжего с виду зверя очень опасно. Секач с необычайным проворством увёртывался от ударов лап тигра. Раза два гигантская кошка всё же "приголубила" противника. Но когти хищника лишь скользнули по крепчайшей, как металл, коже секача. Кроме того, у кабана толстый слой жира (до десяти сантиметров), и, пока доберёшься до жизненно важных органов и артерий, с тебя сойдёт семь потов. Тот поединок кончился трагически для тигра: потеряв терпение и самообладание, хищник прыгнул на врага, а секач изловчился и, как острым охотничьим ножом, распорол клыками неудачливому добытчику брюхо от груди до паха…

Опасный враг скрылся из виду, и вскоре перед глазами Молодого появилась свинья. Рыхлая, сильно раздобревшая, она уткнула рыло в землю и смачно, влажно зачавкала. Тигр отполз немного в сторону, с тем чтобы прыгнуть на неё сзади. Он всегда нападал сзади или сбоку и никогда спереди, с головы. Длинный — шестиметровый — прыжок был выверен до сантиметра. Прежде чем оседлать свинью, он страшным ударом лапы перешиб ей хребет. И тотчас придавил тяжестью тела, подождал, пока она не перестала биться. Затем схватил зубами за жирную шею и бесшумно, привидением, исчез в дебрях.

Кабаны, что паслись поблизости, бросились в гущу стада. Они почуяли недоброе, но так и не поняли, что же произошло на самом деле.

Четыре дня сытый, успокоенный зверь не подходил к стаду, однако и не упускал его из виду. А на пятый, проголодавшись, ловко и бесшумно, почти не потревожив других кабанов, добыл годовалого поросёнка. Молодой уже два месяца пас стадо, как очень точно говорят охотники-дальневосточники. Бывалые люди, они не перестают восхищаться удивительной способностью "пастуха" без лишнего шума добывать кабанов, пожирать их, но при этом не расколоть, не разогнать довольно пугливых животных. И Молодой мог бы отменно жить возле кабанов, пока не была бы добыта последняя свинья, не убит последний поросёнок. Но от обильных харчей, постоянной сытости тигр потерял осторожность. Однажды он задавил свинью, не заметив отдыхавшего рядом с нею в густой траве секача. То ли от сильного испуга, то ли защищая свою подругу, самец бросился на хищника (обычно секачи первыми не нападают) и располосовал клыками бок наглецу. Молодой убежал в дебри и там рычал и кашлял в сильном раздражении. Крепкий и чудовищно сильный, он мог бы потягаться со старым секачом — вовсе необязательно, что тот одержит верх в поединке, — но вовремя одумался и решил не испытывать судьбу. Бережёного и бог бережёт. И Молодой оставил кабанье стадо и побрёл по своему обширному охотничьему угодью в поисках другой, менее опасной дичи.

Время от времени Молодой "садился на диету" и питался одной рыбой. Ловец он был удачливый, выхватывал когтями рыбин из воды с ловкостью необыкновенной. А нынче на нерест в верховья рек пошла горбуша. Разве можно упустить такую лёгкую и обильную добычу?

Тигр отыскал мелководье, перекат. Как заправский браконьер, он сообразил, в каком месте лучше выбирать горбушу. Именно выбирать, а не ловить, потому что рыба шла нескончаемыми косяками так плотно, что тыкалась скользкими мордами в лапы Молодого, стоящего по колено в воде, сама попадала в когти тигра. Выбирал он, не ведая строгих законов рыбоохраны, только самок. Тут же, стоя в воде, распарывал им брюхо, слизывал икру, а тушку бросал обратно в реку. Гурман он. Падаль проглотит разве что в дни жестокого голода.

Однажды, лакомясь икрой горбуши, тигр услышал позади какие-то подозрительные звуки и быстро обернулся. То, гремя камнями, по косе двигался бурый медведь. Видно, косолапый тоже решил отведать рыбки да икорки и пришёл к перекату.

Молодой находился с подветренной стороны, нежданный гость не учуял хищника, а зрение у медведей неважное, не разглядел он грозного врага.

Молодой мгновенно решил оставить свою рыбную диету. Он лёг на замшелые камни переката, как бы слился с ними. Это только на первый взгляд шкура тигра ярка; на самом деле бегущего по тайге или дремлющего хищника заметить очень трудно.

Медведь наконец подошёл к кромке берега. Здоровенный, с вислым, тяжёлым задом. Молодой нащупал лапами твёрдые, не скользящие камни, спружинился, изготовился к прыжку. Он не раз добывал медведей, как белогрудых, гималайских, так и бурых, и знал, что в поединке с ними всё решает неожиданность, искромётная стремительность нападения. Заранее учуял тебя мишка — табак дело. Ведь силы и выносливости ему не занимать; неизбежные в битве ранения, потерю крови он перенесёт значительно легче тигра.

Пора?.. Молодой прыгнул, подобно яркой диковинной рыбине, идущей на нерест через каменные преграды. Он сшиб с ног стоящего боком медведя. Два разнотонных звука надолго повисли в воздухе — медвежий рёв и тигровое рычание. Затем рёв косолапого оборвался. Он лежал в луже крови с развороченной холкой и перегрызенными шейными позвонками. Молодой распластался рядом с тушей и некоторое время дышал с тяжкими хрипами. Затем побрёл к реке и, прежде чем приступить к трапезе, много и жадно пил.

И в жестокие и сладостные времена гона ему везло, никогда он не оставался без самки. Право на любовь завоёвывал сильнейший, уж так распорядилась природа, заботясь о здоровом потомстве.

В последний гон единственную тигрицу преследовали сразу пять самцов, не считая Молодого, и каждому соплеменнику предстояло дать бой. Гонимые могучим инстинктом, с налитыми кровью глазами, звери потеряли всякую осторожность.

Браконьерская пуля чаще разит зверя именно в это время.

С четырьмя соплеменниками Молодой разделался сравнительно легко; поняв, что с Молодым им не потягаться, они поспешили скрыться, унося на своих телах страшные раны. А с пятым пришлось повозиться основательно. Тот не уступал Молодому ни ростом, ни силой. Не раз сходились звери в кровавой драке. И расходились, чтобы немного передохнуть и зализать раны. Его пришлось брать хитростью.

Молодой сделал вид, что отстал, но на самом деле скрытно обогнал противника и забрался на скалу, возле которой пролегла звериная тропа. Пропустил самку. Вскоре показался самец. Он догонял её скорыми прыжками. Молодой прыгнул на зверя сверху, пролетев, подобно птице, метров десять, сшиб с ног и стал жестоко избивать соперника. Тот не сопротивлялся. С беспрестанным рёвом, хромая сразу на обе передние лапы — они были сломаны, когда Молодой прыгнул на него с высоты, — он заковылял прочь. Победитель мог бы добить его, но не добил; убежал, и ладно; брачные драки не кончаются смертью.

Наградой за победу была любовь тигрицы.

Через три с половиной месяца она родила тройню. Тигрята были слепы и беспомощны; все вместе они весили около трёх килограммов.

На девятый день детёныши прозрели, а на двенадцатый уже ползали по пещере, где самка устроила логово.

Кормить, растить, натаскивать своих чад мать будет очень долго, целых четыре года. Но всего этого Молодой не узнает. Тигр-самец не ведает отцовских забот.

Гришка Мохов слыл в округе отъявленным браконьером. За полвека жизни этот малорослый вертлявый мужичонка, "прохвост, каких мало", как отзывались о нём односельчане, прикрываясь, как броней, липовыми справками о плохом здоровье, ухитрился ни дня не работать в колхозе, но жил между тем припеваючи, промышляя незаконным отстрелом тигров, медведей, изюбров, соболей, заготовляя икру во время нереста ценных пород рыб. Лишь два раза охотинспекция ловила его с поличным. Заплатив немалый штраф — деньжата у него водились, — Гришка Мохов опять отправлялся с карабином в тайгу.

Доход от мяса животных был небольшой, но шкуры приносили хорошие деньги. Как-то проездом на курорт был Гришка Мохов в Москве и заглянул в комиссионный охотничий магазин, что на улице Соломенной Сторожки. Увидел там драную, вытертую временем медвежью шкуру, которая едва ли годилась на половик, и ахнул, сколько она стоила. С того времени добытые шкуры он продавал сам, а не через спекулянтов. Особенно высоко ценилась в городе шкура тигра, которую вешали на стену в гостиной или бросали на паркет.

Пожалуй, тигров добывать выгоднее всего. Люди с головой, вроде Гришки Мохова, это сразу смекнули. Запрет на отстрел тигров введён ещё в 1947 году, да он так на бумаге и остался. А бумага-то всё вытерпит. Недавно Гришке Мохову попалась на глаза книжка учёного человека. Про тигров. Учёный, видно, мужик дотошный, хотя и наивный, как младенец, всё в точности подсчитал. В книжке чёрным по белому сказано: "На Дальнем Востоке и в наши дни продолжается совершенно бессмысленное уничтожение тигров… В 1965–1970 годах в Приморском и Хабаровском краях было убито 70 тигров, из которых только 8 (!) отстрелено по разрешению инспекции"[1].

"Совершенно бессмысленное…" Нет, милок. Со смыслом. И большим, надо сказать, смыслом…

Минули времена, когда Гришка Мохов, схватив изрядный куш, устраивал купеческие загулы, швырял деньгами налево и направо, неделями не выходил из запоя. Теперь он дорожил каждой копейкой, жену и детей в чёрном теле держал. Прогулять что угодно можно, раньше-то, говорят, целые поместья пропивали. Дурацкое дело нехитрое. Деньги он обращал в золото и драгоценные камни, которые зарывал в женской сумочке из кожзаменителя в погребе. Заводить сберкнижку не решался. Завистники могут поинтересоваться, откуда у него такой капитал.

Зима в тех местах, где жил Молодой, выдалась на редкость снежная и лютая. Погибло много копытных. Кто уцелел, мигрировал на юг. Тигр голодал. Ему было тяжело передвигаться по глубокому снегу. Если зимнее одеяло больше тридцати сантиметров, тигр уходит из этих мест. И в поисках пищи он уже подумывал покинуть своё привычное охотничье "угодье", где каждый распадок, каждая сопка ему с детства знакомы. Медведи, правда, не мигрировали, они залегли в берлогах. Йо белогрудые были недоступны Молодому, потому что устраивали берлоги высоко в дуплах вековых деревьев, а бурых не так-то просто отыскать в нынешнее время даже в медвежьем углу. Хотя и находятся они под охраной государства, повыбили их лихие люди вроде Гришки Мохова.

Теперь тигр не брезговал и падалью.

Однажды обострённый голодом нюх Молодого уловил терпкий запах пищи. Тигр немедленно свернул с припорошенной звериной тропы, выше поднял морду. Ноздри со свистом втягивали стылый, колючий воздух. По запаху, как по натянутой верёвке, Молодой пришёл к вековому кедру. Возле ствола лежал изрядный шмат сала. Это было сало домашней свиньи, а не кабана, но хищник не знал разницы между ними. Насторожило его другое: запах человека, человеческих следов, их он побаивался. Прежде чем приступить к трапезе, Молодой тщательно обследовал пространство вокруг кедрача. Но следы человека были давнишние, почти невидимые и едва уловимые. Успокоившись, хищник прошёл к приманке, потянул морду к неожиданной находке…

И тут под снегом, где утвердилась левая лапа, раздался короткий металлический звук. Капкан сработал. Стальные челюсти плотно стиснули лапу. Молодой рванулся — тотчас из-под снега упругой серебристой змеёй выпрыгнул стальной трос, обмотанный вокруг ствола, и тигр взвыл от боли: зубцы, как клыки, впились в мышцы.

Он дёргал и дёргал крепко сжатую металлом лапу, ревел от боли, пока не выбился из сил, не обезумел от изуверской пытки. Попав в подобную ловушку, волк перегрызает себе лапу и уходит калекой. Тигры этого не делают.

Молодой лёг на окровавленный снег, затих.

Он ждал неизбежного.

Он знал, что с ним случится.

И не ошибся.

Лай раздался злобный, заливистый. Так промысловые лайки облаивают только крупного зверя.

— К ноге! — резко крикнул Гришка Мохов и сорвал с плеча карабин.

Обычно послушные, лайки на сей раз пропустили мимо ушей хозяйский приказ. Загнутые кренделем пушистые хвосты мелькнули в буреломе и исчезли.

Гришка Мохов что было духу бросился вдогонку на своих широких камусных лыжах. В той стороне, куда побежали псы, стоял настороженный капкан на тигра.

Быстрее, быстрее! Чего доброго, собаки начнут рвать пленённого зверя, шкуру попортят!

Тигров браконьер бил только таким манером: капка-нил, а затем подходил почти вплотную и расстреливал. Охотиться на зверя "с подхода" с собаками, как исстари промышляли отцы и деды, не решался, трусоват был. Хищник вёрткий, разорвёт собак да на тебя прыгнет. А с капканчиком-то риска никакого.

Наконец он возле кедрача, где был установлен капкан. Тигр сидел на задних лапах. Пасть ощерена, глаза горят бешеным огнём. Правая лапа была в капкане, а левая приготовлена для удара.

Гришка Мохов успокоился: лайки не рвали зверя. Он был им страшен даже пленённый сталью. Они залегли в сторонке и поскуливали, глядя то на хозяина, то на тигра.

Браконьер поочерёдно стащил зубами меховые рукавицы. Они повисли на тесёмках. Затем вскинул карабин и прицелился в пёструю лобастую голову.

Шкура Молодого за большие деньги была продана шеф-повару столичного ресторана. Сначала она украшала паркет, а потом жена шеф-повара перевесила её на стену: сердце хозяйки кровью обливалось, когда по такому добру ходили в туфлях.

Яркая, рыжая, как апельсин, с резкими чёрными полосами шкура висела наискосок, головой вниз, с ощеренной клыкастой пастью и зло глядела искусно сделанными из дешёвого прозрачного янтаря глазами. Казалось, распластанный на стене тигр изготовился к прыжку.